Олег Рой
Не оставляй меня, любимый!
Скажем так, я с ним ни в какие передряги не попадал, один раз, правда, месяц спал на кухне доставшейся мне от родителей однушки, потому что в комнате от пола до потолка наставлен был матвеевский товар. Но сам он, конечно, тертый калач и видал разного. Он никогда не показывал, что у него проблемы, но со временем я сам начал чувствовать, когда ему туго, и стремился приободрить.
– Ну, я рад, что в этот раз у тебя все на мази, – сказал он, по-дружески хлопнул меня по плечу. К этому моменту мы взяли по паре шашлыков, литр «Рыжей сони» для Матвея и литр безалкогольной «Балтики» для меня – этого нам должно было хватить на весь вечер. – А я тебе говорил, что все получится?
– Говорил, – признал я. Матвей был старше меня всего-то на полгода, но всегда казался мне намного более опытным и уверенным в себе, чем я сам. – А я никак не мог поверить.
– Знаешь, – сказал Матвей, – все говорят: надо верить в себя. А по-моему, верить в себя – это очень странно. Верить надо в то, что ты делаешь, в то, что у тебя это получится. Вот ты, когда свою прогу писал, ты ж верил, что она заработает, правильно?
Я кивнул, снимая со шпажки кусок мяса зубами. Матвей продолжил:
– Ну вот. Главное, надо делать то, что должен, а когда все делаешь как следует, всегда получается так, как надо. – Он хохотнул. – У меня вот клиент есть, из автосервиса, узбек натурализованный, так он говорит, что я, наверно, колдун. Когда у меня деталь покупаешь – все работает, ничего не ломается. Возьмешь у другого, поставишь кому-нибудь – через пару месяцев он к тебе вернется. Да еще и ругать будет. А все почему? А все потому, что им по барабану, что брать, а я сам каждую единицу руками прощупаю. Нет, конечно, метизы там или шайбы я так не принимаю, но вот все остальное да. И фуфло у меня не пройдет.
Он вздохнул и внезапно поменял тему:
– А на личном фронте у тебя как?
Я пожал плечами, раздумывая, говорить ему о Карине или пока не надо. Матвей мое «молчание ягнят» расценил по-своему и возмутился:
– Это непорядок, братушка! Ладно, пока ты свой шедевр ваял, это одно. Тут я понимаю: человек в работе по ушки, ему не до дам-с. Сам, как из армии вернулся, пока не настроил бизнес, ни о чем, кроме похода в клуб раз в неделю с последующим перепихоном с какой-то случайной чувой, и не думал. Однако сейчас бизнес пошел и идет как часы, а у меня Дашок, и я таки чувствую, что она меня затащит скоро в это заведение из четырех букв…
Я скептически приподнял бровь: Матвея я знал как облупленного, и если он заговорил о чем-то как о возможном, то, значит, дело уже наполовину готово. Да и сам он раньше в порыве откровенности признался мне в чем-то подобном: «Я, Серый, как наше государство, которое сначала ставит ракеты по шахтам, а потом рассказывает, что начинает их разрабатывать». Как у нашего государства обстоят дела с ракетами, я не знал, а в том, что Матвей сначала делает, потом говорит, убеждался неоднократно.
Не ошибся и в этот раз.
– Ой, ну хорошо, – потупился Матвей. – Мы уже подали заявление, но в районном загсе, его маман, такая очередь, что нам назначили аж на после Покровы.
– Покрова – это когда? – Честно, я не помнил, у меня вообще с датами слабовато.
– Четырнадцатого октября, хрюшка, – фыркнул Матвей. – Знать такие вещи надо, на Руси живучи. Пойдешь свидетелем? – неожиданно предложил он.
– Спрашиваешь! – ответил я. – Да я с тобой в разведку за линию фронта пойду, не то что свидетелем.
– Как и я, как и я, – ответил Матвей задумчиво.
И мне в голову пришла идея, точнее, пришла она много раньше, я лишь решился ее озвучить:
– Слыш, братюнь, может, тебе по этому поводу баблом подсобить? У меня ж его как грязи, сам понимаешь…
Матвей насупился:
– Ты мне это брось, Серый. Я ж не кривой, раз женюсь, значит, могу устроить своей избраннице… хотя кто кого избрал, это еще вопрос, Дашка у меня огонь, да и рыжая… так вот, могу устроить своей избраннице сладкую жизнь без привкуса сахарина. Просто ты мне, Серый, самый близкий друг, так что засунь себе свое бабло… в ценные бумаги. И живи на проценты.
– Жить на проценты от доходов нереально, – ответил я. – Будь ты хоть Рокфеллер, сидя на тухесе, богатым не станешь, тут крутиться надо.
– Ну, фигурально выражаясь, ты поднялся как раз сидя на тухесе, – хохотнул Матвей. – Но в целом ты, конечно, прав, за что и выпьем.
* * *
Я решил, что счастливо избежал дальнейших расспросов о моей личной жизни, да не тут-то было.
– Ты, конечно, ловко с темы соскочил, – заявил Матвей, когда мы выпили, – но меня, брат, не проведешь…
– Я с темы соскочил? – удивился я. – Братуха, это тебе, кажется, не терпелось мне поведать о своих матримониальных победах!
– Не без этого, – признался Матвей. – И все-таки объясни мне, чего ты до сих пор один, как телеграфный столб в курганской степи? Из принципа, что ли?
– Какой там принцип! – отмахнулся я. – Просто случая не было, вот и все.
– Случая у него не было, – буркнул Матвей. – Я, брат, чего к тебе пристал, как клещ? Я за тебя переживаю.
– А чего за меня переживать? – удивился я. – У меня все чики-пики, кажись.
– Ага, – подтвердил Матвей. – Именно поэтому. Видишь ли, братюня, ты у нас стал известным. Не в Сети, там ты значился и до того важной шишкой, без базара, но Сеть – это одно, а жизнь – совсем другое. Теперь твоя ряшка засветилась в телике, газеточки с журнальчиками твоими фото обложки украшают…
– Есть такое, – подтвердил я. Несколько раз ко мне обращались с тем, чтобы сделать сессию для журнала и дать небольшое (и, как по мне, совершенно бестолковое) интервью. Я даже закорефанился кое с кем из пишущей братии, хотя с большинством из них общение шло туго. Да вот хоть бы недавно с этой Ксюшенькой…
Вспомнив о Ксюшеньке, я вспомнил о Карине. И это не укрылось от внимательного взгляда Александра «Мы могли бы служить в разведке» Матвеева:
– Чет ты, брат, в лице изменился, как будто за моей спиной на березке вместо листьев выросли пятитысячные, – отметил он. – Колись уже, что такое.
– А я тебе говорил: заведи аккаунт в «Мы», – с поддевкой сказал я. – Был бы моим фоловером, все бы уже знал.
– Тьфу на тебя, – ответил Матвей. – Я нормальной ориентации.
– Фоловер – это по-нашенски подписчик, – пояснил я.
– Вот и выражайся по-нашенски, – парировал Матвей. – Взяли моду материться по-забугорному: фоловеры, лайки, кофе-брейки всякие… По-русски говорить надо, в России живучи.
Он сжевал еще кусок шашлыка, пока я пережидал вспышку его лингвистического патриотизма, а затем сказал:
– Ну, и что бы я узнал из твоего инстаграма?
– Попрошу мою православную сетку с этим исчадием ада не сравнивать! – нарочито строго сказал я, немного подольстившись к матвеевскому патриотизму. – Ладно, сейчас расскажу.
И я пересказал ему события последних дней. Матвей слушал внимательно, настолько, что даже шашлык отложил.
– Круто! – вынес он свой вердикт по окончании моего рассказа. – Ну, наконец-то, надо будет свечку поставить, что ли. За здравие, естественно.
– Хорош подкалывать, – сказал я ему, – лучше шашлык доедай, остынет совсем.
– Остынет – отдадим собачкам, а себе другой купим. – Кажется, Матвей был воодушевлен поболее моего. – Старик, чего ж ты сразу не рассказал?
Я пожал плечами:
– Да что тут важного? Ну, познакомился с девочкой, первый раз, что ли.
Матвей достал из кармана пачку какого-то курева (курил он редко, но до конца от пагубной привычки избавиться не мог, а вейп откровенно презирал; «сегодня начнешь парить, завтра перейдешь с пива на смузи, а послезавтра проснешься с мужиком», говорил он), подкурил и сказал:
– Понимаешь, брат… мы с тобой из того поколения, для которого нет никаких преград в виде морали там или религиозных заповедей. В то время, когда мы росли, было все разрешено, что не запрещено. Нас учили, что заботиться надо только о себе, а любовь – ничто, пустой набор букв, за которым маскируется желание обладать. Мы и выросли такими, зная, что нам можно все и плата за это – в виде тех же чувств – совершенно не обязательна. «She’s got a pussy, I have a dick, so, what a problems, let’s do it, quick!», как в песне поется.
И это нам на первых порах очень даже нравилось. Не знаю, как тебе, а мне так да. А потом я пошел на четвертый десяток и, не поверишь, начал чувствовать какую-то пустоту. Чего-то в жизни не хватало. Тогда я и начал задумываться над тем, как я живу. И как буду жить дальше. И понял одну очень простую вещь.
Матвей взял со столика, за которым мы сидели, вторую бутылку пива и хулиганским образом открыл ее об угол означенного стола.
– Старик, – сказал он. – Мы с тобой взрослые, самодостаточные мужики и будем такими еще довольно долго. В социально-бытовом смысле мы без женщины вполне можем обходиться; в сексуальном – можем запросто найти на ночь или на пару недель молодое, упругое девичье тело… по крайней мере, для меня все вышесказанное истинно. Казалось бы, на кой при таких условиях какие-то отношения? Зачем себя обременять? А поди ж ты…
С какого-то времени одиночество начинает тяготить, и ни компания друзей, ни веселые девочки, которых без труда можно подснять на Патриках или Арбате, эту тяготу не убирают, хоть об стену бейся. Тогда я сел, много подумал да и звякнул Дашке, зная, что та ко мне неровно дышит. А уж Дашка своего не упу… тьфу, холера…
Он сплюнул на землю:
– Ну, ты глянь, косточки кусок! Вот паразиты, уж совсем мышей не ловят! А я решил было, что зуб сломал.
Я пожал плечами. Честно говоря, ничего из того, о чем говорил Матвей, мне было незнакомо. Не тяготился я своим одиночеством, но и не радовался ему – просто не ощущал себя одиноким, наверно.
А Матвей словно читал мои мысли:
– А тебе, наверно, еще хуже приходится. Я-то постоянно с живыми людьми общаюсь.
– А я, по-твоему, некромант, что ли? – спросил я.
– Ну, ты-то больше в Интернете сидишь, – ответил он.
– Ты так говоришь, как будто в Интернете люди не живые, – ответил я. – Матвей, те, с кем я общаюсь, не боты и не пришельцы с Нибиру. Они такие же люди, как я и ты…
– Такие – да не такие! – воскликнул Матвей. – Ты не думай, что я питекантроп какой-то. Я тоже в Сети бываю, даже страничку у тебя в «Мы» завел…
– Не видел еще, – ответил я честно. Вообще, в моей сети последнее время настоящий бум регистраций, в день заводится до ста тысяч страниц. За всем не уследишь, даже в зоне рунета. Хм, так вот откуда его расспросы, читал небось мои откровения, а сам шлангом прикидывается, язва! – И что ты думаешь о Сети?
– В Интернете нет настоящих людей, – ответил Матвей. – Это какой-то грандиозный маскарад: аватары, ники, придуманные биографии…
– Точно подмечено, – сказал я, тоже вставая. Пиво было допито, шашлык съеден. – А тебе не приходило в голову, что именно эти маски и есть настоящие лица?
Матвей недоуменно на меня уставился:
– В смысле?
– В прямом, – ответил я. – Скажи, тебе свое лицо никогда не представлялось чужим? Ты никогда не представлял себе себя другим, на себя не похожим?
– Не-а, – простодушно ответил Матвей.
– И что, ты прямо с детства мечтал торговать автозапчастями? – спросил я. Матвей чуть не остановился (мы шли обратно в сторону кафе и выхода из парка).
– В детстве я мечтал стать ветеринаром, – неожиданно признался он, потупившись. – Нашел как-то щенка, у него лапа была перебита, и вообще… хотел его выходить, вроде и получаться начало, а потом он возьми да помри. Как я плакал! Меня и когда били гуртом, было разок, сам понимаешь, что такое дворовое детство, так я и то не плакал, а тут… сидел, держал щенка на коленях и выл, а он уже холодным стал. И не расскажешь ведь никому, разве что тебе.
– Вот, – сказал я. – А в Интернете ты можешь эту историю рассказать. И найдутся те, кто поймет и посочувствует.
– Ага, и те, кто поиздевается, тоже найдутся, – сказал он, не глядя на меня.
А я вот на него пристально посмотрел:
– Старик, сдается мне, ты в Сети немного чаще бываешь, чем хочешь показать.
– Бываю, – нехотя сказал он. – Когда особо нефиг делать…
– Еще по шашлыку? – спросил я, когда мы подошли к кафе. Я очень хотел сменить тему, потому что мне показалось, что Матвей, как сейчас выражаются, вышел из зоны комфорта.
– Не, у меня и так пузо уже набито, – отмахнулся он. – А вот пива бы я выпил. Ты как?
Мы взяли пива, орешков и, подумав, кусок лаваша – рядом находился пруд с лебедями, которых мы решили покормить.
– Знаешь, – сказал Матвей, – у нас на Яузе утки плавают, так их народ в девяностые палками и камнями бил, с голодухи. Я, признаться, тоже. А вот на такую красоту, наверно, ни у кого бы рука не поднялась…
– Как сказать, – ответил я. – Боярам к столу печеных лебедей подавали.
– Так то, наверно, не такие были, – возразил Матвей. – Не верю просто, хоть убей. Слишком уж они красивые.
– Чудак-человек, – сказал я, бросив в воду кусок лаваша и глядя, как один лебедь клюет другого в тщетной попытке его отнять. – Красивых, значит, бить нельзя, а некрасивых можно?
– Иди ты, философ, – отмахнулся Матвей, бросив кусок тому самому обиженному лебедю. – Сразу видно, что в Интернете много времени проводишь, тебе абы поспорить…
Я пожал плечами:
– Думаю, это не от Интернета зависит. Устроены так люди…
– Ага, – поддакнул Матвей. – Устроены так люди, желают знать, что будет…
– И это тоже, – вздохнул я. Лаваш у нас закончился, и мы пошли вдоль пруда, сопровождаемые парой лебедей, явно недовольных окончанием банкета. – Не успел я «Мы» открыть, как там тут же стали появляться всякие гадалки, бабки агафьи, потомственные целительницы, умеющие заговаривать древние недуги вроде целлюлита и кариеса. Я их баню понемногу, а они все регистрируются и регистрируются…
– Так, может, не надо банить? – спросил Матвей. – Ну, хотят люди обманываться, кто им злобный Буратино? И потом, ты уверен, что все это пустышка?
– Да, – ответил я не моргнув глазом. – Хотя… вот ты в сны веришь?
Матвей допил пиво и опустил бутылку в урну, а потом ответил:
– Знаешь, Серый, моя бабка жила в Красногорске до войны. И вот снится ей однажды, что выходит она на крыльцо, а с запада гроза прет, да такая страшная! Молниями так и лупит. Небо застелила от края до края, но до них не дошла еще. И вот прямо перед ней молния бьет, аккурат в дом через два двора от их дома. И тот, как бабка говорит, вспыхивает, как будто из соломы был. А потом ветер как подует, и всю эту грозу обратно унесло на запад, и небо такое чистое-чистое, лишь соседский дом догорает…
Я уже понял, к чему приснился этот сон, осталось лишь подтвердить свою догадку. Что Матвей и сделал:
– А через год напали фашисты. И вот докуда гроза дошла, дотуда и немцы дошли в сорок первом. А в дом соседский как раз бомба фашистская попала, одна воронка осталась. Так что, друг мой Серый, есть многое на свете, чего никакая логика не объяснит…
Глава 4
Двери наших сердец
Сергей Аникеев.
31 августа 20:52
Не могу не поделиться некоторыми мыслями, возникшими у меня сегодня. Хотя бы потому, что считаю крайне несправедливым те идеи, которые с абсолютной уверенностью отстаивают многие.
Сейчас модно во всем винить Интернет. Сетевое общение представляется эдаким козлищем, которое только ленивый не побивает камнями с криками: «Как страшно жить!», «Куда мы катимся, если заменили живое общение суррогатом!», «Раньше, без этих интернетов, мы были счастливее!». Подобным постам несть числа, и вся ирония заключается в том, что размещены они не на заборе, не написаны мелом на асфальте, а обитают в уютных и не очень уютных блогах в социальной сети.
Говорят, что в Интернете человек перестает быть собой, но то, что я вижу (а вижу я многое, потому что огромный кусок сетевой жизни по имени «Мы» постоянно перед моими глазами), говорит об обратном. В обществе человек вынужден носить маску, быть не таким, какой он есть, тем более – не таким, каким он хочет быть. Но в Сети у него нет на это нужды; именно в Интернете человек и становится собой.
Интернет срывает маски. За все время моих наблюдений (а наблюдаю я за этим очень давно) мне стало понятно, что Сеть все же позволяет узнать истинное лицо человека. Здесь затравленная одноклассниками одинокая девочка может в один момент изменить свою судьбу, всего лишь однажды поделившись собственным хобби с читателями блога. Я помню ее. Сейчас, встретив уже взрослую, счастливую, замужнюю и успешную, никогда бы не подумал, что своей удачей она обязана парочке фото, сделанных на старый телефон. Цепная реакция сработала на «отлично» – одному понравился фасон, другого восхитил крой, третьего фантазия. Первый заказ, второй, десятый… Девочка-портниха стала робко, но уверенно выбираться из своей скорлупы, нашла единомышленников, встретила свою любовь в лице такого же, как она, творческого одиночки. Ее маска разлетелась вдребезги, явив миру человека, способного создавать и созидать прекрасное.
А вот другой блог. Его ведут тщательно и долго. Много мата, мало мыслей по существу, а если они есть, то обязательно матом. Это может быть ваш сосед или коллега, о котором вы бы никогда не подумали, что его нецензурный багаж знаний столь богат. Снаружи он вежливый, обходительный, даже немного подобострастный. Всегда обращается на «вы», всегда доброжелательный, хоть на хлеб намазывай вместо варенья. А внутри он именно такой. Говорят, стремление разговаривать матом называется в психиатрии копролалия, что в переводе на русский суть, простите, дерьмословие. Так что в бочке его души мед только на поверхности, но именно его блог позволяет узнать, что за субстанция под слоем этого меда. Еще одна маска разбита. Печально, что среди блогов именно такие чаще всего более популярны, чем журналы по-настоящему интересных людей. Грязь и пошлость всегда привлекает сильнее. Простому пользователю куда приятнее поливать грязью чужих людей в комментариях, критиковать внешность знаменитостей или друг друга, чем развиваться и тянуться к тем, кто выше. «Интернет – это помойка», – любят говорить они. Ну что же, у каждого – своя среда обитания.
Как вы знаете, политика моей сети демократична. Разрешено все, что не запрещено законом. Разрешено даже кое-что сверх этого – например, я инвестирую деньги в коллективную лицензию на прокат киноновинок, благодаря чему вы можете посмотреть у меня в сети последние [что-то зачеркнуто] шедевры мирового кинематографа в высоком качестве и с автоматическими субтитрами. Но хочу, чтобы вы знали: кое-что меня удручает.
Меня удивляют люди, создающие фанские комьюнити, и в этих комьюнити подвергающие своего кумира обструкции. Странные люди! Они говорят, что любят – актера, певца, политика, писателя, – и с удовольствием рассуждают на тему, как он постарел, как безвкусно был одет на каком-то мероприятии и с кем видели его будущую жену за двадцать лет до их знакомства. Бог с ними, с политиками: политику я не понимаю и не интересуюсь ею. И вообще, как по мне, идеальный строй – это монархия. Никто не рвет друг другу глотки на праймериз и не поливает грязью в ходе предвыборной кампании.
Но скажи на милость, ты, которая боготворила певицу Х, зачем ты говоришь о том, сколько она сделала подтяжек? Никто из нас не молодеет, а ты в свои двадцать пять выглядишь хуже, чем она в сорок пять с учетом этих самых подтяжек. Что это – зависть? И ты, который красивыми мегабайтовыми простынями признается в любви актрисе У и постит на коленке состряпанные колажики с собой и ею (да еще и в формате. bmp, тяжелом, как жизнь нигерийского шахтера, за что я, как администратор сети, руки бы отрывал): почему ты не радуешься тому, что она встречается с молодым и явно любящим ее режиссером? Да, он ее моложе, да, на десять лет. Но они счастливы вместе, им хорошо вдвоем. Если ты так ее любишь – порадуйся за нее! Хотя почему-то мне кажется, что это не любовь.
[Track: В. Цой – «Это не любовь»]
Знаете, я иногда чувствую себя мистером Ферстом из старого советского фильма «Человек с бульвара Капуцинов». Я создал для вас соцсеть. Вы можете здесь отдыхать, общаться, слушать музыку, смотреть фильмы и читать книги (я приобрел для вас огромное количество лицензий на медиаобъекты). Вы можете созидать что-то свое, автоматически регистрируя авторское право на новый объект. Вы можете сделать очень много хорошего, доброго, полезного и просто красивого. Но чем занимаетесь вы?
Какой грязью вы заполнили пространство арендуемых мною серверов! Неужели же вам действительно интересно обсуждать только чьи-то неудачи, несчастья и ошибки? Неужели вам доставляют такое удовольствие чужие неприятности? И кто вы после этого?
Говорят, что аватары – это маски, за которыми скрываются люди, а по-моему, все совершенно наоборот. Аватары – это наши настоящие лица, лица, которые в «реальном» общении не увидишь. Только в Сети можно узнать, каков человек на самом деле.
Потому внимательно смотрите на аватары и никнеймы друг друга. Потому что, если на аватаре змея, вряд ли носящий ее человек будет ангелом с крылышками. Очень вряд ли…
[Track: Король и Шут – «Лицо под маской»]
* * *
Мой друг Матвей, сам того не подозревая, натолкнул меня на одну идею. Даже странно, что она не пришла мне в голову раньше. Воистину я тормоз. В наше время легко узнать человека поближе. Мы сами раскрываем перед другими свой внутренний мир. Для этого духовного стриптиза существуют специализированные площадки – соцсети. Контакт, фейсбук, инстаграм и твиттер заменяют предбанники, в которые (если верить нашим этнографам) наши предки подглядывали, чтобы выбрать себе невесту. Но раньше посмотреть можно было только на тело; теперь легко можно заглянуть и в душу.
Странно, что довольно немногие это понимают и этим пользуются, думал я. Тогда я находился всего в двух шагах от мысли, которая могла бы изменить очень многое, но я так и не сделал эти два важных шага. Вместо этого я вошел в гугл и начал поиски.
Впрочем, искать долго мне не пришлось. Кажется, Карина была не из тех, кто «шифруется», скрываясь за аватарами. Я нашел ее в фейсбуке, в твиттере, нашел заброшенную страничку в инсте, а главное – обнаружил ее и в своей собственной соцсети. Такс, посмотрим…
Страничку она завела недавно, в конце мая, и вела на первый взгляд довольно активно. Почему «на первый взгляд»? Потому, что львиную долю записей составляли репосты. Феномен репостов не устает меня удивлять. Это отнюдь не новое изобретение – еще во времена Великой французской революции образованные люди вели «альбомы» и «дневники», куда записывали чужие мысли – мудрые и не очень. По сути, эти альбомы, кроме формы записи, ничем не отличались от современных блогов – те же репосты, те же наблюдения за окружающими людьми, сплетни, эпиграммы, стишки собственного и чужого авторства и даже комменты – в альбомах порой делали записи знакомые и незнакомые люди. Особым шиком считалось иметь лайк от «селебритиз» – бедный Дюма-отец, по приезде своем в Россию, не знал, куда деваться от атакующих его дам того возраста, который уже начали именовать бальзаковским, докучавших ему своими альбомами. Даже открытки с котиками имели место быть.
В общем, ничто не ново под светом лунным, и я не удивлюсь, если какая-то из вавилонских глиняных табличек окажется древнейшим аналогом блога какого-нибудь Навуходоносора. Так вот о репостах. Люди копипастят чужие статьи, чужие мысли и шутки. Они словно пытаются присвоить себе чужое знание. Или накапливают богатства мысли? Мы не задумываемся, почему репостим ту или иную запись. Она нам понравилась? Но зачем для этого тащить ее к себе в дневник? Тем не менее мы, как сороки, волочем в свои электронные гнезда блестящие мысли.
Но от репостов есть польза, и немалая. Для стороннего наблюдателя они очень многое говорят о человеке. Раньше судили по друзьям, теперь – по репостам. Если человек репостит какую-то статью, значит, он соглашается с ней, не так ли? Наши странички в соцсетях – это селфи нашего внутреннего мира, ни больше ни меньше.
Проводя в Сети много времени, я обрел странное хобби – я знакомлюсь с людьми заочно. Захожу на их страницы и составляю о них свое впечатление. Могу сказать, что до того времени, когда я познакомился с Кариной, это мое умение меня ни разу не подводило: с некоторыми объектами изучения меня впоследствии сводила судьба, и я с легкостью находил с ними общий язык, используя свои знания о них, взятые с их страниц. Не для каких-то корыстных целей: просто каждому человеку приятно, когда с ним говорят на одном языке, и я заранее знал язык тех, с кем предполагал говорить.
Чем-то это занятие напоминало охоту на призраков или попытку нарисовать портрет ветра. Мы не видим ветер, но видим, как он гонит по небу облака, как колышет листву на деревьях, а иногда, в порывах гнева, срывает крыши с домов и, словно распоясавшийся хулиган, переворачивает урны, разнося мусор по улицам. Мы не видим душу, но способны описать ее – по словам, которые она произносит, по мыслям, которые считает ценными, по изображениям, которыми украшает свое пространство.
Язык блога – это язык души человека, и теперь я надеялся выучить язык Карины.
* * *
Карина Логинова.
01 сентября 08:12
На рассвете, на мягких лапах, в город вошла трехцветная кошечка-осень. Первый осенний денек… в наших широтах сентябрь, как правило, начинается дождями, но в этом году как будто повезло: не люблю дождливое время, не люблю унылую серость за окном. Даже и думать не хочется о том, что уже скоро свет солнца станет стеклянным и по улицам ветер понесет опавшие листья. Я уже вижу желтизну в зеленых, пушистых кронах…
Листопад наводит на меня тоску. Невольно думаешь о том, что время уходит, унося с собой молодость и красоту, что каждый день, как рождественский календарь наоборот, закрывает дверцы, ведущие куда-то, где я никогда не была.
Когда с деревьев облетают листья, мне не хочется даже смотреть в окно. Я ненавижу этот невольный стриптиз природы и жду, пока она не переоденется в серебристые одежды инея и снега. Тогда мир волшебным образом меняется. В нем появляется некий новый аромат предновогоднего волшебства. Мир в рождественском и предновогоднем ажиотаже явно сходит с ума, и самое лучшее – это сидеть дома и за толстым оконным стеклом, по которому скользят снежинки, наблюдать за всей этой кутерьмой.
Но прежде чем это случится, предстоит долгая, унылая осень, наполненная невеселыми мыслями о смерти и увядании, о неотвратимом и роковом. Как жаль, что рядом нет никого близкого! Может быть, тогда моя тоска не была бы такой кромешной. Может быть, кто-то, кого я не знаю, мог бы подарить мне немного лета или маленький кусочек новогоднего праздника в царстве осенней серости?
Но рядом никого нет, я вновь одна. Даже тогда, когда вокруг меня знакомые люди, которых я знаю уже много лет, – я все равно одна. Как тень среди теней, как солнечный блик на воде реки. Потому я знаю, что осень принесет мне одиночество, и очень боюсь того момента, когда почувствую это. Когда трехцветная кошечка превратится в тигра, готового растерзать. Впрочем, одиночество и печаль не похожи ни на тигра, ни на какое-то чудовище из кошмаров – они словно бескрайнее серое болото, засасывающее в свои давящие глубины.
А мне хочется яркого света, хочется лета, хочется теплых южных ночей. Мне нужен карнавал, праздник, мне необходимо чувствовать, как жизнь кипит в крови, превращая ее в шампанское. Если ты не радуешься собственной молодости, не улыбаешься ей в лицо – ты крадешь у себя самое дорогое, то, что невозможно будет потом вернуть, – время.
Но мы теряем его и сами закрываем на замок дверцы своего рождественского календаря, даже не заглянув за них. Даже не узнав, что там – подарок, уголек или имбирный леденец…
* * *
Мы очень мало знаем о том, что такое любовь, хотя очень часто оперируем этим понятием. Сколько человек ежедневно пишет и произносит те самые три заветных слова? Наверно, миллионы, может, и миллиарды. Мы говорим: «Я тебя люблю» – так просто, что смысл этого слова как-то проходит мимо души. Но что такое любовь? Можно ли назвать любовью желание быть вместе с кем-то?
Любовь многолика, и у каждого она своя. Вряд ли найдешь две похожие истории любви. В тот день, в первый день осени, я впервые задумался о том, что значит любовь, что это слово означает для меня. Я отнюдь не являлся невинным мальчиком; у меня до Карины были девушки, с которыми я просыпался на рассвете, случались и такие, с которыми я встречался какое-то время. Возможно, кому-то из них я говорил о любви. Возможно – потому что я не помню этого.
Наверно, настоящая любовь – это не тогда, когда ты говоришь, что любишь, а тогда, когда помнишь, как сказал эти слова.
Говорят, бывает любовь с первого взгляда. Я с этим никогда не сталкивался, но у меня нет оснований этому не верить – дыма без огня, как известно, не бывает, значит, что-то такое в природе существует. Но я с этим феноменом был совершенно не знаком. Встречая в Сети влюбленных, я, подсознательно, удивлялся и, что греха таить, в глубине души не верил их словам о своей любви. Когда сам не любишь, в то, что кто-то другой любит, тоже как-то не верится.
У меня никогда не было любви с первого взгляда, зато ко мне пришла любовь с первого прочитанного поста. Слова Карины о ее одиночестве, о том, как она нуждается в чьих-то чувствах, буквально, простите за банальность, поразили меня в самое сердце. Вообще, высокие слова кажутся нам банальными только до тех пор, пока мы не испытаем столь же высокие чувства. Иногда просто нереально говорить простыми словами, иногда душа может выражаться только высоким штилем – когда речь идет о настоящих чувствах.
Что такое любовь? Можно ли назвать любовью желание быть вместе с кем-то? Думаю, нет. По-моему, любовь отличается от симпатии, увлечения и так далее альтруистичностью, что ли… Любовь – это когда хочется не только брать, но отдавать, не только пользоваться, но и проявлять заботу. Когда любишь, естественным становится беречь и защищать то, что любишь. Создавать тому, кого любишь, максимально комфортные условия. Настоящая любовь в первую очередь отдает, в первую очередь заботится.
Может быть, любви стало так мало только потому, что мы больше сконцентрированы на себе. На том, что нужно нам. Мы думаем о том, что принесет любовь нам, но не спешим сами давать тем, кого любим, то, что нужно им. Потому мы не притягиваемся, а отталкиваемся, и одиночество, хотя об этом мало кто говорит, стало главной проблемой нашего века.
Я сам был таким. Я (подсознательно, наверно, потому что сознательно я об этом не задумывался) ждал, когда кто-то полюбит меня. Но в тот день в моей судьбе что-то навсегда изменилось, как у Адама, взявшего запретный плод и надкусившего его, превратив в будущий товарный знак фирмы «Эппл». Рубикон был форсирован совершенно незаметно; сам того не понимая, я раз и навсегда изменился.
