Олег Самов
Под знаком ЗАЖИГАЛКИ
Несколько лет назад, с приходом нового генерального директора, началась мощная трансформация и переналадка всей деятельности. Некогда тёплое и уютное болотце, в котором Мишин принимал СПА-процедуры последние тридцать лет, стало штормить. Почувствовав своей пятой точкой приближающиеся перемены, Мишин (в далёкой молодости бывший на «ты» с динозаврами, из которых сегодня радостно добывали нефть) сразу превратился из Владимира Петровича во Владимира. Он тут же снял галстук и перенёс оперативки со своими «бойцами» из шикарного кабинета, где он раньше восседал поседевшим облезлым орлом в большом кожаном кресле за длинным Т-образным дубовым столом, в демократичную стеклянную переговорную. Там за круглым столом он сразу и затерялся в гомоне своих молодых горластых геологов, весело обсуждающих вопросы обустройства Южно-Приобского месторождения вперемешку с вчерашним коллективным выходом на шашлыки, правильно называвшимся «стратегической сессией Департамента».
Мишин вздрогнул, что-то вспоминая, и поднял глаза на директора.
– Наша компания первая в российской нефтянке с конца нулевых начала делать отдельные цифровые решения для исследования нефтяных скважин, – Пашковский цепким взглядом смотрел на присутствовавших замов. – Мы начали дистанционно управлять оборудованием месторождения, превращать все производственные процессы в цифру. У нас самые большие наработки в российской нефтянке по отдельным цифровым решениям на всех этапах нефтедобычи. Первыми запустили «Центр управления добычей нефти», объединивший все самые современные решения. Но что произошло? Почему мы стали отставать с массовой трансформацией их в полноценные цифровые двойники?
В это время «Роснефть» первой в России в прошлом году запустила проект «Цифровое месторождение», который реализовала на базе Илишевского месторождения, впервые в отрасли охватив все основные процессы нефтедобычи и логистики. Что это дало Игорю Ивановичу7 кроме лавр первого? Экономический эффект порядка миллиарда в год. Вот что!
«Лукойл» тоже зря времени не терял. Дон8 умеет расставлять правильные кадры, в этом ему не откажешь. Результат налицо. Они сейчас запускают самую масштабную цифровую модель нефтяного месторождения в России – Ватьеганского месторождения. Беспрецедентный по масштабу и сложности проект! Это создание цифровых двойников трёх тысяч скважин и охват всей производственной цепочки добычи – от нефтяного пласта до нефтехранилища. Чем мы можем на это ответить? – Пашковский обвёл глазами присутствующих.
Впереди Ободзинского Светлана Ковальчук, начальник управления подсчёта запасов и развития ресурсной базы, неутомимая, вечно молодящаяся дама, находящаяся в постоянной борьбе с возрастом (и, по её внутреннему убеждению, окончательно его победившая), с серьёзным выражением лица проверяла корпоративную почту на телефоне. Бросив по сторонам короткий взгляд, она быстро переключалась в WhatsApp и с кокетливой улыбкой, чуть прикусив губу, отправляла какое-то «важное сообщение». И через мгновение – вновь открытый мобильный Outlook на телефоне и полный глубоких мыслей о текущих задачах взгляд на Пашковского.
Пятничный casual дресс-код, допускающий определённые отступления от строгой повседневной одежды, в её исполнении превращался в голубые, драные на коленках джинсы с кожаным ремнём с большой блестящей изогнутой пряжкой D&G и цветастую маечку «пожар в джунглях», которую её молоденькие сотрудницы вряд ли осмелились бы надеть в офис даже на Хэллоуин.
Услышав голосистые раскаты её голоса, хорошо поставленного в девичестве на текстильной фабрике в Иваново, её сотрудники в опенспейсе тут же молча надевали каски и средства индивидуальной защиты от оружия массового поражения (маски, до этого висящие на подбородке, натягивали прямо на глаза), превентивно распечатывали отчёты о текущем статусе разработки месторождений и опускали головы под мониторы, дабы их не задели пролетающие горячие осколки её фонтанирующего спича.
Всё менялось, когда рядом проходил Ободзинский или кто-то из неженатых начальников департаментов или управлений. Ковальчук по мановению волшебной палочки превращалась в мягкую Белоснежку с большими невинными голубыми глазами, окружённую маленькими тупыми гномиками-даунятами, с которыми ей приходится нянчиться ежедневно, и, если бы не подошедший принц, она бы точно ни с чем не справилась, «она ведь девочка, а не ломовая баба».
Труднее всего в её управлении приходилось неженатому и скромному начальнику отдела Косте Саврасову. На него единственного из всего управления Светлана ни разу за два года не повысила голос. Приветствуя его, она всегда улыбалась, чуть наклонив голову, и пела соловьём: «Доброе утро, Костя!», а не рыкала «Сергей, явился, наконец!» или «Александр, чем ты там занимаешься?». Периодически она вызывала его с отчётом в себе кабинет. Костя строевым шагом заходил:
– Разрешите, Светлана Викторовна?
– Ну что ты, Костя, так официально, заходи, дорогой. Давай посмотрим твой отчёт, – она снимала свой костюмный пиджак, присаживалась к нему за приставной стол и склонялась над отчётом. При этом верхняя перламутровая пуговичка её белоснежной сорочки автоматически расстёгивалась, как только пышущая под сорочкой грудь касалась его плеча. Видимо, управлялась по Wi-Fi. Костя геройски держался, не сводя глаз с отчёта, только запотевшие линзы очков и покрасневшие щёки выдавали его напряжение, вызванное, вероятно, лежащим документом. Хотя к самому отчёту никогда нареканий не было. Дальше в своём влиянии на Костю она не заходила. Но ей очень импонировало это юношеское волнение и пунцовый румянец. «А я-то красивая! Я по-прежнему нравлюсь молодым людям! Да, я такая!» – неслась где-то в её подсознании лихая тройка.
Костя тщательно скрывал, что у него есть девушка. Он категорически запрещал ей подходить к офису ближе, чем на триста метров, когда она пыталась его встретить после работы. А сейчас он был в отчаянии: весной у него намечалась свадьба. Он понимал, Светлана Викторовна этого не переживёт! Или не переживёт Костя…
Все коллеги управления утешали его, чем могли. У женской половины управления это была основная тема обсуждения за обедом в комнате приёма пищи – «Как спасти Костю от нашей мымры». Ребята утешали по-своему: «Ну что, Костян, прощайся с Питером! Готовься по весне к семейной поездке – ехать в Ханты-Мансийск на ПМЖ «активы считать». Га-га-га!»
– Чем мы можем на это ответить? – с подколом шёпотом наклонился Ободзинский к сидящему рядом Мишину. Тот от неожиданности чуть не подпрыгнул на стуле и, убрав платок в карман, с деланной улыбкой невпопад прошептал в ответ:
– Мы обойдём всех.
Ободзинский подмигнул.
– Мы должны создать не просто цифровое зеркало нашего месторождения, – громко продолжал совещание генеральный директор, – а новый интеллектуальный актив в принципиально новой киберфизической системе, работающей на основе искусственного интеллекта, больших данных, методов машинного обучения, интернета вещей и VR-технологий. У нас есть совместные наработки с американцами – и со «Шлюмберже», и с «Халлибёртон», и с «IBM». Но на первое место выходит наш отечественный софт, который должен лечь в основу разработки любых больших программных комплексов.
Мы должны первыми в условиях пандемии ковида среди российских нефтяных компаний ввести в эксплуатацию новое нефтяное месторождение с помощью цифрового двойника, созданного на основе российского софта…
После окончания совещания у лифта, развозящего топов по этажам, царил шум. Руководители департаментов и управлений, вырвавшись из двухчасовой неподвижности и молчания, как подростки после окончания школьных занятий, пытавшиеся компенсировать зря потраченные в школе часы гомоном и смехом, громко обсуждали друг с другом рабочие и не совсем рабочие вопросы.
– Так что, Владимир Петрович, обойдём басурман в цифре? – Ободзинский чуть насмешливо смотрел на Мишина.
– Обойдём, обойдём… – пробормотал тот, отводя глаза и исподволь поглядывая на часы.
– Кстати, наш проект разработки цифрового симулятора для ГРП уже подходит к стадии проектирования, и нам нужны твои ребята в команду для разработки техзадания для программистов…
– Мальчики, стойте! Я услышала волшебные слова – «ГРП»! Мы как раз ищем специалистов с таким опытом работы в департамент бурения. Я знаю, что «ГРП» – это «гидроразрыв пласта», и это всё, что мне известно. Просветите тёмных эйчаров поподробнее! Что это? – рядом хлопала большими чёрными ресницами диснеевской Жасмин начальник департамента персонала Аня Инатова. – Пли-из!
– Ну, Анна Викторовна, вам-то, конечно, расскажу! – Ободзинский усмехнулся. – Когда нефть на скважине истощается, например, на старых месторождениях, туда под большим давлением закачивают специальную жидкость. Под давлением разрывается пласт вокруг скважины и раздвигаются слои породы, через которые начинает течь дополнительная нефть, – Ободзинский руками так «раздвинул породу», что чуть не задел Мишина, еле увернувшегося от его «гидроразрыва». – А чтобы слои не сомкнулись назад, вместе с жидкостью начинает подаваться пропант – похожая на песок смесь мелких керамических гранул, которая и повышает проницаемость грунта для нефти. Это и есть гидроразрыв пласта. В итоге вокруг скважины образуется дополнительная паутина трещин, через которые и увеличивается поступление нефти в скважину, – улыбаясь, закончил он.
– Понятно, мальчики. А что вы там симулировать собрались? – было ясно, что серьёзную Анну Викторовну так просто голыми руками не возьмёшь.
– Аня, симулирование – это моделирование ситуации в скважине. Во-первых, трещина может пойти не туда, куда нужно, и пропант может распределиться по ней не так, как нам бы хотелось. Трещина может уйти не к нефтесодержащему слою, а к подземной реке, например, – было ясно, что Аня случайно задела любимый конёк Ободзинского. Теперь его было не остановить: – Или пропант унесётся далеко от скважины и потеряет с ней контакт. Тогда вся работа будет бесполезна. А это десятки миллионов рублей! – Ободзинский поднял вверх указательный палец: – Для этого используется специальный софт под названием «симулятор ГРП». Он рассчитывает физико-математическую модель развития трещины. Разработка таких сложных программ для моделирования этих процессов требует одновременного участия физиков, математиков, программистов…
– Возьми у меня, кого считаешь нужным, – прервал его Мишин, бросив нетерпеливый взгляд на лифт, который где-то застрял. Цифровые изменения в нефтянке Мишина совсем не возбуждали. Вместо спокойной реализации понятного, заблаговременно утверждённого плана развития компании и освоения выделенных под это бюджетов генеральный опять летел куда-то вперёд, что-то трансформировал, что-то улучшал, что-то ускорял.
Мишин вздохнул. «Как-то жили мы до этого без этой цифровизации, и ничего – нефть качалась, добычу увеличивали, грамоты и премии получали. За последние шесть-семь лет всё изменилось. Стали приходить на руководящие должности молодые, ретивые, с заграничными МВА, отработавшие в «Шеллах» и «Бипишках» по нескольку лет. Что генеральный директор, что этот выскочка Ободзинский. Что-то я не слышал, чтобы «новое трансформационное мышление» или программка на компьютере ускоряли добычу нефти. Принципы в нефтянке неизменны уже больше ста лет: хочешь больше нефти – бури новые скважины, используй хорошее оборудование, правильно выстраивай наземную инфраструктуру и, конечно, привлекай опытных спецов. Нужно спешить за этой молодёжью, быть в тренде», – поморщился Мишин и добавил вслух:
– Конечно, этот технологический проект очень важен для нашей добычи. Можешь рассчитывать на мою поддержку, – и быстро, не оборачиваясь, шагнул в лифт.
– Гуд. Спасибо! – Улыбка Ободзинского исчезла с лица сразу, как за Мишиным закрылся лифт. Он знал, что никакой поддержки не будет, что все инновационные инициативы генерального, которые двигал и реализовывал Ободзинский, были нужны на самом деле только им двоим. Остальные «начдепы» и «начупры» возлежали на своих пуховых должностях давно, обложившись удобными и мягкими замами, и единственное, что покалывало в пятой точке и заставляло ворочаться в своём уютном гнезде, – это новые инициативы и проекты генерального и его правой руки – Ободзинского.
К ним, конечно, тоже можно приспособиться, если употреблять в своей речи и отчётах на оперативке терминологию шефа: «уровень организационной трансформации операционной деятельности блока», «развитие системы технологического менеджмента», «использование динамического ресурсного планирования и стаффинга». Но что-то им подсказывало, что изменения пришли всерьёз и надолго…
Ободзинский в ожидании своего лифта вниз подошёл к Сергею Владимирову, начальнику отдела хозобеспечения, который что-то обсуждал с Дмитрием Сагальским.
– Нужно проводить новый тендер на отбор компании для уборки нашего офиса, – Сергей слегка переминался с ноги на ногу. – К действующему подрядчику слишком много вопросов по качеству уборки. Кроме того, они задерживают выплату зарплаты своим сотрудникам, которые убирают у нас в офисе. И при этом ссылаются на задержку в получении платежей от нас. А мы платим им точно – день в день. Поэтому будем расторгать с ними договор.
– Это же их работники, не наши, – Сагальскому явно не хотелось заниматься организацией нового внепланового отбора подрядчика.
– Да, но, если их работники пожалуются в прокуратуру на задержку выплаты зарплаты и сошлются на нас как на первопричину, оправдываться придётся нам. Пашковский точно не будет рад общению с прокуратурой.
Фамилия Пашковского волшебным образом сразу помогала прийти к полному взаимопониманию между сотрудниками, и Сагальский нехотя согласился:
– Ок. Надо, так надо. Организуем…
– Коллеги, прошу прощения, что я вторгаюсь в вашу беседу, – Ободзинский, как всегда, напористо влетел в разговор, – Сергей, хочу напомнить, чтобы посмотрели кондиционер в моём кабинете. Из него чем-то пахнет.
– Может, фиалками? – сострил Сагальский, обрадованный возможностью сменить тему разговора.
– Может, и фиалками. А может, необходимостью провести новый тендер по подрядчику в Тюмени для написания компьютерной программы «Разработка цифрового симулятора для гидроразрыва пласта».
– Зачем отбор? У вас же «Шлюмберже» – исторический подрядчик по программным комплексам для исследования скважин? Американцы же всегда делали? – не удержался Сагальский.
– Дима, ты слышал, что сказал Пашковский? «Импортозамещение – наше всё!» От американских технологий будем отказываться, хотим мы этого или нет. Поэтому «Шлюмы» пролетают в этом проекте.
– А смогут российские подрядчики написать такой сложный софт? – Сагальский с сомнением посмотрел на Ободзинского. – Что, есть примеры?
– Нет примеров – будут. Техническое задание на тендер – с нас. Остальное – твоё, – отрезал Ободзинский. – Коллеги, пока.
Он развернулся и пошёл в свой кабинет.
Как обычно, после совещания у генерального директора насупленные топы, погружённые в большие, непостижимые для обычных смертных мысли государевых людей о нелёгком пути российской нефтянки, расходились по своим кабинетам, где их уже ждали бьющие копытом в нетерпении недалёкие ослики, готовые скакать арабскими скакунами по ипподрому в достижении заветного кубка, то есть годового бонуса.
Существующее пелевинское раздвоение реальности: бешеный галоп неутомимых алхетинцев, запряжённых в тяжеленные арбы, летящие за ними как пушинки, сопровождаемый многоголосым хором нимф и радостным рукоплесканием приближённых Цезаря на трибунах (совещаниях) и сам лучезарно улыбающийся Цезарь на финише (в конце года) с поднятой оливковой ветвью, переплетённой шёлковой лентой с надписью «KPI 200%» – это в головах у сотрудников. И параллельная существующая реальность в головах у их боссов: безучастные, с бессмысленным взглядом ленивые мулы, еле перебирающие ногами, тянущие, в общем-то, полупустые брички, и которым, кроме старой надкусанной морковки, подвешенной у них перед носом одухотворённым открывающимися за горизонтом перспективами извозчиком, ничего и не надо…
В кабинете Ободзинского уже ждали Денис Шестаков, его зам и одновременно начальник управления внедрения новых технологий, и начальники отделов, которым он приказал собраться, когда вышел от генерального. Zoom уже был включён на большом мониторе: ещё два начальника отдела подключились дистанционно, работая из дома.
Подавляющее большинство совещаний уже почти год из-за ковидных ограничений проходило в онлайн-режиме: через Скайп или Зум. Половина команды работала удалённо из дома. Сначала было очень непривычно не видеть людей на совещании – только фото на экране. Но народ быстро прочувствовал кайф виртуального присутствия на планёрках. Затем Ободзинский эту лавочку прикрыл и стал требовать, чтобы на его оперативках все онлайн-присутствующие включали видео, и небритые заспанные рожи с ноутом на одеяле вместе с розовыми пижамками с бабочками канули в Лету.
Гомон в кабинете мгновенно прекратился, и все с позитивно-нейтральными лицами уставились на Ободзинского.
– Коллеги, добрый день. Вы знаете, что я сейчас с совещания у Павла Николаевича, – сухо и деловито сразу взял с места в карьер Ободзинский, – генеральный нам обозначил основные технологические вызовы на ближайший год. Задача номер один: ускорение нашей работы по созданию цифровых двойников месторождений компании. Вы знаете, что для нас виртуальные двойники месторождений особенно важны по трём причинам. Первое: все наши нефтяные скважины удалены от Питера на несколько тысяч километров и находятся в труднодоступных местах. Поэтому цифровые двойники помогают нам следить за их работой прямо отсюда, из нашего офиса, отправляя сотрудников в командировки только в экстренных случаях. Особенно это важно сейчас, в условиях пандемии ковида, – его внимательный взгляд скользил по лицам присутствующих сотрудников:
– Второе: вы знаете, добыча нефти всегда связана с повышенным риском. А к каким гигантским расходам и экологическим бедствиям могут привести аварии, мне объяснять вам не нужно, – он поправил бумаги на столе, на мгновение бросил взгляд на их лица и уверено продолжил: – «Digital Twins» помогут избежать нам многих инцидентов, а значит, и расходов на ликвидацию последствий, простоев оборудования и человеческих жертв. Третье: сокращение сроков и затрат при проектировании и обустройстве нефтяных месторождения в разы. Здесь департамент Владимира Мишина будет очень нам благодарен, – «Наверное…» – мысленно продолжил он.
Во время выступления Ободзинский ходил по кабинету и внимательно оглядывал сотрудников и их реакцию. Денис Шестаков не сводил серьёзного взгляда с Ободзинского, успевая что-то помечать в блокноте. Нина Семёнова, начальник отдела коммерциализации технологий, смотрела с экрана монитора сквозь Ободзинского невидящим взглядом. Похоже, сегодня она больше думала о том, что надо бы пораньше закончить работу у компьютера, забрать ребёнка из садика и купить манго, которые она, находясь сейчас в интересном положении, поглощала в несметных количествах. Коммерциализация внутренних технологий компании находилась в плачевном состоянии, а точнее, практически отсутствовала. Да и не уволишь её. HR-ы и юристы сейчас грудью встанут её на защиту, правда, больше руководствуясь не её интересами, а рисками компании в случае её увольнения.
– А теперь поговорим о статусе наших ключевых проектов по цифровизации, – продолжал Ободзинский, мельком поглядывая на присутствующих.
Денис Шестаков сразу оживился:
– Наш проект разработки цифрового симулятора для гидроразрыва пласта уже на стадии проектирования. Пора начинать готовить техническое задание, и нам необходимо…
– Я знаю, – нетерпеливо прервал его Ободзинский, – с Мишиным я переговорил. Можете подключать к своей команде его людей.
– А кого я могу…
– Возьмите самых толковых, – прервал Ободзинский, – на ваше усмотрение.
– Понял. И пора организовывать отбор возможных подрядчиков…
– Уже. Сагальский в курсе. Наш департамент готовит техническое задание. Сагальский на основании этого ТЗ проводит отбор подрядчика.
– Основные претенденты, как всегда, будут «Шлюмы» и «Халлы»9?
– Нет, иностранные компании по условиям этих закупочных процедур допущены не будут. Только российские компании.
Воцарилось молчание. Первым его нарушил лохматый Толик Амосов, начальник отдела по работе с инновационным окружением:
– Ага! Наши напишут! Или софт тормозить будет, или нужной функциональности от программы не дождёшься, или писать будут до тех пор, пока у их программиста сын платный факультет универа не закончит. Российские программёры никогда не сдаются, даже когда не знают, как и что писать! Писать будут на последнем издыхании, пока бюджет на их услуги не кончится! Да, непростые ребята!
– Это вывод от их коллеги? Непростого геолога? – подколол его Ободзинский.
Все грохнули от смеха. Зум на минуту завис от такого взрыва эмоций. Два года назад, когда Толик был на последнем курсе Горного университета, он уже ударно работал у Ободзинского, будучи начинающим, но очень перспективным молодым специалистом. Как у всякого ударника геолого-капиталистического труда, времени на личную жизнь не хватало катастрофически. Но юный возраст в виде достойного уровня тестостерона в крови настоятельно требовал уделять прекрасному полу гораздо большее внимания, чем то, которое оставалось после общения с Ободзинским и ему подобными птеродактилями. Однажды, будучи на работе, он в университетском чате «Прочее» оставил объявление: «Познакомлюсь с милой девушкой (1-2 курс) с факультетов менеджмента или управления персоналом просто для общения (или не просто).
Пятикурсник с геологического».
Всё бы ничего, если бы в это время в опенспейсе за спиной Толика в момент его творческих поисков не стоял Денис Шестаков. Можно представить, как в течение пятнадцати минут сотрясалось помещение от гогота и троллинга неудавшегося Дон Жуана:
– Толян, ты уж определись – «просто» или «не просто»? Га-га!
– Бурить будем? Га-га!
– Он же геолог! Бурению обычно предшествует разведка! Га-га-га!
– Толян, а что, с геологинями не сложилось? Га-га!
С тех пор Толик стал «непростым геологом».
Когда все успокоились, Ободзинский продолжил:
– Коллеги, вы знаете курс партии и правительства на импортозамещение. И в первую очередь необходимо импортозамещать подрядчиков из санкционных стран, то есть из Штатов, Великобритании, западной Европы.
– Там же все наши основные поставщики технологий и научно-технических разработок? – не унимался «непростой геолог».
– Значит, теперь будем работать с российскими подрядчиками.
– Можно представить, как взвоют «Шлюмы» и «Халлы»: санкции санкциями, а загрузку их бюджетов российскими заказами западные хэд офисы для их российских представительств не отменяли. А, я слышал, даже увеличили в этом году, – задумчиво протянул Денис Шестаков. – Ок, перестроимся.
Ободзинский ещё минуту молча мерил шагами кабинет. Все тоже молчали.
– Денис, тендер проводит наш филиал в Тюмени?
– Да.
– Проконтролируй, пожалуйста, результаты.
После пятнадцати минут быстрого и конкретного обсуждения других проектов Ободзинский совещание закрыл.
– Денис, задержись, пожалуйста.
Когда последний человек закрыл дверь кабинета и погас Зум, Ободзинский повернулся к Шестакову, неподвижно сидящему на том же самом месте:
– Денис, меня беспокоит состояние дел в отделе коммерциализации технологий твоего управления. И работа Нины Семёновой непосредственно.
Шестаков, не поднимая головы, молча заштриховывал квадратики в ежедневнике, выстраивая каменную стену под записями совещания.
– Я попрошу тебя лично подключиться к задачам отдела. А завтра к девяти утра я жду от тебя на почту отчёт о текущем статусе проектов отдела.
– Ок, – Денис поднялся и так же молча закрыл за собой дверь кабинета.
***
…Ободзинский с гордостью поставил два бокала с советским шампанским и один бутерброд с колбасой на маленький круглый столик буфета Мариинки. Он был счастлив! Волшебство! Мариинский театр! «Жизель»! Первые дни нового, двадцатого первого века он встречает с самой красивой девушкой их курса! Да что там курса – всего университета! Всего Питера! Всего мира!
Лиза всё-таки успела занять столик, хотя она вышла в фойе вместе с хлынувшей толпой через раскрытые седой старушкой-капельдинером высокие, украшенные вензелями с позолотой двери неспешным шагом после начала антракта, ясно давая понять, что ей спешить некуда. Всё должно быть и так подготовлено к её приходу. А как иначе?
Её большие карие глаза в обрамлении чёрных густых ресниц, с интересом разглядывающие портьеры театра, короткое коричневое каре блестящих в свете хрустальных люстр волос, из-под которого выглядывала худенькая и такая милая шейка, которую хотелось покрыть поцелуями. Всё это сводило с ума и занимало все его мысли. Последние две недели учёбы гидродинамика и сейсмика нервно курили в сторонке, ожидая возвращения блудного сына-третьекурсника к учебникам. Предстоящая сессия в Горном университете обещала быть для Ободзинского непростой.
Несмотря на то, что он выскочил из зала за пять минут до начала антракта, таких умников, как он, в фойе хватало. В очереди пришлось постоять добрых десять минут. Сейчас очередь вилась и изгибалась за поворотом.
– Ободзинский, перестань летать в облаках. Ответь, что такое любовь? – она пригубила шампанское и лукаво посмотрела на него.
– Повышение уровня дофамина и серотонина при взгляде или общении со своим сексуальным партнёром, – чётко доложил он.
– Какой ты зануда. То есть всё, на что я могу рассчитывать в будущем после нескольких лет общения с тобой, это повышенный уровень серотонина? – она притворно сдвинула брови.
– Нет, конечно. Через несколько лет общения уровень серотонина у тебя понизится, но возрастёт уровень окситоцина в крови.
– Нет, Ободзинский, всё не так. Любовь – это когда пробегающие мимо меня твои тараканы подымают стаю моих бабочек, и они радостно летят за ними, не оглядываясь. А твои тараканы замедляют шаг, потому что им приятно бежать с таким эскортом. На ходу приводят себя в порядок, расчёсываются, принаряжаются… – она пригубила шампанское и воздушно взмахнула свободной рукой.
– …на бегу чистят ботинки и бреются… – негромко продолжил он.
– Ой, какой же ты дурачок, – она дурашливо слегка толкнула его, вновь подняв на него большие карие глаза.
– Ободзинский, ты на меня как-то странно смотришь? – она лукаво улыбнулась. – Я тебе кого-то напоминаю?
– Да, принцессу Белль… – он скованно попытался улыбнуться, но лёгкий румянец окатил щёки.
– Тогда ты моё Чудовище, – она притворно вздохнула. – Вот как меня угораздило!
Он краснел.
– Но ты мне нравишься, Ободзинский. Наверное, своими большими мускулами.
От этих слов долговязый угловатый Ободзинский краснел ещё больше. Он вспомнил свою худую нескладную фигуру, прыщи на лице, которые он утром и вечером перед зеркалом смазывал «Клерасилом». Потом – огромные прокаченные мышцы здоровяка Чекова с соседнего потока универа. Было непонятно, почему Лиза бросила широкоплечего атлета Чекиста и стала встречаться с ним.
В эту минуту он был больше похож на высокого неуклюжего десятиклассника, которого вызвала к доске молодая симпатичная училка, только пришедшая в их школу после педфака. Маленькая, до невозможности красивая «учительница» внимательно рассматривала не выучившего свой урок неловкого «десятиклассника». «Десятикласснику» «учительница» о-о-очень нравилась, но он старался не смотреть на красивую грудь, упругую попу-орешек и талию-ниточку, которую, казалось, можно было обхватить пальцами двух рук полностью.
Она обхватила его покрасневшие щёки маленькими тонкими длинными пальчиками, медленно подтянула к алым губкам и, когда оставался сантиметр до задышавшего в возбуждении его полураскрытого рта, быстро поцеловала его в щёку и заливисто захохотала.
Пунцовый Ободзинский отвернулся.
– Нет, Ободзинский, ты мне нравишься не за мускулы, – она двумя пальчиками осторожно потрогала то место, где должен был находиться его бицепс.
Он молчал.
– Ты мне нравишься за свой ум. Самая сексуальная часть тела у мужчины – это его мозг. Он может так возбудить девушку, ввести её в такое состояние вожделения, на которое не способны никакие другие мышцы…
Он посмотрел в её невыносимо красивые глаза.
– Ну, кроме, может, определённой мышцы… – вновь захохотала она.
Багровая краска вновь прыснула ему на лицо.
– Выходи за меня, – вдруг отрывисто глухо сказал он.
Она внезапно оборвала свой хохот. Посмотрела серьёзно на него. Зачем-то поправила чёлку.
– Женщине не нужен муж. Ей нужен мужчина. Настоящий… – и помолчав, добавила. – Стань им…
– Что я для этого должен сделать?
– Ты должен действовать. А я буду тебя вдохновлять на твои победы. Они у тебя обязательно будут!
Она встала на цыпочки, обхватила его шею и жарко поцеловала…
Разноцветный салют взорвал мозг и разлетелся по всему театру красными, жёлтыми, синими, золотыми, серебряными искрами, повиснув в его голове переливающимся всеми цветами радуги туманом, под которым негромко, но сосредоточенно заработал заведённый ею движок обретённой им устремлённости в будущее. Движок, который он будет апгрейдить на протяжении многих лет, устанавливая в него новые модули знаний, опыта, профессионализма. А основной его плагин – целеустремлённость и достижение целей – он будет совершенствовать и улучшать с особой любовью, доведя его до последней версии – заточенность на результат любой ценой, любыми средствами.
Цель всегда оправдывает средства. Победителя не судят: Ника заслуженно увенчивает его голову венками славы и признания, с улыбкой ведя его за руку к яркому свету, мягко переступая через многочисленные тела павших, так и не дотянувшихся до своей мечты…
А ослепительный свет впереди – иллюзия могущества успешности – всегда будет притягивать к себе миллионы воинов, закованных в блестящие латы своей сверкающей самоуверенности, сжимающие в левой руке щит опыта, в правой – меч знаний, чтобы сразиться с таким же рыцарем в офисном Колизее. А потом, отважно пронзив его насквозь в конкурентной, но подковёрной борьбе, поставить ногу на его грудь, став немного выше остального пованивающего офисного планктона и заслужив одобряющий кивок самого Цезаря из кабинета генерального директора.
Аве, Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя!
И пока ты на сооружённом годами офисной борьбы постаменте отбиваешься стальным мечом знаний и укрываешься за бронзовеющим щитом своего опыта прошедших лет, сзади уже напирают новые легионы молодой поросли подросших бойцов с горящими глазами, с жалкими деревянными щитками опыта, но с фонтанирующей энергией молодости. Они отчаянно желают скрестить с тобой меч в надежде в конце концов поставить свою ногу на твою грудь, превратив тебя в перегной для будущих поколений.