С Игорем Скромным мы знакомы давно, в молодости вместе играли в группе со смешным названием «Система шумоподавления». Гоша сочинял тексты песен, а я придумывал мелодии. Играли по кабакам, клубам, как-то раз даже выступали на рок-фестивале вместе с «АукцЫоном» и «Калиновым мостом».
Потом жизнь нас разбросала, брать в руки гитары мы стали всё реже. Игорь ударился в журналистику, стал постоянно занят – работал на конвейере в нижегородском медиахолдинге: лепил репортажи для новостей, торговал лицом в телепередачах, клепал статьи для официозных газет. Видеться мы почти перестали, лишь иногда созванивались.
Впрочем, раз в год мы с Гошей всё же встречались, вспоминая под рюмочку наши былые музыкальные приключения. Последний раз я видел его месяцев пять назад, и каково же было моё удивление, когда он без всяких предварительных созвонов приехал ко мне рано утром, и едва я открыл дверь, буквально вломился в мою квартиру, тараторя: «Старик, можно я спрячусь у тебя на несколько дней?»
Я пытался втолковать Игорю: мол, ему жутко повезло, что он застал меня дома, и вообще-то у порядочных людей принято заранее предупреждать о визитах. Но он ни на секунду не собирался быть порядочным, ничего не хотел слушать, выглядел очень встревоженным, дрожал как в лихорадке и твердил словно полоумный:
– Никому не говори, что я у тебя! Мне нужно залечь на дно!
– Да что случилось, можешь объяснить? – недовольно спросил я его.
– Я всё тебе сейчас расскажу, – твердил он. – Только пойду умоюсь с дороги, ладно?
Я пожал плечами, бросил ему полотенце, а он, уже заходя в ванную, обернулся и спросил:
– У тебя выпить есть?
– Иди уже, – ответил я.
«Прекрасно знает, что у меня дома всегда есть хороший коньяк, а всё равно спрашивает, – раздражённо подумал я. – Ишь как его ломает! Не иначе с запоя припёрся!»
Суббота только начиналась, особых планов на этот день у меня не было – на работе на два месяца вперёд я взял творческий отпуск. Так что пока Гоша приводил себя в порядок, я на скорую руку приготовил закуску, достал рюмки, и когда он вышел из ванной, поставил на стол бутылку коньяка.
– Так что у тебя стряслось? – уже окончательно проснувшись, спросил я.
– Наливай, – сказал Игорь. – Случилось такое! Ты не поверишь!
Игорь Скромный начинает свой рассказ
Телефонный звонок среди ночи пронзил мозг словно током.
Накануне я смотрел по телеку классный футбол Аргентины с Бразилией, откушал под это дело бутылку хорошего вискаря и потом всю ночь видел цветные сны… Слаломные проходы Месси и финты Неймара под несмолкаемый рёв трибун органично вливались в блистающий красками шумный бразильский карнавал. А там, ритмично раскачиваясь в пульсирующих ритмах самбы, призывно манили к себе тугие задницы красавиц в перьях. Их бёдра раскорячивались в немыслимых шпагатах – и вот уже разлившаяся по всему моему телу сладкая истома прибоя Копакабаны одеяльно приподнялась надо мной холмом Корковаду… Тем более что и спал я, раскинув руки – как Христос…
И тут – как серпом…
В темноте я не сразу нащупал мобильник под кроватью.
– Алло… Кто это? – пробормотал я спросонья.
– Игорь, вы? – раздалось с другого конца трубки, и голос показался мне неприятно знакомым.
– Алло, да. Кто это? – спрашиваю, а уже дошло, что это директриса с работы.
– Это Чулкова Эмма Вадимовна.
– Что случилось? Который час?
– Да уж почти утро. Я бы не стала звонить так рано, но дело срочное.
– Как утро? Я же вроде только лёг…
– Надо ложиться раньше… Вам сегодня срочно нужно будет поехать вместо меня в командировку в Ульябинск. У меня появились важные дела, так что придётся ехать вам.
– В Челябинск? – не расслышал я. – Но зачем? Что там стряслось?
– Я сказала в Челябинск? Значит, оговорилась. В Ульяновск! Там открывается всероссийский фестиваль прессы. Сегодня вечером я собиралась туда отправиться, уже и билет на поезд куплен. Но возникли срочные дела, придётся ехать вам – как лауреату от нашего холдинга. Там вам вручат приз.
– Я – лауреат???
– Долго рассказывать по телефону, к восьми утра будьте в редакции до планёрки, я всё объясню. И сразу соберите вещи в командировку – поезд сегодня в шесть вечера.
– Но я не готов… Почему нельзя было предупредить раньше? Что за срочность? – начал просыпаться я.
– Потому что так надо. Другим туда ехать не резон, а вы – лауреат, для нашего холдинга это будет пиар. Иначе бы я вам и не звонила так рано – боялась, что не застану. В общем, надо ехать – это приказ!
И бросила трубку.
– Вот суки! – единственное, что я смог сформулировать в столь ранний час.
Делать нечего, пришлось вставать.
Меня сразу смутила эта внезапная срочность. Почему директриса не могла предупредить о командировке заранее? Что за бардак на производстве? Возникли подозрения, что дело тут не в каком-то моём лауреатстве (что за хрень?), а в том, что у Эммы Вадимовны в очередной раз не сложились пазлы в личной жизни.
Чулкова – тётка, в принципе, легко предсказуемая: типичная чиновница от журналистики, каких пруд пруди, но при этом дама незамужняя, да ещё в период обостряющегося климакса. В редакции ходили разговоры, что в молодости она была замужем за каким-то перцем, но тот то ли сбежал от неё, то ли застрелился в голову, и с тех пор замуж она больше не выходила. Но регулярно меняла состоятельных ухажёров. Вот и сейчас сплетничали, что у неё появился очередной богатенький хахаль, правда, женатый. Наверняка и собиралась прошвырнуться с ним в счёт командировки в стороне от любопытных глаз. Да, видимо, у любовничка что-то не срослось: жёны тугих кошельков умеют быть бдительными.
Что же касается меня, то я всего как два дня вернулся из очередной командировки, толком вещи из сумки ещё не успел разобрать – и опять сборы!
Быстро умылся, слегка позавтракал, бросил в сумку пару свежих рубашек, взял паспорт, положил в кошелёк немного наличных, проверил на месте ли банковская карта – и поехал на работу.
Войдя в кабинет директрисы, я сразу попросил объяснить – куда и зачем мне надо ехать:
– Для начала: в Челябинск или Ульяновск?
– Успокойтесь, Игорь, в Ульяновск. Я просто оговорилась, – улыбнулась она. – Это ещё со студенчества: у нас в группе на журфаке в МГУ училась Маша Улябина из Ульяновска, так мы её в шутку звали Ульяновой из Ульябинска.
– Это про город-то Ленина да в советские годы? Очень смело было с вашей стороны. Впрочем, у нас в универе тоже была одна из Орехово-Зуева…
– И что с ней было не так?
– Как раз наоборот – полностью оправдывала… Ну да ладно. Хорошо, что в Ульяновск, а не в Челябинск. Значительно ближе. Но зачем мне туда?
– Там открывается пятидневный всероссийский форум журналистов. Будут руководители центральных и региональных СМИ. Я хотела сама ехать, но срочные дела – сверху вызывают, – многозначительно показала она глазами в потолок. – А вы – единственный из нашего холдинга, кто может получать там награды. Мне прислали списки: от нашей области в разных номинациях победили пара районных газет, информагентство и вы от нашего холдинга в конкурсе Русского музея. Награждение пройдёт на сцене, будут трансляции – для нас это важный пиар. И уж лучше это будете вы как автор статьи, раз я не могу…
– Русский музей в Ульяновске? – не поверил я.
– Да нет же, конечно в Питере! В прошлом году они проводили выездные выставки «Три века русского искусства» по городам России, в том числе и у нас в Нижнем. Вы тогда в нашей «Нижегородской газете» написали стихотворный отклик. Мы отправили его организаторам – на конкурс за самое оригинальное освещение акции, и ваша публикация взяла да победила. Да вот она! – и Эмма Вадимовна положила передо мной ту самую газету.
НИЖЕГОРОДСКАЯ ГАЗЕТА
БУРЛАКИ НАЗАД НА ВОЛГУ
ВОЗВРАТИЛИСЬ НЕНАДОЛГО
Выездная выставка Русского музея в Нижнем Новгороде стала самым ярким культурным событием в городе за последнее время. Наш штатный поэт Кузьма не мог упустить возможности насладиться шедеврами величайших русских художников трёх последних столетий.
«Это надо же: ещё при моей жизни «Бурлаки» Репина вернулись на родную Волгу! – восклицал поэт. – А Брюллов! А «Витязь на распутье» Васнецова! А «Охотники на привале» Перова! А Шишкин! А Малевич с Филоновым!» Восторгу его не было предела, и, чтобы полнее насладиться каждым полотном, Кузьма твёрдо решил посещать выставку как можно чаще. Однако, узнав, что билет за разовый просмотр ста картин стоит в переводе с наших рублей сто американских долларов, лирик сразу же «скромнее стал в желаньях»: ну какой заработок у поэта? А потому, приняв позу окаменевшего Давида, Кузьма мгновенно зарифмовал свои разноречивые впечатления от прекрасных творений великих мастеров и алчности организаторов выставки:
«Три века русского искусства»
В подарок Питер нам привёз —
Каскад имён и красок буйство
Как воплощенье наших грёз.
Мечтал ли кто-то, право слово,
Узреть средь местного мазла
Шедевры самого Брюллова
Или Филонова «Козла»?
И сможем ли забыть вовеки,
Как к нам добрался тем путём,
Что из варяг ходили в греки,
Картин чудесных целый сонм?
Не скрою я восторга стона
На сей презент с Невы-реки:
Здесь есть и редкая икона,
И репинские «Бурлаки».
И я как Витязь на распутье
Застыл средь множества картин:
Здесь каждая – шедевр по сути,
А я на всех на них – один.
Как тот Бурлак, четвёртый слева,
Чей невысок, напомню, рост,
Я тщусь постичь познанья древо —
Сверлю глазами каждый холст.
И как Охотник на привале
Давлюсь словами всякий раз —
Смогу я передать едва ли
Свой эстетический экстаз!
Лишь ошарашенно глазею
Да всё как вкопанный стою:
Во славу Русского музея
Сегодня песню я пою!
И в этих залах стать статуей
Готов я, подпирая свод!
Но по сто баксов где найду я
На ежедневный культпоход?
Кузьма ПОЖАРСКИЙ
– Ну конечно, как же я мог забыть! – хлопнул я себя по лбу.
Дело в том, что помимо основной работы в новостях и передачах на телестудии медиахолдинга, я частенько публиковал статейки и в «Нижегородской газете». И чтобы не подписывать различные фельетоны и юморески своим именем, которое примелькалось по телерепортажам, придумал себе псевдоним – Кузьма Пожарский. В Нижнем Новгороде до сих пор более всего чтут предводителей Нижегородского ополчения 1612 года – Кузьму Минина и Дмитрия Пожарского, вот я, недолго думая, и слепил из них себе псевдоним. Но про этот свой поэтический фельетон я давно уже забыл, а его во время моего отпуска секретариат холдинга взял да отправил на конкурс Русского музея. И там оценили. Мелочь, а приятно!
Настроение моё заметно улучшилось, и надвигавшаяся командировка в Ульяновск уже не казалась столь нежеланной, как это было поутру.
Чулкова это заметила и произнесла уже довольно резко:
– Что ж, решено – едете вместо меня! – явное раздражение от того, что её запланированный вояж обломился, она уже и не пыталась скрывать. – Сейчас оперативно доделывайте материалы в эфир по предыдущей командировке и вечером – на вокзал. До Ульяновска из Нижнего ходит прицепной вагон к поезду «Питер – Уфа», прямых поездов и самолётов нет. Секретарь переоформит мои билеты на вас, ваша задача – получить и привезти приз с фестиваля и распиарить там наш холдинг.
– А где всё это будет происходить? В Ульяновске я был всего пару раз проездом и город знаю не очень хорошо.
– Ах, да! Это как раз самое интересное. Там, говорят, одному местному олигарху раскопали в архивах бумаги, что он чуть ли не дальний потомок основателя города – боярина Богдана Хитрово. Он так в это уверовал, что отгрохал ниже по Волге шикарный рекреационно-гостиничный комплекс «Древо Хитрово». Это вроде того, как у нас на Горьковском море понастроили кучу всяких разных домов отдыха, турбаз и гостиниц. Но там он сделал круче. Мне прислали проспект, где сказано, будто этот богатей так возбудился от уведенного во вьетнамском Далате Crazy House («Безумного дома» по-нашему), который строит там дочка бывшего генсека местной компартии Чуонг Тиня, что решил воспроизвести нечто подобное и на берегах родины Ленина. Мне самой очень хотелось посмотреть, что там у него получилось, но, видно, пока не судьба. Вернётесь – расскажете.
– А командировочные, деньги? – спросил я.
– Всё у секретаря, вместе с билетами, – замахала на меня руками директриса. – И, кстати, в Ульяновске от вокзала до отеля ходит бесплатный шаттл. Там на фестивале будет полно спонсоров, так что практически всё – почти на халяву. Подчищайте хвосты по работе, оформляйте документы и – в путь, поезд ждать не будет.
Хорошо, что все вещи я захватил с собой: мотаться домой, а потом на вокзал – заняло бы уйму времени, а так я явно успевал оформить документы и доделать к эфиру материалы с прошлой командировки.
Так как ехать предстояло весь вечер и целую ночь (в Ульяновке, где отцепляли нижегородский вагон, поезд «Санкт-Петербург – Уфа» останавливался в кромешную рань), то уже в супермаркете на Московском вокзале я прикупил бутылку водки, немного закуски и к поезду подошёл минут за пять до отбытия. Показал проводнице билет и паспорт, зашёл в вагон, подошёл к купе – и тут моё жизнерадостное настроение в момент улетучилось: моими попутчиками оказались два парня явно гопниковского вида. Обоим было на вид лет по двадцать с небольшим, оба были в спортивных штанах. На одном из них, небритом и сухопаром, была майка-алкоголичка, все плечи и кисти рук его были усеяны блатными наколками. Другой – посмазливей и покрепче – был одет в белую спортивную майку, и наколоты у него были только пальцы на руках.
Нет, не такой компании я ожидал по пути на всероссийский фестиваль журналистов!
Парни уже расположились за столом у окна, мы поздоровались, они сразу почувствовали мою настороженность. Впрочем, я и не пытался её скрывать: ехать в такой компании всю ночь мне было явно не в кайф, и у меня оставалась надежда, что до отправления поезда к нам в купе подсядет кто-нибудь четвёртый. Но вот состав тронулся, и надежда осталась на перроне.
Моя полка была нижней слева, я попросил сидевшего на ней парня в спортивной майке пересесть, чтобы я мог расположиться. Тот подсел к своему товарищу, я положил сумку на полку, снял пиджак, но тут же вспомнил, что у меня там документы и кошелёк, и снова надел его. Соседи по купе сверлили меня глазами, я непроизвольно всё крепче стал прижимать локтем к груди карман пиджака с кошельком.
Зашла проводница, попросила билеты. Я протянул ей паспорт, куда были вложены мои билеты туда и обратно, и напомнил, чтобы она не забыла их вернуть, так как мне нужно будет отчитываться за командировку. Попутчики тоже отдали проводнице свои билеты, и я обратил внимание, что они показали ей ещё какие-то бумажки. Из их разговора с проводницей я понял, что это были справки об освобождении – ребята направлялись из колонии домой. После этого я скрестил руки на груди так, чтобы прижать к себе кошелёк уже сразу двумя локтями.
Настроение моё совсем упало – ехать всю ночь с такой публикой было настоящим наказанием. Я на чём свет стоит костерил Чулкову, отправившую меня в эту грёбаную командировку, нецензурно обзывал в мыслях город Ленина и заодно – совершенно ни за что – самого Ильича, весь род Хитрово и даже всю компартию Вьетнама с её Безумными домами.
Вновь пришла проводница, предложила и поставила на стол стаканы с чаем, сказала, что вернёт билеты по приезду утром, и парни закрыли дверь купе. Немного погодя они достали и поставили на стол бутылку водки, пластиковые рюмки, нарезали хлеба, сыра и колбасы и предложили мне присоединиться к ним выпить за их освобождение.
Я давно уже зарёкся пить с незнакомыми людьми: никогда не знаешь – кому, с какой дозы и каким образом алкоголь снесёт голову. К этому правилу эмпирическим путём меня приучила сама жизнь, щедро предоставлявшая многочисленные возможности соприкосновения с широчайшим спектром пьяных идиотов: от назойливых соплежуев, пристающих как банный лист, – до агрессивных любителей чуть что хвататься за ножи, для которых смысл выпивки состоит в непременном провоцировании конфликтов с последующими мордобоем или поножовщиной. В данном случае к моему правилу присовокуплялся и тот факт, что соседи по купе ехали из заключения, а эта публика особо склонна к рецидивам (эти точно обворуют или порежут, подумал я). Поэтому я твёрдо решил ни в коем случае с ними не выпивать и вежливо отказался, сославшись на важные командировочные дела: у меня, мол, завтра очень ответственная работа.
Но вот парни хлопнули по одной рюмке, потом – по второй, языки их развязались. Они стали рассказывать, за что сели по малолетке – один за кражу, другой – за хулиганство, с ребяческими слезами на глазах начали мечтать, как вернутся домой и как их встретит родня, и у меня невольно потеплело на сердце: неплохие вроде ребята, у нас в России ведь никому от тюрьмы и от сумы зарекаться нельзя, сам по молодости сколько раз по краю ходил.
И хотя разум настойчиво твердил: «Не пей с ними, Игорь! Ни в коем случае не пей!», всё же когда они после третьей рюмки разлили по четвёртой и вновь предложили с ними выпить, я подумал: «Что же мне всю ночь, что ли, вот так ехать настороже с ними, пьяными? Так они скорее обидятся и обворуют, лучше уж с ними подружиться», – и махнул рукой:
– А-а, наливай!
Разлили, выпили, атмосфера в купе сразу потеплела. Парни достали ещё одну бутылку, я в свою очередь вынул из сумки свою и всю закуску, что купил перед дорогой. Они по второму кругу рассказывали о том, как по глупости загремели на зону. В то же время твёрдой уверенности в том, что они не вернутся туда снова, в их словах я не уловил.
На третьей бутылке я рассказал им, что работаю журналистом и еду на всероссийскую конференцию, они было начали меня что-то расспрашивать об этом, но очень скоро выяснилось, что тонкости моей профессии им мало понятны, а потому и совершенно неинтересны.
Тогда мне самому пришлось напрячь извилины и вспомнить свои познания в уркаганской теме. Но единственное, что пришло в голову, – это стихотворение Михаила Лермонтова «На смерть поэта» в переводе на блатной Фимы Жиганца, благо память на стихи ещё со школьной скамьи у меня прекрасная.
Стоило мне заговорщицки начать:
– Урыли честного жигана
И форшманули пацана,
Маслина в пузо из нагана,
Макитра набок – и хана!
Не вынесла душа напряга,
Гнилых базаров и понтов.
Конкретно кипишнул бродяга,
Попёр, как трактор… и готов!
– как парни сразу стали слушать меня с нескрываемым интересом, глаза их заблестели. Дальше я уже и сам стал входить в образ, обнаруживая под градусом очень даже недурственные артистические задатки:
– Не вы ли, гниды, беса гнали,
И по приколу, на дурняк
Всей вашей шоблою толкали
На уркагана порожняк?
Конечно, спьяну я мог себе льстить, но мне казалось, что в этот момент они смотрели на меня с нескрываемым уважением. А когда я совсем вошёл в раж и, яростно жестикулируя, стал декламировать на приблатнённый манер:
– Мокрушник не забздел, короста,
Как это свойственно лохам:
Он был по жизни отморозком
И зря волыной не махал.
Он парафинил всё подряд,
Хлебалом щёлкая поганым;
Грозился посшибать рога нам,
Не догонял тупым калганом,
Куда он ветки тянет, гад!
– мне показалось, что парни уже искренне восхищались мной.
В этот момент у меня окончательно исчезло всякое чувство опасности. Моя бдительность напилась в хлам и заснула, но сам я ещё очень даже держался на ногах, а душа требовала продолжения банкета:
– Ребята, сначала вы угостили меня, теперь моя очередь. Идём в вагон-ресторан – я угощаю!
Мы все были возбуждены, как вихрь промчались сквозь несколько вагонов.
За столом в ресторане я сорил деньгами – заказывал у официантки коньяк, котлеты по-киевски, салаты, лимонад, опять коньяк и что-то ещё… Потом смутно помню, как нас стали выпроваживать, мол, ресторан закрывается, и что сейчас позовут полицию, если мы не…
Возвращались в свой прицепной вагон мы уже сильно шатаясь, сухопарого парня в наколках по дороге в тамбуре вырвало, у меня самого голова шла кругом…
Вот уже оно – наше купе, вот моя полка, вот матрас, застилаю кровать, пиджак – на крючок, вот вроде и всё, надо ложиться спать, завтра рано…
Дальше – омут…
Утром меня растолкала проводница:
– Гражданин, вставайте! Время – шесть утра, вагон уже отцепили, а вы всё спите! Его сейчас отгонят в депо, а оттуда очень далеко добираться. Так что скорее собирайтесь и выходите! Приехали!
Голова гудела, я ничего не мог понять: какой вагон, какое депо?
Потом наконец протёр глаза, и меня как ушатом холодной воды окатили: блин, я же в командировку еду! Сегодня всероссийский фестиваль, «Древо жизни», Вьетнам – Сумасшедший дом, я – лауреат, призы, шаттл от вокзала до отеля…
Впопыхах натянул на себя брюки. Рубашку я на ночь, оказывается, и не снимал – она вся мятая, умыться уже не успеваю, протянул руку под стол – там моя сумка, вещи вроде на месте. Стал надевать пиджак, снова заглянула проводница:
– Возьмите ваши билеты. Вы мне вчера и обратный зачем-то дали, вот – смотрите не потеряйте.
– А где мои попутчики? – почуяв неладное, спросил я. В голове роем пронеслись все похождения вчерашнего дня, сердце будто клещами сжало.
– Так они уже минут двадцать как сошли, – ответила проводница. – Это мы вас всё не могли добудиться. Скорее, гражданин: вагон сейчас отгонят, увезут вместе с вами.
Меня вдруг с ног до головы прошибло холодным потом: я сунул руки в карманы пиджака – там не было ни кошелька, ни паспорта, ни мобильного телефона.
– А где деньги?! Документы?! Телефон?! – во всё горло заорал я на неё. Вид мой, видимо, был настолько отчаянным, свирепым и безумным, что проводница в ужасе отпрянула:
– Откуда ж мне знать? Может, обронили где?
Я в панике стал шарить под матрасом, под столом на полу, на соседних полках, во всех своих карманах и сумке, везде, где только можно – но ни документов, ни кошелька, ни мобильника нигде не было. Проводница тоже суетилась вокруг, но только развела руками: ничего нет.
Страшная догадка добила меня:
– Это блатные меня обворовали! Дурак, зачем я с ними пил?!
– Не знаю, гражданин, это ваше дело. Вы вроде дружно ехали, не ругались.
– А когда они сошли?
– Говорю же – минут двадцать назад, – ответила проводница. – Вас не могли добудиться, и они пошли на вокзал. По виду вроде спокойные, не скажешь, что хотели убежать, попрощались вежливо.
– Да точно они! Больше некому! Специально меня опоили! – причитал я. – А вежливость – главное оружие вора!
– Тогда бегите скорее в полицию: тут есть отделение при вокзале, может поймают по горячим следам. Но только быстрее – мы уже тронулись, едем в депо.
Я схватил сумку, сунул билеты в карман, бегом бросился из купе и уже на ходу выпрыгнул из вагона. Ухитриться не упасть на перрон стоило мне немалых трудов.
На вокзале первым делом я побежал было искать полицию, но внезапно остановился: жутко болела голова, мысли путались, но за одну я всё же сумел зацепиться.
«Вот стою я в чужом городе с сильного похмелья, – думал я, – мятый, небритый, нечёсаный, от меня за версту разит перегаром как от бомжа, у меня нет ни документов, ни денег, нет телефона, чтобы позвонить. И со всем этим я приду в ульяновскую полицию и заявлю, что приехал на всероссийскую конференцию журналистов и меня по дороге обокрали? Даже если в полиции мне и поверят, для начала мне самому придётся доказывать, кто я такой, – а это означает процедуру выяснения личности, звонки на работу, организаторам конференции. А это – огласка, ненужный скандал. Позорище! Явно не за таким пиаром посылала меня в командировку Эмма Вадимовна Чулкова».
Ситуация со всех сторон представлялась для меня явно невыигрышной, тем более не было никаких доказательств, что меня обворовали именно мои попутчики. Деньги и документы, пьяный, я мог и сам где угодно выронить. Пока я спал, их могла вытащить из кармана та же проводница или кто другой. Ещё и телефон пропал, – значит, воров могут оперативно поймать по «симке», но её наверняка уже сбросили…
«Точно блатные стащили, больше некому! Зарекался же пить с незнакомыми!» – снова, скрипя зубами, уничижительно ругал я себя, но в полицию уже не торопился: «Знаем мы нашу полицию! Оборотни в погонах…»
«Но что же делать? Что делать?» – как сумасшедший твердил я. У меня началась натуральная паника, я весь дрожал.
Для начала нужно успокоиться, взять себя в руки, подумать, как быть дальше, решил я. Было горько, обидно, стыдно, противно от себя самого и от всего человечества. Я поймал на себе несколько неприязненных взглядов прохожих, ибо выглядел действительно жалко, опустил голову и быстрым шагом направился искать привокзальный туалет.
Он оказался в самом здании вокзала. Туалет был платным, но я показал на входе свой билет с поезда, и меня пропустили. Там я привёл себя в порядок – вещи в моей сумке были не тронуты, а потому я умылся, побрился, почистил зубы, расчесал волосы, обтёрся одеколоном. А когда стал менять рубашку на свежую, обнаружил во внутреннем кармашке сумки небольшую заначку с прошлой командировки – около шестисот рублей.
Я понял, что мне обязательно нужно найти в этом городе знакомых, которые могли бы подтвердить мою личность. Хотя бы для того чтобы я мог обратиться в полицию с заявлением о краже или утере паспорта. Потому что без документов меня даже не пустят на обратный поезд домой.
Знакомых в самом Ульяновске у меня не было, отыскать их я мог только на журналистской конференции: Чулкова говорила, что от Нижегородской области на неё собирались поехать представители от Союза журналистов, пары-тройки местных газет, информагентств и вроде кто-то ещё. Среди них я обязательно найду тех, кто меня знает и подтвердит, что я – это я. Ещё она говорила, что от вокзала до комплекса «Древо Хитрово» с периодичностью час или два ходит бесплатный автобус или шаттл, как она его называла.
«Что ж, делать нечего, надо ехать туда, – решил я. – Других вариантов у меня нет. А там – найду друзей, займу денег и решу, как выбираться из ситуации».
Чтобы скоротать время в ожидании автобуса, я зашёл в местную забегаловку: голова продолжала раскалываться, и так как немного денег у меня было – решил поправить здоровье. Заказал сто пятьдесят граммов водки, пару бутербродов и устроился у окна, чтобы не пропустить шаттл.
За соседним столиком местная компания обсуждала, что совсем обурела и хочет всех прижать Сопля из Засвияжского района (я так понял, что это какая-то местная криминальная группировка). Но моё внимание больше привлёк парень через дорогу: он расчехлил гитару, положил чехол на асфальт и зычным голосом на всю площадь стал рычать песню Егора Летова из «Гражданской Обороны» – «Всё идёт по плану». Так как в молодости в нашей группе «Система шумоподавления» мы и сами играли панк-рок, то этот гитарист немного поднял мне настроение. А когда он дошёл до слов:
Один лишь дедушка Ленин хороший был вождь,
А все другие остальные такое дерьмо,
А все другие враги и такие мудаки,
Над родною над отчизной бесноватый снег шёл,
Я купил журнал «Корея» – там тоже хорошо,
Там товарищ Ким Ир Сен, там то же, что у нас,
Я уверен, что у них то же самое
И всё идёт по плану!
– я и вовсе немного оттаял: вспомнил, что приехал на родину Ильича. И от всего этого – от выпитой водки, от парня, с утра горланящего песню Летова, от того, что «наш дедушка Ленин разложился на плесень и липовый мёд», а я в это самое время нахожусь на его родине в Симбирске, – я впервые за день улыбнулся.
Заметив это, один мужик из компании за соседним столиком кивнул на певца и сказал мне:
– Это Пашка План, он почти каждое утро здесь поёт. Нравится?
Я утвердительно кивнул.
– Раньше ему тут морду били, а потом надоело, оставили – хрен с ним, пусть поёт. А то уж больно тоскливо, – процедил мужик сквозь зубы.
Я снова кивнул и заметил:
– А денежку-то ему, смотрю, нет-нет да бросают.
– А то! Сейчас насобирает чуток и придёт сюда водку пить, – сказал мужик. – И нас угостит! Зато его здесь больше никто не обижает.
Тут подошёл мой автобус, у меня появился повод прервать завязавшуюся было беседу, я взял свою сумку и направился к шаттлу. Оставшуюся с выпивки сдачу я высыпал Пашке в футляр – проезд до отеля для лиц в нём проживающих был абсолютно бесплатным.
В шаттле было человек пятнадцать, но никого из нашей области я не увидел. Они, наверное, приехали раньше – возможно, добирались прямым автобусом из Нижнего или самолётом через Москву, подумал я. Но ничего – на месте обязательно кого-нибудь найду.