Выбираются в просторную полость, огр с хрустом разгибает спину, вздох облегчения, Витера взлетает к его плечу.
Мудрец сидит на камне у костра, тускло отсвечивает плащ цвета ночного моря, из-под ткани выпирает панцирь, края капюшона тонут в черных складках кожи, голова вытянутая – черепашья. Взгляд усталый, задумчивый, упирается в котел, где варится что-то густое. Руки трехпалые, в одной – ложка, помешивает монотонно.
– Здравствуй, о великий муд…
Фея осеклась.
Мудрец спрятал руки и голову в панцирь так быстро, что плащ остался висеть в воздухе, лишь спустя долгий миг оседает. Ноги до скрежета вцепляются в камень, словно сейчас налетит тайфун.
– Вы кто? – урчит из панциря.
Витера тычет в себя.
– Я фея.
Показывает на Буза.
– А это огр.
Из панцирных дупел осторожно показываются кисть с ложкой и макушка, круглые от страха глаза медленно моргают.
– На фею и огра похожи мало…
Буз чешет подбородок.
– Почему?
Взгляд бродит по полкам, где пучки сушеных водорослей, пирамидки камешков, бутылки из раковин, мешочки… Черепахи сгружают добычу на циновку, пестрая блестящая гора как сокровища, о которых грезили пираты, но если вглядеться – не монеты и драгоценности, а крабьи клешни, жгутики медуз, минералы, ракушки… Рептилии кое-как разворачиваются, ласты пассивно гребут к выходу, точки глаз под тяжелыми бровями безучастные как у пожилых дворецких.
Мудрец вылезает из панциря в плащ, ложка ныряет в котел, вновь неспешно нарезает круги, но глаза прикованы к чужакам.
– Тысячу лет назад феи и огры были другие. А я тысячу лет не видел никого, кроме черепах. Ох, больно…
Витера порывается ближе.