Олег Рой
Зов дельфина
© Резепкин О., 2018
© ООО «Издательство «Эксмо», 2018
* * *
Памяти моего сына Женечки посвящается
А дельфины добрые,
А дельфины мокрые
На тебя глядят умными глазами…
Юрий Энтин
У него плавники и хвост, –
но он вовсе не рыбка!
Нет,
это размером с Землю ошибка!
Он плавает где-то там, в глубине,
и он – оттуда к нам гость!
Он не рыбка, не потому что большой,
а потому что – с душой!
Айса Ли (11 лет)
Часть первая
Пока Леры не было дома, кто-то подменил кресло. Вроде и форма, и цвет, и даже давняя царапина на левом подлокотнике – пухлом, слегка потертом – такие же, как всегда. Вот только качаться это кресло отродясь не умело. А теперь – словно внутрь массивного толстого кресельного тела встроили специальный механизм – не то качательный, не то массажный, вроде того, что неистребимая интернет-реклама пропагандирует. Стоит откинуть голову на мягкую выпуклую спинку – и качает, качает, качает. Как будто и не кресло, а лодка в прибое. Распахнутое напротив окно становится все шире, шире, шире, и вот уже нет никакого окна – небо, залитое победительным солнечным сиянием. Если чуть приподняться, можно увидеть туманную полосу там, где небо превращается в море.
Но подняться немыслимо. Точно-точно, кто-то кресло подменил. Или реконструировал…
Неизвестно, как это можно было проделать и кому такое понадобилось, но времени неизвестному злоумышленнику хватило бы. Дома Лера не была два дня.
Утром закончилось суточное дежурство. Нелегкое – впрочем, а когда у них легкие дежурства бывали? Зато нынешнее было, безусловно, радостным: тяжелых неплановых операций не привозили, а прооперированный три дня назад маленький Ванечка совершенно определенно пошел на поправку!
Улыбающаяся Лера только-только стянула с плеч халат, размышляя, не пора ли его постирать, как в дежурку подскочила Карина Леонидовна:
– Лерочка, деточка, подмени, душенька! Вот прям некого за себя оставить! – Заместительница заведующей отделением улыбалась так нежно, что становилась непохожа сама на себя, и бормотала какие-то объяснения. Впрочем, Лера не вслушивалась, какая разница, надо – значит надо. – Ты после дежурства, знаю, но что же, если больше некому? Мне быстренько-быстренько, честное слово!
Быстренько, как же! Спасибо, хоть не на весь день испарилась. А с другой стороны – даже и неплохо, что так вышло. Лере хотелось еще понаблюдать за Ванечкой – не показалось ли улучшение? Нет, не показалось, глазки ясные, порозовел, сердечко не сбоит и вообще дает вполне отчетливую положительную динамику. Молодец мальчишка, завтра-послезавтра можно будет, наверное, из ПИТа в обычную палату переводить! И вот – почти двое суток на ногах. Стоит ли удивляться, что кресло, как лодка, качается? Ноги, ау, вы там вообще живы? А то солнце прямо в глаза бьет, хорошо бы штору прикрыть… Нет, кажется, даже на это сил не осталось. Вот так бы и проспала, кажется, до самого понедельника. Но проспать до понедельника не получится. Полежать полчасика – в лучшем случае. О том, что в холодильнике шаром покати, а комната недвусмысленно требует уборки, и вовсе думать страшно. В углу, под окном, на низком пуфе свалена груда постельного белья – слава богу, хоть чистого. Вообще-то белью полагается жить в комоде, но тяжеленная плоская коробка еще с осени стоит в углу прихожей нераспакованная. А ведь комодик-то еще собрать требуется!
Бабушка, если бы могла видеть, какой хаос воцарился в ее когда-то безукоризненно ухоженной квартире, оказалась бы очень недовольна.
Лера дернула плечом, прикрыла глаза, словно надеясь, что хаос сам по себе исчезнет. Ай, да ладно! Каждый раз ее размышления о домашнем хозяйстве заставляли вспомнить покойную бабушку, и каждый раз Лере думалось: бабушка поняла бы. В конце концов, и хаос – чистое преувеличение, обычный жилой беспорядок. И приемов Лера тут никогда не закатывала. Смешно. Какие приемы!
Она вообще появлялась дома только поспать – да и то не каждый день. Бывало, что и на кушетке в дежурке подремать пристраивалась. Не то чтобы она боялась, что в ее отсутствие случится что-то ужасное, но что делать, когда внутри что-то шепчет, оглушительно так шепчет: хорошо бы за этим (тем, и еще вон тем) пациентом понаблюдать более внимательно, и, может, операция какая неплановая возникнет, а свободных рук не окажется. Сейчас, когда интернатура была наконец закончена и Лера стала полноправным (хотя бы с официальной точки зрения) врачом – разве можно думать о чем-то кроме работы? В отделении ее уже сейчас уважают, не считают сопливой свистулькой. И пусть в операционную пока допускают лишь вторым – и уж если очень повезет, первым – ассистентом, стоять «на подхвате» (сушить рану, развести полость, ну и шить, когда «первый номер» закончит работу) – это тоже опыт. Важный, необходимый, все через это проходили. Привыкали к мертвенному свету бестеневых ламп, начинали видеть красоту в переблескивании зажимов, скальпелей, ланцетов и слышать музыку в их металлическом перезвоне. Ничего нет лучше! Может, вот прямо в понедельник привезут какой-нибудь простенький аппендицит, а все почему-то окажутся занятыми – и Лера встанет к столу самостоятельно. А там и пойдет, и пойдет… Уже сейчас никто не смотрит на нее сверху вниз, и в обращении «коллега» не слышно насмешки, вот ни капельки! И опытом «старшие» делились вполне охотно. Не только Карина Леонидовна, но даже старая Марина Матвеевна, скептически называвшая всех интернов то «зеленью», а то и вовсе «ранними» (из молодых да ранних), Леру явно выделяла. Называла, правда, деточкой, но совсем необидно: ну-с, деточка, что вы тут видите? Гм, недурственно, ну продолжайте, продолжайте. И Лера, окрыленная, «продолжала».
Телефон пиликнул эсэмэской – судя по звуку, от мамы. Наверняка беспокоится, чем ее ненаглядная доченька питается и не надо ли помочь с домашним хозяйством. Щурясь на бьющее в окно солнце, Лера улыбнулась: ничего, мам, я справляюсь. И позвоню, только чуть-чуть попозже… вот честное-пречестное слово! И надо бы уже найти пару часов, заглянуть к вам с отцом – последний раз забегала, кажется, с Восьмым марта поздравить. Два месяца назад – ай-яй-яй! И звоню редко, особенно в последнее время… Лера вздохнула. Нет, родители поймут, конечно, и не обидятся, даже если она еще неделю не позвонит… но вообще-то свинство! Десять минут можешь отдыхать, разрешила она сама себе, а потом звони!
Родители ею гордились. Любили, заботились, это само собой, но для нее очень важно было именно это – гордились. Мама и вовсе ни на секунду не сомневалась, что ее единственная дочка станет светилом мирового уровня. Ну вот как доктор Рошаль, не меньше. Лере эти мечты казались почти забавными. Сама она ни о чем таком не думала. Все мысли крутились вокруг диагнозов, схем оперативного вмешательства и послеоперационного наблюдения, и – если уж сосредоточиваться на себе лично – о том, не появилось ли подходящих программ повышения квалификации. Какая слава, какая известность, бог с вами! Те, кто идет в медицину за славой, – они ведь и не врачи вовсе. А она просто находится на своем месте и делает то, что должна. Не кому-то там должна – себе самой. Вот и все.
Тетка Калерия недовольно поджимала губы: ладно, мол, когда про мужчину говорят, что он женат на своей работе, но ты-то, Лёлик, девушка! Тебе наряжаться надо, с молодыми людьми гулять, а то молодость пролетит, а ты так и будешь за чужими детьми горшки выносить. Своих давно пора завести, а ты так и бегаешь бобылкой, смотреть тошно!
В обидном слове «бобылка» была, конечно, доля истины. Нет, не то чтобы Лера вовсе чуждалась парней. Вон в выпускном классе какой бурный роман случился. Короткий, правда. Черт, как же этого мальчика звали-то? Мишка, что ли? Или Лешка? Тишка, вот как его все звали! Потому что фамилия у него была Тихомиров, а вот имя… забыла! Смешно. Высокий, гибкий, красивый, как античный бог – такой типичный приморский мальчик – с въевшимся «до костей» загаром и добела выгоревшими волосами, Тишка нравился Лере до дрожи в коленках. Да только вскоре обнаружилось, что читать – учебники, нон-фикшен по истории медицины, да вообще все подряд – ей нравится гораздо, гораздо больше. Она еще вздыхала некоторое время, глядя, как юный «античный бог» угощает мороженым очередную пассию. Но вздыхала недолго. Точно так же и потом, в университете, все увлечения – их и романами-то не стоило называть – оказывались более чем мимолетными. Не до того оказалось – учеба поглощала все время и все силы. И работа. Работать Лера начала со второго курса – не потому что деньги нужны были, а чтоб осваивать обожаемую медицину «изнутри», – пошла нянечкой в больницу, потом, на последних курсах, фельдшером на «скорую». И для интернатуры, получив новенький диплом, выбрала ту самую больницу, где перемыла когда-то километры и километры полов. И, превратившись из интерна в настоящего врача, разумеется, осталась в этой же больнице – и ведь ее еще и уговаривали, значит, приняли всерьез, значит, заслужила, значит – она на своем месте.
Чужие дети, надо ж было такое выдумать! Какие же они чужие! Если Лера – их лечащий врач, значит, они – ее, так ведь? Им больно, плохо, им нужна помощь – и Лера способна им помочь!
К счастью, тетка Калерия появлялась в их доме совсем изредка, даже на мамы-папины дни рождения, тем паче годовщины свадьбы ее не приглашали. По глубочайшему Лериному убеждению, тетка Калерия была просто самовлюбленная дура. Только дура может сочинить такое дурацкое имечко – Лёлик.
Вообще-то ее окрестили Александрой – Александра, извольте радоваться, Сергеевна, ладно хоть фамилия не Пушкина, вот цирк был бы! – но сколько она себя помнила, все звали ее Лерой. Некоторые пытались применять традиционные «Саши» и «Шуры», но она ни на что такое никогда не откликалась – тем более на придуманную какой-то дурой из параллельного класса «Аллочку». Надо же – Аллочка! Нетушки! Не Саша, не Шура, не Лесюнчик, не Аллочка – Лера и все тут. А если кому не нравится… Впрочем, людям по большей части безразлично, кого как именовать, поэтому Лера, разумеется, победила.
Она любила побеждать. Заковыристую задачку по алгебре, бесконечные латинские падежи, еще более бесконечные названия костей, мышц, нервов и прочих деталей человеческого организма – которые никак не систематизируешь, только зубрить. Хотя, если честно, зубрежки в медицине оказалось не так чтоб через край, очень многое требовало именно что понимания. Упрямство помогало и тут. Чего-чего, а упрямства в Лере было более чем достаточно. Даже, может, и с избытком. Папа называл ее «девочка Нет». Не то чтобы она вовсе не признавала ничьего авторитета. Просто главным было – докопаться до всего самой. Даже будучи зеленой еще совсем первокурсницей, она не боялась спорить с седовласыми маститыми профессорами. Еще тогда стало ясно, что седовласость даже вкупе с ученым званием отнюдь не гарантирует непременной правоты. Однажды, будучи всего только нянечкой, она сцепилась с проверяющей из облздрава. Та, старательно демонстрируя «визит королевы в чумной барак», хотела угостить одну из маленьких пациенток конфеткой. Лера, как была, со шваброй наперевес, встала между ними, буркнув про аллергию, но надутая от высокомерия дама только фыркнула брезгливо – пустяки, мол, ничего плохого от одной конфетки не будет. Дамочку (профессоршу, доктора медицинских наук и большую начальницу) Лера вспоминала еще: ну как так можно? Тогдашний зав потом рассказал, вздыхая, что тетка требовала «выкинуть наглую уборщицу за порог», но увольнять Леру, конечно, не стали – рабочих рук всегда не хватает. И старательная толковая нянечка для отделения куда важнее, чем надутая «профессорша», сколько бы корочек у важной особы ни было.
Лерино уважение не зависело ни от должности, ни от количества «степеней». Вон к санитарке Глаше (ее полное имя – Гликерия Серафимовна – всем казалось слишком длинным) сама Марина Матвеевна прислушивается. Потому что: «Диагностическое чутье, деточка, – это многолетний опыт, помноженный на здравый смысл. Плюс эмпатия, а этому, если боженька не одарил, очень трудно научиться. Наша Глаша, может, и слова такого не знает – эмпатия, но пациента чувствует так, как мало кто из вас и через десять лет чувствовать будет. Учись, деточка, пока есть возможность, а когда ее нет, найди и продолжай учиться, только так, и никак иначе».
И Лера училась. Как, скажите, сюда личную жизнь вписать? Иногда, едва живая от усталости, она мечтала об отпуске: обычно люди грезят курортными радостями – море, пляж, солнце – а ей, пожизненной обитательнице южного приморского курорта, хотелось собственными глазами увидеть Санкт-Петербург. В самом этом названии Лере чудилась строгая стройность мраморных колонн и гулкая ширина проспектов, все казалось, что именно в Питере ей откроется что-то… что-то важное, абсолютно необходимое. Но планы на отпуск откладывались раз за разом. Какой тут отпуск, если нет времени – скорее, впрочем, сил и желания – даже в кафе на набережной посидеть, праздно глядя в сверкающий морской простор.
Но в последнее время действительно кое-что изменилось.
На Максима Лера налетела в больничном дворике: она стремглав неслась в лабораторию, а он прогуливался возле взрослой травматологии, куда заглянул навестить одного из друзей. К таковым он, впрочем, относил чуть ли не половину города, хотя вроде бы считается, что программисты – а новый знакомый отрекомендовался именно так – нелюдимые мрачные типы, которых из домашней «берлоги» не вытащишь, и ходят они в растянутых свитерах, не стиранных с момента покупки, с крошками чипсов в неухоженной бороде и пивными пятнами на обвислых джинсах. Бороды Макс не носил, свитера признавал только в качестве походной экипировки, джинсы сидели на нем ладно, как на витринном манекене, а футболки – без единого пятнышка, разумеется, – отчетливо благоухали стиральными ополаскивателями «какая-нибудь свежесть». Пива и прочего алкоголя Макс сторонился (мозги, дескать, жалко), мяса не употреблял в принципе (а вдруг эта корова – четвероногий Эйнштейн, а мы ее жевать станем?) и вообще был ярым защитником природы. Лера сама в юности зачитывалась Дарреллом, чьи пестрые глянцевые томики до сих пор занимали на книжных полках почетное место, его деятельностью по спасению исчезающих видов искренне восхищалась, но к себе лично все это никогда не относила: не всем же зверей спасать, кто-то и детей лечить должен.
У Макса же как-то получалось совмещать «спасение» (кого и чего угодно) и основную работу. Тем более, радостно рассказывал он уже на первом свидании, в двадцать первом-то веке совершенно не обязательно подыхать со скуки, привязывая себя к одному месту. Ноутбук в рюкзаке – и работай где угодно: хоть на пляже, хоть в тундре, хоть на необитаемом острове. Он с гордостью продемонстрировал ей «ручное» зарядное устройство:
– Видишь, как удобно? Кулаки-то всегда при себе, жми и вырабатывай ток. Розетки-то электрические, сама понимаешь, не везде имеются. Такие зарядки еще и педальные есть, у меня дома валяется, с собой таскать неудобно – слишком габаритная.
Слушая веселый голос, Лера грустно констатировала, что при всем своем брызжущем обаянии Макс совершенно не ее тип. Да, напористый – с ходу пригласил приглянувшуюся девушку в кафе (она и забыла, каково это – сидеть на террасе, вдыхая соленый запах налетающего с моря ветерка и бездумно щурясь на солнце). Да, не поленился дождаться после дежурства – чтоб не сбежала, забыв о назначенном свидании. Предприимчивый, предусмотрительный, внимательный… И при всем том – словно из другого мира. Хорошо ему говорить про возможность работать «откуда угодно». Медицина же, как ни крути, при всех достижениях современности, нужна там, где пациент. Хотя и жаль… Классный парень…
Она почти убедила себя, что не слишком расстроится, если первая встреча окажется и последней. Как обычно и бывало: после третьего-четвертого ее «извини, сегодня никак не получится» очередной «соискатель» (ау, тетя Калерия!) просто переставал звонить.
Макс, однако, обнаружил не только настойчивость, но и неожиданную готовность к компромиссам. Лерины «давай на послезавтра перенесем» его, кажется, вовсе не обижали, никаких далекоидущих выводов (ах, если она вечно занята, значит, не больно-то я ей нужен) он из этого не делал. Зато, когда свидание все же удавалось, радовался искренне, как только дети умеют.
Лера убеждала себя, что «в этот раз просто звезды так сошлись», но в то же время ловила себя на том, что и сама старается перестроить свой график так, чтобы оставалось время на встречи с Максом.
Хотя первое впечатление – человек из другой вселенной – оказалось даже более верным, нежели можно было предположить. Макс, со всеми своими дружелюбием, отзывчивостью и обаянием, оказался той еще головной болью. Не то чтобы он специально искал приключений. Но почему-то возле него постоянно возникала необходимость кого-то спасать, кого-то защищать, кому-то помогать. И все это, разумеется, срочно-срочно-срочно! Так что он вполне мог сорваться и исчезнуть, не удосужившись предупредить ни Леру, ни кого-нибудь из своих многочисленных друзей – забыв при этом телефон или оказавшись «вне зоны действия сети». А через несколько дней вернуться с таким видом, будто ничего не случилось. Вот уж воистину, горько усмехалась она: хочешь научиться принимать людей такими, какие они есть, – свяжись с Максом. Лопнет ли у тебя в итоге терпение или, напротив, ты познаешь безмятежность дзен – но сам Макс все равно останется все тем же.
Думать о Максе было приятно. Вот так бы лежать в кресле, убаюкивая себя этими расслабляющими мыслями…
Но… устала не устала – изволь собраться, привести себя в порядок (спички, что ли, в глаза вставить, чтоб не закрывались?), и вперед. Ибо обещала. С Максимом планы на этот вечер были согласованы дня четыре назад. Выспаться после дежурства и отправиться с ним в гости – в тот момент идея выглядела более чем соблазнительной. Кто же знал, что после дежурства придется торчать в отделении? И сейчас тащиться через полгорода по неостывшим еще от полуденного пекла улицам казалось почти безумием. Хотя соскучиться она успела изрядно… Да и насчет расстояния – явное преувеличение, до дома этого самого Бориса, чей день рождения служил поводом для сборища, даже черепашьим шагом – не больше часа. И жара уже пошла потихоньку на убыль. Лера потянулась, высвобождаясь из сонных объятий кресла. Свежо станет разве что к полуночи – май выдался традиционно жарким, но нестерпимым зной уже не назовешь. Надо собираться. Интересно, думала она, с наслаждением подставляя лицо прохладным струям из душа, что Макс в качестве подарка приготовил? Небось, какой-нибудь электронный прибабах? Или, как нынче у мальчиков модно, радиоуправляемый вертолет?
Электронным подарок мог считаться разве что с очень большой натяжкой. Хотя пульт радиоуправления присутствовал. Но в гигантской коробке покоился не вертолет – игрушечная железная дорога.
– С возможностью достройки! – гордо сообщил Макс, демонстрируя свое приобретение.
Лера постаралась скрыть снисходительную усмешку – вот уж воистину подходящий подарок для здоровенного двадцативосьмилетнего парня.
Тот, впрочем, игрушке обрадовался совершенно искренне. И после первых тостов бо́льшая половина из двух десятков гостей, покинув накрытый стол, принялись азартно собирать воедино стрелки, поворотные круги, акведуки, тоннели и бог знает что еще.
Остальные устроили танцевальный марафон. Как им не жарко, думала Лера, растянувшись в шезлонге с бокалом вишнево-грейпфрутового сока, щедро сдобренного льдом. С этого угла широкой террасы ей были видны и те, кто увлекся железнодорожным строительством, и те, кто предпочел танцы. Ан нет, все-таки жарко! Кто-то притащил два ведра воды, и танцующие с визгом и воплями принялись обливать друг друга. Да, если так, она, пожалуй, тоже с удовольствием бы повеселилась. И водой бы поплескалась, и потанцевала бы. Но без Макса это было почему-то неинтересно. А тот увлеченно гонял вагончики – восторженных воплей с места «стройки» доносилось не меньше, чем от занятой танцами террасы.
Не только, впрочем, восторженных. Ссорятся они там, что ли? Лера отставила свой бокал и двинулась туда, откуда доносились голоса. В голосе Макса определенно звучало раздражение. Или это был гнев?
– Что за шум, а драки нет? – как могла весело поинтересовалась Лера, подойдя к «железнодорожникам», которые, однако, уже ничего не строили и не гоняли, а довольно бурно о чем-то спорили. – Или есть? В смысле, вы чего тут искрами сыплете?
– Да вот, – Борис пожал плечами. – Спросили про мою последнюю работу, и я имел неосторожность…
– Он забыл, что при Максе нельзя упоминать о дельфинах! – перебила его миниатюрная, очень хорошенькая девушка с длиннющими, ниже пояса, платиновыми волосами, нынешняя пассия Бориса.
Возле стеллажа в углу с высокомерным видом стояла очень на нее похожая, только коротко стриженная красотка в облегающем ярко-красном платье с откровенным декольте. Сестры. Лера вспомнила, как их представляли: Маша и Даша. Или Валя и Галя? Или вовсе Таня и Аня? С Максом сестрички уже были знакомы, а вот Леру окинули не самыми ласковыми взглядами. Особенно та, что в красном, явившаяся на вечеринку без сопровождения, вроде как за компанию с сестрой. Может, не просто за компанию, может, у нее на Макса виды? Глупости какие, мысленно одернула себя Лера. Разве девушка непременно должна ловить кавалера, и уж тем более чужого? Особенно такая красивая, даже, пожалуй, красивее своей сестры. Мальчишеская стрижка, контрастируя с подчеркнуто женственными изгибами, обрисованными ярким платьем, придавала ее облику пикантности. Впрочем, «изгибы» у обеих сестер были одинаково аппетитными, а длина прически – дело личного вкуса, кому стриженые нравятся, кому наоборот. Борис, которому, вероятно, больше нравились «наоборот», ухмыльнувшись, похлопал длинноволосую по выпуклой изящной попке.
– Котик, перебивать невежливо.
Длинноволосая засмеялась.
– Не упомянуть, а потакать преступлению! – взорвался Макс. – И еще шутить над этим!
– Не, Макс, ну ты чего в самом-то деле? – лениво протянул именинник, усаживая длинноволосую блондинку к себе на колени. – Кто тебя укусил? Не, я все понимаю, дельфины – они практически как люди, даже, может, лучше, но я-то тут при чем?
– А ты ни при чем? Вот совсем-совсем? – Макс, казалось, сейчас лопнет от бешенства. – Как ты вообще можешь работать на такого монстра?
– Вот здрасьти! – Борис ссадил блондинку на диван рядом с собой и нахмурился. – Не, Макс, ну ты чего вообще? Я занимаюсь поставкой и монтажом торгового оборудования. Ну там витрины всякие, кассы, весы и тому подобная фигня. Если хозяину торгового центра приспичит разместить посреди своих владений стриптизный шест – ну или бассейн с дельфинами, как в этом случае, – я ж никак на это повлиять не могу. От слова «совсем», понимаешь? То есть абсолютно.
– Бассейн?! – Макс яростно стукнул себя по колену. – Бассейн! Ты эти… бассейны видел?
– Ну не видел, и что?
– А то! Это… это… Ты вообще знаешь, откуда в таких… бассейнах… – Макс прошипел это невинное, в сущности, слово, как выплюнул. – Знаешь, откуда там дельфины? Знаешь, как их добывают? Очень просто. Загоняют стаю, убивают взрослых особей, а малышей забирают и продают владельцам таких вот… цирков и бассейнов. Обучают, в зависимости от хотелок владельца, трюкам разным, причем дрессируют по весьма жестким методикам. Дельфины вообще-то и сами склонны выдумывать всякие фокусы, но прыжки через огненные кольца и тому подобные издевательства им в голову, сам понимаешь, никогда бы не пришли. А тут хозяин – барин. Обученные, хотя правильнее сказать: натасканные дельфины начинают веселить почтенную публику. Недолго. Год-два. Это против нескольких десятков лет в природных условиях. А когда пленники погибают, ловят следующих. Снова и снова. Потому что в неволе дельфины не размножаются.
Спорить Лере вовсе не хотелось – хотя Макс со своей защитой природы нередко, на ее взгляд, перебарщивал, но, собственно, разве это так уж плохо? Дело-то и впрямь важное – но последняя фраза прозвучала для нее как фальшивая нота в красивой, хотя и слишком громкой мелодии:
– Не размножаются? Да неужели? – Она скептически вздернула брови и усмехнулась. – Ты же сам мне недавно показывал видео – как в одном из океанариумов, не помню, в каком именно, у самки двойня родилась. Уже забыл, как детенышами восторгался?
Блондинка в красном, элегантно прислонившаяся к дверному косяку, окинула Леру заинтересованным и одновременно снисходительным взглядом и лениво протянула:
– Действительно… У нас же неподалеку отличный дельфинарий. Как его… «Атлантис»? Или «Нептун», что ли? Не помню. Там часть бухты огорожена, а дельфинчики там так классно скачут. По-моему, никто их особенно не заставляет, они сами. А чего ж не покувыркаться? Бухта там размером… большая, в общем. И кормят их не за трюки, а просто кормят. Чего плохого-то?
Макс окончательно помрачнел:
– Таких единицы. Это… это совсем другое дело! Там… – Он нахмурился, покрутил пальцами, словно пытаясь выудить точные слова из воздуха. – Огороженная бухта – это и впрямь практически естественные условия. Но таких ничтожное количество, общая же ситуация – это полный кошмар. Нынче мода пошла на дельфинов, чуть не каждый занюханный торговый центр норовит у себя для завлечения покупателей «дельфинарий» устроить. – Он произнес «дельфинарий» так презрительно, почти с ненавистью, что Лера буквально услышала кавычки. – Поставят железную бочку, хорошо, если новую, а то возьмут бак, списанный с нефтебазы какой-нибудь, а ведь нефтепродукты толком не отмоешь. Недавно в Краснодарском крае один такой… «дельфинарий»… прикрыли. Дельфинов еле спасли. А сколько таких, которые закрыть не успевают? А передвижные? С надувными бассейнами. Там глубины еле-еле, чтоб дельфинам плавать, а их кувыркаться заставляют. Вода, ясное дело, застаивается, чуть не воняет. Туалетов-то для дельфинов не предусмотрено, а кто ж станет прерывать череду представлений ради того, чтоб воду сменить и бассейн почистить. Постояли в каком-нибудь городе, собрали денег, потом сдули бассейн, а дельфинов в автоцистерны, вроде тех, в которых бензин возят. И поехали.
– Ну… не знаю, – подала голос полненькая брюнетка с забранными в хвост волосами, до того тихо сидевшая в уголке у окна. – По-моему, вы преувеличиваете. Разве не может быть, что дельфинам у людей нравится? И прыгают они с удовольствием. Если бы им плохо было, разве они улыбались бы?
– Улыбаются? – Макс криво усмехнулся. – Видишь ли, – процедил он сквозь зубы, – то, что тебе видится «улыбкой» дельфина, никакого отношения к радости не имеет. Эта, как некоторые любят называть, улыбка – вообще не проявление эмоций. Никаких. Ни положительных, ни даже отрицательных. Не мимика то есть. Вообще-то мимика у дельфинов наличествует, но пресловутая «улыбка» – всего лишь особенности строения головы. Ни радость, ни удовольствие тут ни при чем. И, кстати сказать, эта пресловутая «улыбка» более-менее выражена только у афалин. Ну бутылконосых дельфинов, которых чаще всего рисуют, в кино снимают и в неволе содержат. А вот у малых косаток – они с афалинами близкие родственники, даже скрещиваться могут, но выглядят совершенно по-другому, потому что клюва у них нет, голова лобастая, как у большинства китообразных. С малыми косатками тоже работают, вот только в кино их уже не снимают. Именно потому что при отсутствии «клюва» морда выглядит совсем не так дружелюбно. Хотя косатки тоже охотно идут на контакт с людьми, ведут себя мирно, но чтобы увидеть вот в этом… – он повернул от себя планшет, на экране которого красовалась темная зубастая морда. Почему-то нестрашная, но и милой ее назвать было трудно. – Вот чтобы в этом увидеть улыбку, надо очень большим воображением обладать. Хотя по характеру они примерно такие же, как афалины. Так что эта самая «улыбка» не аргумент. Тем более не аргумент за то, чтобы продолжать издевательства.
– Да ладно нагнетать-то! – Блондинка в красном махнула рукой, словно отметая все возражения. – Видно же, что им там хорошо! И представления они такие классные устраивают…
– Вот скажи, – перебил ее Макс, презрительно хмыкнув и поджимая губы. – Представь на месте дельфинов людей. Огородили им место, кормят, ухаживают, а взамен требуют всякие трюки исполнять. Как в Древнем Риме – гладиаторы. Ты и на такие представления ходила бы? И тоже считала бы их классными?
– А что? – Блондинка дернула плечиком, так что эффектное декольте приняло еще более соблазнительные очертания. – В цирк мы ведь ходим… А там гимнасты, клоуны – тоже ведь, как подумаешь, за еду почтенную публику веселят. Пусть даже и в виде зарплаты эта еда, но какая разница. И еще дрессировщики. Вот скажи, какая разница между самим дрессировщиком и его звериками? Если с точки зрения свободы-несвободы – очень небольшая. И гладиаторские бои тут вовсе ни при чем. Они там должны были убивать друг друга, а дельфинов же не заставляют биться.
– Да они бы и не стали, – раздраженно буркнул Макс. – Только человек убивает себе подобных.
– Да неужели? – Блондинка в красном не на шутку распалилась. – Волки, олени, даже птицы – среди всех животных поединки распространены.
– Это он, наверное, про то, что дельфины ужас какие благородные создания, – сладким, как мед, голоском протянула ее сестрица, соблазнительно изогнувшись, чтобы пристроить голову на плечо Борису. – Даже тонущих людей спасают! Есть тыща рассказов про то, как дельфины уставшего или раненого пловца к берегу толкали.
– Какая ты у меня умная, ужас! – Именинник чмокнул длинноволосую в висок. – А в дополнение к этой тыще рассказов о чудесных спасениях – ни одного рассказа от тех, кого дельфины толкали в обратную сторону. Понятно почему. Но учитываются почему-то только рассказы оставшихся в живых.
– Ты… – Макс несколько раз сжал и разжал кулаки, втянул воздух через сжатые зубы.
– Что – я? – Борис посмотрел на приятеля снисходительно, но неожиданно улыбнулся. – Макс, я вовсе не хотел тебя обидеть. Но здравый смысл никто еще не отменял.
– Думаешь, поймал? – Макс усмехнулся довольно криво. – Я эту шуточку про «тех, кого дельфины толкали от берега» слышал, еще когда в школу не ходил.
– Шуточку? – уточнил Борис. – Или все-таки здравое соображение?
– Ой, не передергивай. – Макс поморщился. – Само собой, это здравое соображение. Только оно ничего не меняет в общей картине. То, что дельфины людей спасают, – не случайность. И не игра. А насчет «от берега»… Представь, что ты вырос в воде. Прожил в ней всю жизнь. Всегда. Понимаешь? С какого перепугу ты будешь – даже желая спасти – пихать кого-то к суше? Дельфинам сама идея суши должна быть чужда органически. Конечно, они не к гипотетическому берегу спасаемых подталкивают. Отнюдь. Всего лишь выталкивают на поверхность воды – чтобы можно было дышать. И все. А уж к берегу или от него, вектор, в смысле, – вопрос личного везения спасаемого. Они ведь, знаешь ли, не только людей спасают. Говорят, даже акул. Хотя, казалось бы, естественные враги… И да, я далек от того, чтобы очеловечивать дельфинов. Хотя бы потому, что они в этом, как я уверен, не нуждаются.
