Олег Литвишко
Второгодник
14 июля 2019 года, воскресенье – 14 июля 1965 года, среда.
Меня зовут Игорь Михайлович Мелешко. Сегодня, 14 июля 2019 года, мне исполнился шестьдесят один год. По этому случаю был организован семейный праздничный ужин, который традиционно перетек в посиделки, и до постели я добрался слегка уставшим и чуть-чуть пьяным. Денек получился длинным.
Терпеть не могу отмечать свои дни рождения! Мама приучила меня относиться к этому «празднику» как к событию, высосанному из пальца и символизирующему собой симбиоз самодовольства именинника и лицемерия гостей. Находиться в центре внимания множества людей, слушать пустые формальные здравицы, тайком оценивать подарки и прикидывать, кто как в действительности к тебе относится…. Короче – бр-р! За долгие годы мне удалось стать профессионалом высокого уровня по увиливанию от этого мероприятия. Последние же, пенсионные, годы я спрятался на даче и единственными поздравлятелями остались мои родные: жена, дочки со своими половинками и внучки. Зная мои «задвиги», они стараются обходиться самым минимумом слов и действий: поцелуют, подарят, усадят за стол. В остальном этот день такой же, как сотни других. Меня это более чем устраивает, а они привыкли.
… Спать не хотелось. Я лежал с закрытыми глазами, и в голове разные картинки моей жизни проносились, не заморачиваясь какой-либо логикой и порядком. Вспомнилось безумное знакомство с женой, рождение девочек, увольнение из армии, жуткие годы перестройки. Учеба, работа, семья – картинки, как в ярком калейдоскопе, плавно менялись, навевая спокойствие и даже вселяя радость. В голове тихонько застучал метроном, задавая ритм этому вращающемуся действу.
Вскоре мысль сфокусировалась на глубоком, еще дошкольном, детстве. Вспомнился Октябрьск, первый класс… Я давно и преспокойно забыл и этот поселок, и эту школу… А тут почему-то вспомнилось, да так ярко… Там мы жили с мамой вдвоем, а она была молода, красива, весела и энергична. Ощущения такие острые, что даже почувствовал терпкий запах соснового леса, в котором пряталось наше, в общем-то, большое село. Вот вместе с ватагой мальчишек бегу в сторону березовой рощицы, которая торчит невдалеке ярким белым бельмом на коричнево-зеленой поверхности остального села… Все так ярко: и цвета, и запахи, и звуки!!! Метроном вдруг зазвучал громче и как-то, мне показалось, веселее.
Ценность рощицы состояла еще и в том, что там было легко и интересно лазать по деревьям. Другого такого места в селе не было. Визг, писк, возбужденные голоса, в том числе и мой!!! Я лезу по дереву, смотрю вверх и сквозь листву вижу бледно-голубое солнечное небо. Снизу долетает визгокрик Вовки (вот, вспомнил же, а, впрочем, может, придумал): «Игорь, не лезь дальше – упадешь!» И я, действительно, падаю. Медленно приближается земля. Рассматриваю траву, камешки, ручеек муравьев – все так отчетливо и значительно, что невозможно не залюбоваться! Метроном загрохотал так сильно, что по всему телу пробежал холодок страха. А потом – удар!… Я почувствовал, как мозг сильно стукнулся о затылок…, потом услышал, как с треском сломался нос… Внезапно все вокруг стало отвратительным и мерзким и так жалко стало себя, что захотелось лечь, поджать ноги и плакать от обиды… Ударила яркая белая вспышка, замолчал метроном. Всё накрыла темнота.
Очнулся я от того, что меня качало. Щека в каком-то ритме отрывалась и падала на что-то мягкое. По-прежнему было темно, но снаружи доносились какие-то неясные звуки. То ли из-за ритма качки, то ли от обиды на собственную беспомощность и невезучесть, но моя внутренняя сущность взбунтовалась и извергла наружу все свое содержимое.
– Ах, ты ж, поди! Что ж ты, малец, делаешь! Живой, значит! – донеслось откуда-то сверху. Похоже меня поворачивали, но кто, куда и зачем – было не понять.
А потом голова взорвалась болью. Нет, не так! – БОЛЬЮ!!! Она сильно пульсировала и внутри, и снаружи. Снаружи боль сжимала, изнутри – выдавливала; плющились мозги, вылезали из орбит глаза, стучали барабанной дробью ушные перепонки, зубы, казалось, вырывались изо рта… Я застонал.
– Ах, ты ж, поди!… Куда ж ты?… Что тебе сдалось, … зачем так? – этот голос был повсюду и только добавлял мучений.
– Ну, к черту такой сон! – подумал я… или не я, и не подумал, а увидел… во сне. Сил хоть что-то анализировать не было никаких. Все было так реально и так… больно!!!
– Боже, помоги! – от полной безнадеги страстно взмолился я.
После этого очень быстро боль отступила на задний план, спряталась за какой-то перегородкой и бушевала уже там, не задевая. Чувствовалось, что она есть, но не беспокоили ее результаты. Не успев этому удивиться, я услышал ГОЛОС. Он рождался где-то в глубине, в районе солнечного сплетения, и, сотрясая все тело, по позвоночнику поднимался в голову:
– За Тобой Долг! Ты Обещал и Не Сделал! Я Ждал и Не Дождался! Причины У Тебя Были, но Больше Оправданий Я Не Приму! Я Наблюдаю за Тобой! Мне Интересно! Чуть-чуть Тебе Помогу! Память! Сила! Интуиция!
ГОЛОС еще разносился эхом внутри черепа, а Боль уже вернулась! Зараза! Вместе с этим проснулись внутренние силы – где-то в глубине меня родилась Злость и стала яростно продираться наружу, сцепившись с Болью и Беспомощностью. Что-то стало меняться в лучшую сторону – я почувствовал руки и ноги, которые сразу же пустил в дело, начав ими что-то колотить.
– Ах, ты ж, поди! Что ты творишь, пацан! – сказал кто-то сверху. Похоже, он чуть не выронил меня, а потом положил на землю. Это стало понятно потому, что какой-то камень впился в спину, а в руке оказался пучок травы. Между тем я продолжал молотить руками и ногами по земле, ворочаясь с боку на бок. Боль отступала, но далеко не уходила.
– Сыночек!!! – донеслось откуда-то издалека. Этот крик звучал часто и ритмично, совпадая с ритмом Боли. Он приближался.
– Сыночек!!! – крик раздался совсем рядом. – Петрович, что ты с ним сделал? Что с ним?
– Валентина, да живой же он! Не блажи! Он упал с дерева, а я его подобрал… Пацаны кликнули! Несу вот! Что делать-то?
– Неси ко мне домой. Знаешь, куда? Вовка, беги в медпункт за Надеждой, объясни ей, что к чему, пусть возьмет с собой, чего надо. Петрович, да держи же ты голову, трясешь ведь! Санька, беги вперед – поставь чайник на плиту. Только воды набери! – Указания сыпались, как пулеметная дробь.
Я попытался открыть рот, и, похоже, мне что-то удалось – смог вытолкнуть из себя слова:
– Таблетку от головы…
Наконец меня донесли и положили, поддерживая под голову, дали попить воды. Ком в горле сжался настолько, что удалось попросить таблетку от головы. Кто-то что-то положил в рот и снова дал попить. Эти действия сопровождались какими-то словами, разными голосами, шумом шагов, хлопаньем двери – но все пролетало мимо моего сознания, не зацепляясь.
– Глаза протрите! – произнес я так, что смог себя услышать.
Боль затихла почти полностью. Толкалось что-то в виски, но терпеть было можно. Смоченной тряпкой кто-то протер глаза, и вскоре один, левый, открылся.
– Вот же, епрст – на краю кровати с тряпкой в руке сидела моя мама, невозможно молодая и родная. Внутри все сжалось и затихло. Значит, все-таки я сплю, а так хотелось чуда. Все замерло: звуки и ощущения. Судя по шевелящимся губам, мама что-то говорила. Но во мне стояла звенящая тишина.
Не знаю, сколько времени это длилось, но, когда мама дотронулась мокрой тряпкой до моей щеки, все взорвалось! В мозг тысячами игл ворвались звуки, смыслы, память – жизнь.
– МАМА??! – полушепотом спросил я, беря ее за руку. – Это ты?
– Ну, а кто же, сыночек? – это был ее голос, и это было одно из двух имен, которым она меня называла, – Игорек и сыночек. Я зажмурился и затих, переживая невозможное, что было совсем непросто. Из всего окружающего хоть какую-то материальность имела только мама. До нее можно было дотронутся, и еще: она была теплая.
Все остальное не лезло ни в какие рамки и не поддавалось никакому осмыслению.
– Боже, помоги! – взмолился я, «а в ответ тишина». Такой неопределенности мое сознание не выдержало и отключилось.
Когда я очнулся, за окном было темно. За столом сидела мама и что-то читала. Тело и голова вели себя вполне миролюбиво и не болели. Единственное, что было не так, – это сильная слабость, впрочем, приятная. Не хотелось вставать, говорить и думать. Лежал, как огурец на грядке, смотрел на маму и млел от того, что вижу ее. Как же давно я видел ее такой? Собственно, всю мою прошлую жизнь. Судя по маме, лет пятьдесят назад. Как же я люблю ее!
Похоже, она почувствовала взгляд, обернулась и посмотрела на меня, еще не вынырнув из книжных событий.
– Сыночек, ты проснулся? Слава Богу! Я уж надежду стала терять… Ты спишь больше суток!
– Мамочка… – я улыбнулся и снова уснул.
Когда проснулся следующий раз, то было светло. Мама, стараясь не шуметь, одевалась, а мое тело было полно сил, во всяком случае – так казалось.
– Сыночек, проснулся? Как ты себя чувствуешь? Есть хочешь? Что-нибудь болит? – мама всегда ставила еду выше всяких там болячек. Кормить меня она могла без остановки весь день, и если я говорил, что есть не хочу, то воспринимала такую неправильность, как сигнал к атаке. Приходилось позорно убегать с поля боя. Но сейчас есть хотелось, причем зверски, что и сказал маме. У нее открылось второе дыхание, и частота движений возросла в разы, поднимая ветерок и закручивая его по стенам. Через мгновение торнадо квартирного масштаба вылетело на кухню.
Когда я увидел на столе до боли знакомую чугунную сковородку с жареной картошкой и большой отбивной, то понял, что одно чудо в моей жизни все-таки случилось, и меня перенесло по волнам времени к моей молодой маме. Разглядывая картошку, вдыхая ее аромат, постепенно и с большим удовольствием свыкался с мыслью, что эта женщина, которая пахнет, как мама, говорит, как мама, и готовит, как мама, не может быть духом, сном или чем-то иным. Это просто настоящая МАМА!!! А я ее семилетний сын, которому внутри шестьдесят один год. Приснится такое не могло. Ну, никак! Дела!!!
Сделав утренние дела и приблизившись к столу, мое существо, все чувства, ощущения и прочие рецепторы услышали, увидели, унюхали это божественное блюдо, которое последний раз попадало мне на зуб еще в школьные годы. Это чудо называлось – мамина картошка «по-царски». Божественно, непередаваемо, бесподобно! Мне казалось, что я чувствую запах каждой картошинки в отдельности, каждой лаврушинки и перчинки – таким острым было мое восприятие. Удивленно оглянулся – и вдруг сотни разных запахов и звуков пронзили меня своей ясностью и в то же время неуместностью. Ничего похожего испытывать мне не доводилось.
Эту мистику трудно описать и понять. Похоже, детские рецепторы и органы чувств работают не так, как у взрослых, а на полную катушку и несут несравненно больше всяческой информации. С годами мы эти способности постепенно, пропорционально взрослению, теряем до тех пор, пока все вокруг не сделается пресным и перестанет приносить хоть какую-то радость.
– Сыночек, поешь и ложись, тебе еще рано вставать. Отлежись, а мне надо на работу сбегать. Я ненадолго, просто так не буду там высиживать.
Мама работала в библиотеке, а по совместительству ещё была и директором клуба. Все вместе это называлось культпросвет отделом, а мама – его руководителем. Начальник, однако! Она любила эту работу, и сельчане любили ее на этой работе. Они почтительно обращались к ней Валентина Ивановна, или просто – Ивановна, хотя ей было всего тридцать шесть лет.
Насладившись едой, я некоторое время бродил по комнате, а потом и по квартире. Меня завораживала открывшаяся мне какофония звуков, запахов и картинок, настолько все это нереально. Нереально в том смысле, что так не бывает, со мной никогда не было, но тем не менее вся эта катавасия наполняет окружающее ясным физическим смыслом. Парадоксальность ситуации заставила меня лечь на кровать и задуматься над простыми, на первый взгляд, вопросами: Все это сон или реальность? Я сплю? сошел с ума? или действительно перенесся в собственное тело семилетнего возраста?
То, что меня окружало, кричало о том, что все реально: мама, живая и теплая, когда ее обнимаешь; слышно, как бьется сердце; картошка, та самая, из детства; щипки и шлепки по разным частям тела вызывают знакомые ощущения. Ни одной неожиданности, кроме того, что обостренно ярко и сочно. На другой чаше весов пудовыми гирями лежали жизненный опыт и старческий цинизм – так не бывает! Потому что никогда! Назови, у кого так было, – и я поверю в эту сказку!
Я продолжал лежать, а окружающая действительность давала о себе знать разными новыми звуками: хлопнула входная дверь, где-то под кем-то стукнула табуретка на неровном полу, зашуршал тюль у открытой форточки, и оттуда вдруг потянуло запахом хвойного леса. У противной стороны аргументы оставались прежними: так не может быть! Однако эта твердолобость подмывала первоначальную несокрушимость ее позиции. Жизнь вокруг, органы чувств, ощущения, а главное – страстное желание того, чтобы все это оказалось правдой, – начали медленно, но уверенно, перевешивать.
Окончательно поверить в реальность происходящего пришлось после того, как случайно дотронувшись рукой до своего носа, мгновенно породил ту самую Боль, которую уже начал забывать. Во сне так не бывает. По мере распространения этой мысли по телу, меня наполняла радость и щенячий восторг. Значит, все-таки ПОПАЛ!
По закону жанра мне следовало бы представиться и начать строить планы по спасению Отечества и изменению мировой Истории, но, увы, мое тело просто лежало, млело и эгоистично плевать на все хотело.
Представиться, конечно, представлюсь, как иначе. Более того, попробую представить себе, чем может заняться шестидесятилетний мужчина в семилетнем теле. Попробуйте вообразить – это несложно – что вам на старости лет предложили годик посидеть за партой и поизучать букварь и природоведение. Представили? Вот и я о том же…
Итак, кто же и что же я такое?!
Детские годы, до восьмого класса включительно, можно опустить, потому что они ничем не отличались от школьных лет миллионов советских мальчишек: много школы, много спорта и много шалостей во дворе; первая любовь и многочисленные драки.
После восьмого класса поступил в Суворовское училище и на долгие 14 лет начался мой «роман» с Вооруженными силами. Трудное и противоречивое время: с легкостью учился на отлично, стал подготовленным специалистом, но офицером был никудышным. Армию не любил, причем во всех ее проявлениях. Хорошо знал технику и любил ее водить, но ненавидел запах солярки и с трудом надевал промасленный комбинезон; стрелял неплохо, но физически ненавидел запах горелого пороха… Бесконечные полигоны, бег зигзагом по кочковатым полям, прогулки с рюкзаком и оружием на дровах с неуместным названием – лыжи… Да мало ли, что еще я не любил – все не любил!
Однако, несмотря на взаимное отторжение и на то, что в последние годы советского времени армия находилась, мягко говоря, в плачевном состоянии и мои претензии к ней зачастую были обоснованными, – ни тогда, ни сейчас никому не скажу о ней ни одного плохого слова. Более того, и сейчас, и тогда, и в маменькино-дезертирских девяностых, и в будущих десятилетиях – считаю, что все парни должны проходить через армию, несмотря на армейскую тупь, неуставные издевательства, опасность и горячие точки… Должны – и всё тут! Мы и так стремительно теряем мужское начало в нашем обществе – няни, воспитатели в садике, учителя в школе – женщины, да и в семьях по части воспитания детей они чаще всего доминируют. Информация к размышлению, однако…
В армейские годы родилась вторая моя пожизненная страсть – практическая педагогика и, отчасти, социальная психология. Более того, мне посчастливилось два с половиной года поработать над внедрением педагогических принципов А.С. Макаренко во вверенных мне подразделениях. Это были самые счастливые годы в моей жизни. Такого воодушевления и какой-то одухотворенности я больше никогда не испытывал.
Мне не дали довести все до логического конца. Нетрудно догадаться, что самоуправление, как основа педагогического процесса, совсем не вписывается в армейскую действительность, где царствует принцип: «Я говорю – вы делаете, а иначе – привлеку за неисполнение». Из всех этих мытарств я вынес две полезные вещи: опыт применения педагогических техник и абсолютную убежденность, проверенную на практике, что идеи А.С. Макаренко работают и их могут освоить и внедрить даже такие средненькие педагоги, как я.
Учитывая совокупность всего сказанного, понятно, что моя жизнь уверенно катилась к увольнению. В советское время офицер мог оказаться на гражданке всего четырьмя легальными способами: через «дурку», за регулярное пьянство с публичными дебошами, за религиозное сектантство и по политике. Я не мог прикинуться дурачком в виду полного отсутствия связей в военной психиатрии, пьяные дебоши не мог принять и по причине отсутствия любви к алкоголю, и по причине довольно миролюбивого характера. Для сектантства у меня было недостаточно актерского мастерства и сволочизма, так что мне остался только путь политического диссидентства, чем я и занялся с 1985 года, после того, как особисты под расписку довели до меня требование прекратить свои педагогические эксперименты – иначе меня посадят в тюрьму за разрушение устоев…
Вот такой получился Бахыт-компот. С одной стороны, не любил армию, и она всячески меня отторгала, а с другой, я там сформировался и испытал творческий экстаз, которого у меня никогда больше не было. Я ей благодарен, даже несмотря на то, что меня выкинули с «волчьим билетом». Что это такое? Это значит, что мне не дали никаких подъемных; лишили прав на получение квартиры, которая была положена всем увольняющимся офицерам; и выдали такие бумаги, что я не мог устроиться на работу почти год, – меня в итоге приняли лишь ночным сторожем на свалке битых грузовиков, причем первые полгода без оформления трудовой книжки. Закрылись и двери университета, который мне хотелось бы закончить, чтобы иметь возможность работать в школе.
Где-то в военкомате до сих пор лежит моя характеристика как врага перестройки, антикоммуниста и личности, дискредитировавшей высокое звание советского офицера. Наверное, более ушлые ребята после развала Союза использовали бы этот документ для продвижения по карьерной лестнице, но у меня такая катавасия вызывает лишь грусть при полном отсутствии желания поднимать этот флаг. Закончился мой «военный» роман, началась гражданская жизнь, к которой я сумел хоть как-то приспособиться лишь через долгие десять лет и уже в другой стране.
Нельзя сказать, что эти годы прошли бесполезно. Конечно, нет. Я посетил на грузовичке, на котором работал, десятки позднесоветских предприятий, получив очень интересный и поучительный материал для размышлений и анализа. С отличием закончил ЛИАП и поработал инженером по ремонту компьютеров для станков ЧПУ, помотал перфоленты с программами, научился программировать в машинных кодах и Ассемблере, не говоря о языках высокого уровня. Вместе со всей страной помыкался в очередях, помотался «ночниками» в Латвию за продуктами. Собирал и продавал Синклеры и АОНы, отправлял лес на экспорт, пару раз получил по башке от бандюков, взлетал и падал до полной нищеты в своем благосостоянии. И, наконец, второй раз в жизни сломал свою психику, превратившись из правоверного, искреннего коммуниста в циничного и опытного бизнесмена.
Тем не менее, моя мировоззренческая подкорка претерпевала самые разнообразные изменения. Пристрастия активно смещались от коммунизма к прозападнической демократии – через восточный мистицизм и религиозные изыскания – к социальному монархизму. Широкий был диапазон. Кроме чтения, активно искал единомышленников. Посещал Сайгон, всяческих сектантов, типа кришнаитов, «зависал на флэтах» с рокерами, творческим подпольем и философами, активно работал в клубах «Перестройка» и «Синтез», которыми руководили Чубайс и Львов, где кучковалась вся ленинградская группа политиков и экономистов. Много чего было, и все оставляло в моей голове свои пазлики, из которых получилось то, что … получилось.
Что ж продолжим перечислять мои skills. Осталось разжевать коммерческие достижения, которые могут пригодиться здесь и сейчас. В девяносто седьмом году я встретил Виктора, который уже стал к тому времени успешным и обеспеченным коммерсантом. Он смог перепрыгнуть из социализма в капитализм и прилично там устроиться, то есть сделать как раз то, что у меня категорически не получалось. Это великое счастье, если вам удается встретить успешного человека в выбранной вами области и наглотаться его успеха по самые гланды, возможно, потому что, по обыкновению, они (успешные люди) не жадные и даже щедрые. В бизнесе таким счастьем для меня стал Виктор. Я ему обязан многим и благодарен за все. Он едва ли не единственный, кого я так и не смог назвать на «ты», хотя мы одногодки. Так сильно мое к нему уважение.
Он создал мне условия и дал возможность заниматься start up-ами. Это означает, что я «генерил», или подсматривал, или подслушивал бизнес-идеи и запускал их. Много всякого довелось поделать, а пазлики-то накапливались. Микроэкономика стала для меня домом родным. Оглядываясь назад, могу так сформулировать свою профессию – управленец, для которого важно собрать и настроить команду, а что она будет делать – вторично.
Вот, собственно, и вся моя жизнь. Передал дела своим двум дочкам, построил загородный дом со столярной мастерской и вышел на пенсию…
Я сполз на пол. Положив под голову подушку и повздыхав для приличия, начал перебирать слова, которые сказал мне Голос. Уворачиваться долго все равно не получится. Голос, или его владелец, дал мне вторую жизнь и надо быть абсолютно неблагодарной скотиной, чтобы проигнорировать его слова. Не говоря уже о невероятных возможностях и силе Существа, способного совершить такое. Но это все ёрничание и затягивание времени, чтобы не задавать себе невероятные вопросы и не искать на них приземленные ответы.
Во-первых, понятно, что Кто-то или Что-то, способное переносить сознание во времени, наверняка, имеет право взыскивать за невыполнение обязательств, или за долги. Это мне еще предстоит узнать. Спрос будет суровый. В прошлой жизни вера в Бога обошла меня стороной, но тем не менее я верил, что существует некая высшая организующая сила. Назовем ее привычным понятием – Сущность.
Меня Господь оставил на второй год! Не знаю, какие у него бывают награды, но то, что он дал мне второй шанс, воспринимается подарком. Наверное, не безнадежен, и в моей предыдущей жизни было что-то, что имеет смысл, и что нужно сделать, реализовать, пробить, построить, доделать. Пока непонятно, что бы это могло быть, но мы разумные люди и знаем, что второй шанс дают для чего-то, а если и второго раза недостаточно, чтобы это понять, то значит, ты полностью безнадежен и тебя стоит сдать в утиль. Лишним аргументом к тому, что в поисках смысла жизни надобно повнимательнее присмотреться к своей прошлой жизни, является тот приятный факт, что Господь оставил мне мой разум. Я воспринимаю себя тем же 60-летним старичком, с тем же мыслительным аппаратом и той же памятью, которые были у меня в прошлой жизни.
Вот такой Кто-то, для простоты я буду называть его Господом или Сущностью, снизошел до меня и обозначил свое пожелание. Отмахнуться от этого не получится, потому что мне самому требуется ясность в том, что делать, в противном случае я не смогу сделать вообще ничего.
Итак, что мы имеем?
Во-первых, мне включили счетчик, за некий Долг. Не помню, чтобы я когда-нибудь общался с Сущностями и что-то им обещал, но разве с ними поспоришь, говорят есть Долг, значит, он есть. Отсюда следует только одно: по окончании жизни, в случае неудачи, меня обнулят навсегда.
Во-вторых, Сущности интересно было за мной наблюдать. Значит, во мне что-то выходило за границы среднестатистического, или я делал что-то этакое. Ну, тут все просто. Если что-то и было во мне нестандартное, так это дела, связанные с педагогикой. Все остальное у меня или во мне как раз средненькое: средненький офицер, средненький электронщик, средненький коммерсант.
Педагогика педагогикой, но о чем речь? Создать авторскую школу? Все это, пусть в небольших количествах, но уже было. Там поработали очень талантливые люди, титаны. Мои педагогические взгляды, по сути, компиляция их идей. Своего собственного у меня не так уж и много. Разве что…
В свое время я пытался проработать идею создания Сети Авторских школ. Это мое собственное, во всяком случае, ни у кого читать не доводилось. Причем ее, Сеть, хотелось сделать способной к самостоятельному тиражированию, подобно системе земских школ, возникшей стихийно в конце девятнадцатого – начале двадцатого века.
Думаю, что мой Должок где-то рядом с этой идеей лежит. Ничего невероятного в ней нет. Нужны только соратники, деньги, вернее, много денег, и чтобы Власть, как минимум, не мешала. А мне всего семь лет! Только-то и всего….
Мои мысли начали путаться….
Следующие несколько дней были наполнены очень важными и потрясающе интересными делами, изучением возможностей нового тела. Они, возможности, похоже изменились. Единственным, что отравляло жизнь, была головная боль, которая, как назойливая цыганка, появлялась каждый раз, когда чувствовала мой излишний азарт.
Первая находка обнаружилась утром, в момент просыпания. Ею стала запредельная острота всех органов чувств. Четкость и яркость картинки, обилие и сила запахов, острота слуха невероятны. Ничего подобного, даже близко, мне не приходилось испытывать. Одно из двух: либо Сущность так развлекается, либо у всех нормальных детей такая же сила чувств, просто мы, взрослые, уже забыли, как это бывает. В повседневных буднях нет необходимости в таких возможностях, вот они и отмирают за ненадобностью и дают о себе знать только в минуты опасности. Может же такое быть? Может! А вот, если бы человек жил, как Маугли, и ему были бы настоятельно нужны развитые органы чувств? Думаю, он видел бы, как зоркий сокол, обонял, как приличная овчарка, и бегал, как лань. Один очень известный семейный педагог защитил кандидатскую на тему о затухании с возрастом творческих и физических способностей у детей. Почему нет? Достаточно присмотреться, с какой легкостью двух-трехлетние дети учат два-три языка одновременно…
Вторым открытием стало состояние моего тела. Имеются ввиду мышцы, связки и всякое такое, а соответственно, сила и скорость. Совершенно неожиданно для себя раздавил стакан с водой. Платой стала дикая головная боль и мое полное обалдение. С этого началась новая волна исследований. С удивительной легкостью отжался три раза на одной руке. Усердствовать не стал. Вы пробовали попасть кулаком по летящей мухе? А я – легко. Успокоился, когда мух не осталось. Подкову не подкову, но металлический рубль согнул.
Не знаю, что во мне бушевало: адреналин, эйфория, кровь Древних или еще какая-то хрень, – но, когда на обед пришла мама, настроение ощутимо ухудшилось от того, что надо прерваться. Пока посвящать ее в новое положение дел я не готов. Безусловно, долго откладывать эти разговоры не удастся, но, главное, не сейчас…
Очень скоро стало понятно, что надо детально разбираться и с возможностями моего мозга. Пока ясно только, что они значительно возросли. Стартом для работы в этом направлении стало то, что, увидев на столе «Анну Каренину», я смог ее цитировать наизусть. Так же легко цитировались «Мертвые души» и «Как закалялась сталь», которые стояли у мамы на полке и которые я читал раньше. «Железный поток» А. Серафимовича процитировать не удалось, «то есть абсолютно». Эту книгу мне раньше держать в руках не доводилось.
Информация вытекала из головы без всякого напряжения. У меня сложилось впечатление, что мой мозг работал как радиоприемник. Задаешь ему тему, например, хочу почитать справочник Брадиса, и, пожалуйста, получите, – такое впечатление, что вы держите его в руках.
Обнаружился очень приятный бонус, для меня приятный! Похоже, прорезался музыкальный слух. Боюсь сглазить. Отсутствие такового было моей тайной Болью всю прошлую жизнь, мой комплекс неполноценности. Боже, как мне хотелось выйти на сцену и спеть под гитару какую-нибудь красивую песню! Как же мне этого хотелось! Я даже собрал две музыкальные группы и выпустил их на сцену: в училище и в войсках, – а теперь поклялся себе, что если подтвердится наличие слуха, то обязательно научусь играть на гитаре и пианино, поработаю над вокалом и выйду на сцену, хотя бы один разок. Думаю, тогда отпустит.
20 июля 1965 года, вторник.
Я вышел из квартиры и поскакал вниз по лестнице. Меня переполняли восторг и предвкушение новых впечатлений. Засиделся дома, а энергия кипит и требует выхода.
Мышечная радость! В моей прошлой жизни про нее не писал только самый ленивый борец за здоровый образ жизни. По их мнению, ее наличие является верным признаком того, что вы стоите на правильном пути и проживете долго. Может быть, все так, но сейчас меня переполняют разные радости: слухательная, нюхательная, щупательная, зрительная и вкусовая, – возможно есть и еще, но пока маскируются.
На улице меня встретили мягкое ласковое солнышко, многоголосый птичий гомон и густой лесной воздух, наполненный запахом сосновой хвои. Я даже остановился, чтобы всосать в себя это богатство.
Рядом со входом, на скамейке, сидел Вовка и уныло ковырял палкой землю. Ему не повезло в жизни, потому что кто-то наградил его принципиальной неспособностью спать при дневном свете. Он, как барсук, отсыпается зимой, зато летом, особенно во время белых ночей, максимум, до которого он мог долежать в постели, – шесть часов. Все бы ничего, но до одиннадцати ему приходится скучать в одиночестве, потому что вся детвора дрыхнет по домам.
– О!!! Игореха! Ты чего в такую рань вылез на улицу? – взвизгнул Вовка, увидев мою сияющую рожу. – И чего ты лыбишься с утра пораньше? Обычно такое настроение у тебя бывает только после обеда.
– Не спится, а на улице такая клевая погода, – ответил я, запрыгивая на скамейку прыжком с двух ног.
– Осторожно, кабан, сейчас завалимся! – отреагировал Вовка.
– Если завалимся, значит, упадем, – я выпустил из себя умную мысль и расхохотался. – Кстати, ты все знаешь, директриса уже в школе?
– Да, прошла не так давно. А тебе зачем?
– Айда в школу, мне надо заявление отдать. Хочу сдать экзамены за девять классов и начать учебу сразу с десятого!