Олег Поляков
Три, два, один
Осознание какой-то проклятости, полной бесполезности и никчёмности положенных усилий доводило каждого до исступления. Даже на обычные монотонные перебранки не было сил. Только тупая и смертельная усталость от многодневного блуждания в чреве Грота.
Пока все смаковали чистый свежий воздух, повалившись на мох, Торец, процедив что-то сквозь зубы, достал из своего вещмешка дозу нитроглюкококаина и отошёл, сославшись по нужде, в кривую расщелину, оскалившуюся остроконечными останцами правее и выше чернеющей пасти Грота. От этой расщелины тянуло каким-то необъяснимым беспокойством. Что-то неприятное и отталкивающее мерещилось в чёрном зеве скального распадка. И чего он туда попёрся?! Дурень хренов. Вечно находил себе приключения на свой беспокойный зад.
Лежащие уже готовы были уснуть тут же, на мшистом склоне, прогреваемом ещё тёплым осенним солнцем, как над ущельем разнёсся низкий басовый гул, напоминавший стон. Земля дрогнула и забилась в какой-то нервной судороге. С останцев посыпалась крошка, в рюкзаках задребезжали верёвочные крючья и карабины. Сон сняло как рукой. Трое дремавших вскочили на ноги, ошалело вглядываясь в расщелину, в которой скрылся Торец. Именно оттуда исходил странный и тревожный гул.
Когда раздался душераздирающий крик, ноги уже уносили троицу прочь от этого места, однако повторный надрывный крик заставил их остановиться и обернуться. То, что предстало их глазам, вряд ли могло присниться даже в самом страшном кошмаре. Из ущелья потянулась какая-то прозрачная субстанция, которую только и можно было угадать по мареву и ряби воздуха. Нечто пузырчатое и бесформенное выпучивалось из расщелины и тянуло за собой Торца. Он был видимо, оглушён, но находился в сознании, мотая головой и пытаясь сообразить, что твориться вокруг. И едва троица была уже готова сорваться в неконтролируемое бегство, как это Нечто на их глазах с лёгкостью выжало Торца будто тряпку. Его тело брызнуло во все стороны и упав, отпущенное нечистью, осталось лежать жутким скрученным свёртком. На какой-то миг, казалось, установилась гробовая тишина. Даже ветер, даже москиты замерли, словно в остановившемся кадре, и пудовая тяжесть налила конечности. И воздух не пробивался в лёгкие, упираясь в холодеющий комок в горле. И тело онемело в остановившейся мышечной конвульсии. И начало меркнуть в глазах.
