Олег Ашихмин
Журфак
Пятёрка
Петька Скворцов был настоящим студентом. Учился с завалами и загулами, правда, любой зачет мог пересдать блестяще, а за самый сложный экзамен получить четверку. Пятерок за пересдачи в университете не ставили. У Петьки был железный принцип. На все экзамены он приходил, не готовясь, в расчете на свое обаяние и кое-что услышанное на лекциях. Если преподаватель ему, не подготовленному, ставил хотя бы тройку, то на этом знакомство с предметом заканчивалось. Если же два балла, то Петька садился за учебники, учил, как положено и без проблем пересдавал. За три года учебы в университете в Петькиной зачетке не было ни одной пятерки.
Так было и в школе.
– Петя, – говорила мама, – Если бы ты хотя бы делал дома уроки и хоть чуть-чуть учился, то школу бы закончил не с тройками, а с золотой медалью. Ведь у тебя такая светлая голова, ты все хватаешь на лету, мне учителя сколько раз об этом говорили.
И, правда. Петька мог целый месяц отсутствовать на алгебре, но затем, придя на урок и попав на контрольную, он, полпары изучал учебник, а вторые сорок пять минут решал задания и в итоге получал твердую четверку.
Учебники он «изучал» и на контрольных по физике, и по геометрии, и по химии. Преподаватели с этим давно смирились. Петька серьезно занимался футболом и половину учебного года, начиная с младших классов, стабильно проводил в разъездах, на сборах, на играх и турнирах.
Учителям нравился смышленый мальчуган, который за сорок пять минут усваивал то, что другим они давали в течение двух-трех недель и поэтому Петькины потуги к знаниям на контрольных, даже вызывали интерес. Особенно Петьку любил учитель физики Максим Андреевич Столяров, который ко всему прочему был еще и футбольным болельщиком с солидным стажем.
– О, посмотрите, кто к нам пришел, – говорил он, завидев Петьку в классе, – Давно брат, ты ко мне не захаживал.
– Здравствуйте Максим Андреевич, я тоже без вас скучал, – искренне говорил Петька.
Он действительно с уважением относился к физику и его лекции любил больше других.
– А у меня для тебя сюрприз.
– Контрольная, да я уже знаю. Утром ребята сказали.
– Значит ты опять не готов?
– К сожалению, нет Максим Андреевич, я сегодня ночью только прилетел, так что все как всегда.
– Ну, Петр, если ты и с этим материалом разберешься в одиночку и получишь хотя бы тройку, то ты однозначно феномен! – с азартом экспериментатора говорил физик.
– Обижаете, – ухмылялся Петька, – Оценка будет не ниже четверки.
К Петькиному горю, далеко не все учителя относились к его свободному посещению с таким же энтузиазмом, как Столяров. Большие неприятности у Петьки начались в старших классах и, особенно с учителем химии. «Химичка» пошла на принцип и за все Петькины прогулы нещадно ставила единицы.
– Пусть переходит и учится в спортивной школе, там химия не нужна, – говорила она, когда кто-нибудь из учителей пытался заступиться за Петьку.
Петька и сам не раз думал перейти в спортивный интернат, где училась и жила вся команда, но отец запретил ему даже думать об этом:
– Одна серьезная травма – и на спорте крест. И что ты тогда будешь делать? Нет уж дружок, учись нормально, я уж не говорю хорошо, но хотя бы в обычной школе. Я в твои годы все успевал.
Петькин отец был круглым отличником, с красным дипломом окончил институт, был мастером спорта по волейболу, неоднократным чемпионом СССР, кандидатом в Олимпийскую сборную, но неудачное падение на горнолыжном курорте во время отпуска перед первым тренировочным сбором олимпийской команды, стало причиной разрыва сразу нескольких связок в правом колене. Вовремя не отстегнувшаяся лыжа перечеркнула все достижения предыдущей жизни. Все нужно было начинать с начала, благо за плечами уже был институт и красный диплом.
Раз уж в другой школе учиться не светит, надо выживать в этой. Примерно так решил Петька и с покорностью атлантов терпел все единицы по химии. К выпадам химички очень скоро присоединились учителя литературы и английского языка и бороться стало в три раза сложнее. Петька изо всех сил старался не обострять ситуацию и делал все возможное, чтобы исправить колы и двойки, но силы были не равны. Когда он понял, что в этой войне ему не победить у него опустились руки. С тремя двойками за полугодие он почти смирился, но тут неожиданно за него вступился Столяров и директор школы. На одном из педсоветов директор, дама крутая и прямолинейная, всему педагогическому коллективу заявила, что Скворцов восходящая футбольная звезда, его знает весь город, парень талант и гордость школы.
– Отстаньте от него. Пусть мальчишка спокойно доучится, он рожден для спорта и там у него все отлично получается, – были ее последние слова.
О заявлении директора и о педсовете Петьке рассказал Столяров.
– Играй теперь и тренируйся спокойно. Жаль, что именно тебе Бог дал и светлую голову и быстрые ноги. Ты бы и в науках потянул бы прилично, не хуже чем в футболе, – философски подытожил свой рассказ о судьбоносном для Петьки педсовете Столяров, – Но с другой стороны, футболист ты конечно уникальный. Так что расти и, как говориться, большому кораблю большое плаванье.
Петьке слышать такое было очень приятно, но он то знал, что в футболе у него как раз не все гладко. В клубе его считали перспективным и подающим надежды игроком, но не более. Бывали матчи, которые он выигрывал в одиночку. На кураже, на всплеске эмоций, на желании победить и лишний раз блеснуть своим талантом перед тренером и болельщиками, он, как великий артист перед публикой раскрывался без остатка, и, играя, тонко, остро, неоправданно рискуя, щекоча и без того расшатанные нервы тренеров, лично забивал несколько мячей, отправляя в нокаут сильную команду соперника. Бывало, что Петька в одиночку обыгрывал даже лидера чемпионата и под аплодисменты трибун уходил с поля в раздевалку.
– Петенька, ну, забей, пожалуйста. Нам эти очки ну, просто, как воздух нужны, – чувствуя, что у его любимца игра пошла, говорил тренер, отзывая Петьку к краю поляны, – Если мы их сейчас прибьем, то мы зацепимся за медали.
– Ладно, Палыч, ладно, я попробую, – говорил Петька и действительно, шел и забивал, вытаскивая на себе всю свою команду.
А бывало и по-другому. Петька мог показать совершенно бездарную, беззубую, безвольную игру со средненькой, проходной, полуживой командой.
– Скворец, твою мать… – орал тренер со скамейки, – Ты будешь играть сегодня? Соберись… – нервничал Палыч, выбегая к краю поля, и дальше загибал такие маты, что на него оборачивались даже игроки команды соперника, а немногочисленные зрители цепенели на трибунах. Но и это на Петьку не действовало. Если уж игра не пошла, то не пошла и Петька с этим ничего поделать не мог.
– Да проснись ты, наконец… Играй я тебе сказал! – не унимался Палыч, но
после нескольких стартов со скамейки к бровке, когда рядом с ней пробегал Петька, Палыч сдавался, понимая, что от его любимого форварда сегодня ждать уже нечего и, так же не сдерживая маты, но на этот раз уже от бессилия, убирал Петьку с поля. А на его место ставил менее талантливого, но зато более трудолюбивого нападающего.
– Размазня… – кидал в сердцах в спину Петьке Палыч, и тот уходил в раздевалку, под гробовое молчание трибун.
Не стабильную игру «Скворца», а именно под этим именем Петька был «прописан» в футбольных кругах, отмечали тренеры и взрослых команд. Некоторые приезжали на его матчи специально, а иные следили за его игрой уже не первый год. Петька был уверен, что к окончанию школы у него будет несколько предложений от профессиональных клубов, пусть не в первый состав, хотя бы в дубль, но все его ожидания, так и остались ожиданиями.
– Талантливый конечно парнишка, – говорили тренеры и президенты клубов, – Но к любому таланту необходимы трудолюбие, усердие, спортивная злость, характер… а у него их нет. Отсюда и такая нестабильная игра. Он не боец. Игра не пошла и сдается. Если уж он среди сверстников блещет через раз, то наши мужики его просто затопчут. Нам он не нужен.
Вердикт профессионалов Петьку просто смял. Он был уверен, что будет играть, и посвятит футболу всю свою жизнь, а тут такой удар под дых на самом взлете.
– Не отчаивайся, продолжай тренироваться, готовься к сезону. В России много команд. Что-нибудь придумаем, – успокаивал Петьку Палыч, но ничего придумать не удалось.
– Придется, Петька, наверное, завязывать с большим футболом, – с горечью констатировал Палыч, когда все возможные варианты были опробованы, – Ты еще молодой, еще сможешь найти свое место в жизни. Хорошо, что это случилось в семнадцать, а не в тридцать лет. У тебя все еще двести раз сложиться. Иди учиться, найди интересную профессию для себя, а в футбол можно играть и для удовольствия.
«Ну, уж нет!», – решил для себя Петька и навечно повесил бутсы на гвоздь.
С футболом он завязал окончательно и бесповоротно. Уже, будучи студентом, он даже не играл за свой факультет на первенстве университета.
– И, что, даже не тянет? – как-то поинтересовался отец.
– Нет. Знаешь, после двух тренировок в день на протяжении многих лет у меня к футболу апатия.
– Ну, и, слава Богу, – окончательно успокоился отец.
Он с самого начала был против Петькиного увлечения спортом.
– Сынок, – говорил он не раз, – Для здоровья, для прекрасной физической формы – пожалуйста, но стремиться стать профессионалом, это ни к чему. Поверь, если бы я хотел, чтобы ты стал Олимпийским чемпионом, то ты бы у меня занимался спортом с трех лет, а ты в футбол начал играть в первом классе. А главное, в спорте добиться успеха и не остаться калекой, шансов практически нет. В любой момент все может закончиться. Любая игра, даже тренировка может стать последней в карьере из-за травмы. А сколько пота нужно проливать каждый день?
– Конечно, тебе легко говорить, – огрызался Петька, – Ты полмира объехал, даже в Олимпийскую сборную был приглашен. Я тоже хочу чего-нибудь добиться.
– Петя, за все время, пока я занимался спортом, я кроме спортзалов, стадионов, штанги, дешевых гостиниц и постоянных переездов ничего не видел. Мы даже когда выезжали с командой за границу, кроме спортзала и гостиницы нигде не были. А самое главное, в любой момент травма, полученная в игре, может не только поставить крест на спорте, но и сделать тебя инвалидом на всю жизнь.
– Травму можно и не в спортзале получить, ты же на лыжах упал, а не на тренировке.
– Вот именно Петя. Вкладывать только в мышцы глупо и рискованно. Я это понял, когда разорвал свое колено. Благо я уже был дипломированный специалист и не липовый, а реальный. А то и не известно, как бы жизнь сложилась. Поэтому сынок, первым делом, нужно вкладывать в свою голову, в образование – это дает тебе больше шансов в жизни, и ты не зависишь от колена или локтевого сустава. Голова всегда прокормит, даже если у тебя не будет руки или ноги. Не дай Бог конечно.
Подобные воспитательные беседы и споры с отцом у Петьки закончились после его первых более-менее серьезных успехов в спорте.
«А чем, черт не шутит?!», – думал отец, когда на ковре в комнате сына появились медали, а на полках в зале его волейбольные кубки потеснили кубки футбольные, – «Не всем же такая непруха как мне. Может Петьке и повезет, может он как раз и стрельнет и за себя и за меня?»
Но Петька не стрельнул и отец лишь еще раз убедился, что с самого начала он был прав. Чудес не бывает. Благо с головой у несостоявшегося Пеле, не смотря на постоянное пропадание на сборах, играх и тренировках все было в порядке.
Петька сдал без проблем все школьные экзамены и самостоятельно поступил в университет на факультет журналистики. Он решил стать спортивным репортером, чтобы весь труд, вложенный в футбол и знания из мира спорта, не пропали даром. И они действительно не пропали. С первого курса Петька начал писать в газету. С начала под его фамилией выходили небольшие заметки. Затем появилась его колонка, а через несколько месяцев она выросла в спортивную страницу. На втором курсе Петьку пригласили в серьезную еженедельную газету, где под спорт был выделен целый цветной разворот. Естественно Петька писал не только о футболе. Его материалы читали и обсуждали одногруппники, а младшему курсу Петькины достижения преподаватели ставили в пример. К «пишущим» на факультете журналистики относились с огромной симпатией, и на экзаменах и зачетах у Петьки особых проблем не бывало, ну кроме явных и безнадежных завалов, которые он потом с блеском пересдавал.
– Умная голова у тебя Петр, но лентяй ты, каких еще надо поискать, – нередко говорили ему преподаватели, ставя в зачетку очередную четверку.
Так не шатко не валко, с загулами, завалами и прочими историями Петька «отмотал полсрока» и дожил до медианы – середины третьего курса. От старших собратьев по перу, он узнал, что в следующем семестре русскую литературу ему будет преподавать Елена Андреевна Лопухина. На филологическом факультете и на журфаке соответственно, Елену Андреевну студенты величали княгиней. Княгиня Лопухина в свои сорок два была доктором филологических наук, автором двух книг по истории русской литературы девятнадцатого века, матерью троих детей, читала лекции в нескольких колледжах и университетах Европы и Америки, была за мужем за удачливым бизнесменом Лопухиным, который помимо процветающего бизнеса имел в городе самую известную картинную галерею и хозяйкой в ней была, естественно, Елена Андреевна. Именно она решала, чьим выставкам в галереи быть, только она приглашала в свой салон художников именитых и не очень, и она, как никто другой, могла дать путевку в жизнь молодому, но по-настоящему талантливому художнику. Ко всему прочему, Лопухина была настоящей светской львицей и, что не маловажно, красавицей.
Петька Лопухину видел дважды, по телевизору, когда она давала интервью на открытии выставок в своей галереи.
«Невероятной красоты женщина! А как грамотно говорит. Наверное, так много знает?!» – искренне восхитился Петька, когда увидел Лопухину впервые. Естественно, узнав, что «княгиня» будет преподавать ему весь семестр дворянскую литературу – Петька просиял от счастья. Во-первых, именно в этот период попадали его любимые писатели Тургенев и Гончаров. А, во-вторых, Петька очень хотел получше узнать Елену Андреевну, познакомиться поближе и непременно ей понравиться. Он был уверен, что суждения, мнения и мысли этого человека его заинтересуют и от Лопухиной можно будет почерпнуть знания не только в области литературы, но и много информации полезной для дальнейшей жизни.
На первую лекцию Елена Андреевна приехала на «Мерседесе» и залихватски, рукой опытного водителя припарковала его на стоянку возле главного корпуса университета. Поправив волосы в своей и без того безупречной прическе, она зашла в здание.
«Вот из-за таких женщин и стрелялись в девятнадцатом веке», – подумал Петька, заходя за Лопухиной в корпус.
Лекции Елены Андреевны превзошли все Петькины ожидания. Каждая пара была небольшой историей, словно театральное действо со своим развитием, кульминацией и развязкой. Лопухина отлично знала свой предмет и, что не маловажно, Петька тоже был в «теме», причем, возможно глубже, чем все его одногруппники. Тургенев и Гончаров, а именно им был посвящен основной цикл дворянской литературы, были его самыми любимыми русскими писателями. «Обрыв», «Обломов», «Обыкновенная история», «Записки охотника»,«Дворянское гнездо», «Фрегат Паллада» – были теми самыми книжками, которыми Петька зачитывался на сборах, в разбитых номерах богом забытых спортивных баз, в самолетах и поездах в бесконечных разъездах. А лет в пятнадцать, Петька, вообще, искренне считал, что родился на два века позже. Если бы ему на выбор предложили прожить жизнь футбольной звезды с миллионными контрактами, яхтами и особняками на разных континентах, громкими скандалами и разводами с очередной супермоделью или жизнь какого-нибудь повесы, франта, дуэлянта, лихого гусара или молодого поручика девятнадцатого веке с его дворцовыми интригами, театральными ложами, скачками, балами и мазурками, дуэлями, каретами, маскарадами, карточными долгами, проигранными состояниями, дворянскими усадьбами, служением отечеству и непременно с романтической любовью к знатной, но бедной прекрасной дворянке, то он, не задумываясь, выбрал бы изящный век.
Лекции Лопухиной Петька просто проглатывал. За весь семестр он не пропустил ни одного занятия, блестяще отвечал на всех практиках и изо всех сил старался понравиться своему любимому преподавателю. Елена Андреевна по достоинству оценила Петькины старания.
– Петр, – сказала она на заключительной лекции, – Я хотела предложить тебе экзамен зачесть автоматом, но думаю, ты будешь против.
– Конечно. Елена Андреевна, не лишайте меня еще одной встречи с вами, а так же возможности блеснуть на последок. Я хочу остаться в вашей памяти, как один из лучших… Нет, самым лучшим студентом, – взмолился Петька.
– Хорошо, – улыбнулась Елена Андреевна, – Я дам тебе этот шанс. А что касается встреч, то я думаю, мы и дальше будем с тобой общаться. Только о романах Гончарова теперь будем говорить исключительно за чаем с вишневым вареньем. Я его варю мастерски!
На экзамене Петька действительно блеснул, точнее, затмил своими знаниями всех. Он, знавший и без того на отлично, готовился к экзамену так усердно, как не делал этого ни разу в школе и уж точно не напрягался так за все три года в университете.
– Учить тебя Петя, для меня была честь, – сказала Елена Андреевна, протягивая Петьке зачетку с единственной в ней пятеркой.
– А для меня честь была учиться у вас, – ответил он, и добавил, – Вы самый сильный преподаватель из всех, что я видел в университете, да и, наверное, из тех, кого еще увижу. Спасибо вам огромное. Вы воплощение ума, женственности и красоты. Вы удивительный человек.
– Спасибо Петя, мне очень приятно, – сказала Лопухина, и они попрощались.
Слова Петьки так подействовали на Елену Андреевну, что она, летая в облаках и пропуская мимо ушей ответы студентов, еще час ставила всем пятерки.
Домой Петька вернулся окрыленный и не первой в своей жизни пятеркой, а своим успехом.
– Как сходил? – спросил отец, услышав, что Петька пришел.
– Пятерка, – лаконично ответил тот.
И действительно, чего тут добавишь.
– Ну, я тебя поздравляю. Не зря ты сутками корпел над книжками, – удовлетворенно сказал отец и пожал Петьке руку.
– Только знаешь, – неуверенно начал Петька, – Эта пятерка не отражает всей глубины моих знаний. Я знаю намного больше. На экзамен я шел не за оценкой, а чтобы получить удовольствие от общения с умным и достойным человеком. Когда она пятерку ставила в зачетку, я даже не испытал никаких эмоций. Эта пятерка заслуженная, вообще, оценка это формальность.
– Ну, сын, я восхищен. Наконец-то, Петя, ты узнал это чувство. Наконец-то, ты понял, что такое пятерка. Пятерка – это не оценка твоих знаний. Это удовлетворение. Удовлетворение от тяжелой работы, проделанной с блеском. Такова, сынок, психология победителя. Отличники и чемпионы победы воспринимают как должное, а к трудностям относятся, как к развлечению.
Петька помолчал. Подумал, потом посмотрел на отца.
– Папа, мне уже двадцать лет, а ты только сейчас объясняешь такие важные, и в то же время, такие простые истины, – сказал он с легким огорчением, – Да, если бы я раньше это понимал, я бы и жил по-другому. Я бы не проскакивал на авось, на удачу и делал бы все капитально и основательно. А, я? Всю жизнь только на удачу, только на обаянии, на амбициях и желании победить. А если бы к этому трудолюбие, дисциплину, все делать во время, делать то, что нужно делать именно сейчас и чтобы это было системой, а не всплесками?! Если бы я все делал солидно, я бы и школу закончил с золотой медалью и в футбол бы сейчас играл за сборную…
– Петя, – прервал его отец, – Все еще не поздно. Жизнь только начинается.
«И никогда не поздно. Начинать никогда не поздно», – со временем понял Петька, когда стал гораздо старше и мудрей.
2004
Погуляли . . .
Не загадывай в веселье -
Тяжело будет похмелье.
– Мам! – пробасил Виктор, стоя одетый в коридоре и для уверенности держась за ручку входной двери.
– Ну? – откликнулась из кухни мама, перекрикивая журчание воды и звон посуды.
– Мам, – пробубнил сын голосом, в котором чувствовались просьба и неуверенность.
– Что опять случилось? – высунувшись из кухни, предвидя недоброе, насторожилась Елена Михайловна, женщина лет сорока, законченный оптимист, с претензией на юмор.
– Мам, это… – начал, запинаясь, Слонов, – У этого… У Сашки Петрова… это… День рождения… – вымучил он из себя, сам не понимая, зачем после каждого слова впихивал это дурацкое «это».
– А я чем могу помочь? – улыбаясь, но по-прежнему недоумевая, спросила Елена Михайловна. – Денег на бутылку что ли нет? Стипендию, поди, в первый день спустил? – как бы невзначай напомнила мама сыну сентябрь месяц, когда Виктор Слонов стал первокурсником и уже «понимал», как нужно обращаться со стипендией.
В душе он себя оправдывал: «Ну на самом деле! Поступил, зачисление, посвящение, день рождения группы, вот вся стипендия и ушла».
– Мам, ну не начинай! Не такой уж я и законченный алкоголик! Ну подумаешь, на веселе один раз пришел, заметь, один раз за семнадцать лет! А вы с отцом прямо целую трагедию разыграли! – выпалил Слонов, сам пугаясь своей решительности.
Из зала прошуршал газетой папа, выражая тем самым свое участие.
– Все, мам, не начинай, – глянув в сторону зала, и уже тише продолжал Слонов. – Не надо мне денег, есть у меня и на три бутылки, – съехидничал он. – Я не к тому. Я говорю, у Сашки день рождения, предки его уехали в Ялту, а сам он ничего не приготовит и из своего дня рождения сделает обыкновенную, банальную пьянку, вот я и…
– Ничего не понимаю! Ты хочешь, чтобы я вам помогла приготовить? – переходя на смех, обобщила невнятные речи сына Елена Михайловна.
– Да нет, не надо нам помогать! Сами мы все сделаем, я просто веду к тому, чтобы ты меня отпустила, – заключил Слонов.
– Ну иди. Я за вечер без тебя не умру, – сказала Елена Михайловна, собираясь вернуться к раковине.
– В том-то все и дело! – оживился Слонов. – Я уйду к Сашке дня на три, дома у него никого нет, да и к тому же – день рождения: сначала один день будем все готовить, потом день гулять, третий – убирать…
– Чего? – перебила его мать. – На сколько? На три дня? Да ты что, с ума сошел? А университет? А учеба? – начиная заводиться, выдала Елена Михайловна.
– Стоп! – обрубил Слонов. – Мам, я все понимаю, вечная проблема отцов и детей, – улыбнувшись, сказал он. – Но сама рассуди. Сегодня пятница, была одна пара, то есть целый день свободный. За сегодня мы все приготовим. Завтра суббота. Если ты помнишь, то мы не учимся, отгуляем, а в воскресенье мы с Петровым мобилизуем все силы на уборку «разоренной» квартиры. И к вечеру я уже буду дома создавать иллюзию грызения гранита науки! Все просто! – ослепительно улыбаясь и делая акцент на последней фразе, объяснил Слонов.
Слова сына были настолько убедительны, что Елена Михайловна не нашла ничего другого, как сказать:
– Ну, ладно, иди.
Но все же, чтобы напомнить сыну, кто есть кто, она ненавязчиво добавила с ослепительной улыбкой:
– Только перед тем, как уйдешь, вынеси ведро. И прогуляй-ка, дружок, собачку.
– О, нет! Ну так всегда!!! Мам, я уже собрался. Может, я…
– Хкм, – кашлянул как бы невзначай из зала отец.
«Ну ладно. Надо, так надо. Конечно. Приказы не обсуждаются», – потерянно подумал Слонов и крикнул:
– Джина, гулять!
Услышав магическое слово, ирландский сеттер двух лет, не медля ни секунды, метнулся в коридор, барабаня коготками по линолеуму. Взяв ведро, они вышли.
Иногда Джинкины прогулки совпадали с выгулом всех собак, живущих в близлежащих домах. Свора обычно резвилась на небольшом поле, а стайка собачатников теплым кружком беседовала невдалеке, регулярно выслушивая красноречивые высказывания от жильцов тех же близлежащих домов, типа: «Прохода нет от ваших шавок!», или «Развели тут псарню!», или того круче: «Все дворы загадили, теперь и за наш взялись!». Но хозяева собак были настоящими фанатами своего «дела» и ради своих четвероногих готовы были снести и не такое. Так случилось и на этот раз. Джинка стремительно рванулась к резвящейся своре, в беспамятстве задирая лапы выше ушей.
«Опять побежала», – подумал Виктор и с благодарностью посмотрел на ведро, которое болталось в руке. Именно с благодарностью, потому что оно давало ему повод не подходить к владельцам собак. Он не любил встреч с ними, потому что на сто ходов вперед знал о чем с ним будут говорить и на этот раз. А говорить будут как обычно: об ушах, хвостах, блохах, диете и прочей ерунде.
– Ну чего она вечно к ним бегает? – злился Виктор на Джинку. – Хотя ее тоже можно понять, – начал сам с собой рассуждать он. – Ей ведь тоже нужно общение, может, у нее там есть друг, как у меня Петров, или подружка, а может, и не одна. Ей, наверное, скучно сидеть дома, ждать, пока кто-нибудь из нас ее прогуляет. – Ладно уж, резвись. Так и быть, пойду к этим любителям, – решил Виктор и направился к полю.
* * *
– Я уж думал, что ты не придешь. Сразу отпустили или, как полагается, сначала поломались? – спросил умудренный опытом Петров, пожимая руку друга и закрывая за ним дверь.
– Ты знаешь, на редкость. я быстро убедил свою маму… правда, пришлось с Джинкой погулять, компромисс, так сказать.
– А-а-а, – понимающе протянул Сашка. – Ну ты раздевайся, проходи.
Для Виктора Петров, или Сашка, как он его обычно называл, значил уже многое, впрочем, как и для Сашки Слонов. Встретились они на вступительных экзаменах. Или потому, что на подлости и гадости не было времени, или потому, что ВСЕ помогали друг другу, но как бы то ни было, а Слонов шепнул Петрову полководца на истории, тот же, в свою очередь, в знак благодарности помог ему на сочинении, и они сошлись крепко и надолго. После экзаменов они вместе валялись на пляже, разъезжали по дачам друзей, бездельничали в городе и с нетерпением ждали предстоящее студенчество. Наконец, студенчество наступило. Оно было именно таким, каким они его и представляли: строгие, но справедливые профессора, умнейшие и милейшие одногруппники; бездна нового и интересного каждый день из уст преподавателей; веселые, как в школе, переменки между парами; новые друзья, новые знакомые, в общем, на «учебу» они бегали, с трудом дожидаясь утра. После занятий шли к кому-нибудь домой, чаще к Сашке, и порой до позднего вечера сидели у него в комнате. Иногда к ним заходил Сергей Иваныч, отец Петрова, и с удовольствием и умилительной завистью смотрел на них. В свое время он тоже был студентом, и у него был друг, и они так же расставались только на ночь, чтобы через несколько часов снова встретиться. Родители их тоже видели, только когда они спали или ели. Он иногда рассказывал «пацанам» о том, как жили студенты в его время, как он жил сам, и обычно это все заканчивалось тем, что из Сашкиной комнаты вырывался дикий хохот, и к ним в недоумении заходила Сашкина мама. По словам Сергея Ивановича, они платили дань студенческой дружбе: самой крепкой, самой веселой, самой долгой и самой, самой, самой. Так незаметно и очень сладко, как во сне, пролетели первые два месяца учебы.
– Ну? С чего начнем? – спросил Слонов, готовый к «труду и обороне».
– То есть? – смутился Петров.
– Я имею в виду по магазинам там пробежаться. Готовить что-нибудь, варить. Насколько я понимаю, у кого-то день рождения?
– Нет. Этому парню ничего уже не поможет, – сказал Сашка и с пафосом раскрыл холодильник, забитый продуктами до неприличия.
– Какие магазины? Ты что, думал, мои любимые папа и мама свалили, оставив меня просто так? – становясь с каждым словом серьезней и серьезней, сказал Сашка. – Откупились! – уже веселее добавил он и, чтобы произвести впечатление до конца, открыл бар. Шампанское, ликеры, вина и коньяки мирно стояли, ожидая своего часа.
– Сашка… У меня такое впечатление… что твой отец не банком управляет… а ликероводочным заводом… – еле вымучил из себя Слонов. – Этого же до нового года хватит! – постепенно приходя в себя, заключил он, а в мыслях уже представлял, каким грандиозным застольем пахнет Сашкино восемнадцатилетие. Он представил удивление всех приглашенных от роскоши, в которой утопала квартира Петровых.
В основном мало кто знал, что Сашка – сын банкира, да и он не стремился об этом рассказывать; представил, как сначала все тихо и мирно будут смущенно трапезничать, потом, после нескольких рюмок горячащей кровь жидкости, публика оживет: парни начнут хохмить, девчонки смеяться; потом все разбредутся по комнатам и компаниям, кто-то будет танцевать, кто-то мирно беседовать, кто-то от души веселиться; затем наступит вечер, и все будут пить чай с огромным тортом и допивать ликеры, закусывая фруктами; после будет поздний вечер, и папу и маму еще не сломавшие разойдутся по домам, а оставшиеся будут догуливать, и в середине ночи к ним присоединятся соседи, а может, даже и милиция, вызванная ими; и все закончится тем, что срубившиеся попадают спать, кто где пристроится, а самые стойкие до утра будут шуметь на кухне, чтобы потом ближе к полудню растолкать спящих и снова всем вместе сесть за стол. Одним словом, Виктор представил все прелести предстоящего.
– Готовить нам тоже ничего не придется, – вводя Слонова в реальность, сказал Сашка.
– Чего?
– Говорю, готовить нам тоже ничего не придется. Завтра днем придет сестра с подружками, и к вечеру все будет в порядке. Мы можем расслабиться, – сказал Петров, доставая бутылку сухого из бара.
Весь день они ничего не делали, лишь выпили, так и не захмелев, бутылку вина, расписывая друг другу предстоящее действо. Ближе к вечеру Сашка поиграл Виктору на рояле, и, наоравшись вдоволь, они решили на сон грядущий прогуляться.
– Пойдем. Покажу тебе кое-что, – хитро улыбаясь, сказал Петров и начал обуваться.
Они пришли к гаражному кооперативу, который раскинулся своими пятью рядами кирпичных боксов. Всю дорогу оба молчали. Один гадал, куда его ведет второй, а тот, в свою очередь, шел и думал, какой он уже большой и как все хорошо. Все было прекрасно и удивительно: теплый, сухой осенний вечер, солнце на закате, друг, который идет рядом и молчит, и от этого молчания хорошо и спокойно, предстоящий день рождения, университет, учеба и жгучее желание жить, жить и жить.
Петров, не говоря ни слова, подошел к двери одного из гаражей и открыл его. На Слонова глянули четыре глаза новеньких «Жигулей».
– Подарок, – объяснил Петров. – Батя мог, конечно, и мерседес, и джип или тайоту на худой конец, но говорит, надо поддерживать отечественного производителя… Да и скромней надо быть.
