Олег Рой
Будем как боги
Горы трупов сложат на площадях,
и миллионы людей унесёт безликая смерть.
Города с миллионами жителей не найдут достаточно рук,
чтобы хоронить умерших,
а многие деревни будут перечёркнуты одним крестом.
Никакое лекарство не сможет остановить белую чуму.
Г.Распутин
Часть I: Алхимик
Четвертое июня 2026 год
Сверкая мигалками и подвывая сиреной, машина «Скорой помощи» ворвалась во двор новой муниципальной больницы экстренной помощи города Ричмонд штата Вирджиния. Такие больницы появились после пандемии Ковид-19. Самое печальное (для властей США) было то, что большую часть времени они «проедали деньги бюджета». Хотя эта больница вовсе не простаивала: в ней постоянно принимали тех, кто не мог позволить себе медицинскую страховку. Помощь им, конечно, оказывалась в минимально необходимых пределах. Но маргинальный контингент пациентов и не особо чуткое отношение врачей уже снискали подобным больницам дурную славу.
Два темнокожих медбрата вытащили носилки с пациентом, укутанным в термоодеяло. Лицо пациента было в крови, на губах пузырилась розоватая пена.
Навстречу санитарам вышел молодой врач – блондин, красивый, как ангел. В губах у ангела дымилась дешевая сигарета, пахнущая плохим табаком и какой-то химией.
– Кого вы, черти, принесли? – поинтересовался доктор.
– Авария, – ответил один из санитаров. – На девяносто пятой вписался в отбойник, потом вылетел за ограждения, благо, место ровное.
– Сильно побился? – спросил врач.
– Да нет, – ответил санитар, видимо, тот, что был старше. – Пару ребер об руль сломал, морду раскроил, а больше ничего. Странно, что он без сознания. Может, что-то отбил?
– И давно он в таком состоянии? – уточнил врач.
– С того момента, как его нашли, – ответил медбрат.
– Странно, – зевнул доктор. – Везите его на панораму, посмотрим, что у него внутри.
И тут ожила система общего оповещения:
– Внимание, персонал, – сообщил приятный женский голос, – приготовиться к приему пациентов. Код – мейдей, Вашингтон, судя по всему, либо массовое отравление чем-то, либо, que la Santísima Virgen nos salve de esto, новая зараза. В Ди-си по больницам аврал, «Скорые» велели отправлять в окрестные штаты.
Доктор сплюнул:
– Ну, что за напасть! Раз в полгода – какой-нибудь вирус. И ведь лето на дворе, не зима. Боже, храни Америку, – он взглянул на санитаров, все еще стоявших рядом с ним, – и чего вы ждете, чаевых? Или чтобы он сдох, пока вы прохлаждаетесь? Забыли, где у нас панораму делают?
Санитары поспешили убраться, унося с собой пациента.
– Зарегистрировать его не забудьте! – крикнул им вслед доктор. – Документы-то у него есть?
Санитары не ответили.
У нового пациента документов не было. Машина, на которой он разбился, была взята в каршеринг по левому кьюар-коду – так делали многие. Смартфон пациента в ходе аварии разбился, превратившись в труху при ударе об руль.
И не только смартфон.
Если бы санитары знали, что именно они привезли в больницу…
Если бы доктор знал, провожая взглядом своих подопечных, что жить им осталось меньше недели.
Как и ему самому. Впрочем, как и большинству жителей города Ричмонд, штат Вирджиния.
⁂
Декабрь 2025 год
Тед Орлофф думал о ритуалах.
Почта давным-давно стала электронной. На его почтовый ящик ежедневно приходят сотни писем. Половина из них – счета. Другая половина – разного рода спам, реклама явная и скрытая. Впрочем, последнюю категорию отсеивает специальное «сито» спам-фильтров, прорывается через него немногое. Между спамом и спам-фильтрами идет нешуточная война, как между бактериями и антибиотиками.
Бр-р… плохое сравнение.
Иногда на почту приходит какая-то рассылка, на которую подписывался хозяин ящика. Порой по почте могут срочно сбросить черновик документа. Но все самое важное все равно передается на бумаге, хотя первая четверть XXI века закончилась.
Цифровая экономика? Интернет вещей? Ну-ну. А все важное по-прежнему доверяют бумаге.
Или, в данном случае, картону.
Тед порылся по карманам. Бумажник он не носил, только кредитницу.
Когда последний раз держал в руках наличные? А Бог его знает. Он же не мафиози. Честные люди расплачиваются кредитками.
Честных – большинство, так что наличный доллар, сильно подешевевший, но все еще являющийся одной из признанных мировых валют, в основном, ходил в слаборазвитых странах Африки и Юго-восточной Азии, где ему пока доверяли.
К счастью, у Теда завалялась сотенная. Он достал ее и передал курьеру.
– Надеюсь, там не сибирская язва? – улыбнулся он.
Курьер-афроамериканец ощерился во все тридцать два зуба:
– Если б там была сибирка, хрена с два я бы это повез, – сказал он. – Я себе не враг. И денег мне, кстати, не надо.
– А ты знаешь, что там? – удивился Тед.
Афроамериканец вновь продемонстрировал ряд прекрасных белых зубов:
– А то! Там приглашение. А вот куда – не скажу, это очень круто. Предлагаю ознакомиться лично. Можно в моем присутствии, если, правда, боитесь споров какой-то гадости.
– А откуда тебе известно, что в конверте, бро? – манера держаться у курьера нравилась Теду. Никакой наигранности, никакого внутреннего напряжения. Он, как хороший актер, играл роль… и Тед решил ему подыграть.
– А, так я не представился, – заметил курьер. – Меня зовут Скайуокер Браун, я студент Весткост Менеджмент, а главное – член «Стигма-три».
При этом темнокожий джедай стащил с левой руки перчатку, и продемонстрировал Теду перстень, на котором причудливо переплетались три греческие буквы стигма – не очень известные буквы, которые, как правило, не фигурировали в названии почетных обществ, или, как их называли, обществ греческих букв.
Именно поэтому четверть века назад молодой, бедный, но очень амбициозный югославский студент, до этого тщетно пытавшийся вступить в какое-то из почетных студенческих сообществ, выбрал их для своего собственного.
И у Теда был точно такой же перстень, правда, больше по размерам.
– А номер-то у тебя какой? – спросил Тед, широко улыбаясь.
– Триста восемьдесят один, – ответил Скайуокер. – А у Вас – тройка. Потому я к Вам и приехал – триста восемьдесят один равняется трем.
На каждом курсе членами «Стигмы-три» могли стать только восемнадцать студентов – потому, что из двух сотен однокурсников Гарри Фишер в свое время сумел привлечь только восемнадцать.
Тед был третьим, кто по приколу решил присоединиться к «древнему и почетному» обществу. Но с тех пор успел выпуститься уже двадцать один курс. А в двадцать втором потоке третьим членом общества стал Скайуокер.
Тед по-новому посмотрел на своего курьера – вступить в «Стигму-три» было непросто. Места в этом обществе не продавались, как в других. Ни деньги, ни связи – только сила личности, какой-то особый талант могли открыть двери в тайники «Стигмы-три». Но оно того стоило: кроме особой стипендии от самого Гарри Фишера (которую тот выплачивал, даже когда весь его бизнес лёг в глубокий нокдаун после авантюры с кометой), членство в обществе гарантировало связи, открывавшие двери в почти любые кабинеты, от Овального до закрытых совещательных комнат Пентагона, Лэнгли, Уолл-стрит…
Для таких, как Тед или Скайуокер это было равносильно тому, чтобы поймать за хвост золотую рыбку. Тед был уверен, что его курьер родом из какой-то дыры вроде Бронкса, или вообще откуда-то из штатов Скалистых гор. Он сам был из семьи русских эмигрантов с Брайтон-бич. Его отец не был никаким Орлоффом, он, наверное, даже Орловым не был – мать приехала в США уже беременной, и личность отца так и осталась для Теда, урождённого Федора Орлова, абсолютной загадкой. Мать носила прозаическую фамилию Рябец.
В принципе, американцам всегда было пофиг, Орлофф ты или Рябец – все равно, шансы куда-то пробиться и чего-то добиться у тебя были мизерные.
Но Тед пробился, добился, и в свои сорок семь был директором департамента в… впрочем, не важно где. Он здоровался за руку с сенаторами, играл в гольф с конгрессменами, и иногда встречался на рождественском молебне в Белом доме с кем-то из «Стигмы-три». Но никогда не забывал, что для него сделало их почти шутовское тайное общество. И лично Гарри Фишер.
С самим Гарри он говорил лишь однажды с момента их выпуска.
Это случилось через пару месяцев после кометы. Тед взял чартер в Гаагу, где находился Гарри, арестованный по делу Ройзельмана. Он предложил Гарри своих адвокатов. Тот отказался:
– Не хватало еще, чтобы и ты замазался.
Тед настаивал, Гарри не уступал, наконец, Орлофф сдался и сказал, что, если что-то будет нужно, пусть Гарри обращается к нему непосредственно. А потом узнал по своим каналам номер его счета, и перевел туда шестьдесят миллионов юаней с одного из своих анонимных счетов. И искренне надеялся, что Гарри об этом не узнает…
– И что же, все семнадцать встретятся со своими наследниками? – спросил он у Скайуокера.
– Кроме шестого, – кивнул тот.
– Ах, да… – Тед и забыл совсем.
Их номер шесть, Вальтер Пискорский, блестящий политик, баллотировавшийся в Сенат от Демократической партии, неожиданно покончил с собой. Почему – так и осталось тайной; слухов было много, но достоверной информации по этому делу не смог раздобыть даже Тед, хотя на свои источники он никогда не жаловался.
– Не будем о грустном, – заметил Скайуокер. – Если Вы не хотите, чтобы я присутствовал при вскрытии пакета, я, пожалуй, пойду…
– Постой, – сказал Тед. – У тебя мобилка с собой?
– Кто ж в наше время без коммуникатора? – Скайуокер закатал рукав, показывая браслет – последний писк смартфонной моды. – А что?
– Запиши мой номер, – сказал Орлофф. Скайуокер смутился, но, вызвав виртуальную клавиатуру, записал продиктованные цифры. – Скоро у тебя выпуск. Каким бы крутым ты не был, наверху будут видеть молодого афроамериканца с большими амбициями. А если «Стигма-три дробь три» скажет волшебное слово – предвзятый взгляд может измениться. Какого черта? Обязательно изменится. Ты знаешь, кто я, – Скайуокер кивнул, – знаешь, что значит мое слово. Будут затруднения – звони, только по пустякам не тревожь. Сначала попытайся сам, а не получится – вот тогда и звони.
– Очень Вам обязан, – кивнул афроамериканец. – Я… простите, я пошлю Вам эсэмэс, возможно, и я Вам чем-то пригожусь?
– Деловой подход, – согласился Тед. – Ну, давай. В стране, откуда я родом, говорили: молодым везде у нас дорога.
– Старикам везде у нас почет, – на «фонетическом» русском ответил Скайуокер.
Тед улыбнулся:
– А ты неплохо подготовился! Двигай давай, шлимазл! Бывай здоров!
– И Вам не хворать, – кивнул посыльный, спрыгивая со ступеней крыльца на глайдер. – Кстати, мы с Вами еще встретимся, если Вы примете предложение.
«Предложение?» – Тед провел взглядом удаляющегося курьера, и поспешил в дом – ему не терпелось узнать, что новенького придумал Гарри. Он всегда был таким фантазером… порой это подводило его под монастырь, как в случае с Ройзельманом, но, в целом, оправдывало себя.
⁂
Январь 2026 год
Борис Койн был доволен собой.
Родители Бориса были стоматологами. Они всегда стремились дать сыну главное в жизни, с их точки зрения – хорошее образование. А Боря любил своих папу и маму, старался их не огорчать, потому учился прилежно, прямо скажем, от души.
Учиться хотелось не всегда. Иногда его тянуло к другим ребятам, в компанию. Но Боря делал над собой усилие – и возвращался к наукам, особенно к своим любимым – биологии и химии. Химия и биология давались ему легко.
После школы его звезда засияла ярче. Сначала бакалаврат и пре-мед в Университете Нью-Гемпшира, сданные с первого раза на очень высокий балл. Потом медицинская школа со стипендией. Затем резидентура. Но еще в медицинской школе его заметила одна из солидных, уважаемых корпораций – «Вита Нова», основанная выходцем из Европы Гарри Фишером.
Фишер был уникален – поднявшись с самого низа, он основал транснациональную корпорацию «Фишер групп», привлек на свою сторону опального гения, Льва Ройзельмана, но дал ему чересчур много свободы. В результате Ройзельман едва не подвел Фишера под монастырь, а «Фишер групп» обанкротилась. После такого удара другой бы уже не поднялся, но не Фишер.
А Гарри Фишера это не сломило, хоть и подорвало ему здоровье. Он из пепла возродил свою компанию, и, уже под новым названием, она отвоевала свой сегмент на рынке кибернетического протезирования и сложной генно-инженерной фармакологии. В частности – структурных наноботов, разработкой которых как раз и увлекся Борис.
Боря рассчитывал привлечь внимание босса, даром, что их разделяло много ступеней пирамиды «Вита Нова». Борис Койн находился в самом низу. Гарри Фишер – на сияющей вершине. Их объединяла разве что принадлежность к почетному обществу «Стигма-три», бессменным Президентом которого являлся как раз Фишер.
Борис не пытался как-то рекламировать себя. Он работал, пытаясь привлечь внимание своими успехами, при этом зная, что его достижения буквально пожирало его непосредственное начальство. Но он верно оценил своего работодателя. С Фишером он даже не встречался, но, в один прекрасный день, его бывший непосредственный руководитель оказался его подчиненным. Продлилось это, правда, недолго – Борису выделили собственную лабораторию и собственный фронт работ.
Весьма интересный фронт работ, между прочим.
Борис был ученым, и никогда, действительно, не задумывался над этической стороной того, что делает. Он, как доктор Франкенштейн на наноуровне, созидал жизнь из мертвых частей. Борис строил наноботов – квазиживые организмы, выполняющие определенную функцию. Его шедевром был разработанный «Вита нова» «убийца зубных щеток» – нанофаг, живущий в ротовой полости и очищающий ее от остатков еды.
Крохотный прожорливый робот с нехитрым именем TBK стал триумфом; вместе с тем, Борис постоянно его совершенствовал.
За TBK последовали другие, например, наноботы, очищающие вдыхаемый воздух. Гадости в воздухе мегаполиса хватало, и «модельный ряд» этих крохотных помощников респиратора постоянно расширялся.
С TBK началась еще одна история, которой суждено было закончиться очень плохо.
Это выглядело как невинный эксперимент – создание кариозного вируса, способного преодолеть защиту «убийцы зубных щеток». Борис, конечно, справился. Потом образец «супер-кариеса» куда-то исчез, а через какое-то время инфекция стала распространяться в штатах «ржавого пояса». Пришлось дорабатывать TBK под новые реалии.
Если бы Борис задумывался о моральных аспектах своей деятельности, возможно, он бы задался вопросом, как связаны между собой пропажа его наработок и внезапно вспыхнувшая квазиэпидемия.
Остолопом Койн не был, и прекрасно понимал, что это не совпадение. Но ему было все равно. Новая версия TBK защищала и от этой напасти. А его труд хорошо оплачивался.
Рыбка заглотила наживку. Очень осторожно Борису стали давать новые задания. Разработать («в целях эксперимента») вирус, устойчивый к какому-то антивирусному препарату. А потом доработать сам препарат для борьбы с этим новым вирусом. Или создать более эффективный. Или нового нанобота – убийцу для этого вируса. Сначала сделать яд, потом противоядие.
За новостями Борис не следил, но, если бы даже узнал, что некоторые из его разработок убивали людей, не особо удивился бы – мало ли что? Жизнь – это большая лотерея. Кто-то вытянул несчастливый билет…
К тому же у Бориса хватало других поводов для беспокойства. Работа была, фактически, его жизнью, и часов досуга было не так много. Потому проводить этот досуг Борис желал с максимальной эффективностью. С максимальным выбросом адреналина.
Он стал играть, и иногда проигрывал довольно много. Еще он решил отомстить за унижения школьных лет, и соблазнил отвергавших его одноклассниц – так, ради мести, не считаясь ни с тратами, ни с их общественным и семейным положением. Просто потому, что имел такую возможность.
За это однажды его избил до полусмерти один из мужей бывшей одноклассницы. В полицию Борис обращаться не стал, а вернувшись на работу – состряпал очень эффективный (и потому не имеющий шанса распространиться после применения) вирус-убийцу, вызывавший сильные мучения.
Патологоанатомы были шокированы и сбиты с толку.
Борис слушал по интернету рассуждения о тупиковых мутациях вирусов и скромно улыбался.
Жизнь Бориса постепенно зашла в какой-то мрачный коридор. Была работа – любимая, но отнимавшая много времени и сил. Были идеи, не востребованные начальством.
Борис хотел чего-то нового, феерического – вместо этого его ждала привычная рутина в цикле «новый вирус – новый антивирусный препарат». Или не вирус, а, скажем, бактерия.
Две супербактерии, созданные им, навели шороху. Одну из них ему позволили «открыть», и даже назвали в его честь – Klebsiella Koheni. Но это уже не радовало…
С другой стороны – у Бориса оставалось мало свободного времени, и в это ограниченное время ему хотелось получить максимум новых ощущений, максимум эндорфинов. Он хватался за разные увлечения, порой, весьма экстремального свойства и часто не совсем законные.
Все это требовало денег. Платили Борису хорошо, но ему все равно было мало. Появились долги. Борис пытался работать больше, для этого подсел на амфетамины. Доходы выросли, но возросших потребностей не покрывали.
Борис начал чувствовать классовую ненависть. Прежде всего, он возненавидел своего работодателя. Борису казалось, что тот живет за его счет. Что, если бы не его работа, у Фишера не было бы ни таких доходов, ни такого положения. Отчасти это было правдой, но лишь отчасти.
И тут Борису улыбнулась удача.
Началось все с того, что Гарри лично появился у него на горизонте, и попросил Бориса поработать над одним файлом.
В файле содержалась методика создания… чего-то. Борис в начале даже не понял, чего именно. Он расспросил Фишера, и тот сказал, что это – препарат, стимулирующий иммунную систему человека.
– Лекарство от СПИДа? – предположил Борис.
– Может быть, – ответил Гарри. – А, возможно, и не только от него.
Записи были спутанными, для того, чтобы понять какой-то фрагмент, приходилось возвращаться в начало, а потом, со следующими фрагментами, становилось ясно, что ты все понял неправильно.
Борис не удержался, и попытался синтезировать описанное, использовав генетический материал своих клеток. Получилось нечто, похожее на вирус, но…
Чем больше Борис исследовал то, что получилось, тем больше понимал: это не просто вирус. Это нечто новое, совершенно непонятное.
Через неделю он доложил Фишеру:
– То, что получилось в итоге – это революция в микробиологии. Я назвал эту вещь Янус, поскольку данный, хм… объект имеет два лица.
– Это как? – не понял Фишер.
– В «прямом положении», – сказал Борис, – этот микроорганизм перезапускает иммунитет человека путем стимулирования вилочковой железы. Но он не просто ее стимулирует, он перепрограммирует всю иммунную систему. По сути, обновленный тимус насыщает кровь «продвинутыми» Т-лейкоцитами. Все функции их я еще не выяснил, но уже знаю – не только СПИД, но и многие, если не все формы рака и аутоиммунных заболеваний полностью купируются этим препаратом.
– Даже так, – сдержано сказал Фишер.
Борис был не впечатлен его реакцией – по его мнению, подобное открытие тянуло на Нобелевку. Поэтому он вынул из рукава еще один козырь:
– Я не проверял это клинически, – сказал он, – но, по теоретическим выкладкам, подобные «продвинутые» лимфоциты способны вызвать регенерацию тканей, и даже обратить вспять процесс старения!
– Это… впечатляет, – согласился Фишер. – Мне нужна полная расшифровка Вашей работы. Вы, наверное, уже мысленно представили себя нобелевским лауреатом?
Борис смущенно кивнул.
– Рано, – охладил его пыл Гарри. – Хотя Нобелевка от нас никуда не убежит. Но до нее – как отсюда до Лос-Анжелеса на четвереньках. Нужны клинические испытания, нужно серийное производство препарата. Сами понимаете, это огромные затраты…
Он побарабанил пальцами по столешнице:
– Я буду искать нам спонсора. Для этого мне и нужны выкладки. Но Вы, кажется, что-то говорили о второй стороне медали?
– Так и есть, сэр, – ответил Борис, – хотя это я еще не исследовал. У нас есть необходимое оборудование, в «Красной» зоне, но, все равно, я опасаюсь….
– Чего? – спросил Фишер с интересом.
– Видите ли, – пояснил Борис, – достаточно поменять в вирионе ДНК на РНК, и мы получим идеального убийцу. Как СПИД, только хуже, потому, что его невозможно остановить. Он тоже берет под контроль тимус, но заставляет его вырабатывать вместо иммунных клеток клетки – убийцы. Плюс своих клонов – в отличие от ДНК-версии, этот Янус стремится заражать других, если так можно выразиться. Пока все это в теории, но появление этих «анти-Т-лимфоцитов» может вызвать что угодно – разной этиологии рак, весь букет аутоимунки, мутацию микрофлоры и микрофауны организма…
– А вот это уже интересно, – заметил Фишер. – Дайте-ка мне все Ваши наработки и по этой части.
– Сэр, – сказал Борис, – я, конечно, все дам, но хочу предупредить – мне кажется, это чудовище лучше держать в пробирке. У обоих лиц Януса очень большая комплиментарность к человеческому организму. Если учитывать, что РНК-версия может передаваться воздушно-капельным путем, заражаемость будет буквально ураганной. Плюс к тому, вирион очень стоек, он может жить автономно около ста пятидесяти дней. А в организме животных – переносчиков – чуть больше года.
– Кстати, Вы сказали, что вирус комплиментарен к человеческому организму, – сказал Фишер. – А к животным?
– Я не проверял на всех, – ответил Борис, – но крысы им не болеют, хотя и переносят. Как с другими видами – понятия не имею. Нужны деньги и исследования.
– Будет Вам и то, и другое, – заверил его Фишер, – что угодно: кошки, кролики, дельфины, шимпанзе. Даже поросята из человеческой ткани, любой каприз. Я найду деньги для этого проекта.
⁂
Январь 2026 год
Марк Кушнир ослабил тугой узел галстука. Он ненавидел галстуки, и мог бы совсем от них отказаться, но… уже привык. Потому он с ненавистью повязывал галстук, с ненавистью его снимал, постоянно теребил его, но все равно не избавлялся от этой удавки.
Щелкнув пальцами, он активировал связь со своей помощницей:
– Энн, у Вас все готово?
– Да, сэр, – ответила Энн.
Она обладала почти модельной внешностью, и от моделей отличалась, по мнению Марка, в лучшую сторону, за счет хорошо очерченной груди почти четвертого размера.
Энн волновала Марка, но, увы – ее саму мужчины не интересовали от слова «совсем», а Марк не хотел портить отношения с прекрасным специалистом банальным харасментом.
Потому, что Энн была действительно хорошим фондовым аналитиком. В ее белокурой головке обитал по-мужски острый и бескомпромиссный ум, не отягощенный при этом иллюзиями, присущими прочим фондовикам. Поэтому единственный анализ рынка, которому Марк доверял, кроме своего, был ее авторства.
Особо умиляло то, что Энн обладала бархатистым, детским голоском, совершенно не подходящим для того, что она говорила. От общения с Энн Марк получал и эстетическое, и интеллектуальное удовольствие. Ее доклады были проверочным камнем для его собственной оценки.
– Зайдите ко мне, – сказал Марк.
Через сорок секунд Энн уже стояла у него на пороге – стройная, одетая в целомудренный бежевый костюм и элегантные туфли – лодочки, и единственными легкомысленными деталями ее облика была брошка в виде летящей на метле ведьмы и розовые тонированные прядки ее от природы светлых волос. В руках у Энн была скромная кожаная папочка с одним-единственным листиком кибербумаги на котором был ее отчет.
Даже не видев этот отчет, Марк мог уверенно сказать, что он был самым достоверным анализом рынка, после его собственного, конечно.
– Проходи, садись, – сказал Марк, указывая на удобное кресло у стола. – Бумагу я сам потом посмотрю, хочу послушать твою оценку. Ты думаешь о том же, что и я?
– Полагаю, да, сэр, – сказала Энн. – Это очевидно для всех, кто имеет глаза. Данные за декабрь показывают, что чуда не произошло.
– Наши дураки так не считают, – заметил Марк. – Они носятся с экономическим ростом, как дурень с писанной торбой.
– Рост есть, – кивнула Энн, – но этот рост, как и сентябрьский, только за счет повышения деловой активности на фондовой бирже. ФРС опять выкупает активы своих компаний по завышенным ценам. Их капитализация растет, но чисто математически.
– Она последние десять лет растет математически, – заметил Марк. – А что по факту?
– Структурные проекты встали, в буквальном смысле, – сказала Энн. – Строительные компании сыты завтраками по горло, реальных денег они не видели уже полгода. Капитальное строительство лежит в нокдауне, переходящем в нокаут. Падение грузоперевозок продолжилось, правительство Грэма попыталось стимулировать ее, отправляя танкеры с биодизелем в Латинскую Америку и закупая обратным ходом русскую нефть в Венесуэле. Какое-то время это работало, но недолго. Сейчас в пути три танкера, остальные стали бункеровщиками в портах мексиканского залива – разгрузку и транспортировку нефти нечем оплатить.
– Да, и старина Кэррингтон продает венесуэльскую нефть на аукционах, – кивнул Марк. – Но покупателей нет, и «Тексас Петролеум» вот-вот объявит о частичном банкротстве.
– Это точно? – спросила Энн, делая какие-то пометки в своем облачном блокноте, который вызвала сразу, как только грациозно присела за стол Марка.
– Это инсайд, – сказал Марк. – А что по электроэнергии?
Он и сам знал, что происходит во всех сферах.
Марк имел имплантированный в мозг чип, связанный с интернетом. Программа чипа постоянно следила за курсами, котировками, отчетностью компаний – и транслировала это Марку прямо на подкорку. У Энн был точно такой же чип, такие же имели и многие другие «волки Уолл-Стрит». Марк считал, что, если бы они их себе засунули, хм… в задний карман джинсов, толку было бы столько же.
– Декабрьское потребление упало, – проворковала Энн. – Лоббисты в панике, сегодня сенатор Шот выступал перед избирателями…
Марк некстати вспомнил, что Данте Габриэль Шот был его однокашником, и даже входил с ним в состав почетного общества… как давно это было? В те годы Марк наверняка подкатил бы к Энн, и плевать на харрасмент, на ориентацию, и все такое…
– …и сказал, что сегодня США генерирует столько же электроэнергии, сколько Нигерия или Камерун. Или Алтайский Край России. Наши мощности стоят. На достройку первого термоядерного реактора нет инвесторов, потому, что выработанное электричество некому продавать. А в России таких уже шесть, в Китае – три, включая самый мощный в мире реактор в провинции Хубэй.
– Сделаем Америку снова великой, – фыркнул Марк.
– Про выступления мэра Нью-Йорка рассказать? – спросила Энн.
– Не надо, – ответил Марк. – И так тошнит. На работу на вертолете летаю. Ты как домой добираешься?
– Вы мне неплохо платите, – заметила Энн. – Беру аэротакси.
– Молодец, – похвалил ее Марк. – А что у нас с запусками спутников? Когда ожидается шестой «Фалкон»?
Пискнул селектор. Марк раздраженно щелкнул пальцами.
– К Вам посетитель, – сообщила темнокожая секретарша.
Марк ее не любил – недостаточно сообразительная. Но заменить не мог – нанял ее по квоте.
– Кто? – спросил Марк. – С какой целью?
Секретарша ответила не сразу, должно быть, задала те же вопросы гостю.
– С личным посланием, – наконец-то, сказала она. – Которое хочет передать лично Вам.
Странно…
– Секьюрити послание проверили? – уточнил Марк. – А то вдруг там бомба?
Он ожидал, что секретарша начнет уточнять у секьюрити, проверили ли они послание, и даже удивился, что она сразу ответила:
– Конечно, проверили. Там только картонный адрес, – и девушка несолидно хихикнула.
Марк ее понимал: с ее точки зрения, картонка в конверте – дикий архаизм.
У него точка зрения была другая.
– Пусть войдет, – сказал он, быстро глянув на Энн.
Та приподнялась:
– Мне уйти?
– Останься, – сказал Марк, выключив селектор. – Это много времени не займет, а нам есть, что обсудить.
Марк ожидал, что войдет курьер – латинос или азиат. Вместо этого, когда двери открылись, на пороге появилась хрупкая рыжеволосая девочка с внешностью балерины. Марк любил балет, и с удовольствием смотрел его в интернете. Европейский, конечно, американский толерантный, читай – гомосексуальный балет – его не вдохновлял.
Марк отметил, что Энн зыркнула на посыльную с интересом. Он ее понимал, хотя лично у него эта девочка какого-то сильного восторга не вызвала. В ней было что-то андрогинное, хотя и с тоном женственности.
– Что там у Вас? – спросил Марк.
Энн чуть откинулась в кресле и немного повернулась – чтобы лучше видеть вошедшую.
– Послание, – ответила девушка, скромно хлопнув глазками. В руках она держала конвертик.
– Энн, возьмите, пожалуйста, – попросил Марк.
Он знал, что Энн будет это приятно. Его помощница поднялась с кресла; ее движения изменились, в них появилась какая-то особая, хищная грация. Она подошла к девочке довольно близко, и взяла у нее пакет, слегка коснувшись ее ладони своими пальцами. Ноздри Энн чуточку дрогнули, словно она принюхивалась к чему-то.
Марк, наблюдая за ассистенткой, почувствовал, что возбужден.
Немного, но совсем чуть-чуть, замедлив, Энн передала пакет Марку и опустилась в кресло.
– Мне подождать, пока Вы ознакомитесь с содержимым? – спросила посланница.
Марк рассеяно кивнул, и распечатал пакет. Давненько ему не приходилось этого делать!
В пакете была только картонная открытка, на передней части которой оказался выполненный золотым тиснением герб – три переплетенные редкие греческие буквы стигма в лавровом венке.
Энн вздохнула.
– Что, Энн, вспомнили альма-матер? – улыбнулся Марк.
– А Вы тоже из «Стигма-три»? – удивилась девушка-курьер.
– Тоже? – с интересом прищурилась Энн.
– Ну, да, – кивнула девушка. – Я – триста восемьдесят пятая, а Вы…?
– Ай-яй-яй, – ласково улыбнулась Энн, – Ну, как не стыдно? Первая женщина – единица, номер триста семь, неужели так трудно узнать?
– Ой… – покраснела посланница. – А Вы так изменились!
– Постарела? – нахмурилась Энн.
– Что Вы, что Вы, – поспешила возразить девушка. – Вы… не знаю, как сказать, вы сейчас просто как королева! Раньше Вы, простите, выглядели проще. А теперь…
Пока шел этот обмен любезностями, Марк прочитал адрес.
– Забавно, – сказал он. – Это приглашение. Нас всех, первый выпуск, приглашают на борт супер яхты нашего номера один. Причем, приглашение на двоих, хотя жены у меня нет.
За двадцать пять лет, прошедших со дня выпуска, Марк так ни разу и не был женат. Он предпочитал не связывать себя отношениями, разрыв которых мог бы вызвать судебные тяжбы. Этого добра ему и на работе хватало.
– Как сказал мистер Фишер, альфа и омега, – подтвердила посыльная. – Он хочет собрать первый и последний на сегодняшний день выпуски «Стигма-три», чтобы отпраздновать юбилей создания общества.
