О. Н. Скороходова
Эпоха великих потрясений. Энергетический фактор в последние десятилетия холодной войны
1.5. Тупики арабо-израильского урегулирования и пересмотр нефтяного status quo
Это может показаться удивительным, но вопрос об арабо-израильском урегулировании был далеко не приоритетным в контексте разворачивавшейся разрядки между Москвой и Вашингтоном. Несмотря на запуск отдельных инициатив У. Роджерсом, а также обсуждения по «тайному каналу» проблемы Ближнего Востока в рамках подготовки исторического визита Никсона в СССР в 1972 году, на Московском саммите были согласованы лишь 10 пунктов «Общих рабочих принципов решения конфликта на Ближнем Востоке», которые так и остались тайной для публики. Американский президент прямо заявил советским коллегам, что «Ближний Восток не является такой острой проблемой, каковой является сейчас Вьетнам, однако в перспективе эта проблема может стать значительно серьезнее». Он также заметил, что вокруг конфликта накипело слишком много страстей, и высказал мнение, что «никакое публичное выступление не в силах его разрешить – добиться урегулирования можно, только если две сверхдержавы окажут влияние в конфиденциальном порядке»[55].
Так или иначе, эти результаты глубоко разочаровали региональных игроков, и их реакция не заставила себя долго ждать. Египет, для которого, как напишет в своей автобиографии президент А. Садат, результаты Московского саммита стали ударом[56], и Саудовская Аравия достигли консенсуса в отношении силового сценария в арабо-израильском противостоянии. В обстановке, когда значение ближневосточной нефти для развитого мира только возрастало, мысль о возможности и необходимости «нефтяной атаки» в случае следующей войны как будто витала в воздухе, тем более что опыт использования этого оружия у арабских стран уже имелся.
Радикальные члены ОПЕК договорились об объявлении эмбарго на поставки нефти в развитые страны в качестве меры давления на США еще в ноябре 1972 года, на семинаре в Багдаде. Саудовская Аравия, Кувейт и Иран не принимали в нем участия[57]. Но умеренное крыло арабского лагеря недолго оставалось в стороне. Уже 6 января 1973 года Национальная ассамблея Кувейта приняла резолюцию об использовании нефти как оружия в случае очередной вспышки насилия в регионе[58]. 9 апреля в журнале Newsweek было опубликовано интервью с президентом Египта А. Садатом, в котором он пригрозил «нефтяной атакой» в случае новой войны с Израилем[59]. Во время визита короля Фейсала в Каир в начале июня 1973 года было получено согласие крупнейшего производителя, Саудовской Аравии, на участие в «нефтяной атаке» – и это стало залогом ее эффективности[60]. Из мемуаров президента Египта следует, что летом 1973 года решение о войне с Израилем уже было принято. Военные планы были разработаны еще в конце 1972 года. Садат также написал, что именно король попросил не останавливать боевых действий через несколько дней после их начала, чтобы можно было продемонстрировать человечеству «сплоченный воедино арабский мир»: «Фейсал был героем нефтяной войны. Нефть есть душа западной цивилизации. И он прекрасно знал, что арабы в силах сокрушить эту душу»[61].
Публичная и нарочито воинственная риторика арабских стран не осталась незамеченной. В США план действий правительства на случай нефтяного эмбарго был разработан еще в 1972 году[62]. На фоне перебоев со снабжением топливом аномально холодной зимой 1972–1973 года было принято решение об увеличении государственного регулирования в энергетическом секторе. В апреле 1973 года президент Никсон предложил Конгрессу США ряд мер (часть из них требовали одобрения законодателей, часть была проведена в жизнь указами президента), легших в основу так называемой национальной энергетической программы и направленных на предотвращение сбоев с поставками энергоресурсов. Среди них – снятие существовавших на тот момент ограничений на импорт нефти и нефтепродуктов и учреждение Национального энергетического отдела (предтечи современного Министерства энергетики).
Иными словами, к 1973 года применение «нефтяного оружия» арабским блоком рассматривалось как возможный, но маловероятный сценарий развития событий. Присутствовало понимание рисков и «узких мест» в энергетической обороне развитого мира, однако конкретных шагов по предупреждению очередного акта нефтяного шантажа так и не было предпринято. При этом и нефтяные компании, и дружественные США правительства неоднократно предупреждали Белый дом о серьезности сложившейся обстановки. Еще в 1972 году Киссинджер донес до Никсона слова шейха Ямани о том, что «отношения Саудовской Аравии и развитых стран должны стать улицей с двусторонним движением, политическим и экономическим»[63]. При этом министр заметил, что король Фейсал испытывает огромное давление со стороны арабского радикального лагеря. В апреле 1973 года шейх вновь прибыл со специальным поручением от короля: убедить президента Никсона в необходимости шагов по ближневосточному урегулированию. Позже он сравнивал свои беседы с Киссинджером, министром финансов Дж. Шульцем и зам. госсекретаря Дж. Сиско в тот свой приезд с «разговором слепого с глухим»[64]. 3 мая 1973 года на встрече c президентом ARAMCO, американского нефтяного консорциума, действовавшего в Саудовской Аравии, король Фейсал указал на то, что поддержка Израиля мешает плодотворному экономическому сотрудничеству между Вашингтоном и Эр-Риядом. Дальнейшая реализация такой политики, по мнению короля, способна ввергнуть королевство в полную изоляцию, и перед лицом такой угрозы оно может быть вынуждено отказаться от отстаивания интересов США[65]. 14 мая 1973 года, в день очередной годовщины появления Израиля на политической карте мира, Алжир, Ирак, Кувейт и Ливия на один час приостановили добычу нефти[66]. Наконец, с начала 1973 года функционеры ARAMCO, как это следует из интервью с ее директором, организовали кампанию среди представителей крупнейшего бизнеса США с тем, чтобы донести до Белого дома всю опасность «одержимости» короля Фейсала «страданиями арабского народа» и тем фактом, что его постоянно ассоциируют с «неверными» американцами[67].
Лишь очень немногие политики и общественные деятели США выступали с призывами сделать шаг навстречу чаяниям арабов. Так, Дж. Экинс, будущий посол в Саудовской Аравии, в апрельском номере Foreign Affairs за 1973 год предупредит о вероятном росте цен на нефть в два раза, до 4–5 долларов, и выскажет опасения по поводу того, что «отношения с арабами не являются добросердечными». Он также, вопреки мнению разведсообщества о низкой эффективности эмбарго против США, заявит о разрушительном эффекте «перекрытия крана», мотивируя это тем, что американский импорт ближневосточной нефти вырос с 1967 по 1973 год с 500 тыс. до 8–10 млн баррелей в день[68]. Наиболее распространенное среди американцев мнение на этот счет, тем не менее, отражала следующая цитата из The Wall Street Journal: «Угрозы прекратить поставки нефти в случае войны с Израилем – всего лишь фиговый листок, прикрывающий истинное устремление стран ОПЕК превратиться из резервуаров нефти в промышленно развитые страны»[69].
Рассуждая о причинах того, почему все эти тревожные сигналы не получили верной интерпретации в Вашингтоне, помимо их относительной периферийности для внешнеполитической повестки США, можно добавить и внутриполитические соображения: разворачивавшийся в 1973 году Уотергейтский скандал отнимал все больше сил и внимания политической элиты. Это, по признанию самого президента и ряда исследователей, помешало разработке правильной стратегии в отношении Ближнего Востока[70]. Что касается ОПЕК, то успех наступательной политики предыдущих лет убедил ее участников в возможности получения полного контроля над нефтяной промышленностью. Положительный опыт ведения переговоров с компаниями дал ее арабскому крылу основания рассчитывать на успешное применение нефти как политического оружия против сторонников Израиля, что и было произведено в ходе войны Судного дня в октябре 1973 года.
Итак, в конце 1960–1970-х годов мировой рынок нефти пережил серьезные перемены. Они были обусловлены и подготовлены политическими и экономическими событиями конца 1960-х – начала 1970-х годов. Согласившись на пересмотр прежней системы функционирования нефтяной промышленности в пользу более широкой стратегии на Ближнем Востоке, США как лидер западного мира вскоре были вынуждены столкнуться с непредвиденными последствиями. Завершение эпохи «Семи сестер» и начало режима ОПЕК в нефтяной политике, переведение нефтяной проблемы из русла корпоративно-государственных переговоров на уровень мировой политики предопределили рост влияния нефтяного фактора на международную повестку 1970-х годов.
Глава 2
Октябрьская война 1973 года: глобальные последствия локального конфликта
2.1. Октябрьская война 1973 года, «нефтяное оружие» ОПЕК и начало «арабского века»
В полдень 6 октября 1973 года одновременным наступлением сирийских и египетских армий на позиции израильской армии началась четвертая арабо-израильская война, вошедшая в историю как Октябрьская война, или война Судного дня – по отмечавшемуся в тот день еврейскому празднику Йом Киппур. Парадоксальным образом, она, как и нефтяное эмбарго позднее, казалось, застала международное сообщество врасплох, хотя нельзя сказать, что войны не ждали. Неоднократных заявлений лидеров арабских стран, перемещений египетских и сирийских войск у границы, наконец, эвакуации семей русских советников из Дамаска накануне, 5 октября, оказалось недостаточно, чтобы убедить израильское и американское разведсообщества и руководства в способности и готовности арабов пойти на насильственный пересмотр положения дел. Все это позднее в документах ЦРУ назовут ошибкой[71]. В цели данной книги не входит подробное освещение военных действий, тем более что этот сюжет – один из любимейших в среде военных историков и ученых, специализирующихся на регионе[72]. Мы остановимся на международно-политическом и экономическом измерении этой войны.
Начавшись как классический локальный конфликт, эта война не только стала лакмусовой бумажкой политики разрядки, но и переросла в системный конфликт с глобальными последствиями. Будучи инициированным местными силами[73] (и в этом смысле, являясь скорее исключением из правил холодной войны, чем их подтверждением), через восемь дней после начала конфликт перерос в классическую «войну по доверию». С 10 октября советские Ан-12 и Ан-22 совершили, по данным ЦРУ, 920 рейсов, доставив в Египет и Сирию около четырех тысяч тонн различных военных материалов на сумму в 2 млрд долларов[74]. 14 октября США, в свою очередь, открыли воздушный мост в Израиль мощностью до 1000 тонн грузов в день.
Хоть война Судного дня и стала поединком американского и советского оружия[75], переговоры между руководством СССР и США о путях разрешения конфликта начались сразу же после вспышки насилия. 7 октября Москва высказала свой достаточно радикальный взгляд на способы возможного урегулирования. Кремль настаивал на необходимости выведения войск Израиля за линию 5 июня 1967 года, то есть «откате» на позиции до предыдущей, Шестидневной войны.[76] Такие требования соответствовали резолюции Совета безопасности ООН № 242, принятой по итогам конфликта 1967 г. и поныне остающейся одним из краеугольных камней арабо-израильского урегулирования, но они были неприемлемы для Тель-Авива, а значит, нереалистичны.
Вскоре поражения арабов на поле боя заставили СССР занять более умеренную позицию. В ходе экстренного визита Г. Киссинджера в Москву (21–23 октября) был согласован проект резолюции № 338, мгновенно одобренной СБ ООН. Документ предусматривал прекращение огня в течение 12 часов на занимаемых к тому моменту позициях и немедленное начало переговоров между сторонами под «соответствующей эгидой» (under appropriate auspices)[77]. Но арабские государства и Израиль продолжили боевые действия, обвиняя друг друга в несоблюдении прекращения огня, за что Киссинджер в беседе с английским послом Р. Барингом даже назвал их «маньяками»[78].
Часть исследователей полагают, что такие самостоятельные действия Израиля и Египта выходили за рамки поведения, очерченные правилами разрядки, и грозили серьезными, непредсказуемыми последствиями. И действительно, 24 октября 1973 года стало одним из самых «горячих» дней в истории холодной войны. В этот день в Вашингтоне получили достаточно резкую телеграмму советского лидера, Л. И. Брежнева, в которой он выражал готовность пойти на односторонние действия, чтобы добиться от Израиля соблюдение прекращения огня: «Мы столкнемся с необходимостью рассмотреть вопрос о принятии требующихся мер в одностороннем порядке»[79]. Ответ президента Никсона был не менее резок: приведение базировавшихся в Европе американских войск в состояние повышенной боевой готовности – действие, которое предпринималось Вашингтоном после Второй Мировой войны лишь трижды: в 1962 и в 1973 годах и после терактов 11 сентября 2001 года.
Важно отметить, что даже в условиях такого накала политических страстей связь между Москвой и Вашингтоном не прерывалась, что, несомненно, было позитивным плодом политики разрядки. Так, например, это позволило Киссинджеру объяснить советскому послу Добрынину, что приведение войск в состояние повышенной боевой готовности было продиктовано «соображениями внутренней безопасности», и пообещать, что «завтра оно будет отменено»[80]. Что же касается ответных мер СССР, а именно проведения учений с участием авиации в Закавказском военном округе, то, как пишет посол Добрынин, в Политбюро ЦК КПСС «всерьез об односторонней интервенции и не думали, <…> надеялись поднажать на США в пользу совместных действий по прекращению конфликта». Подтверждал это и министр иностранных дел ФРГ, побывавший с визитом в Москве в начале ноября. В личной беседе с американским послом он поделился своими наблюдениями, что «русские и не думали о победе арабов и особенно гордятся тем, что сумели сохранить в ходе конфликта отношения между США и СССР»[81]. И все же только после такого «обмена любезностями» на сверхдержавном уровне 25 октября 1973 года боевые действия были прекращены, что, впрочем, не означало снятия всех проблем. К этому моменту политический кризис, порожденный войной, уже вышел на принципиально иной уровень: арабские страны реализовали на практике достигнутое ими ранее соглашение о «нефтяной атаке».
17 октября 1973 года в Кувейте состоялось экстренное совещание министров нефтяной промышленности стран – членов ОАПЕК, по итогам которого было введено эмбарго на экспорт нефти в страны, поддерживающие Израиль, и принято решение о снижении уровня добычи на 5 % в месяц до тех пор, пока не будет найдена формула разрешения конфликта (см. Табл. 4).
Табл. 4. Добыча нефти ОАПЕК и ОПЕК в 1973–1974 гг., в мбд
Источник: CIA Report. International Oil Developments. 20 March, 1974. DDRS.
Арабский саммит в верхах, проходивший в Алжире 4 декабря, принял секретную резолюцию, которая поощряла дальнейшее использование «нефтяного оружия», принимая во внимание «значимость экономического фактора в борьбе против врага и необходимость использовать все оружие, имеющееся в распоряжении арабского народа»[82]. Кроме того, цены на нефть повышались на 70 % – до 5,12 долларов за баррель.
Все эти действия были предприняты в ответ на открытие воздушного моста США в Израиль, что, как были убеждены арабы, изменило баланс сил на поле боя в пользу еврейского государства. В период с 23 по 28 октября эмбарго было распространено на Нидерланды, Португалию, Данию, Родезию, ЮАР. Ввиду того, что голландский порт Роттердам был и остается главной «нефтяной» гаванью Европы (остальные порты в то время имели лишь ограниченную возможность принимать танкеры), решение ОПЕК автоматически означало резкое снижение поступлений «черного золота» на европейский рынок. 4 ноября было сообщено о дополнительном сокращении добычи нефти на 25 %[83], а также о разделении всех западных стран на «дружественные» и «недружественные» с целью применения селективного эмбарго.
Принципиально важно, что инициаторами «нефтяной атаки» выступили консервативные члены ОАПЕК, что способствовало резкому росту их авторитета в арабском мире. Глава Центра ближневосточных исследований Гарвардского университета Н. Сафран, комментируя данное обстоятельство, обратил внимание, что рост доходов от продажи нефти за годы, предшествовавшие войне, обеспечил арабов сравнительной свободой действий в применении «нефтяного оружия». Уход Насера с арабской сцены придал саудовскому королю Фейсалу уверенность в том, что он сможет сам контролировать «нефтяную атаку», от начала и до конца, и что ее политические трофеи не будут похищены[84]. Казалось, радикальные игроки, Ирак и Ливия, на время сдали свои позиции, поскольку их непримиримая риторика не возымела такого эффекта, который принесла нефтяная атака Эр-Рияда.
Эффективность «нефтяной атаки» стала индикатором зрелости ОПЕК. Собственно говоря, вышеперечисленный комплекс мер был предпринят сугубо арабским филиалом – ОАПЕК. Но, чтобы эмбарго действовало, важно было добиться его поддержки со стороны неарабского сектора ОПЕК. И это было сделано: общее увеличение уровня добычи нефти в Венесуэле, Иране, Индонезии и Нигерии составило лишь 0,34 млн баррелей, что не могло сравниться со снижением добычи ОАПЕК – на 4,5 млн баррелей при общем уровне добычи в 20 млн баррелей[85]. Чтобы ни один из членов организации не «остался в обиде», было найдено компромиссное решение в виде резкого увеличения цен на нефть. 23 декабря 1973 г. очередная конференция ОПЕК санкционировала единовременное повышение цен на «черное золото» на 128 % по сравнению с октябрьским уровнем – до 11,65 долларов[86]. Этот день можно считать датой окончания «эпохи дешевой нефти» в мировой истории.
Для США «нефтяная атака» не была абсолютным сюрпризом: как мы уже говорили, ее рассматривали как возможное, но не очень вероятное развитие событий. Так, 7 октября, то есть за 10 дней до исторического совещания в Кувейте, в Белом доме пришли к выводу о том, что в случае успешной израильской контратаки ответ со стороны арабских стран в виде наложения эмбарго на поставку нефти в США более вероятен, чем совместные панарабские военные действия против Израиля[87].
И тем не менее, решение ОАПЕК оказало эффект разорвавшейся бомбы. Дело в том, что в тот же день, когда министры нефтяной промышленности арабских стран собрались в Эль-Кувейте, в Овальном кабинете Белого дома состоялась встреча четырех министров иностранных дел: Саудовской Аравии, Кувейта, Марокко и Алжира – с Никсоном, в ходе которой президент пытался (как позже оказалось, тщетно) убедить их в своем стремлении к мирному урегулированию на Ближнем Востоке и по итогам которой министры заявили журналистам, как описывал Г. Киссинджер, с «видом хороших мальчиков»[88], что они провели «плодотворную беседу» с президентом. В ходе отдельной встречи с министром Саудовской Аравии президент также пытался объяснить, что поставки оружия Израилю «имеют отношение к советско-американским делам, а не направлены против них, арабов»[89]. Эр-Рияд, однако, просто отказался смотреть на этот конфликт с глобальной точки зрения[90].
В целом же сказать, что «атака ОПЕК» вызвала шок в западном мире – значит не сказать ничего. Осознание случившегося приходило постепенно. Например, уже 18 октября 1973 года The New York Times напечатала статью с красноречивым названием «Нефтяной гамбит», а The Washington Post охарактеризовала произошедшие перемены как «новую ближневосточную реальность»[91], добавив, что война в который раз изменила Ближний Восток до неузнаваемости, опровергнув «привычные клише об арабах, русских и нефтяных интересах». Номер The Business Week за 20 октября вышел с говорящим заголовком – «Арабский век».
Как напишет в своем исследовании Фр. Парра, в декабре 1973 года нефтяной рынок находился в панике: «Никто не знал, что такое рынок, куда он движется, как он связан с теми ценами, что назначает картель. На самом деле, рынок был все еще очень слаб, он не был институционализирован <…> Он просто представлял собой какую-то серию несопоставимых друг с другом сделок, о которых хаотично сообщалось в трейдерской прессе»[92]. Цена нефти, между тем, по отдельным сделкам доходила до 17 долларов. Как сообщали в своих воспоминаниях функционеры ARAMCO, тогда же мировой рынок нефти впервые пережил приступ панического роста спроса, вызванного ожиданием дальнейшего повышения цен и желанием сыграть на опережение[93].