Олег Савощик
Лисьи байки: современные рассказы
Ножницы
– Ну вот же, я вам показываю, видите? Ничего здесь нет! – Женщина потрясла рентгеновским снимком перед лицом пациента. – Аркадий Семенович! Ну что вы как маленький, в самом деле?
Лысеющий мужчина насупился и поправил громоздкую оправу очков.
– Вы должны искать лучше! – требовательно повторил он пятый раз.
Главврач закатила глаза. В прошлый раз этот же пациент по статьям из интернета диагностировал у себя рак. Когда в больнице не подтвердили опасения «больного», тот сразу ринулся писать жалобы руководству больницы. Тогда его удалось каким-то чудом успокоить, убедить. И вот – новая заморочка.
– Аркадий, послушайте меня, – понизила голос главврач. – Ваша операция прошла успешно. Не понимаю, почему вы тянули до последнего, все-таки острый аппендицит вам не шутка… но все обошлось без осложнений.
– Осложнения? – взвизгнул Аркадий. – Вот они!
Мужчина с опаской ткнул себя в сальный бок.
– Ваши, между прочим, эскулапы оставили.
– Вы видели снимки, – отрезала женщина.
– Значит, нужно сделать ещё, – упрямо заявил Аркадий Семенович. – Я же чувствую.
Главврач устало откинулась на спинку кресла и потерла раскрасневшиеся глаза. Сосредоточилась, собирая из опустевших резервов по капле терпения.
– Ошибки быть не может, – сказала она как можно спокойнее.
– Я дойду до министра! – пропищал мужчина и вскочил. Его по-детски надутые губы на округлом лице портили все попытки выглядеть грозным.
– Ваше право, – женщина развела руками. Битый час она пыталась переубедить упрямца – и теперь согласна хоть на министра, хоть на президента.
Вылетая из кабинета, разгневанный Аркадий Семенович хотел было громко хлопнуть дверью. Но зацепился за порог и покатился кубарем по больничному коридору.
***
Квартира встретила Аркадия Семеновича Айзеншписа в том же виде, в котором он ее оставил: идеально прибранной, слишком аккуратной для холостяцкого жилища. Несмотря на это, мужчина сразу бросился к швабре и тряпкам. Аркадий Семенович не мог допустить и пылинки на потрескавшейся от старости советской мебели.
Закончив выискивать по углам несуществующую грязь, направился в душ. Подумать только, как много времени он провел в больнице – в этом рассаднике болезней и мерзких микробов, где его мог убить каждый неосторожный чих какого-нибудь пациента.
Аркадий Семенович открыл упаковку мыла, тщательно намылился и выбросил брусок в стоявшее под раковиной ведро. Смыв пену, потянулся к новой упаковке. В настенном шкафчике оставалось около десяти кусков. Нужно будет купить еще.
В дверь позвонили, когда мужчина успел вытереться насухо и накинуть домашний халат. В глазок Аркадий Семенович разглядел сморщенное, как чернослив, старушечье лицо соседки. Мужчина щелкнул замком, вторым, отодвинул щеколду и освободил петельку от крючка.
Женщина ловко проскользнула в проем, едва открылась дверь. Нельзя сказать, что Баба Тася была желанной гостьей в доме Аркадия Семеновича: сколько он себя помнил, от неё нестерпимо пахло валерьянкой и чем-то ещё, стойким, возможно, кошками. Кошек мужчина не любил: мерзкие твари разносили паразитов и заразу, а этого добра за пределами квартиры Аркадия и так хватало.
– Ну что? Поперся все-таки к прохиндеям этим? – без предисловий прошамкала бабка. Говорила она обычно медленно, не меняя интонаций, будто валериана пропитала её насквозь. – Твердила я тебе, пей мой отвар, и рассосется твой апендихс сам собой.
– Так пил, бабушка. Но болело сильно, не мог терпеть.
И он действительно терпел столько, сколько хватало мочи. До последнего надеясь на чудодейственное варево, набрал номер скорой лишь когда боль скрутила все тело в невыносимой судороге.
Несмотря на то, что Аркадий Айзеншпис брезгливо морщил нос при Бабе Тасе, старую травницу он уважал. Ещё мама говорила: «У нее все свое, натуральное, не то, что эта химия больничная. Ты держись за неё, сынок». И мужчина держался: соседка осталась единственной женщиной в жизни Аркадия, у кого он мог просить совета.
– А ну покажи, чего они там накромсали, – то ли попросила, то ли скомандовала Тася бесцветным тоном.
Аркадий Семенович продемонстрировал свежий рубец, багровеющий на бледной от нехватки солнца коже.
– Ох, наворотили, живодеры. Ну ничего, бабушка все поправит. Ты токмо за рыбкой мне сходи, сынок, да на рынок, к Гальке. У нее хорошая рыбка, муж сам коптит, по-правильному. Магазинная-то дрянью напичкана. Сходи, милок, а? У бабушки ноги больные.
Аркадий Семенович тяжело вздохнул, но стал послушно собираться.
– А я тебе отвар сейчас заварю, у меня и травки-то все с собой. Шрам твой вмиг рассосется.
***
На рынок Аркадий не поехал. Две остановки слишком далеко, он вообще не привык надолго выходить из дома. Тем более, копченую рыбу можно купить в магазине за углом, а старуха не заметит разницы.
– Наличные или карточка? – лучезарно улыбнулась кассирша лет на двадцать моложе Аркадия.
– Наличные, конечно! Карточки эти ваши, – мужчина бубнел, отсчитывая нужную сумму. – Карточка что? Нажали в банке кнопку и все – нет ваших денежек. Сначала они управляют чипами в ваших карманах, а потом заставят ставить чипы в головы. Но я-то не дурак! И наличные всегда при мне.
Улыбка медленно сползала с лица девушки. Совсем молоденькая, она ещё не научилась разговаривать с такими клиентами. Аркадий Айзеншпис был рад блеснуть хитростью в редкие моменты общения с людьми. Все они в системе, считал он, жрут фаст-фуд с ГМО и пашут на дядь, которые могут стереть их щелчком пальцев.
Но Аркадий Семенович не такой. Мама всегда говорила, что он у нее умный. Умные не пашут. Да и денег с проданной трешки в областном центре, что осталась по завещанию от тетки, на жизнь хватает.
Довольный собой мужчина полез в карман за антисептиком, который всегда брал с собой в общественные места. Тут он почувствовал нездоровое бурление внизу живота. Зря, наверное, хлебнул перед уходом бабушкиного отвара. Газы распирали брюхо, грозя разразиться позором.
– Все в порядке, дядь? – охранник обратил внимание на прислонившегося к стене мужчину, который держался за живот.
– Уже прошло, – соврал Аркадий. – В боку закололо. Я только после операции…
– Закололо? Так может у тебя там ножницы забыли? – гоготнула небритая физиономия.
Аркадий шутки не оценил.
***
В ту ночь Аркадий Семёнович плохо спал. До позднего вечера его тревожили покалывания в боку и животе, но он уже не винил отвар соседки. В редкие часы, когда Аркадию удавалось провалиться в сон, ему снились ножницы. Совсем не хирургические, почему-то швейные, с проржавевшими лезвиями, они торчали у него в боку, пока он кричал и звал маму. Но на крики являлся доктор, в маске и непроницаемых солнечных очках. Он доставал ножницы из мужчины и начинал кромсать его брюхо, как заправский портной.
Тогда Аркадий Семенович просыпался, мокрый от пота и слез. Ближе к утру он понял, что больше не выдержит этой пытки, и поплелся включать компьютер. Мужчина любил интернет, только там он мог найти правду о положении вещей в мире: заговоры правительства, одурманивание населения, козни американцев – все как на ладони. А если в интернете кто-то был не прав, Аркадий Семенович мог потратить часы и даже дни, чтобы вразумить глупца.
Глобальная сеть не подвела и в этот раз. Страдалец нашел несколько достоверных случаев, когда у пациентов действительно забывали хирургический инструмент внутри. Аркадий Семенович похолодел от собственной догадки и даже не заметил за этими мыслями, как прошла его желудочная колика.
***
– Ну точно. Есть там что-то, – прощупывая бок соседа, шепнула Тася. – А я тебе говорила.
На Аркадия Семеновича было больно смотреть. Бледнее обычного, с красными от недосыпа глазами и дрожащими губами, он уже несколько дней почти ничего не ел, отчего всегда округлые щеки сдулись, придавая сходство с голодным сенбернаром.
Теперь он чувствовал их постоянно, при каждом движении, каждом вдохе. Ему казалось, что там не зажим или какой-нибудь другой хирургический инструмент, а именно ножницы. Прохладная сталь внутри заполнила собой черепное пространство, не пропуская ни единой мысли. Даже о том, что металл вряд ли остался бы холодным в человеческом теле.
– Ты не горюй, милок, – бабуля погладила Аркадия по плечу. – Я сейчас отварчик заварю, и само все выйдет. У меня и травки с собой есть.
– К-как, само? – отшатнулся мужчина.
– Естественным путем, как же ещё?
Аркадий представил картину: лезвия внутри него двигаются, опускаясь ниже и ниже, готовясь выйти естественным путем… Его передернуло.
– Не надо отварчика, бабушка, – простонал больной. – Мне в больницу надо.
***
«Это жестокий, грязный мир, сынок. Здесь каждый будет стараться тебя обмануть. Запомни! Но ты у меня умненький, ты им не позволишь. Ни за что не позволишь.»
Так говорила его мать, пока её не стало. И была права.
В больнице поначалу все переполошились, услышав новость про забытые ножницы. Но доктора народ практичный – доверяют только своим бумажкам да компьютерам. Аркадия мигом направили на рентген. А тот ничего не показал.
Потом его убеждали, уговаривали, даже к психиатру направили. Главврач тоже не поверила в оплошность хирургов.
Ну ничего, он знает правду. Это система, система сделает все, чтобы скрыть свою халатность. Значит, надо действовать самому.
Место Аркадий выбрал быстро. Ванная комната – самая чистая в доме, почти стерильная, не зря он драит её дважды в день. Мама бы гордилась.
Запастись свежими бинтами, чистой водой, длинной иглой с толстой нитью. И главное – прокипятить инструмент.
Про телефон мужчина тоже не забыл, положил трубку неподалеку. Если что-то пойдет не так, он позвонит, – и тогда они будут обязаны приехать. Приехать и увидеть, что он их раскрыл, вывел на чистую воду!
Уколов Аркадий Семенович боялся всегда, поэтому лидокаин покупал в виде спрея. Обеззаразив смоченной в спирт ватой место со свежим операционным швом и щедро нанеся обезболивающее, мужчина взялся за нож.
Лезвие слегка подрагивало, не решаясь коснуться мягкой плоти, но Аркадий Семёнович вновь представил острые ножницы, прорезающие себе путь наружу, и крепче сжал рукоять.
Обезболивающее в союзе с адреналином сделали свое дело: боли несчастный почти не почувствовал. Лишь теплые струйки крови, стекающие по телу в ванную.
Мужчина было обрадовался, все оказалось легче, чем он мог представить, и осторожно запустил пальцы в разрез.
Аркадий Семенович всегда считал, что Википедию пишут масоны, тасуют факты перед людьми темными и необразованными. Возможно, не будь он столь категоричен, вычитал бы: внутренним органы требуют отдельной анестезии.
Едва пальцы мужчины вошли внутрь до второй фаланги, боль разрядом пронзила тело, выбила пробки сознания.
Когда прохлада эмали под затылком вывела Аркадия Семёновича из тьмы, он не мог сообразить, сколько времени прошло: несколько секунд или даже минут?
Единственное, что он видел: в ванну вытекло немало. Его рука так и осталась лежать с пальцами в порезе.
Аркадий Семёнович услышал, как хрустят сжатые зубы. Пот, слезы и жидкость из носа обильно стекали по его подбородкам, смешиваясь с кровью.
Будь здесь врачи, лишь поразились бы, до чего невообразимые ресурсы человеческие, что позволили несчастному шерудить в собственных внутренностях.
Вот уже десять секунд. Еще пять.
Ничего.
Тепло, мягко. Склизко.
И все. Никакого металла. Мужчина выл и плакал, но ничего не нашел.
Он ошибся. Тело становилось легким, едва ощутимым, нужно позвонить, пока окончательно не истек кровью. Пластик трубки выскользнул из влажных от крови пальцев на белоснежную плитку.
Мужчина смотрел сквозь пелену слез на черные осколки и думал: пластиковый мир действительно победил. Пластик в телефонах, карточках, головах. А ещё в карточках чипы. От догадки перехватило дыхание.
Какой же он глупец!
Возможно все началось именно с него. Никто не забывал инструмент случайно. Они следили за ним, хотели поймать на крючок. И поймали. Всего-то нужно оставить маленький чип.
"Все будут стараться тебя обмануть", – говорила мама.
Аркадия Семеновича не обманешь. Но чип крошечный, гораздо меньше ножниц. Значит, его нужно лучше искать. Тщательней.
Не обращая внимание на покалывание в пальцах и мешающий видеть багровый туман, мужчина вновь потянулся к порезу.
Он им ещё покажет. Всего лишь нужно залезть чуть глубже.
Он должен искать лучше.
2019
Чемоданчик
– Дезинфекцию проводим от коронавируса! Из сан-пидем-станции, – последнее слово парень в маске протянул нарочито медленно, чтобы не запнуться, но все равно неправильно.
Егор Трофимович всматривался в мутный глазок и молчал.
– Ау, слышите меня? Обязательная процедура, открывайте, – повторили за дверью.
Щелкнули замки. Старик отошел, впуская пришедших. С подозрением их осмотрел: оба молодые, коротко стриженные, в медицинских масках и, почему-то, спортивных костюмах: явно китайской кройки, но с брендовыми полосками. Оба в перчатках.
– Дезинфицируете, значит?
– Угу, – кивнул тот, что повыше. Протянул хозяину мятую пачку. – Маски. Гуманитарная помощь.
– Вот это спасибо.
Парень ниже ростом, более щуплый с виду, уже успел закрыть за собой дверь и даже щеколду задвинул. Повел плечами, будто не отогрелся с улицы, скользнул взглядом по прихожей, ни к чему особо не присматриваясь.
– Карантин соблюдаете? – Первый дезинфектор не разуваясь прошел в единственную комнату.
– А то как же! – Егор Трофимыч плелся следом.
– Один живете?
– Один-один, – кивал старик.
Парень осмотрелся, не вынимая рук из карманов: в просторной комнате достаточно дневного света, мебели немного, вся еще Советской эпохи, но в хорошем состоянии; старенький телевизор примостился в углу, рядом не менее древнее радио топорщится антенной в сторону аккуратно заправленной кровати, уютный балкончик за стеклом…
– Родственники часто навещают? Дети, внуки?
– Так нет у меня никого, – старик пожевал губами, грустно хмыкнул. – Так и помру дураком, один… А вы как дезинфицировать-то будете?
Высокий на него не смотрел, коротко кивнул товарищу, что остался стоять в проеме.
Пал Егорыч почувствовал, как потяжелело тело, обшарпанный ламинат разом приблизился к лицу. Хорошо, что падал боком, иначе разбитого носа не избежать. Боль пришла с секундной задержкой, трещиной прошлась по затылку, спустилась к шее, обожгла спину.
– Что ж вы… – прохрипел старик, задыхаясь.
Пелена перед глазами разошлась, и он увидел щуплого с короткой дубинкой в руке.
– Заткнись, да? – тот дергался, не в силах устоять на месте, крутил свое оружие, будто не зная, что с ним делать дальше. —Тихо давай, понял? Не то я не посмотрю, что ты ветеран, понятно? Где ордена, падла?
– Какой ветеран, дурашка… – Егор Трофимыч приподнялся на локте, свободной рукой аккуратно потрогал голову. Пальцы стали липкими, окрасились в красное. – Мне семьдесят три.
– И че? – От мыслительной деятельности парень замер на мгновение, даже пританцовывать перестал.
– Не все старики ветераны, – похлопал его по плечу высокий напарник. – Давай, начинай.
Главный, а Егор Трофимыч не сомневался, какая роль в этой паре у широкоплечего, навис над стариком.
– Только без глупостей, дед. Ты нам быстро рассказываешь, что у тебя здесь ценного, мы уходим, и всё чики-пуки. Шуметь не надо, геройствовать тоже, лады?
Напарник за его спиной уже выворачивал полки из шкафа, гремел дверцами, швырял белье на пол, топтался по одежде.
Егор Трофимыч не отрываясь смотрел на короткий нож, зависший всего в каком-то метре над ним. Хороший ножик, финочка… Вот только держит его бестолочь: слишком уж руку отводит, вцепился, словно собака в кость, никакой легкости. Из такого положения кисть просто вывернуть, направить клинок в грудь держащему. Но откуда то знать парнишке, который пересмотрел американских фильмов?
В былые годы трюк с ножиком занял бы у Егор Трофимыча секунду… Но нет, нельзя. Тело уже не то. Сейчас бы с пола подняться, чтобы в глазах не потемнело, и ладно.
– Сверху, на шкафу. Шкатулка там, без табурета не достанешь, – сказал он слабым голосом.
Шкатулку нашли быстро, быстро пересчитали и мятые купюры.
– Сто тыщ? Всё?
– Чем богат.
– Подумай, дед, может еще чего ценного найдется? Побрякушки? Антиквариат? Можете награды редкие есть всё-таки?
Старик покачал головой. Награды были, конечно. Но не здесь и не те, что выставляют за стеклом или вешают на грудь. И вообще, сорок лет службы отставного подполковника Павлова Егора Трофимовича остались где-то там, на глубине, в казематах, о которых нынче мало кто вспомнит, за грифами “особо секретно” и под печатями генсека из далекой эпохи.
– Дуй на кухню, – скомандовал худому главный. – Старики хитрые, где только добра не ныкают. В крупах, за вытяжкой, даже в сральнике!
Он спрятал нож и спокойно продолжал осматривать комнату. Поверил, видимо, что хозяин будет лежать смирно.
– О! А это че у нас? – Широкоплечий нагнулся и вытащил из-под кровати потертый чемоданчик. Попробовал просунуть лезвие в зазор. – Ля, не поддается. Дед, какой код?
– Там ничего интересного.
– Давай не зли меня, а?
Егор Трофимыч последние годы начинал жаловаться на память, но те восемь цифр он не забудет никогда, в этом был уверен. Восемь – потому что замок открывало две комбинации.
– Шесть, четыре, восемь, один, – выдохнул старик.
Тихий щелчок и едва слышимый хруст битого стекла.
Егор Трофимыч вспоминал, как часами сжимал ручку из грубого пластика вспотевшими ладонями. Как коричневая кожа не давала спать по ночам, а от мыслей о содержимом сводило живот. Ожидание за железным кордоном давалось особенно тяжело, и память об этих муках отставной подполковник собирался забрать с собой в могилу.
Стороны большого конфликта решали очередной вопрос, что называется, “на берегу”, и в задачу тогда еще молодого Павлова входило ждать отмашку, чтобы передать чемоданчик одному из сенаторов. И от исхода переговоров зависело, какой шифр замка ему назвать.
Но что-то в очередной раз пошло не так, Егору дали приказ сидеть тихо и не высовываться. Про чемоданчик ничего не сказали. Павлов пробыл в чужой стране почти два года, пока его, наконец, не вызвали на Родину.
По возвращении оказалось, что отчитываться за чемоданчик не перед кем, отдел расформировали и засекретили. Да и не было по бумагам никакого чемоданчика. В начале девяностых у страны нарисовалось слишком много внутренних проблем, чтобы думать о холодной войне.
– Хрень какая-то, – широкоплечий перебирал пыльные бумаги. – На пиндосском все написано.
– В молодости при посольстве работал. Говорил же, ничего ценного.
– Я-ясно, – разочарованно протянул главный и почесал глаз пальцем в перчатке.
– Смотри, что надыбал! – вернулся второй с двумя рулонами туалетной бумаги. – Там еще греча есть, берем?
– Дурак? Нормальное нашел что-нить?
– Не.
Высокий подошел к старику.
– Ну тогда мы пошли. Не серчай, дед, мы ж не со зла.
Щуплый уже склонился над чемоданчиком, копошась в документах.
– Это че?
Ему никто не ответил. Егор Трофимыч смотрел на главного.
– Стариков лупите не со зла? Лидия Ивановна, между прочим, не пережила визита вашего.
– Гонишь! – щуплый оторвался от бумаг и замер с пальцем в носу.
– Размахались дубинами-ножичками… Тьфу! – Старик отвернулся.
– Откуда знаешь? – Даже за маской стало заметно, как изменился главный в лице.
– Участковый у нас хороший, вчера по старикам обход делал.
– И всё равно открыл, дурень старый?
Павлов не ответил.
– Валим, быстро! – высокий повернулся к напарнику.
– Так я реально ту бабку завалил, что ли?
– Потом обсудим, на выход давай!
Уже в дверях он обернулся.
– Тяжелые времена, дед. Рубль этот, вирус опять же. Кто знает, сколько осталось. Пожить хочется.
– В вашем случае, недолго, – пробубнил Егор Трофимыч, но его уже не услышали. Хлопнула дверь.
Старик дотянулся до трости в углу, опираясь на нее поднялся. Дождался, пока утихнет шум в голове, почувствовал, как трещит над поясницей.
Лидия Ивановна жила через дом. Хорошая была женщина, никогда не унывала, к старости относилась легко. Когда Егор Трофимович узнал о ее смерти, впервые за двадцать лет выпил водки. А потом полез на антресоли доставать забытый чемоданчик – так и хранил его все эти годы, сколько раз намеревался утопить, сжечь, избавится, но каждый раз опускались руки. Пригодился.
Старик спрятал его под кровать, недалеко, чтобы нашелся без труда, и стал ждать. Ждать он теперь умел. Благо, пришлось недолго.
