Олег Матвейчев
Современный человек: в поисках смысла
К. Ясперс и М. Хайдеггер: превращение феноменологической методологии в экзистенциальную онтологию
Карл Ясперс (1883–1969) по праву может считаться родоначальником как экзистенциальной философии, так и экзистенциальной психологии. По сути, своим творчеством он доказал их неразделимость, а если выражаться более точно, намеренно сблизил философию и психологию, стер границы между ними, что как раз и отвечало духу нового феноменологическо– экзистенциального направления в европейском мышлении.
В 1901 году Ясперс поступил в Гейдельбергский университет на юридический факультет, однако уже на втором курсе перешел на факультет медицинский, который окончил в 1908 году и уже в 1909 получил степень доктора медицины. Это была его первая докторская степень. В дальнейшем Ясперс станет также доктором психологии и философии. Этот поворот в сторону медицины, а также психологии и философии, по собственному признанию Ясперса, был предопределен его болезнью. Из-за сердечной недостаточности, возникшей в результате врожденной и неизлечимой болезни бронхов, Ясперс был лишен возможности полноценного общения со своими сверстниками. Более того, по мнению врачей, Ясперсу вообще не суждено было дожить до 30 лет. Эта ужасная перспектива определила характер, образ жизни и даже мировоззрение молодого ученого. Одиночество, хрупкость человеческого существования, забота о своем физическом здоровье, отнимающая много душевных сил, ужас перед смертью – вот мир Карла Ясперса, который он делает предметом научного, психопатологического, психологического, а затем и философского анализа.
Естественно, что болезнь не единственная причина того, что Ясперс стал основоположником целого направления в психологии и философии. Многие люди во все времена страдали от неизлечимых болезней, одиночества, были приговорены врачами к ранней смерти, однако это не стало причиной коренного изменения их мышления. В данном же случае причина была в совпадении объективных и субъективных обстоятельств. Личные проблемы Ясперса в чем-то перекликались со всеобщими проблемами европейской культуры, в том числе и с проблемами психологической науки. Именно поэтому они переживались им наиболее остро и нашли наиболее адекватное выражение в его научных трудах.
С самого начал Ясперса интересуют уникальные и патологические случаи из психиатрии. Он слушает лекции Клагеса, создателя характерологии, чье учение направлено именно на выявление индивидуальности каждого человека. Особенно интересны ему труды Мебиуса, который проникновенно написал патографические исследования о Шопенгауэре, Руссо, Гете, Шумане. Традиция будет продолжена Ясперсом в трудах о Стриндберге, Ван Гоге, Сведенборге, Гельдерлине и Ницше. Главная же идея данных работ в том, что творчество этих выдающихся людей – причина их болезни, а не наоборот.
Уже в ранних работах («Ностальгия и преступления», «Бред ревности», «Методы проверки интеллекта и понятие деменции», «К анализу ложных восприятий») Ясперс допускает методологические отступления от общих замыслов. И эти отступления на самом деле тесно связаны с темами его работ. Предмет интереса Ясперса – dementia praecox, то, что Блейер в 1911 году впервые назвал шизофренией. Ясперса интересует мир больного, а не причины психологического характера, поэтому он дает подробные описания течения болезней. В «Бреде ревности» Ясперс впервые делает очень важное методологическое разъяснение.
Ясперс солидаризируется с дильтеевским различием на «объяснительный» и «понимающий» методы[9]. Один метод сводит явление и наблюдаемый психический процесс к чему-то другому, нежели само наблюдение явления, второй – старается понять уникальность и специфику самого наблюдаемого явления.
В промежутке между 1910–1915 годами Ясперс пишет ряд работ, в том числе и «Всеобщую психопатологию», которую он считал делом всей своей жизни, поскольку полагал, что ничего другого он написать уже не успеет. Во «Всеобщей психопатологии» был создан весь категориальный аппарат новой феноменологической психологии. Первичным и неустранимым феноменом Ясперс считал субъект-объектное отношение. В связи с этим он противопоставлял предметное сознание, т. е. сознание окружающего, сознанию своего Я. В связи с этим появлялась возможность для описания сначала самой аномальной реальности, а затем – форм изменения самосознания. Совокупность переживаний расчленялась на переживания пространства и времени, своего телесного сознания и т. п. На основании этих и других подразделений Ясперс приступил к систематизации всех аномальных психопатологических феноменов. Согласно Ясперсу в основе деперсонализации (шизофрении) «лежит переживание субъективно ощущаемой недостаточности активности Я».
Таким образом, Я ощущает себя объектом в существующем мире. Ощущения «живут сами по себе», в голову приходят посторонние мысли, голоса, образы. Они не управляются собственной деятельностью человека. Мир наваливается на человека, а его сознание не справляется с его тяжестью. Это, между прочим, свидетельствует о том, что и при «нормальной» деятельности психики сознание относится к миру активно и избирательно, оно контролирует и формирует поток ощущений. Но главное в том, что необходимость фильтровать и выбирать данные чувств проистекает не из ограниченности возможностей самих органов чувств (при шизофрении глаза, уши, нос и т. д. «показывают», что могут ощущать гораздо больше, чем в нормальном состоянии), а из ограниченных возможностей центра сознания (который Ясперс называет «Я»). Я не только активно и деятельностно, но и конечно. И не просто конечно, а в каждом случае уникально.
Что означает этот вывод, мы еще узнаем ниже. Пока же речь идет о том, что Ясперс в основном подчеркивает важность описания Я, поскольку в психологии уже со времен Шарко (который под гипнозом создавал искусственные параличи и затем снимал их), а тем более после Фрейда с его анализом истерии четко осознавалось, что огромное количество ментальных болезней имеет сугубо внутреннюю, психологическую природу без всякой биологической подоплеки.
Разделяя объективные (т. е. регистрируемые внешним наблюдателем) и субъективные (т. е. доступные только самому больному) симптомы, Ясперс показывает, что современная психология по какой-то странной причине озабочена лишь первыми. Это «объективная психология», «психология без душевного» [10]. Поскольку, а теперь в психологии это становится все более и более ясным, огромное количество симптомов вызывается именно переживанием самого субъекта, объективная психология в принципе работает только с последствиями, без понимания сути заболевания.
«Средства феноменологического анализа и установления того, что действительно переживают больные, трех видов: во-первых, погружение в поведение, выражающее движения; во-вторых, обследование с его опрашиванием и направляемыми нами сведениями больного о самом себе; в-третьих, письменно изложенные самоописания. В гистологии требуется давать себе отчет при обследовании коры головного мозга о каждом волокне, каждом зернышке. Абсолютно аналогично феноменология требует: нужно отдавать себе отчет о каждом душевном феномене, каждом переживании, которое обнаруживается при обследовании больных и в их самоописаниях» [11]. В этой связи встает вопрос: а как быть с бессознательным, ведь феноменология остается в границах сознания? Ясперс дает соответствующее разъяснение термина «бессознательное». Одно дело – незамеченное, нетематезируемое переживание, другое – принципиально внесознательные вещи.
Нетематизируемые переживания Я (которые Фрейд некорректно называл «бессознательным») и их влияние на деятельность, речь, физиологию и т. п. не являются причиной, лежащей вне психики и управляющей психикой. Фрейд на самом деле был понимающим, а не объясняющим психологом, хотя сам не осознавал этого. Теория же libido была названа Ясперсом псевдомифологией.
Изучая отдельные случаи, психопатологии великих личностей, Ясперс приходит к убеждению, что существуют сходные жизненные сценарии в судьбах этих людей. И хотя каждая судьба уникальна и переживания каждого субъекта обладают своей спецификой, присутствуют общие закономерности в генезисе и последовательности этих переживаний. В 1919 году Ясперс издает свою последнюю психологическую книгу, которая стала и его первой философской книгой, – «Психология мировоззрений». Именно с нее, по утверждению ряда исследователей, началась экзистенциалистская философия. Сами философы-профессионалы отнеслись к книге со скепсисом. Учитель и коллега Ясперса, известный немецкий философ-неокантианец Г. Риккерт, назвал подход Ясперса «дилетантским», а всю экзистенциальную философию заклеймил как «психологизацию предмета и метода философии».
Дело в том, что не только психология, но и философия того времени была в значительной мере нацелена на «объективное познание человека». Сознание человека (то, чем занималась философия) рассматривалось как разум, как сознание вообще, как структура, общая для всех нормальных, разумных людей. Субъективизм Ясперса, его нацеленность на постижение уникального оказались не по душе академической философии. Экзистенция – новое слово, которым теперь оперирует Ясперс, слово, давшее название целому течению, призванное специально для того, чтобы подчеркнуть, что в каждой личности есть нечто несводимое к объективным процессам, нечто ускользающее от всякого объяснения, нечто таинственное и принципиально не познаваемое объективными методами. «Необъективное бытие представляет собой Экзистенцию, которая первоначально проявляется для меня в моем собственном бытии… Человек как целое не объективируем. Поскольку он не объективируем, он есть предмет… но в качестве такового он никогда не есть он сам. По отношению к нему как к объекту можно действовать посредством рассудочных установлений, согласно правилам и опыту. По отношению к нему самому, т. е. как к экзистенции, я могу действовать только в исторической конкретности, в которой уже никто не есть “случай”, но в которой совершается судьба» [12].
В «Психологии мировоззрений» Ясперс особое внимание уделяет истории. Историческая ситуация с ее неповторимой констелляцией событий задает уникальность определений человеческой судьбы, формирует ее болевые точки, ее радости и надежды, ее горе и вину. Особое внимание Ясперса привлекают не типичные исторические ситуации, а ситуации уникальные, неповторимые. Они бывают нечасто, но чаще всего выявляют великих личностей. Каждая экзистенция должна стремиться схватить уникальность исторического момента, т. е. стремиться к собственной судьбе, к смыслу собственной жизни. Однако далеко не каждая экзистенция, не каждый человек живут подобным образом, не каждый ощущает свое собственное существование как уникальное, осмысленное. То есть не каждый является самостью, экзистенцией.
В этой связи Ясперс вводит понятие «пограничная ситуация». В жизни человека бывают моменты, когда судьба (на бетховенский манер) сама стучится к человеку. Это и есть пограничная ситуация. Человек может ощутить это в результате резких изменений в жизненных обстоятельствах, в результате какого-либо открытия, наконец, в результате известия о страшной болезни… Ужас перед смертью, понимание однократности жизни, ее уникальности выводят его из привычного равновесия.
Человек ощущает, что он существует (отсюда и слово «экзистенция», что в переводе с латинского «существование»), и понимает, что он не вещь в мире наряду с другими вещами, не объект и не предмет, а нечто кардинальным образом отличающееся от них. Этого до сих пор не поняла современная психология, считает Ясперс, и поэтому подвергает лечению тело, а болезнь отдельного человека рассматривает лишь как частный случай определенного заболевания. Все классификации болезней весьма условны. По сути, мы можем сказать: сколько больных – столько и болезней. Поэтому мы должны не вписывать больного в существующую схему, а исходить из уникального случая.
Если внимательно присмотреться к тому, что сделал Ясперс в «Психологии мировоззрений», то мы увидим, что речь здесь уже не идет о феноменологии как методе. Совет рассматривать уникальность – не методологический совет. Уникальность – это характеристика, присущая самому человеку, а не способ видения теоретика. Причем такая структура, как уникальность, присуща каждому и совершенно необходима. Люди различаются тем, что знают об этой своей сущности (из-за особых обстоятельств) либо не знают. Если знают, то эта уникальность становится основой их личности, своеобразным «смыслом жизни». Как только экзистенция пробуждается, человек обретает свободу. На основе экзистенции человек строит себя сам, но это не значит, что открытием экзистенции все заканчивается. По большому счету, как раз тут-то все и начинается.
Экзистенция, как уже говорилось, представляет собой необъективируемое бытие, уникальную тайну человека. Иными словами, сколько бы мы ни объективировали человека, сколько бы его ни объясняли, он всегда убегает от этих объяснений, подобно тому как линия горизонта удаляется по мере нашего приближения к ней. А все дело в том, что человек как экзистенция всегда свободен, он всегда имеет возможность выйти из заданной схемы, возвыситься над ситуацией и над самим собой. Это возвышение, преодоление, перешагивание по-латыни называется трансцендированием. «Поскольку я постиг себя, исходя из свободы, я тем самым постиг свою трансценденцию, исчезающим явлением которой как раз и оказываюсь я в самой моей свободе» [13]. Без трансценденции экзистенция становится бесплодным и лишенным любви «демоническим упрямством».
Трансценденция – тайна бытия, к которой каждый человек уникальным образом причастен. Она есть то, что дает осмысленность каждой экзистенции, каждому человеческому существованию. Каждый человек есть знак трансценденции, и каждый способен уникальным образом донести трансценденцию до других экзистенций. Каждая экзистенция только потому и уникальна, что она дает свою версию, свою расшифровку единой тайны бытия – трансценденции. Смысл существования всякого человека, здорового или больного (в случае с больным это способ лечения), – дать уникальную расшифровку тайны бытия и донести ее до других в коммуникации. Для позднего Ясперса (а прожил он, несмотря на прогнозы врачей, 86 лет) коммуникация становится главной темой размышлений. Собственно, лечение должно быть общением двух уникальных личностей, каждая из которых дает другой понять, что ценит ее уникальность. Здоровое состояние общества существует и поддерживается благодаря коммуникации, донесению друг до друга уникальных смыслов и умению услышать эти смыслы.
Поздние работы Ясперса имеют выраженную политическую окраску. Он пережил фашизм (был отстранен от преподавания, подвергался преследованиям в связи с тем, что был женат на еврейке), и поэтому все его послевоенное творчество посвящено исследованию «больного» и «здорового» общества. В больном обществе, как, например, в обществе, пораженном фашизмом, нет истинной коммуникации, здесь господствуют один смысл и только некоторые ценности, все другие ценности отвергаются. В этом обществе большая часть людей не выслушивается, не рассматривается как уникальная, а берется как объект для экспериментов, как «пушечное мясо». Такая ситуация, особенно в послевоенное время, когда появилась атомная бомба, не может продолжаться, ибо отсутствие желания слушать друг друга может закончиться катастрофой. Проблема коммуникаций, взаимоотношений, общения разных ценностей, открытости друг другу разных типов обществ, религий, народов, философий не благое пожелание, а жизненная необходимость.
Ясперс отходит от первоначальной индивидуально-центристской позиции в сторону коммуникаций и общения. Однако экзистенциалистская философия, во главе которой он стал, пошла не только по этому пути. Напротив, в сознании западного интеллигента экзистенциализм большей частью ассоциировался с мировоззрением одиночки и маргинала. И это произошло благодаря трудам другого немецкого философа, М. Хайдеггера, который воспринял импульсы, идущие от ясперсовской «Психологии мировоззрений», углубил их и развил в «фундаментальную онтологию».
М. Хайдеггер (1889–1976) считается не только главным классическим философом-экзистенциалистом, но и вообще одним из выдающихся философов XX века. Практически невозможно указать ни одного философского направления, ни одного философа современности, которые бы так или иначе не находились под его влиянием. Естественно, что творчество Хайдеггера оказало влияние и на психологию, коль скоро эти две отрасли знания живут в одной интеллектуальной атмосфере. На становление Хайдеггера как философа повлияли те же самые фигуры, что и на Ясперса. В первую очередь это Ф. Брентано, чья диссертация об Аристотеле предопределила проблематику хайдеггеровского мышления на всю жизнь; Г. Риккерт, под руководством которого Хайдеггер защитил свою диссертацию. Сама диссертация (учение о суждении в психологизме) была написана под огромным влиянием О. Кюльпе, вюрцбургской школы и конечно же Э. Гуссерля, у которого Хайдеггер затем работает ассистентом и даже становится его любимым учеником. Безусловно, велико влияние В. Дильтея. И наконец, на Хайдеггера повлиял и сам Ясперс своей первой экзистенциалистской работой «Психология мировоззрений».
Не нужно также забывать, что Хайдеггер начинал не как философ, а как теолог, и, естественно, в его поле зрения всегда были такие авторы, как Августин, Фома Аквинский, Дунс Скот, Лютер и Кьеркегор. Хотя Хайдеггер с 1923 года работал на должности профессора кафедры философии Марбургского университета и был уже известным философом, он не опубликовал ни одного крупного произведения. Известность он приобрел благодаря блестящим лекционным курсам. По настоянию руководства университета и коллег-профессоров Хайдеггер в 1927 году пишет и публикует свое главное произведение – «Бытие и время». Книга отличалась глубиной, немецкой основательностью, так что даже произведения Ясперса выглядели на ее фоне популярной журналистикой. В «Бытии и времени» основные идеи феноменологии и экзистенциализма приобрели новаторское и масштабное звучание.
Уже во введении к «Бытию и времени» Хайдеггер делает четыре важнейших заявления.
Во-первых, Хайдеггер претендует на создание новой фундаментальной онтологии, новой науки о бытии, понимаемом не так, как это понималось в прежней метафизике – от Платона до Ницше. Поскольку все новые науки держались на старой трактовке бытия, новая трактовка, по сути, означала реформу для всех других наук.
«Бытие – это всегда бытие сущего. Мир сущего через свои различные сферы может стать полем обнажения и отграничения определенных предметных областей. Эти области (к примеру, история, природа, пространство, жизнь, существование, язык и т. п.) со своей стороны поддаются тематизации в качестве предметов соответствующих частных научных исследований. Фундаментальное исследование выдвигает и впервые фиксирует предметные области достаточно наивно и грубо. Разработка базовых структур предметных областей в известной степени уже осуществлена посредством донаучного опыта и истолкования той сферы бытия, в которую включена всякая данная область. Возникшие таким образом базовые понятия продолжают вначале руководить первым конкретным раскрытием области… Базовые понятия суть те определяющие, через которые предметная область, лежащая в основе всех тематических предметов какой-либо науки, дана в понимании. Это понимание всегда уже предшествует любому позитивному исследованию и руководит им… Но поскольку каждая из этих областей вычленяется из сферы самого сущего, то впередиидущее исследование, создающее базовые понятия, означает не что иное, как истолкование этого сущего по базовому строению его бытия. Такое исследование должно – и может – опережать позитивные науки… Такое основополагание наук принципиально отличается от всегда отстающей “логики”, которая исследует случайное состояние какой-либо науки своим “методом”. Это основополагание есть продуктивная логика в том смысле, что она как бы заскакивает вперед и определяет область бытия, раскрывает прежде всего ее бытийное строение. И делает доступными позитивным наукам извлеченные структуры в качестве прозрачных руководств к вопрошанию» [14]. Хайдеггер предполагает, что на почве новой фундаментальной онтологии возникнут новые научные дисциплины: новая «экзистенциальная физика», «экзистенциальная математика», «экзистенциальная биология», и конечно новая «экзистенциальная психология».
Во-вторых, Хайдеггер говорит, что новое понимание бытия может быть развернуто только при помощи феноменологического метода. То есть мы должны мыслить бытие из него самого, а не с позиций какого-либо сущего либо внешних критериев.
Прежде всего, поставить вопрос о бытии непросто. Дело в том, что издавна «бытие» считается наиболее общим, пустым и неопределенным понятием. Всякое определение происходит по форме: «бытие есть то-то и то-то», но уже в связке «есть» мы каким-то образом упоминаем бытие, и у нас возникает «круг в определении». Мы не можем сказать ничего, кроме пустой тавтологии: «бытие есть бытие». Как вести себя в этой ситуации? Хайдеггер разъясняет, что сама эта ситуация не случайна. Бытие не удается схватить в понятиях именно потому, что оно изначальнее всяких понятий. Нельзя постичь высшее с помощью низшего. «В мышлении имеются вещи, с которыми понятие не только не работает, но которых оно даже не касается… может статься, что я мыслю сообразно обстоятельствам тогда, когда я соучаствую в вещах, которые не приемлют понятийных определений; когда я занимаюсь вещами, которые противятся всякому понятийному постижению, схватыванию, всякому на них наступанию, желанию их усвоить, вещи, на которые я могу лишь указать. Такие “вещи” можно лишь, говоря в переносном смысле, “видеть” или “не видеть”. Мы можем на них сослаться, показать в их сторону. Это “лишь” не указывает на изъян. Напротив, подобное усмотрение обладает первенством и преимуществом пред всяким понятийным творчеством, поскольку это творчество всегда в конце концов само покоится на такого рода усмотрениях. Следовательно, утверждение о том, что имеется либо понятийное мышление, либо чувственное смутное переживание, оказывается более чем поверхностной альтернативой. Имеется еще нечто другое, что лежит перед всяким схватыванием и всяким переживанием. С этим другим, что лежит перед схватыванием и переживанием, и имеет дело феноменология» [15].
Но что такое феноменология? Как мы уже говорили, это примат предмета перед методом. Но это не все. «Феноменология – это онтология», – говорит Хайдеггер. Это значит, что уникальность, как это понимал Ясперс, не просто установка нашего поиска, а характеристика самого бытия. Бытие не всеобщее понятие, а нечто изменчиво-атомарное.
Тут же Хайдеггер делает третий шаг. Новая трактовка бытия – это бытие, мыслимое из горизонта времени. Только так мы можем мыслить его как изменчиво-атомарное. Как же быть с этим бытием? «Как я могу развернуть этот вопрос, где найти пособие, что позволит мне, вопрошая о бытии, держаться его самого? Моим следующим шагом, – разъясняет позже Хайдеггер, – было то, что я не только стал разыскивать у греков, что говорили они о бытии сущего, но и, главное, размышлять о том, как греки понимали бытие изначально, до собственно мышления о нем. В размышлениях об этом, собственно о смысле бытия, мне показалось, что греки понимали “бытие как таковое” в смысле пребывания, настоящности. В этом определении бытия, очевидно, задействовано время. Ведь настоящность – временное слово» [16].
Вот это и было новаторским в хайдеггеровской трактовке бытия: мыслить бытие из горизонта времени. Действительно, вся предшествующая философия, начиная с Платона и Аристотеля, была метафизикой, она мыслила бытие как бытие сущего, как основу всего сущего, а значит, как находящееся вне времени. Основной вопрос метафизики, который спрашивал о бытии как основе сущего, схватывал все сущее – и бывшее, и настоящее, и будущее, и близкое, и далекое. Бытие как основа находилось как бы вне этих определений, которые касались только сущего. Сущее – вся природа, физика – жило по законам времени и пространства, а бытие как основа сущего было как бы сверх времени и пространства, сверх сущего, и поэтому наука о нем называлась метафизикой (мета – по-гречески «сверх», «после»).
Итак, главная задача «Бытия и времени» – мыслить бытие из горизонта времени. Но как мыслить теперь само время? Если прежнее понимание времени было обусловлено все той же метафизикой, оно недостаточно. Нужно мыслить время как-то иначе… Поскольку бытие открыто человеку (а это несомненно, так как мы хоть и не можем понятийно определить, что есть бытие, тем не менее всегда каким-то образом смутно пред-понимаем его), то человек относится и к времени, коль скоро оно есть горизонт бытия вообще. Хайдеггер ставит вопрос: как сам человек относится ко времени, как время определяет человека, может ли бытие заговорить с ним? Именно при ответе на этот вопрос Хайдеггер размышляет, во-первых, о том, что представляет собой человеческий способ бытия; во-вторых, что есть присущее этому способу бытия временность. С этого пункта начинаются размышления Хайдеггера о человеке, оказавшие огромнейшее влияние не только на экзистенциальную психологию, но и на все науки, так или иначе касающиеся человека.
Четвертое, важнейшее положение Хайдеггера состоит в том, что он дает новое понимание человеческого бытия. Метафизика определяла человека как «разумное животное», как «субъект», как «трансцендентальное Я – сознание» и т. п. Хайдеггер называет бытие человека «Dasein» – вот бытие. Что это значит? Человек не определяется больше из сущего (как например, в старом определении «разумное животное», где человек берется как животное, т. е. как сущее, а потом к этому добавляется «надстройка» в виде «разума»). Человек не определяется больше из отношения к сущему (как, например, в декартовском определении «субъект», где человек противопоставляется всему сущему как познающий, как его потенциальный или реальный хозяин), человек определяется Хайдеггером исключительно из его отношения к бытию: это единственное из сущих, которому бытие открыто, человек – единственное из сущих имеет непосредственное отношение к бытию («вот»). Немецкая частица Da («вот») и призвана выразить это непосредственное отношение. Человек живет всегда так, что как-то непосредственно понимает бытие. Действительно, можно спросить любого с улицы: «Что есть бытие?» и в ответ получить пожимание плечами, которое, если передать словами, будет означать: бытие – оно и есть бытие. Человек имеет отношение к сущему и даже сам является одним из сущих, однако это не является его сущностным определением. Прежде всего, и это главное в нем, он есть «имеющий отношение к бытию» – Dasein. Человек не есть объект и предмет в мире, который можно изучать как «дерево» или «стол», это прекрасно понимал Ясперс. Но Хайдеггер идет еще дальше: человек не есть даже субъект, точнее, он не сводится к объекту или субъекту.
Итак, человек есть Dasein, он имеет отношение к бытию. Характер этого отношения таков, что человек выступает навстречу бытию («выступать» по-латыни и значит «эк-зистировать»). Переводить «экзистенцию» просто как «существование» – значит переводить, не понимая смысла. «Фраза “человек эк-зистирует” отвечает не на вопрос, существует ли человек в действительности или нет, она отвечает на вопрос о “существе” человека… Эк-зистенция означает содержательно выступление в истину бытия» [17].
По сути, логика Хайдеггера повторяет логику Ясперса с точностью до наоборот. Напомним, Ясперс сначала изучал человека как физиолог, затем отказался от этого и стал изучать душу, после чего выяснилось, что душа также не исчерпывает человека, а над ней есть еще дух и экзистенция как способность избегать все определения, прежде всего мыслительные. Хайдеггер предлагает идти наоборот, от экзистенции: «Заблуждение биологизма вовсе еще не преодолевается тем, что люди надстраивают над телесностью человека душу, над душой дух, а над духом экзистенциальность и громче прежнего проповедуют великую ценность духа, чтобы потом, однако, все снова утопить в жизненном переживании, с предостерегающим утверждением, что мысль-де разрушает своими одеревенелыми понятиями жизненный поток, а осмысление бытия искажает экзистенцию» [18].
Если же, как предлагает Хайдеггер, идти от экзистенции к духу, от духа к душе, от души к телу, то мы получим совершенно другие понятия о духе, душе и теле, чем те, что имеются в современной философии, психологии, биологии. «Тело человека есть нечто принципиально другое, чем животный организм… Если физиология и физиологическая химия способны исследовать человека в естественно-научном плане как организм, то это еще вовсе не доказательство того, что в такой “органике”, т. е. в научно объясненном теле, покоится существо человека… Может, наоборот, оказаться, что природа как раз утаивает свое существо в той стороне, которой она поворачивается к технически овладевающему ею человеку» [19]. Точно так же как человек является выступающим навстречу бытию, бытие само выступает навстречу человеку. Место их встречи – открытость, истина (по-гречески истина – «открытость»). Бытие как бы дарит себя человеку в виде посыла, судьбы. И задача человека состоит в том, чтобы в этой открытости, где он встречается с бытием, в истине, мысляще встретить эту судьбу и дать ей слово. Такая встреча есть событие – Еreignis. Еreignis – центральное слово для хайдеггеровского мышления, ибо из Еreignis берут начало и язык, и бытие, и время, т. е. все те «вещи», о которых Хайдеггер говорил, что их можно только «видеть» или «не видеть», которые могут быть только сами собой и сопротивляются всякому схватыванию. Но Еreignis не только само является собой, оно источник того, что все другие вещи являются сами собой, имеют свою самость. (В Еreignis спрятан немецкий корень «eignen», и поэтому его можно переводить как «вы-своение», «о-собление».) Как известно, Хайдеггер не написал вторую часть «Бытия и времени», в которой намеревался подробным образом исследовать само бытие. Вся книга посвящена только исследованию человека как такого сущего, которое имеет отношение к бытию. Это позволило многим утверждать, что Хайдеггер дал в своей революционной книге новую антропологию.
Поскольку время – горизонт бытия, т. е. время определяет, каким образом судьба посылается человеку, сам человек должен иметь отношение к времени. Dasein только потому и Dasein, что его структура насквозь временна. Хайдеггер отмечает, что только человек знает о своей временности.
