Нэнси Кресс
Наблюдатель

2

Насчет того, что худшее осталось позади, она ошиблась. Через два дня, сразу после утреннего обхода, Каро остановил в коридоре Девонн Лейнхарт. Позже, восстанавливая в памяти события, Каро вспомнила, что она, улыбаясь, выходила из палаты Ханны Глик, молодой женщины, которую прооперировала накануне по поводу астроцитомы второй степени правой лобной доли. Доктор Флейшхауэр, куратор Каро по хирургической части, позволил ей от начала до конца провести краниотомию, внимательно наблюдая за ее действиями и одобрительно кивая. На следующий день пациентка уже могла немного шевелить правой ногой, и ее десятилетняя дочка объявила, что, когда вырастет, станет врачом.

Каро жила ради таких моментов.

– Девонн! Как поживаешь?

Девонн взял ее за предплечье:

– Каро, можно тебя на пару слов? Пойдем-ка. Я тебе кое-что покажу.

– Не могу. Мне нужно…

– Тебе нужно сейчас же пойти со мною. Поверь, я серьезно.

Каро пристально посмотрела на него. Она дружила с Девонном, который недавно получил сертификат кардиолога, еще с института. Они вместе вскрывали трупы, вместе учились, жаловались друг другу на всякие казусы, случавшиеся во время интернатуры и ординатуры, – а их случалось немало. Однажды Каро со своим парнем (с которым давно рассталась) совершила с Девонном и его женой Хелен замечательную поездку в горы Блу-Ридж – те выходные они провели без каких-либо лекций, да и деньги нашлись, хоть и впритык. Однажды, когда Анжелике было очень плохо, Девонн помог Каро деньгами – для Эллен.

Сейчас он завел Каро в пустую палату и закрыл дверь. Он был явно озабочен: от глаз по темно-коричневой коже разбежались морщинки.

– Ты за «Твиттером» следишь?

– Нет. Где время взять-то?

– Каро, там пошел большой флешмоб.

Она недоуменно встряхнула головой.

– Флешмоб? По какому поводу?

– Против тебя.

– Не пони…

– В интернете распространилась информация о том, что ты обвинила Беккера в сексуальном домогательстве. И что он все отрицает.

Это не стало для нее совсем уж неожиданностью. Она уже обращала внимание на взгляды, которыми провожали ее сотрудники в коридорах; по большей части на нее смотрели с любопытством, но кое-кто явно злился, а кое-кто, напротив, сочувствовал. Мейзи? Скорее всего она. У лжецов часто возникает потребность подкрепить обман перед собой и окружающими, продолжая выдавать его за правду. К тому же, как сказал Бенджамин Франклин, «три человека способны сохранить тайну, лишь если двое из них – мертвецы». Каро решила просто игнорировать эти взгляды, независимо от вкладываемых в них эмоций. В конце концов, еще несколько месяцев, и она уедет отсюда. Срок ее пребывания здесь, предусмотренный стипендией, подойдет к концу, она получит сертификат и будет работать в другом городе, оставив и Беккера, и Мейзи, и досужие суждения посторонних.

– Девонн…

– Подожди, Каро, послушай. Я… Тебе следует знать, что сплетни о слушании попали в «Твиттер», как это постоянно бывает в наши дни. В первых твитах тебе сочувствовали. Но вскоре подключились другие пользователи – и много. Разговоры о правах женщин вызывают негативную реакцию со стороны различных мужских движений; встречаются и обоснованные претензии, но по большей части волну разгоняют обиженные тролли, утверждающие, что женщины бессовестно обвиняют мужчин в сексуальных домогательствах ради забавы или выгоды. Тролли ухватились за одну из пациенток Беккера, которой он спас жизнь совершенно отчаянной операцией по поводу крайне неудачно расположенной хордомы ската. Пациентка оказалась достаточно осведомленной в медицине, она поняла, насколько опасной была операция и как блестяще Беккер ее выполнил. Она написала об этом в «Фейсбуке»^[3], и тролль с ником Мссститттель отыскал запись и подключил группу для раскрутки темы. У него большая организация, занимающаяся шельмованием всех, кого они считают «врагами хороших людей» – это цитата. Они закрутили все это как онлайн-реакцию на MeToo, а теперь и тебя причислили к врагам. Дело тут не в тебе – им все равно, кого мешать с грязью, зато потом другие верят тому, что понаписали эти подлецы, и включаются в травлю. Твиты и посты о тебе ужасны, становятся все злее, и, увы, их набралось уже очень много.

– Сколько? – Каро с трудом выговорила это простое слово.

Девонн тяжело вздохнул:

– Больше сорока тысяч, и их число непрерывно растет.

– Быть того не может!

– К сожалению… Дай я покажу.

– Нет. – Каро категорически не желала смотреть все это, что бы там ни было, при свидетелях.

Друг, видимо, понял ее.

– Ладно. Если тебе нужно будет поговорить об этом или ты захочешь прийти к нам и обсудить эту заваруху с Хелен и со мною…

– Спасибо, Девонн. Ты, главное, скажи, как найти эти твиты.

– Набери: хэштег, Кэролайн, подчеркивание, врач разрушитель. Без пробелов. – Он повернулся и вышел, еще раз оглянувшись на нее в двери.

Каро прикрыла дверь, прошлась по мрачной пустой палате и остановилась около незастеленной кровати. Выключенные мониторы молчали, табло над кроватью смотрелось черным пятном. Она несколько раз сбивалась, набирая текст на телефоне, но вскоре отыскала нужные твиты.

Как же много их оказалось!

Она порочит доктора, спасающего людей! Распять суку!

Уволить ее!

Нельзя позволять ей оперировать людей.

Выпотрошить и сжечь!

Каро С. – У. брешет брешет брешет

Лживые бабы вроде нее портят жизнь хорошим мужикам

Люблю вздорных бабенок – я б ей вдул

Закрой пасть, базар серьезный. Здравоохранение этой страны в полной жопе.

Сам заткнись жопа

Изгнать Кэролайн С-У из АМА^[4].

Она же родственница какой-то медицинской шишки. Богатая белая сучка, твое место в канаве

Стерилизовать ее, чтобы эти лживые гены не распространялись

Протестовать против нее!

Да, все на протест!

По этой ссылке @firecarolinesoames-watkins вы можете поддержать петицию «Уволить Кэролайн Сомс-Уоткинс»

Отстойная тема! Мужчины в этой стране лишены прав

Митинг протеста завтра в 8 утра перед Мемориальной больницей Фэрли, Кройден, Западная Вирджиния.

Кто идет?

Буду

MeToo

Ха! Круто!

я

Я живу в Кройдене, и доктор Беккер оперировал мою сестру.

Я приду

буду

буду

Сварить КС-У в масле

Нет, выбрать шесть мужиков поздоровее и пуститьее по кругу

Каро дрожащими руками выключила телефон.

Завтра перед больницей будет митинг протеста против нее. Неужели люди действительно придут? Неужели дело дойдет до насилия? Неужели потребуется вмешательство полиции?

И все из-за нее.

Каро почувствовала, что у нее подгибаются ноги, и резко опустилась на край кровати, держа телефон в руке, как бомбу. Многие злобные твиты повторялись по несколько раз. Открыть свою страничку «Фейсбука», куда она не заходила уже несколько месяцев, она не осмелилась.

С помощью Эллен она смогла восстановить душевное равновесие после слушаний. Но сейчас все складывалось куда серьезнее и страшнее. Если из-за нее у дверей больницы произойдут беспорядки с вмешательством полиции, ее просто не возьмет на работу ни одна больница. И все ее надежды и мечты, все годы изнурительной работы, все долги, которые пришлось набрать после того, как мать лишила ее и Эллен наследства… Без хорошей работы в больнице она просто не сможет выплатить долги. А кто, кроме нее, станет помогать Эллен и ее девочкам? Нейрохирург, в отличие от врачей многих других специальностей, не может практиковать на дому в одиночку, повесив табличку у крыльца.

Все ее планы на будущее…

Она просидела так неизвестно сколько времени, пока дверь не распахнулась и в палату не ворвалась санитарка:

– Что вы здесь… Ах, извините, доктор. Нам нужно готовить палату – сейчас привезем пациента.

– Да, конечно. Сейчас. – Каро не очень понимала, что говорит, но ноги оказались надежнее эмоций – они подняли ее, вывели за дверь и понесли дальше – неведомо куда.

3

Доктору Кэролайн Сомс-Уоткинс

Мы с Вами никогда не встречались. Я брат Вашего деда, то есть Ваш двоюродный дед Сэмюэл Луис Уоткинс. Вы слышали обо мне.

Меня не интересуют родственные взаимоотношения, но узнав однажды, что Вы выбрали медицинскую карьеру, не без интереса наблюдал за Вашим ростом и не пропустил написанную Вами в соавторстве с известным специалистом Рубеном Флейшхауэром статью о нейронной реакции на прямую стимуляцию мозга. Мне известно, что теперь Вы являетесь сертифицированным нейрохирургом. Также мне сообщили, что у Вас могут возникнуть трудности с поисками работы из-за недавней онлайн-кампании, в которой Вы подверглись массовой обструкции распаленной толпы.

У меня есть возможность предложить Вам работу, сочетающую в себе нейрохирургическую практику и научные исследования, в частной клинике, расположенной в Карибском регионе, с заработком, превышающим тот, который Вам предложили бы в любом другом месте. Особо отмечу, что работа имеет определенную специфику, и потому для нее годится не каждый специалист, имеющий должную, по формальным признакам, квалификацию. Если Вы заинтересуетесь этим предложением, мой поверенный Уильям Х. Хаггерти организует для Вас поездку на Каймановы острова, чтобы мы с Вами смогли лично обсудить подробности и убедиться в том, что годимся для совместной работы.

Прошу ответить не позднее двух-трех дней по приведенному ниже адресу электронной почты. Нейрохирург мне нужен срочно.

Искренне Ваш

Сэмюэл Уоткинс.

4

– Что?! – воскликнула Эллен.

– Насколько я понимаю, это предложение работы.

– Правда? Куда? Анжелика! Нет, милая, нет!

В комнате резко запахло калом.

Анжелика, пяти лет от роду, но ростом с двухлетнего ребенка, извивалась на пластиковом пеленальном столике в углу обшарпанной гостиной Эллен. Она размахивала тонкими ручками и ножками, маленькое личико покраснело от ярости. Она не могла ни говорить, ни ходить и выражала неудовольствие единственным доступным ей способом: размашистыми беспорядочными движениями неуправляемых конечностей. Эллен умела крепко держать ее, но сейчас, услышав слова Каро, резко вскинула голову. Анжелика дернулась, и трубка, через которую Эллен откачивала кал из прямой кишки ребенка, выскользнула, пролив желто-коричневую жижу на стол, ноги Анжелики, рубашку и руки Эллен.

Каро тут же прижала тельце Анжелики своими сильными руками.

– Иди, приведи себя в порядок, я все доделаю. Тише, Анжи, успокойся, все хорошо.

Анжелика не желала успокаиваться. Хорошего ничего не было и не могло быть. Анжелика родилась с тяжелыми муковисцидозом и гипоксически-ишемическим повреждением мозга. Эллен ежедневно, по много раз, откачивала неестественно густую слизь из носа, горла и легких ребенка и каловые массы из прямой кишки. Каждый день к ней приходила медсестра из «Медикэйд»^[5], но она не могла оставаться надолго. Эллен была полностью занята уходом за Анжеликой, и об устройстве на работу не могло быть и речи. Социальной поддержки не хватало, и денег у нее всегда было в обрез.

Каро нежными движениями очистила Анжелику. Крохотное тельце расслабилось. Глаза Анжелики, такие же светло-карие, как и у Эллен, смотрели на тетю, с которой ей никогда не доведется поговорить, к которой она не подбежит, не обнимет. И все же Каро чувствовала, что Анжелика узнаёт ее. Девочка была способна ощущать ласковое поглаживание, тепло солнечных лучей на коже, удовольствие от сытости и комфорт мягкой пеленки. В этом непоправимо изувеченном мозгу присутствовала личность, и, возможно, эта личность понимала, хоть и смутно, что ее любят.

Эллен вскоре вернулась, переодела дочку, взяла на руки и принялась расхаживать с нею по запущенной комнатушке. Через некоторое время тяжелая голова, которую девочка не в состоянии была поднимать, расслабленно прильнула к плечу матери, и глаза закрылись.

– Ну вот! – полушепотом воскликнула Эллен со своей обычной сияющей улыбкой. – Теперь мы опять можем слышать собственные мысли, так что давай быстренько рассказывай, что тебе предлагают. Хорошее место?

– Не знаю, – честно ответила Каро.

– То есть как это не знаешь? Кто хоть его прислал-то?

Каро вынула письмо из кармана. Не желая дополнительно обременять сестру, у которой более чем хватало собственных проблем, да и (что греха таить) просто от стыда, она не рассказывала сестре об отказах, которые неизменно получала на протяжении последних двух месяцев. Демонстрация против нее была не настолько многолюдной, как ее показывали на фотографиях новостных агентств, но все же протестующие заблокировали главный вход в больницу, и полиции далеко не сразу удалось уговорить их расступиться. Нападки на Каро в «Твиттере», «Фейсбуке» и «Инстаграме» продолжались; судя по всему, враждебный настрой поддерживала какая-то группа, наслаждавшаяся издевательствами над доктором. Каро не делала абсолютно ничего из того, в чем ее сладострастно обвиняли клеветники, не была она и богатой привилегированной гарпией-мужененавистницей, какой ее представили в интернете. Она попыталась объяснить это в интернете, но тем самым лишь подлила масла в огонь. В больницах, конечно, знали, что эти обвинения ложны, но там возобладало мнение, что она попыталась оклеветать одного из самых выдающихся медиков страны. «С сожалением вынуждены поставить Вас в известность…»

– Каро, так откуда это предложение?

– Не «откуда». От кого. От нашего двоюродного деда.

Элен остановилась.

– Ты что? От нобелевского лауреата?

– Его самого.

– И все же откуда он взялся? И где пропадал последние пятнадцать лет? Ты же рассказывала, что он изобрел какое-то лекарство, после чего завязал с исследованиями и вроде как исчез!

– Так оно и было. Но, оказывается, он то ли управляет какой-то частной больницей на Кайманах, то ли еще как-то связан с нею и сейчас хочет, чтобы я летела туда к нему на собеседование по поводу работы нейрохирургом.

– Каро, и ты поедешь?

– Не знаю. И откуда я могу знать? Я прогуглила все, что могла, порылась на сайте АМА, но в «Гугле» об этом заведении нет ни слова, и в АМА тоже о нем не знают, и, судя по всему, оно не штатовское. С Хаггерти, поверенным, я поговорила, но обо всем, кроме зарплаты, он говорил очень уклончиво. Так что я не имею понятия, что к чему, а бросаться очертя голову в неизвестность не очень разумно, верно? – Анжелика беззвучно захныкала, и Эллен снова зашагала по комнате. – У тебя очень усталый вид. Дай Анжелику мне.

Она взяла у матери девочку, и та тяжело обвисла у нее на руках.

– А сколько обещают платить? – спросила Эллен.

Каро ответила.

– Ах ты ж черт! Правда? И ты еще раздумываешь, ехать ли тебе смотреть, что это за больница? Да просто… А это нормальный стартовый заработок для нейрохирурга?

– Нет. Это астрономические цифры. На такие деньги он мог бы нанять человека гораздо опытнее, чем я. А это значит, что есть какой-то подвох. Да он и сам об этом написал.

Эллен задумалась.

– Нет, не может быть, чтобы нобелевский лауреат такую свинью подложил. Он же не станет портить себе репутацию какими-нибудь незаконными делами!

– Не знаю. С другой стороны, за рубежом законным считается многое из того, что запрещено в США. Особенно если есть деньги. Каймановы острова как раз славятся этим. Нет, я не хочу сказать, что не думала об этом предложении. Как раз наоборот, я только о нем и думаю, с тех пор как получила письмо, но…

Входная дверь распахнулась, и в комнату ворвалась заплаканная Кайла.

– Ненавижу! Я их всех ненавижу! – Она, не останавливаясь, бросила школьный рюкзачок на диван, промахнулась и побежала в свою крохотную спальню.

Эллен обняла ее и остановила.

– Деточка, что случилось?

– Пусти!

Каро остановилась с Анжеликой на руках. Обычно восьмилетняя Кайла была спокойной и покладистой девочкой, что очень много значило в жизни семьи, сосредоточенной на Анжелике. Сейчас из ее глаз катились слезы, и она отчаянно дергалась, пытаясь вырваться из материнских объятий. Это ей, естественно, не удалось.

– Кайла, я должна знать, что случилось. Расскажи, что тебя расстроило. Кого ты ненавидишь?

– Их всех! Джесси, и Аву, и Лили! Они говорят… они говорят…

– Что они говорят?

– Они говорят, что не придут ко мне на день рождения и играть ко мне никогда не придут, потому что у нас в доме всегда воняет говном и лекарствами!

Лицо Эллен на мгновение жалко сморщилось, и она крепче прижала к себе плачущую дочку. Каро видела сейчас у сестры то выражение, какое рано или поздно появляется у всех хороших родителей, когда они оказываются не в состоянии оградить детей от несправедливости мироустройства.

Кайла родилась вскоре после того, как Каро поступила в медицинский институт, через несколько месяцев после того, как Эллен, стремясь к самостоятельности, вышла замуж за Эрика. Когда у Эллен начались родовые схватки, Эрик, по своему обыкновению, отправился на гулянку с дружками, и Каро не только отвезла сестру в больницу, но и участвовала в приеме родов, которые прошли необыкновенно быстро и легко для первого раза. Как только Кайла выскользнула в этот мир, Эллен воскликнула: «О, дайте мне! Кто это?»

«Девочка, – ответила Каро, опередив акушерку. – Изумительная девочка».

«Дайте ее мне!»

«Только на минуточку», – строго сказала акушерка, вкладывая младенца ей в руки. А Каро смотрела на мать и дитя и готова была расплакаться. Ее младшая сестра совершила совершенно банальный, но тем не менее чудесный и чрезвычайно радостный поступок, и вот, пожалуйста: появился совершенно новый человек, который только что добавил совершенно новое качество в жизнь не только Эллен, но и Каро. Она теперь не только сестра, будущий врач, но тетя. Тетя Каро.

«Я назову ее Кэролайн».

«Нет, – возразила Каро, не успев даже понять, что вообще говорит. – Не называй ее моим именем. Она… это она! Эллен, ты посмотри, нет, ты только посмотри на нее!»

«В таком случае пусть будет что-то похожее на твое имя. Я так хочу! Кристина. Кэтлин. Нет… Кайла!»

«Кайла, – повторила Каро, прикоснувшись к щечке младенца, покрытой первородной смазкой. – Ну, здравствуй, Кайла».

«Почему мы обе плачем?» – спросила Эллен.

«Не знаю», – ответила Каро, вытирая слезы (да разве можно ей плакать, она же доктор!), а медсестра тем временем забрала Кайлу у матери и унесла купать, взвешивать и оформлять документы.

Каро медленно обвела взглядом маленький съемный домик. Потертый ковер, покрытый пятнами от многочисленных загрязнений, неизбежных при уходе за Анжеликой. Древняя ванная, втиснутая между дверями спален, в одной из которых жила Кайла, а во второй стояли узкая кровать Эллен и кроватка Анжелики.

Эллен что-то тихонько ворковала Кайле, и та понемногу успокоилась.

Так зачем, на самом деле, Каро пришла сегодня к Эллен? Показать письмо от двоюродного деда? Конечно. Или еще и затем, чтобы еще раз увидеть… все это?

Денег никогда нет.

Как и возможности обеспечить уход за Анжеликой.

Страдания и слезы Кайлы.

И астрономическая зарплата.

– Эллен, – сказала Каро. – Я передумала. Ты права. Когда речь идет о такой зарплате, просто глупо было бы не выяснить, что и как. Я лечу на Кайманы.

5

– Нет, – сказал доктор Лайл Ласкин, стоявший у кровати Уоткинса. – Простите, Сэм, но… нет. Пока еще – нет.

Вейгерт напрягся. Говорить Сэмюэлу Уоткинсу «нет» могли только два человека. Ласкин был одним из них, а вот Вейгерт в это число не входил. Согласится ли он с Ласкином? И вообще, почему люди так несговорчивы? Потому-то сам Вейгерт предпочитал иметь дело с цифрами. С алгоритмами можно бороться, не колотя их по головам. И вообще, физика намного спокойнее медицины.

И сейчас Уоткинс поразил его тем, что не обрушился на своего врача, как обычно поступал с теми, кто осмеливался ему возражать. Он лишь коротко спросил:

– Когда?

– Я уже говорил вам, что не могу дать прогноз, – ответил Ласкин.

– В таком случае дайте мне хотя бы порядок величин, – повысил голос Сэм. – Дни? Недели? Месяцы?

– Вы же сами знаете, что и этого сделать я не могу. У вас в мобильнике все результаты ваших анализов, включая последние. Посмотрите их еще раз. Вам…

– Я все это смотрел! Зачем вы мне нужны, если только и можете, что отсылать меня к анализам, которые я уже видел?

– Я могу еще раз сказать вам то, что вы уже знаете, поскольку вы, похоже, меня не слушали. У вас рак поджелудочной железы. Процесс может очень сильно различаться у разных пациентов. А у вас к тому же только что обнаружилась очень непростая вирусная инфекция. Пока вы не вылечитесь от нее и не восстановитесь, о плановой операции не может быть и речи, тем более о неотработанной нейрохирургической операции. Вы…

– Операция отработана, – рискнул вмешаться Вейгерт. В конец концов, факты – упрямая вещь. – На Джулиане.

– Джулиану тридцать пять лет, – ответил Ласкин, – и он крепок, как железобетонная свая. Вы, Сэм, отнюдь не железобетонный. Давайте называть вещи своими именами: вы не перенесете операцию. А вот после того как преодолеете эту инфекцию и восстановитесь после нее – возможно. Да и то не наверняка.

– Вы не можете знать, что я смогу перенести и чего не смогу! Сами только что сказали, что этот вид рака у всех пациентов протекает по-разному. – Сэм говорил все громче, и в его голосе уже угадывались громовые раскаты. Вейгерт хорошо знал их. Скоро грянет буря!

– Я знаю ваше состояние, – ответил Ласкин, и в его голосе громыхнула такая же гроза. – Вы наняли меня в качестве личного онколога, чтобы я информировал вас о вашем состоянии.

– Я нанял вас, чтобы вы поддерживали меня в состоянии, пригодном для операции! Наука никогда еще не давала человечеству столько, сколько обещает этот проект, и если вы думаете, что какой-то жалкий докторишка может остановить его, запрещая мне…

– Вы наняли меня, чтобы я говорил вам правду. Так что извольте слушать или наймите другого жалкого докторишку.

Голос Уоткинса вдруг упал на несколько децибелов.

– Да, Лайл, именно так. Я нанял вас, чтобы вы ничего не скрывали от меня, и вы делаете это неукоснительно. Прошу прощения.

Вейгерт только глазами хлопал. Сколько раз ему случалось видеть эти резкие перемены настроения Сэма (такое случалось в частности и благодаря лекарствам, которые тот принимал), столько изумлялся им. Но Ласкин произнес одно слово, которое было особенно важно для Уоткинса: «правда». Точнее говоря, это слово было особенно важно для них всех. Только из-за него они находились здесь, на этом острове, на этой хорошо охраняемой базе, рядом с этим умирающим гением.

– Допустим, при самом благоприятном повороте событий? – сказал Уоткинс.

– Если вы благополучно выкарабкаетесь из инфекции, то пять-шесть месяцев. То же самое я сказал вам вчера, Сэм. Ничего не изменилось.

Дверная ручка повернулась, и в комнату спиной вперед, толкая дверь своим пышным задом, вошла медсестра Франклин. Она несла поднос с завтраком для Уоткинса. Всякий раз, когда Вейгерт видел ее жидкие рыжеватые волосы, широкое лицо с голубыми глазами, ему на ум приходила одна и та же фраза: «ирландская крестьянка». А ведь он знал, что старшая сестра имела польские корни, никак не связанные с крестьянством. Как-то раз Джулиан попенял Вейгерту за «пристрастие к стереотипам». Вейгерт не стал тогда пытаться объяснить, что иногда стереотипы служат полезной основой для наблюдения. У Вейгерта была в детстве нянька-ирландка, и медсестра Франклин ассоциировалась у него с няней Келли и ее основными крестьянскими качествами: находчивостью, неуступчивостью, язвительной ворчливостью, за которой она прятала симпатию. Он даже немного побаивался Франклин, как когда-то – няню. Сестра Франклин была второй из тех, кто решался говорить Уотсону «нет». Джулиан на это не осмеливался, но Вейгерт не раз замечал, что тот, не вступая в споры с Сэмом, частенько поступает по-своему.

– Ну, доктор Уоткинс, – сказала сестра Франклин, – сейчас вы съедите свой завтрак до крошечки. А не как вчерашний обед.

Уоткинс недовольно посмотрел на медсестру и ее поднос.

– Камилла, у нас важный деловой разговор. Так что унеси. Я буду завтракать позже.

– Нет, сейчас. – Она поставила поднос на тумбочку и выпрямилась, скрестив руки на груди.

– Я сказал: унеси! – яростно сверкнул глазами Уоткинс. – Принесешь, когда мы закончим.

Франклин хорошо умела использовать тактические резервы. Вот и сейчас она оглянулась на Ласкина:

– Доктор?..

– Ешьте, Сэм, – сказал тот. – Наш вопрос мы обсудили. А вам необходимо восстанавливать силы.

– Ох ты ж! Ладно, ладно… Кого еще несет? Почему моя комната вдруг превратилась в Центральный вокзал? Ах, это вы, Эйден. Входите. Лайл, благодарю вас. Камилла, можешь идти.

Врач и медсестра вышли. Вейгерт дернулся было за ними, но услышал:

– Останься.

И он остался.

Эйден Эберхарт закрыл за собой дверь. Вейгерт считал, что Эйден, как и его начальник Джулиан, слишком молод для своей должности, хоть и отдавал себе отчет, что, с его точки зрения, все эти ребятишки, занимающиеся программированием и тому подобным, слишком молоды вообще для чего угодно. Но Джулиану хотя бы тридцать с лишним, тогда как Эйден в свои двадцать четыре выглядел вообще на пятнадцать. Может быть, он действительно слишком молод для того, чтобы возглавлять службу кибербезопасности проекта? Хорошо хоть Джулиан научил всех этих программистов говорить «сэр», обращаясь к Уоткинсу. А то ведь бог знает, до чего они дошли бы, если их не приструнивать. Сэмми? Верховный колдун? Повелитель мертвых? Они же все помешаны на этих злых сказках – компьютерных играх. Вейгерта аж передернуло.

Он как наяву услышал голос Роуз, своей давно умершей жены: «Милый, ты самый настоящий реликт Викторианской эпохи».

– Что вам нужно? – неприветливо обратился Уоткинс к Эйдену.

– Доклад о наблюдении за Кэролайн Сомс-Уоткинс, сэр.

Уоткинс сел повыше. Одеяло сползло, из-под него показалась хрупкая левая нога.

– Хорошо. Валяйте.

– Как вы и предположили, те три недели, которые она просила предоставить ей перед тем, как ехать сюда, она потратила вовсе не на приведение дел в порядок.

– Естественно, – буркнул Уоткинс. – У нее просто нет таких дел. Она хотела разузнать что-нибудь обо мне, и если это не так, я буду разочарован.

– Именно так, сэр. Она наняла хакера, который именует себя Донни Таракан. Настоящее имя – Дональд Ричард Хиблер. Как специалист – не хорош, не плох. Как она на него вышла – не знаю. Этого в ее электронной переписке не было. Вероятно, кто-то сказал ей лично. Но, вступив в контакт, они стали переписываться по почте. Он…

– Вы читаете частную переписку? – робко возмутился Вейгерт.

Эйден и Уоткинс резко повернулись к нему, тут Вейгерт ощущал твердую почву под ногами.

– Сэм, мы же с самого начала договорились, что в этом проекте не будет никаких незаконных действий.

– Я помню, Джордж. Но, кроме этого, ничего незаконного и нет. А это необходимо. Кто же мог предвидеть неожиданную и нелепую смерть Дэвида Уикса?

– Но…

– Никаких «но». Эйден, существует хоть какая-нибудь вероятность, что моя внучатая племянница или этот Таракан узнают, что вы рылись в ее электронной переписке?

– Ни малейшей, – с оскорбленным видом ответил Эйден.

Что ж, подумал Вейгерт, по крайней мере у парня есть профессиональная гордость.

– Можно продолжать?

– Давай, – кивнул Уоткинс.

– Полный доклад я отправил вам в зашифрованном виде, но суть в том, что ее интересовали три момента: лично вы, наша база и наше финансирование. Таракан смог найти о вас только то, что имелось в открытых публикациях. Насчет базы – историю здания и кое-что из заказов на оборудование. Это было неизбежно. И, конечно, виды со стороны на ограду и различные пейзажи острова – то, что любой турист сможет увидеть из автомобиля или вертолета и снять с дрона. Ничего такого, что раскрывало бы хоть что-нибудь.

– А насчет финансирования?

– Он пытался, но ваша многослойная корпорация с подставными фирмами, счета в местном банке и все прочее организованы очень хорошо. Сквозь эти оболочки не пробиться. Таракан ничего не накопал. Готов поручиться, что Кэролайн…

– Доктор Сомс-Уоткинс, – поправил Вейгерт, сам того не желая. Эйден кивнул, но Вейгерт чувствовал, что он ухмыльнулся про себя.

– Простите, доктор Сомс-Уоткинс. Но боюсь, тогда мы можем начать путаться между доктором Уоткинсом и доктором Сомс-Уоткинс.

Эту реплику Уоткинс пропустил мимо ушей и обратил внимание совсем на другое:

– Где она взяла деньги, чтобы нанять этого Таракана? В вашем первом докладе говорилось, что и она, и сестра почти нищенствуют, у нее огромный долг за обучение и других живых родственников нет.

Вейгерт знал эту часть истории внучатой племянницы Уоткинса. Кэролайн Сомс-Уоткинс и ее сестра росли в довольно обеспеченной среде – конечно, не по меркам Сэмюэла Уоткинса, – но совершенно неожиданно выяснилось, что покойные родители оставили их совершенно без денег. Все состояние было завещано какой-то балетной компании. Вейгерт не знал, почему они так решили (и подозревал, что Уоткинс тоже не знает), но ему этот поступок казался чудовищным. Балет! Это, конечно, очень мило, иногда приятно посмотреть представление, но… Скорее всего, причиной стал какой-то ужасный семейный конфликт. Порой Вейгерт даже радовался тому, что у них с Роуз не было детей.

– Кэролайн… то есть доктор Сомс-Уоткинс взяла деньги взаймы у своего друга, кардиолога из больницы Фэрли, доктора Девонна Лейнхарта.

– Отлично, отлично. Значит, у нее еще прибавилось долгов.

– Да, сэр. Все подробности – в моем докладе.

– Отлично. Прекрасная работа, Эберхарт. Можете идти.

Вейгерт не раз замечал, что после похвалы от Уоткинса на щеках Эйдена выступает мимолетный румянец, и тогда этот мальчик нравился ему больше.

– Итак, она приедет, – констатировал Вейгерт, когда Эйден вышел.

– Послезавтра. Хаггерти все уладил, в том числе срочное оформление паспорта. Предыдущий был просрочен.

– А что, если она не захочет здесь остаться?

– Она останется, – уверенно заявил Уоткинс. – В больнице с нею случилась чертовски несправедливая и грязная история, но таков современный мир. Ну, а нам это пошло на пользу. Профессиональные данные у нее великолепные.

Неужели Эйден влез еще и в больничные базы данных? Нет, на такое беззаконие Сэм не пойдет. Хотя Вейгерт порой подозревал, что ради своего проекта Уоткинс пойдет на все.

– Ну, а ты, – услышал он голос Роуз, – разве не пойдешь на все?

– Нет, – ответил Вейгерт. Хотя… почти на все. В конце концов, теория, лежащая в основе этого проекта, принадлежала Вейгерту – до того, как ее прибрали к рукам Сэм и Джулиан с их столь разносторонне направленными гениальностями. Вейгерт не забыл об этом даже после того, как эти двое приспособили его теорию для своих целей. Для своих шансов обрести бессмертие.

Уоткинс откинулся на подушки и закрыл глаза.

– Что, Сэм, сильно болит? Может быть, позвать Франклин?

– О боже, ни в коем случае! Эта женщина мне все равно что заноза в заднице, словно и без нее мало. Болеутоляющее скоро подействует. Поговори со мною, Джордж. О чем-нибудь, что было до… всего этого. Желательно задолго до.