Олег Александрович Сабанов
Зовут ее Муза
– А ты знакома с царящими в нашей братии порядками? – как бы невзначай осведомился я, ощущая в пустом желудке приятное жжение алкоголя.
– Уж наслышана, представь себе! Но распространяться на этот счет не хочу, так как тема слишком интимная, – загадочно ответила женщина, сгущая туман неопределенности.
За разговором мне наконец-то удалось рассмотреть лицо собеседницы, с которого она убрала темно-каштановые волосы, когда заходила в ванную комнату после туалета. На вид ей было около тридцати, нежная бледноватая кожа и сапфировые глаза миндалевидной формы придавали облику аристократическое изящество, а чуть полноватые губы цвета рубина вносили нотки озорства и чувственности. Кошачья плавность движений, с которыми она открывала бутылку, наполняла рюмки и выпивала, совсем не напоминали вечно порывистый и объятый мелкой дрожью образ запойной дамы. Напротив, во всем ее виде и библейском имени сквозили естественная гармония и внутренняя умиротворенность, отчего неубранная кухня наполнялась уютом.
Вопреки бурлению беспрерывно рождающихся идей, чей импульс заставлял руки тянуться к клавиатуре, я тактично расспросил Марию о ее житье-бытье и постарался внимательно выслушать каждое разъяснение. Из лаконичных, но исчерпывающих ответов стало ясно, что она не замужем, в город перебралась пару лет назад, когда ей окончательно обрыдла унылая тоска родного села. Трудилась в организации, занимающейся озеленением города, пока не уволилась якобы из-за конфликта с начальством. О том, как связалась со спившимися типами и почему до сих пор не нашла себе другую работу женщина умолчала, посетовав только на черствость руководителей общежития, благодаря которой она теперь проживает в ней на птичьих правах.
Пока она говорила, мне еще хватало сил удерживать себя в пространстве кухни, но стоило ровному женскому голосу утихнуть, я тут же переместился на страницы начатой повести, что женщиной было воспринято как должное. Не отвлекая мое внимание от ноутбука, Маша по-хозяйски сполоснула лежащую в мойке тарелку, после чего тщательно протерла столешницу у газовой плиты. Я же тем временем строчил абзац за абзацем с небывалой для себя скоростью, хотя в последнее время мой процесс написания напоминал сохранение аудиофайла во времена ушедшей юности, когда трехминутный музыкальный трек грузился почти всю ночь, а ближе к утру, после того как песня была загружена на девяносто восемь процентов, закачка останавливалась и в конце концов слетала.
– Давай приготовлю что-нибудь. Поешь, немного отвлечешься, – громко произнесла Мария, вернув меня из кропотливо создаваемого мира повести на кухонную табуретку. – Не хочу, чтобы из-за моего присутствия ты изводил себя писаниной, забыв о простых вещах, без которых даже самое гениальное произведение теряет значимость.
Я плохо понял сказанное, ощущая себя разбуженным в разгар занимательнейшего сновидения, поэтому с ехидцей задал уточняющий вопрос:
– Разве твое присутствие имеет настолько сильное влияние?
– А ты еще не заметил? – протяжно вздохнув, поинтересовалась она в ответ, после чего игриво добавила. – В обществе такой эффектной барышни способен перегореть даже самый безнадежный графоман, хотя у них мне надолго задерживаться не приходилось. Ну так сварить макароны? Или лучше омлет приготовить?
Видя ее добрые намерения, я более не стал ничего уточнять и дал себя уговорить на пасту с кетчупом и сыром. В тот момент мне хотелось работать над новым вымышленным миром, реальному же следовало не мешать, а лучше совсем на время исчезнуть вместе с интригами и загадками.
На творческом подъеме сюжетная линия повести выстраивалась практически сама собой, помогая своими причудливыми поворотами точнее описывать характеры и эмоции персонажей. Словно отец рожденного ребенка, я наблюдал за быстрым ростом собственного произведения, которое под чутким руководством зачавшего его автора обретало уникальные очертания.
Простейшее блюдо из тонкой вьющейся пасты, красного пряного кетчупа и тертого ароматного сыра получилось настолько вкусным, а главное сытным, что все свои силы организм направил на усвоение пищи, отчего энергия моего воображения осталась без подзарядки и временно сошла на нет. Заметив подступающую к хозяину квартиры дремоту, Маша встала из-за стола и с улыбкой в голосе сказала:
– Что ж, пора и честь знать. Оставляю тебя в нескучной компании ярких образов и свежих идей. Надеюсь, еще увидимся, ведь ходим мы одними дорогами. Жаль, телефона у меня нет, а то бы созванивались время от времени. Ну, ауфидерзейн, гуд бай, оревуар, короче говоря, чао!
Я уже потянулся к бутылке, чтобы налить ей рюмку на посошок, как вдруг замер в изумлении. Произнесенные женщиной слова оказались точной калькой реплики из написанного мною прямо перед сытной трапезой диалога, включая известное по популярной кинокомедии многоязычное прощание. Случайного совпадения трудно было себе представить, так как она будто прочла этот фрагмент на экране невидимого телесуфлера, не изменив в тексте ни единого слова. Ненароком увидеть написанную реплику, а тем более сразу же зазубрить ее наизусть суетящаяся возле газовой плиты Мария вряд ли могла, ведь я сидел с ноутбуком на коленях спиной к стене. В повести эти слова произносит пока еще подруга, а впоследствии возлюбленная главного героя Маргарита, уходя из его дома, где среди прочих гостей оказалась волею случая. Подвыпивший хозяин весь вечер сочно живописал свои смелые планы на будущее, что позволило девушке слегка поиронизировать при прощании, сказав о яркости его образов и свежести идей. События происходят в ту пору, когда мобильником владеет далеко не каждый, поэтому отсутствие телефона у Риты выглядит вполне естественно.
– Постой! Куда спешишь!? – вырвалось у меня вследствие образовавшегося смущения. – Посиди еще! Все равно алкаши тебя не ценят, сам же говорила! Разве здесь хуже, чем в сквере на лавке или в общежитии?
Признаться, загадочная дама сумела создать интригу, фантастическим образом процитировав кусочек из моего произведения, находящегося на ранней стадии написания.
– В общаге еще хуже, чем среди пьяниц на лавке, – вздохнула она, застыв на месте. – Но ведь тебе сейчас, похоже, нужно уединение, а мне не хочется быть помехой.
– Хватить молоть ерунду! – неожиданно для себя самого отреагировал я таким тоном, словно переругивался с сожительницей. – Признаться, твое присутствие только вдохновляет меня! А ужин какой вкусный приготовила!
В стремлении остановить собравшуюся уходить Машу я впопыхах рубанул чистую правду, над которой пока еще просто не успел задуматься. Действительно, с ее появлением у меня дома уже заброшенная повесть как по волшебству сдвинулась с мертвой точки и буквально получила второе дыхание. Я вновь ощутил порядком забытые симптомы творческой лихорадки, и будто влюбленный юнец изнывал под волнами болезненно-сладких приступов, вызывающих приятную дрожь и учащенное сердцебиение.
– Ну раз так настаиваешь, можно и еще посидеть, – выдержав театральную паузу, заявила Мария. – Но только ради твоего вдохновения!
Мы тут же выпили и принялись болтать о том о сем, иногда вспоминая забавные эпизоды своего никчемного существования, периодически отдавая должное промежуткам обоюдного молчания, наполняющих беседу теплотой и интимом. Удивительно, но она совсем не интересовалась моей личной жизнью и ни разу не спросила, почему я весь день в квартире один. Даже для пьющей женщины с илистого социального дна подобное равнодушие выглядело противоестественно, отчего временами создавалось впечатление, будто Маша прекрасно осведомлена о том, чем дышит ее собеседник.
Чем больше мы разговаривали, тем меньше гостья казалась мне той уличной алкоголичкой, на которую по дороге из сквера к дому мне боязно было бросить взгляд, не говоря о случайном прикосновении. Ее в общем-то пустые байки, поведанные умиротворяющим голосом, каким обычно читают ребенку сказку перед сном, наскоро причесанные каштановые космы, прозрачная бледность лица, всегда готовые улыбнуться выразительные сапфировые глаза и сочные губы, теперь представлялись собирательным образом заботливой женщины из моего раннего детства, чье присутствие создавало ощущение комфорта и защищенности. Правда я стал замечать, как в атмосферу этого невинного светлого переживание все чаще врываются пока еще слабые, но хорошо знакомые мне импульсы желания, что оказалось совсем неудивительно, учитывая красоту собеседницы, постепенно раскрывающуюся моему затуманенному штампами и условностями общества взору с неспешностью цветочного бутона.
