– Атож не понятно!? – с энтузиазмом заверила она, подкидывая орущего благим матом пацана месяцев шести, – я сеструхиных троих воспитала, и все людями стали. Жрать захочет, накормлю, срать захочет, подотру. Делов то! Главное любить этих засранцев, они усё чуют.
– Что-то в его крике, я не слышу особой любви, – с недоверием проронил Данил, поправляя очки.
– Ну, так чует, что родня то уезжает, – доброжелательно объяснила тетя Катя, – щенок и тот скулит, как сиськи мамкиной лишается, а тут человеческий детеныш, а не лук репчатый.
– Алла, ты уверена, что мы можем спокойно уехать? – с сомнением переминался с ноги на ногу отец Кости.
– Да не посторонний же человек с ним остается, – заверяла тетя Катя, – я же соседка ближайщая, у меня в коммуналке самая близкая комната к вашей. Детё же еще в пузе на моих глазах росло. Будите звонить, оно вам отогукается и отокееца в вашу Америку. Что сытое и не засранное сразу же по кудахтанью поймете.
– Ты хочешь, чтоб наш сын в этой коммунальной квартире рос? – зло спросила Алла, – мы четыре года работали над проектом, чтоб нас заметили, и когда нас приглашают в Америку запустить наше детище, мы откажемся и упустим шанс, который выпал, возможно, единственный раз в жизни?