Олег Механик
Эффект побочки
ПРОЛОГ
Клянусь! Ты запах сразу сей почуешь,
Когда на строки эти упадёт твой взор,
Знакомый аромат, как будто трубку куришь,
С забытым табаком Герцеговина Флор.
И стоит лишь одну затяжку справить,
Из судеб двух придётся сразу выбирать,
Иль всё, что есть, на красное поставить,
Или с «зеро» в кармане прочь отсель бежать.
Мой друг, я здесь тебе плохой советчик,
Коль хочешь нос пощекотать – кури,
А коли нет, ты сам себе ответчик,
Ты створку эту очень плотно затвори.
Эти, написанные кровью стихи, были обнаружены на стене одной из палат Кафедры психиатрии Н-ского медицинского института, наутро, после исчезновения единственного пациента, который зачем-то подписался инициалами великого русского поэта.
***
«Знаешь…бывают в жизни моменты, когда я себя ненавижу. Я не прощаю себе одного – незавершённых дел. Они будто привязанная к ногам гиря – в любой момент могут утянуть тебя на дно…».
Белёсый удав, выныривающий из дымного облака, бросается мне на шею, скручивается в кольцо, холодной петлёй сжимает горло.
«Я закончу то, что должен был сделать ещё там, в больнице» – раздающийся в ушах шёпот, похож на шелест змеиной чешуи.
– Денисов на выход!
Голос извне заставляет меня открыть глаза и сбросить с себя сонный кошмар. Выкрашенные зелёным стены, слепящий глаза свет лампы, умывальник, унитаз, стоящий в дверном проёме человек в бурой форме. Всё это собирается в тяжёлой голове, словно куски пазла в одну цельную картинку. Я в тюремной камере.
Понимание ситуации, мгновенно оживляет в голове события последнего вечера, и она взрывается яркой вспышкой.
«Что я наделал? Зачем?» – завопила одна частичка разрушенного мозга.
«Не надо было пить!» – грозно и назидательно ответила ей другая.
Тем временем, лишённое головы, но пока ещё живое тело, поднималось со шконки и завязывало кроссовки.
***
– Доброе утро, Антон Григорьевич! Как вам спалось? – добродушная улыбка открывала всю челюсть, демонстрируя отсутствие у её хозяина правой верхней тройки. Выбритый, отполированный до глянца яйцеобразный череп напоминал биллиардный шар. Я тут же мысленно приладил к нему кончик воображаемого кия, как к битку, представил, как обильно смазанная мелом набойка лупит в самый центр глянцевой сферы.
– Спал как младенец и ещё бы поспал с удовольствием, если бы не разбудили. – Я попытался улыбнуться ему в ответ, но улыбка получилась вымученная кривая и больше походила на пародию.
– Ну вот и прекрасно, хороший сон – залог отменного здоровья! – Следователь достал из лотка листок, положил его перед собой на полированную столешницу, сверху небрежно кинул ручку. Позолоченный громоздкий циферблат хронометра смотрелся нелепо на худощавом запястье. Судя по аксессуарам, возрасту и глянцу на черепушке следователь был матёрым. – С размещением всё нормально?
Дожили! Следователь как метрдотель, интересуется апартаментами заключенного.
– Это конечно не пятизвёздочный отель, но вполне сносно. Да, кстати, там кран течёт и параша плохо смывается. Вы бы…
– Ну это уже не моя территория ответственности. – Яйцеголовый развёл руками. – Больше ничего не беспокоит?
– Температура и давление в норме, только вот стул…Вчера был нормальный – твёрдый такой, а сегодня с утра понос. – Я качал головой, будто плачущийся доктору старик.
Оставив без внимания мой сарказм, он поправил штатив с направленной на меня камерой. Я посмотрелся в крошечный объектив, как в зеркало, и поправил рукой всклокоченную шевелюру.
– Давайте начнём! – Он взял ручку вертикально и поднял её на уровень глаз. – Вы знаете за что вас задержали?
– Честно? Нет! – виновато улыбнулся я. – Как вам известно, я сам вызвал туда ваших коллег. Понятно, что в этой истории я не являюсь ангелом, но учитывая сотрудничество, задерживать меня не было целесообразным.
– Даже учитывая эти обстоятельства, статья слишком тяжёлая, чтобы держать подозреваемого под подпиской. И всё же, это странно…
– Что вам показалось странным?
– Что полицию вызвал сам организатор…
– Организатор – другой человек, и я назвал его имя при первом же обращении. Кстати это не настоящее его имя. Это псевдоним.
– Как же его зовут на самом деле? – небольшие серые глазки заострились.
– Это я скажу только в присутствии людей из смежного подразделения. Кстати, как насчёт моей настоятельной просьбы?
– Пока мы не видим в этом необходимости. Если в ходе следствия выяснится, что здесь необходимо участие Конторы, тогда…
– Оно необходимо! Я сам являюсь внештатным сотрудником Конторы.
Серые зрачки мгновенно увеличились в размерах.
– Вы-ы?! Вы можете это подтвердить?
– Пока здесь не появятся люди из Конторы, я ничего подтверждать не буду.
Следователь тяжело вздохнул, аккуратно погладил лысую голову, словно стёр с неё пыль.
– Антон Григорьевич! Мы с вами попали в замкнутый круг. Вы ничего не хотите говорить, без присутствия людей из Конторы, мы не можем вызвать этих людей, пока не убедимся, что это целесообразно. Но убедиться мы можем только тогда, когда вы начнёте хоть что-то рассказывать.
– Хорошо! Что вас интересует?
– Всё и по порядку. – Следователь снова поднёс ручку к носу. – С чего всё началось! Как, когда и при каких обстоятельствах было создано преступное сообщество, и что явилось к этому первоочередным мотивом. Так же хотелось бы услышать детали совершённых вами преступлений.
– Преступлений? – удивился я, – каких преступлений?
– Кроме создания экстремистской организации, вам инкриминируется целая серия крупных ограблений, а так же теракт в гостинице «Заря», где была взорвана самодельная бомба. При задержании, мы взяли у вас пробу ДНК и пробили её по базе данных. Получилась интересная история. В гостинице, где была взорвана бомба и ограблены десятки людей, были обнаружены следы крови, которую предположительно потекла у преступника из разбитого носа. ДНК этого преступника, совпал с вашим. Вывод очевиден. Кроме того, теперь мы можем пролить свет ещё на несколько преступлений, схожих с этим по почерку. Думаю, я достаточно мотивировал вас к подробному рассказу?
Это был неожиданный поворот. Я и не думал, что меня может подвести чья то рука, на которую в темноте напоролся мой нос. Так или иначе, мне пришлось бы обо всём рассказать, но я должен был сделать это первым, до того, как меня начнут тыкать носом в дерьмо… причем разбитым носом.
Я почесал голову. Ну что, придётся начать рассказывать, а там уж по ходу дела, этот «биллиардный шарик» и сам поймёт, что один он всё это не вывезет, и без Конторы тут точно не обойдётся.
– Ну хорошо! Я готов сделать признательное заявление, можете записывать.
Он довольно кивнул и щёлкнул кнопкой мышки, видимо включая аудиозапись. «Зачем же тебе ручка и листок?»
– Всё началось в больнице.
– В больнице?! Вы лежали в больнице? С чем?
– Я был там на задании.
– Задание было получено от…– Он приподнял ручку, вертикально, указывая на потолок.
– Совершенно верно.
– Вы можете назвать имена тех, кто давал вам задание?
– Конечно же нет…они сами вам расскажут, если посчитают нужным.
– Цель задания?
– Встретить объектов, войти к ним в доверие, помочь с первоначальной адаптацией.
– Встретить в больнице?!– Лысый недоумённо поморщился. – Кто эти объекты?
– Товарищ следователь…
Он улыбнулся и помахал ручкой, сделав категорический жест.
– У нас уже нет товарищей, мы теперь все господа. Ну если угодно, можете называть меня «Гражданин».
– Извините, привычка. В последнее время, вокруг меня были одни товарищи. Товарищ Вождь, товарищ Поэт, товарищ Монах и ещё один товарищ. – Я глубоко вздохнул, вспомнив Анечку и наш с ней последний разговор. – Так вот, господин следователь, я предлагаю выслушать начало истории так как есть и не перебивать меня вопросами типа «кто, что и как». По ходу рассказа вы сами во всём разберётесь. Есть конечно в этой истории и белые пятна – пробелы, которые неизвестны даже мне. Думаю товарищи…ой, простите, господа, которых вы скоро пригласите к сотрудничеству заполнят эти пробелы. Мне, кстати, будет тоже интересно узнать. А пока начнём с того, что известно мне.
– Отлично! – он снова осветил небольшой кабинет лучезарной улыбкой и глянцем черепушки. – Когда всё началось?
– Шестнадцатого мая прошлого года. Они проснулись именно в этот день.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПРИБЫТИЕ
Глава 1. Шестнадцатое мая
Это случилось на вторые сутки с начала наблюдения. Уже два дня я отлёживал бока на жёсткой кушетке, ел больничную баланду, слушал пищание больничных приборов, уныло смотрел в окно и ждал, когда же они проснутся.
Четыре кушетки были расставлены по палате квадратом. Моя находилась возле двери, напротив, возле окна была кровать Вождя. Ещё двоих соседей по палате я пока не идентифицировал.
Все трое с виду были обычными мужичками средних лет. Спящие люди чем-то походят друг на друга. Множество отличительных признаков стирается из-за отсутствия какой-либо динамики, поэтому все они были для меня не более, чем обросшие щетиной хомо сапиенсы. На самом деле они и являлись обыкновенными людьми. Оболочка была самая, что ни на есть, современная, типовая. Весь интерес представляло то, что сейчас находилось у них внутри, но пока они спали, определить это было почти невозможно. Куратор мне тоже ничем не помог. Он сказал, что одно из условий задачи состоит в том, чтобы я опознал их сам.
Странная это была миссия, и вообще вся операция изначально показалась мне очень странной. Никакой ясно поставленной задачи, или цели, всё держалось в тайне и выдавалось через Куратора по чайной ложке. Но Вождя я всё-таки определил ещё до пробуждения. Он периодически реагировал на санитарку, которая ставила ему капельницу, и по этой самой реакции, я опознал своего соседа напротив. Догадка привела меня в шок.
Закатанный в простынь и свёрнутый калачиком, этот тщедушный человек походил на маленькую креветку. Но стоило только его плеча коснуться руки санитарки, он дёргался сжимался ещё больше и бурчал что-то вроде «Руки прочь». Кавказский акцент и гортанный бас придавали фразе жести. Прочь звучало как «проч». Санитарка пожимала плечами, и, посмеиваясь, катила стойку капельницы к выходу из палаты.
Улыбки и смешки прекратились в тот момент, когда при очередной попытке поставить капельницу, человечек пригрозил санитарке расстрелом.
Нет, это не был визгливый старческий писк, мол, всех вас расстрелять надо, или Сталина на вас нет. Это был голос того самого Сталина: спокойный, железный, подёрнутый ржавчиной.
«Ещё раз посмееш меня будит, я тебя к стенке поставлю».
Лицо девушки побледнело, трясущиеся руки не могли попасть иголкой в катетер. В результате она так и ушла, оставив иголку с брызжущей из неё жидкостью безжизненно болтаться на трубочке. На её лице была застывшая, но отнюдь не умиротворённая улыбка. Конечно, она понимала, что перед ней шизофреник, но всё же, было тут что-то роковое, леденящее кровь. Одно дело, когда иной дурик возомнит себя Пушкиным, Иисусом, или Наполеоном, это ещё полбеды. Беда – когда человек примеряет на себя шкуру Сталина. Это уже сумасшествие возведённое в квадрат. Если бы она знала, что на самом деле происходит, то испугалась бы ещё больше. Об истинном положении вещей знали только два человека – я и Куратор.
Дело в том, что в этот самый момент, в стенах палаты затерявшейся в одной из трёх сотен палат огромного медицинского института, проходил эксперимент, имеющий важность мирового масштаба. Я бы сказал, что это даже не эксперимент, а часть какой-то большой миссии, всей сути которой я пока не знал.
Мои соседи по палате не были простыми шизофрениками. Они были больше, чем шизофреники…или меньше….или вообще не шизофреники. Это мне ещё предстояло узнать, и это было не самым важным. Важным было то, что эти люди представляли из себя в данную единицу времени. Важно то, какими их сделали и с какой целью.
***
Я не силён в микробиологии и фармацевтике, но поражаюсь, какой вес имеет вся эта невидимая даже через микроскоп байда. Все эти нано частицы, молекулы, микропоры, штаммы, споры, кварки-шмарки, вирусы и прочая хрень, поменяли всю нашу жизнь, перевернули её с ног на голову. Одна пандемия чего стоит, а уж прокатившийся за ней фармацевтический бум тем паче. Теперь мы все под вакциной, витаминами, уколами, колёсами, пилюлями и мазями. А фармацевты тем временем продолжают творить. Они синтезируют, ставят опыты, ищут философский камень, точнее тот препарат, который будет кормить разработчика и всех его отпрысков вплоть до десятого колена.
Кто ищет, тот всегда найдёт, но вся штука в том, что иногда такой искатель находит приключений на свою пятую точку. Искатели, на которых я работаю, не боятся приключений. Их задницы защищены надёжной бронёй. Они могут экспериментировать сколько их душеньке угодно. Они могут спокойно морить мышей и крыс, травить рыбок и хомячков, вмазывать своим ширевом свиней и мартышек. Да что там рыбки: эти ребята настолько спокойно себя чувствуют, что могут испытывать свои разработки на людях без клинических испытаний и даже без их ведома. Под кем ходят эти ребята? Лучше вам не знать. Скажу одно – все они носят погоны. От профессора в линзах настолько толстых, что если вставить их в телескоп, можно увидеть поры в лунных кратерах, до нимфеточки лаборантки, обрез халатика которой только-только прикрывает обрез её бритого лобка. Одна ветвь индустрии пытается изобрести заменителей всякого человека, другая, создаёт из имеющихся особей сверх людей.
Они изменяют химический состав крови небольшими впрыскиваниями транквилизаторов и наблюдают результат;
они программируют, вводя подопытного в транс, и наблюдают результат;
они словно консервную банку вскрывают черепушку, копошатся там, что-то удаляют, выкручивают, меняют местами нейронные связи, как проводки в распределительном щитке, потом ставят крышку на место и снова наблюдают результат.
С мозгами моих новоиспечённых друзей тоже повозились такие вот умельцы. Что мы получили на выходе? Моих несчастных соседей по палате. Ещё раз оговорюсь, что до сих пор не знаю всех тонкостей и целей этого эксперимента. Я не знаю, по какому принципу отбирались кандидатуры, и какие конкретно манипуляции производили с их мозгами. Сейчас мы можем видеть лишь результат. Но соответствует ли данный результат цели эксперимента, я тоже не знаю.
На тот момент результат был таким: три обыкновенных и ничем не примечательных с виду мужичка в один миг перевоплотились в культовых личностей, одну из которых я опознал сразу же.
Любой психиатр при беглом осмотре поставит такому человеку диагноз: «Диссоциативное расстройство личности». Отчасти это так. Мужики явно не те, кем себя считают. Весь фокус в том, что простые больные с таким диагнозом, хотя бы иногда приходят в себя. Сегодня он сантехник Коля, завтра Наполеон. Коля может нести всякую чушь про реинкорнацию, или внезапно вселившегося в него без спросу духа великого полководца, он может важно выхаживать по палате, заложив правую руку за пазуху больничной пижамы, раздавать распоряжения мнимым фельдмаршалам и призывать на своё ложе Жозефину, за которую принимает старушку санитарку. Но этот Коля не будет говорить по-французски, он не будет в подробностях вспоминать детали походов, рекогносцировок, кампаний и своего босоногого детства на Елисейских Полях, его не будет удивлять окружающая обстановка, которая со времён быта Наполеона претерпела значительные изменения. Его не приведут в шок электронный термометр, мобильный телефон и электробритва, напротив, в минуты душевного спокойствия, Коля будет умолять доктора, чтобы тот дал ему покопаться в электронной штуковине и побродить по просторам сети, выискивая новые факты из жизни Наполеона, то есть его самого. Всё это потому, что в Коле живут две личности.
Мне ещё предстояло убедиться, что с моими сопалатниками всё не так просто. Их первую личность, то есть самость словно стёрли ластиком. Как это было сделано?
Кто-то щёлкает правой кнопкой мыши и начинает выделять синим текст – программу вписанную в твои мозги. Мышь бежит вниз, накрывая синей тенью длинные столбцы:
Сопливое детство,
Бесшабашное отрочество,
Растерянную юность,
Разочарованную зрелость,
Первый сексуальный опыт,
Последний неудавшийся роман,
Первую стопку,
Последний запой,
Первого учителя,
Последнего урода начальника,
Первый класс,
Последний отпуск в Турции….
И ещё кучу строк между этими основными.
На высоченную как небоскрёб колонку ложится тень, ползёт по ней, пока не доходит до последней, выделенной жирным, строки. «Палата №321».
А потом безымянный палец мягко давит на клавишу «Delete» и небоскрёб рушится, тает и в считанные секунды исчезает бесследно. Теперь жёсткий диск твоей памяти девственно чист. Остаётся подгрузить в неё кое-какую программку и вуаля.
Как человеку неискушённому в нейрофизиологии, мне это представляется примерно так. Да и не важно, как это было сделано, главное сделано и сделано безупречно. Эти парни не помнили, как в последний раз закрыли глаза, будучи простыми людьми. Их новая жизнь началась в тот момент, когда они открыли глаза и увидели белый потолок со встроенными в него светильниками. И начало этой жизни должно было походить на кошмар. Может быть такой же кошмар испытывает младенец, которого только что достали из чрева матери. Не зря же он так истошно орёт. Шутка ли, его вынули из того места, где было тепло и уютно, где он привык находиться, на знобящий холод. В его маленькое тельце вцепились какие-то клешни, его глазки щурятся от слепящего света, а ушки режут страшные звуки, издаваемые монстрами в белых халатах. Ну как тут не орать и не биться в истерике.
Эти сначала не орали. Все трое после пробуждения, долго лежали и водили вокруг остекленевшими взглядами. Каждый из них пытался понять где он и как здесь очутился.
И первым проснулся Саша.
Глава 2. Пробуждение Поэта
Он разглядывал причудливых светлячков на потолке, слезящимися от яркого света глазами, и мучительно вспоминал, где же он давече так набрался. Может быть, опять три дня к ряду кутили с Вяземским, или он снова пропадал в покоях госпожи Воронцовой и дал себе волю в возлияниях. А может… и даже, скорее всего, это действие гашиша, которым угощал его Пестель. Ну конечно же: эти белые палаты, свисающие светлячки, причудливого вида кровати, белые комоды со стеклянными дверями и огромные квадратные окна со стёклами настолько прозрачными, что непонятно есть они там, или нет, это всё плоды фантазий, вызванных зелёной кашей. Эта мысль его успокоила, и он даже улыбнулся и подумал, что неплохо бы что-нибудь написать про это видение, пока оно его не покинуло. Но красивые слова, сплетённые в рифмованные строки, никак не шли в отяжелевшую голову, и Саша зациклился на одной лишь фразе:
«Осыпан плошками кругом,
Блестит великолепный дом,
По цельным окнам тени ходят…»
Дальше почему-то не шло. Саша ещё какое-то время крутил в голове последнюю строчку, пока не понял, что всё это уже было им написано ранее. Настроение стало портиться. Если нельзя извлечь пользы из этих грёз, пора бы их уже с себя стряхнуть. Он приподнялся на подушке и стал трясти головой, пытаясь сбросить с себя наваждение. Не тут-то было. Видение не исчезало, напротив, оно было таким реалистичным и ярким, что даже не походило на сон. Всё вокруг было чересчур уж правильным, будто нарисованным. Ни в одних домах он не наблюдал таких идеальных углов, ровных стен и гладких потолков. Ещё никогда он не видел таких причудливых светильников со спрятанными свечами. Идеальную картину нарушали только лежащие на соседних кроватях мужики. Исподнее мужиков слепило белизной, но сам их вид говорил о том, что Саша оказался в обществе простолюдинов.
Их было трое, и этих троих он, разумеется, ни разу не встречал в Свете. Таких и не может быть в высшем обществе. Щетинистые, с отросшими как у девок паклями волос. Его сосед напротив чесал наверное год как нестриженную бороду и дерзко смотрел ему в глаза. Каким образом он, известный поэт, оказался в этом странном месте, да ещё и в обществе мужиков? Внезапная догадка вдруг осенила чело поэта.
«А ведь это не что иное, как чистилище!»
Он мгновенно осознал единственный путь, которым мог сюда попасть.
«Дуэль…дуэль…дуэль» – Когда то возбуждающее до трепета, а теперь страшное это слово шмелём зажужжало в его голове. С кем же он дрался? С князем Филатовым, или…
Неважно. Важно то, что он был повержен и сейчас его душа находится на пути к Господу. Но почему же он, всё-таки, в такой странной компании? Вот этот с чёрной бородой, явный варнак и его уж точно в рай не пустят. Неужели?! Но за что?
Саша опустил голову на подушку и зажмурил глаза. Он знает за что! За всё…за заносчивость, за крамолу, за кутежи, за любострастие и вожделение. За всё! Нужно срочно покаяться или даже лучше сочинить оду! А что… если он покорял словом сынов божьих, может удастся покорить и ангелов. Ну хотя бы разжалобить. Слово – большая сила. Слово вплетённое в рифму и изливающееся из сладких уст поэта – великая сила. Главное сочинить начало, а там…
«Я Отче пред тобою каюсь…» – нет…
«Я каюсь пред тобою, Отче». – Вот так-то лучше. Так, а дальше что?
«Я каюсь пред тобою, Отче, за все свершённые грехи,
Согбенно на колени встав, в долу уставив очи,
Твой сын творит последние стихи…»
Начало выходило неплохим, но дальше, видимо, нужно перечислять грехи, а их так много. С чего начать? Пожалуй, с самых тяжёлых, а потом, если останется время, он дойдёт и до невеликих.
Но времени, похоже, не осталось.
Дверь отворилась, и в залу вошёл высокий муж, облачённый в белоснежную тунику. Окладистая, постриженная волосок к волоску борода и осанистый вид сразу же убедили Сашу, что это, несомненно, апостол Пётр. Так может выглядеть только святой. Два аршина росту, косая сажень в плечах, в белых одеждах и белом же уборе. Немного смущала только молодость апостола. С виду ему было не более тридцати лет. И ещё одна странная вещь поразила поэта. Прямо на носу у святого висел двойной лорнет с тончайшими стёклами.
Следом за апостолом в залу впорхнуло небольшое создание тоже в белом, и Саша не сразу понял кто это. Создание было одето в белую рубаху и штаны, небольшую голову покрывал белый берет. Судя по одежде и комплекции, это был мальчик, скорее всего ангел. Приглядываясь к этому ангелочку, Саша увидел у него то, что всегда являлось для него предметом глубоких переживаний и легло в основу многих его произведений. Большие, идеально круглые, налитые соком, как спелый виноград перси, оттопыривали белую рубашку ангелочка.
Дама в штанах?!
Саша быстро нашёл объяснение этой невидальщине, ведь ангел – существо бесполое. Ему стало не по себе, что даже в этот торжественный миг он не смог удержаться от вожделённого взгляда на это прекрасное создание.
Апостол, тем временем, обвёл все стоявшие в помещении кровати, пристально глядя через лорнет, потом довольно кивнул и обратился к ангелу.
– Чудненько, пока никаких изменений. Анечка, продолжаем прежний курс с удвоенной дозой, а завтра уже посмотрим, как проходит реабилитация. Пока фиксируем стабильное состояние.
Абсолютно земной, лишённый всяческой сакральности голос и особенно говор незнакомца в белом, убедили Сашу, что это вовсе не апостол. Говорил он быстро, неразборчиво, глотая буквы, а иногда и целые слоги.
«На каком языке он говорит, на польском, или чешском? Так я что в полоне у шляхов? Но как?»
Мысли что он не умер и не в чистилище значительно взбодрили Сашу. «Пусть так, пусть в полоне у шляхтичей, зато живой!» – Он присел на койке, намереваясь немедленно всё выяснить. Только как же с ними говорить, он хорошо знает французский, но, отнюдь не польский.
– Пане…– начал было Саша, но тут же осёкся. Пане – это множественное число от пана, а здесь пан и панночка. Хотя, какая же это панночка в штанах? Но и не пан же это с такими то персями. Нужно обращаться к главному.
– Вельможный пан! Поздровения! Жак мажно ими?
Человек в белом навёл на Сашу свой лорнет, словно только что его заметив. Он прищурился и согнул голову, словно увидел чудную диковину и сделал два осторожных кошачьих шага в направлении койки поэта.
– Вы поляк? – спросил он настороженно и очень тихо.
– Не може пан…кхм…кхм…нет…нет…просто мне самому померещилось что вы…– Саша остановился, сообразив, что дальше продолжать не нужно, дабы не обидеть незнакомца случайно оброненным словом.
– А кто вы? Как вас зовут? – очень медленно и на чистом русском языке произнёс незнакомец.
– Имею честь представиться, Александр…Александр Пушкин…поэт.
– Сергеевич…– кивнул человек в белом и чему-то улыбнулся, явно пытаясь спрятать эту свою усмешку в густой бороде. – Великий русский поэт.
– Он самый! – Саша открыто и широко улыбнулся тому, что незнакомец его признал. – С кем имею честь?
– Иван Семёнович Долин, ваш лечащий врач! – Мужчина в белом положил правую руку на грудь и низко наклонил голову.
Широкая улыбка Саши стала медленно сжиматься, пока не оставила только чуть приподнятый уголок губ в правой части лица.
– Вы не можете быть моим врачом. Моего врача зовут Николай Фёдорович Арендт…– чело поэта стало мрачным, он понял, что перед ним самозванец и он, скорее всего в обществе недругов. Только где же он и кто все эти люди?
– Конечно, конечно! – человек улыбнулся и положил большую ладонь на плечо Саши, который брезгливо скосил глаза, будто на это место только что нагадила птица. – Я знаю кто ваш врач, Александр Сергеевич. Только вы некоторым образом оказались далеко от дома, поэтому я буду временно исполнять обязанности вашего врача.
– И от какого недуга вы меня изволите лечить? – Саша ещё раз недовольно покосился на руку, сжимающую его плечо, пока понятливый незнакомец не убрал её.
– О, это небольшое душевное расстройство, и если вы не будете волноваться и нервничать, всё пройдёт достаточно быстро.
Но будто вопреки увещеваниям незнакомца Саша стал усиленно волноваться. Его щеки налились румянцем и он сел на кровати.
– Извольте всё объяснить милостивый государь. Довольно этих ваших шуточек. Я думаю, вы отдаёте себе отчёт, с кем сейчас разговариваете. – Вскричал поэт, по привычке сопровождая свою речь изящным жестом правой руки. – Я что похож на сумасшедшего?
– Нет-нет, конечно не похожи? – незнакомец выставил перед собой обе руки, будто от чего-то защищаясь. – Просто, если я вам начну всё объяснять, тогда вы меня примете за сумасшедшего.
– Это, кстати весьма похоже на истину! – Саша гордо вскинул голову и скрестил руки на груди.
– Тогда позвольте задать вам только один вопрос. Какой сейчас год?
– Ха-ха-ха! Вы и впрямь меня за душевного держите, либо за впавшего в забытье. У меня с памятью всё в порядке.
– Ну и какой же?
Саша глубоко вздохнул и посмотрел на незнакомца с состраданием.
– Смею вас удивить милейший. Сейчас тысяча восемьсот тридцать второй год от Рождества Христова, июнь месяц. Вот день недели не смогу припомнить – каюсь.
– Да вы и с годом немного промахнулись, – улыбнулся незнакомец, а девка в штанах громко хихикнула. – А если я вам скажу что сейчас две тысячи двадцать первый год?
– Тогда я пошлю вас ко всем чертям, где вам кажется самое место. – махнул рукой поэт и обиженно отвернул голову.
– Но это чистая правда, и очень скоро вам придётся в этом убедиться.
– Я не знаю, что должно случиться, чтобы я поверил в эти…– Саша вдруг осёкся и замолчал. Всё его внимание сосредоточилось на свечении, исходящем из кармана белого халата незнакомца. Яркое сияние, похожее на свет звезды, просвечивало тонкую ткань. Саша невольно направил указательный палец в сторону неведомого излучения, и зрачки его очей стали стремительно расширяться.
– Ну вот, кстати, и первое доказательство, – обрадовался незнакомец и достал из кармана небольшую квадратную штучку. Штучка кроме того, что светилась белым сиянием, ещё издавала звук, похожий на бульканье.
– Видите эту вещь? – незнакомец поднёс руку со свечением к лику поэта, но тот отпрянул к стене, словно от нечистой силы. – С помощью этого устройства я могу разговаривать с человеком, который находится на расстоянии пяти тысяч миль. Сейчас я вам это продемонстрирую.
Незнакомец поднёс штучку к лицу, словно любуясь собой в зеркало, и улыбнулся ей, как живому человеку.
«Свет мой зеркальце скажи… – пронеслось в голове у Саши. Вот же нечисть, шаман, колдун, алхимик…»
– Привет дорогая, ну как отдыхается? – Сказал штучке незнакомец, снова перейдя на тарабарский язык.
Штучка заговорила женским голосом:
– Привет, любимый, плохо без тебя! Турки достали, видят одиночку с ребёнком и пристают. Ждём не дождёмся, когда ты приедешь. Сашка сильно соскучилась.
– Я тоже очень скучаю! Раньше чем через неделю не получится, работы много. Кстати, о работе, знаешь, с кем я сейчас разговариваю?
– С кем?
– С Александром Сергеевичем Пушкиным!
– А-а-а! Понятно! – засмеялась штучка. – А что, Наполеоны уже перевелись? Нынче шизики мечтают быть поэтами?
– Тс-с! – незнакомец приложил указательный палец ко рту и скосил глаза на Сашу, будто указывая штучке, что в их обществе находится третий человек. – Как раз сейчас я демонстрирую ему последние достижения человечества, а то Александр Сергеевич думает, что он в восемьсот тридцать втором году. Если ты не против я тебя с ним познакомлю.
– Ну-у! – недовольно заголосила штучка.
– Дорогая, так надо. Это очень важно для работы…просто поздоровайся.
Незнакомец развернул штучку к Саше, так что она осветила ему лицо. Поэт зажмурился но всё же через наполовину приоткрытый правый глаз увидел, что внутри небольшой квадратной рамки находится женский образ. Походило на то, что незнакомец демонстрирует небольшую карточку с изображением любимой. Но лицо на портрете вдруг пришло в движение и улыбнулось очаровательными пухлыми губками.
– Приве-ет! – Рядом с женским лицом появилась машущая ручка.
«Ну да, точно такое же зеркальце я описал в сказке о спящей царевне» – подумал Саша. Он не пожелал отвечать на приветствие дьявольской штуковины, и продолжал сидеть, прикрыв глаза.
– Ну ладно, этого достаточно! – Незнакомец отнял штучку от лица Саши и поднёс к своему. – Спасибо за помощь, дорогая. Я как закончу, перезвоню.
Сквозь прищуренный глаз Саша увидел, что незнакомец нажал большим пальцем на штучку и свечение погасло. Теперь в руке у незнакомца была обыкновенная чёрная коробочка, размером с пудреницу. Он продолжал огромной горой нависать над Сашей, вглядываясь в его лицо и оценивая, какой эффект произвела на него диковина.
– Ну что, Александр Сергеевич, теперь вы понимаете, что та реальность, в которой вы привыкли существовать, претерпела некоторые изменения? Если вы пожелаете, я прямо сейчас могу продемонстрировать ещё несколько чудных творений, которых в восемьсот тридцатом году даже представить никто не мог. Даже вы, человек с богатейшей фантазией в своих сказках не могли бы предсказать такое. Хотите?
