Олег Белоус
Беги, Джон Хайнц. Беги!
Внезапно его внимание привлекло нечто квадратное, черное, в нескольких метрах от белеющей линии прибоя. Это был бак пищевых отходов, куда загоравшие на пляже бросали недоеденное. От мысли об еде: всех этих аппетитных гамбургерах, сочных чизбургерах и просто бутербродах громко забурчало в ссохшемся животе. Он не отрывал от бака загоревшийся взгляд. В груди клокотала обида, а чувство глубокого стыда, сопровождавшее его пять ужасных дней, уже сидело в печенках. Но он хотел есть. Даже не так. Он хотел ЖРАТЬ! О как быстро человек, считающий себя цивилизованным, под воздействием невзгод и голода превращается в животное.
Сглотнув и промочив слюной сухой рот, он шагнул по направлению к баку.
Джон выискивал в темноте бака более-менее чистые и целые куски и жадно засовывал в рот, ел давясь и чавкая.
Внезапно послышался шум винтов и полоснул болезненно-яркий свет, он закрыл глаза, но свет жег даже сквозь опущенные веки. Рука упала, пальцы разжались, надкусанный гамбургер бесшумно шлепнулся на песок.
Громовой голос объявил:
– Вы нарушаете Кодекс корпоративного поведения статью 178.3! Запрещено самостоятельное обращение с отходами. Оставайтесь на месте до прибытия экипажа полиции. Повторяю. Вы нарушаете Кодекс корпоративного поведения статью 178.3! Запрещено самостоятельное обращение с отходами. Оставайтесь на месте до прибытия экипажа полиции.
Джон открыл глаза И тут же закрылся пятерней. Он стоял в круге света. Дуговые фонари дрона с полицейскими эмблемами, висящего перед ним в десятке метров, холодные и белые, безжалостно выхватывали его из спасительной тьмы. И не было черноты более черной, чем тьма ночного пустынного пляжа вокруг.
Боже, – подумал он с тоской глядя на дрон, – да это же ад кромешный… тот самый, о котором говорила бабушка… как давно это было. Как же все осточертело вокруг… А зачем я здесь? Зачем все эти страдания и унижения?
