Носачёв Павел
Очарование тайны. Эзотеризм и массовая культура

Полная версия

Элджернон Блэквуд

По сравнению с Артуром Мейченом Элджернону Блэквуду в жизни повезло гораздо больше. Он никогда не испытывал таких денежных затруднений, хотя иногда и вынужден был жить скромно. Он не провел всю жизнь в Англии, а объездил Евразию и Америку. Его писательская карьера развивалась поступательно и была увенчана несомненным общественным признанием, что привело к частому переизданию его трудов и после смерти, а некоторые его рассказы (например, «Ивы») даже самые придирчивые критики оценивают очень высоко. Например, С. Т. Джоши, вовсе не разделяющий мировоззренческой ориентации Блэквуда, пишет об «Ивах» так:

…не знаю, что еще я могу сказать об этом шедевре… он кажется удивительно неуязвимым для критики. Возможно, комментарий Лавкрафта о том, что «Ивы» – это «почти образец того, какой должна быть странная история (weird tale)» – это все, что можно о нем сказать¹⁰¹.

Но было в судьбах двух писателей и то, что их объединяло. Это не только членство в Золотой Заре, но и тяга к проникновению за пределы материального мира, выраженная в поисках истины вне традиционных религий, а также неотъемлемая связь ужаса и благоговения, определившая настрой их прозы.

Жизнь

Элджернон Блэквуд родился 14 марта 1869 года близ Лондона в знатной религиозной семье. С детства воспитанный в пуританских традициях мальчик был отправлен для обучения в Германию в строгий пансион Моравских братьев, позднее опыт пребывания там лег в основу рассказа «Тайное поклонение». Приезжая к родителям на каникулы, он часто путешествовал по Великобритании. Вспоминая раннее детство, Блэквуд пишет:

…я был мечтательным мальчиком, часто плакавшим по пустякам, кроме смутного ужаса перед практическим миром, у меня было полно диких фантазий, богатое воображение, еще я очень верил в призраков, общение с духами, самостоятельно изобретенные талисманы и амулеты, которые сам себе и освятил в количестве не менее дюжины. Все это было задолго до того, как я прочел хотя бы одну книгу¹⁰².

Как и большинство молодых людей его круга, он стал интересоваться набиравшими тогда моду (отчасти из‐за теософского влияния) восточными учениями. Так, уже в юности он прочел «Афоризмы йоги» Патанджали, а затем «Бхагавадгиту» и «Упанишады». Этот интерес перерос в увлечение сверхъестественными феноменами, которое развилось во время обучения в Веллингтонском колледже. После окончания образования Блэквуд отправляется в Америку. Отец рассчитывал, что он применит полученные в колледже знания на практике, но любая форма приличной респектабельной работы претила его сыну, к тому же он быстро во многом разочаровывался. Поэтому, как в свое время и Мейчен, Блэквуд начинает заниматься писательством, подрабатывая статьями в газетах и параллельно освоив множество профессий – от бармена до учителя музыки. Для него это было тяжелое время, порой он едва сводил концы с концами, но зато с друзьями, коих у него всегда было достаточно, много путешествовал по Америке и Канаде, ходил в походы, жил в лесах. Вернувшись на родину, Блэквуд продолжает писать, но фокусируется уже на художественных произведениях. В 1906 году ему улыбается удача, и первый сборник рассказов «Пустой дом и другие истории», написанный в заурядной манере историй с привидениями, публикуют. На следующий год издают сборник «Слушатель и другие истории» с его первым шедевром – «Ивы». Но истинную славу, успех и деньги сумел принести ему только третий сборник, на этот раз тематический, посвященный истории одного персонажа, – «Джон Сайленс: необычный врач». И персонаж, и содержание рассказов произвели впечатление на интересующуюся страшными историями с эзотерическим колоритом общественность, так что Блэквуд смог наконец профессионально заняться только писательством. У него был самый продуктивный период: с 1907 года и до того момента, как он издал автобиографию «Эпизоды до тридцати» (1923). В это время Блэквуд написал четыре романа: «Человеческий аккорд» (1910), «Кентавр» (1911), «Юлиус Леваллон» (1916), его продолжение «Светлый вестник» (1921) – и множество рассказов, среди которых «Вендиго», «Человек, которого любили деревья», это не считая отдельного цикла произведений для детей. Параллельно он много путешествует, посещает Египет, Кавказ. До начала Первой мировой войны основным местом его жительства стало высокогорье близ Базеля в Швейцарии (где впоследствии был развеян его прах). Затем Блэквуд переключился на эссеистику и журналистику, в основном переиздавал свои старые произведения. Новый виток популярности принесло ему развитие радиовещания. В 1934 году его приглашают на Би-би-си читать собственные рассказы, программа вызывает восторг у аудитории, так что его имя приобретает известность по всей стране, а произведения начинают адаптироваться для радио и телеспектаклей, затем и театральных постановок. После Второй мировой войны Блэквуда награждают орденом Британской империи. Умер он в 1951 году, будучи признанным и уважаемым писателем.

Эзотеризм

По сравнению с насыщенной личными переживаниями биографией Мейчена история Блэквуда достаточно проста, но, в отличие от своего коллеги, Блэквуд был настоящим духовным искателем, глубоко погруженным в эзотеризм. Получив христианское воспитание и образование, затем столкнувшись с восточной духовностью, он переживает серьезную религиозную трансформацию, позднее описанную им так:

…с этого момента все неотъемлемые составляющие моего евангельского учения начали исчезать… страх перед Сатаной как личностью и настоящим Адом стал меньше. Реальность догм была нарушена¹⁰³.

Но восточная духовность в те годы не могла существовать в отрыве от контекста, и Блэквуд быстро увлекается теософией. Хотя он и интересовался ею в бытность на родине, но лишь во время пребывания в Канаде писатель вступает в местную ложу Теософского общества в 1891 году и немало времени посвящает изучению его доктрины. Он вспоминает:

…теософию, конечно, я проглотил целиком, с ее махатмами, развитием скрытых способностей, памятью о прошлых жизнях, астральным сознанием и описанием других сущностей, как высших, так и низших по отношению к человеку¹⁰⁴.

Вернувшись в Великобританию, он, близко познакомившись с У. Б. Йейтсом, по его протекции вступает в Золотую Зарю. Как и Мейчен, после распада ордена Блэквуд переходит в обновленный его вариант А. Э. Уэйта, затем в 1915 году входит в его «Орден розы и креста». После войны всерьез начинает интересоваться Учением четвертого пути: слушает лекции П. Д. Успенского, которые его не впечатляют, и несколько раз посещает центр Системы Г. И. Гурджиева в Фонтенбло под Парижем. Но говорить о каких-то серьезных увлечениях в зрелом возрасте уже нельзя, он как будто отходит от своих поисков, хотя, по некоторым данным, последним человеком, видевшимся с Блэквудом перед его смертью, был библиотекарь Общества внутреннего света, основанного в 1927 Дион Форчун¹⁰⁵.

Как и в случае с Мейченом, эзотеризм для Блэквуда был лишь формой для облечения личного религиозного мировоззрения. В автобиографии он не дает никаких указаний на свое членство в тайных обществах и не пишет ни слова об увлечении теософией или членстве в Заре, поясняя, что его целью было сфокусироваться на «поверхностных приключениях»¹⁰⁶. Однако в некоторых его рассказах, таких как «Безумие Джона Джонса», современному оккультизму дана неприглядная характеристика. Герой этого рассказа

к модному поветрию увлечения телепатией испытывал лишь презрение, да и вообще вряд ли знал, что значат слова «ясновидение» и «яснослышание». Он никогда не проявлял ни малейшего желания вступить в Теософское общество и порассуждать об астральной теории и о четырех стихиях, не посещал собраний Общества физических исследований, не волновался по поводу «ауры» – черная она или голубая – и даже не обнаруживал ни малейшей склонности к возродившемуся дешевому оккультизму, столь привлекавшему более слабые души, мистический настрой и воображение которых нуждались в дополнительных стимулах¹⁰⁷.

 

В противоположность всем этим учениям Джонс просто знал (и это слово дано у Блэквуда курсивом) о некоторых реалиях духовной жизни, а эти учения ему были не нужны и не интересны.

У Блэквуда уже в раннем возрасте на интуитивном уровне сложилось некое представление об истинном устроении мира, особо выражавшееся и в его внутреннем опыте. Позднее, когда он познакомился с индуизмом, тот органично вписался в его духовный настрой. Писатель признается, что «Бхагавадгита» так и осталась самым глубоким священным текстом, когда-либо им прочитанным. Дальнейшие увлечения теософией и спиритизмом были попытками раскрыть и прояснить путь к интуитивно схваченной истине, каждое из них, когда подвергалось беспристрастной рациональной проверке, на определенном этапе было отвергнуто. Представляется, что Блэквуд питал уважение к искреннему религиозному чувству других людей, хотя порой он был достаточно резок в отношении институционального христианства и любого фанатизма. Например, в рассказе «Проклятые» дом оказался проклят, поскольку из века в век в нем жили фанатично верующие люди:

…некий Манетти, ревностный католик, совершенно нетерпимый к чужим взглядам, а сразу после Манетти дом перешел к Джулиусу Вейнбауму – иудею самого ортодоксального толка… каждый оставил по себе слой концентрированных мыслей и убеждений, ибо каждый верил без удержу и без сомнений… каждый владелец полагал себя абсолютно правым, с той же убежденностью проклиная весь остальной мир. Все проповедовали если не прямо, то своим образом жизни, что свойственно любой религии¹⁰⁸.

Альтернативой такой форме религиозных убеждений в рассказе, правда не без некой иронии, провозглашается теософия. В то же время Блэквуд с глубоким уважением отзывается о религиозных взглядах отца, считая, что они «удовлетворяют его личному видению истины»¹⁰⁹, и поэтому для его отца христианство действительно может быть подходящим мировоззрением. Исследователи и критики не раз замечали, что в центре религиозных взглядов Блэквуда находится Природа. Неслучайно он так много путешествовал, ходил в походы, временами жил в лесах один. Многие его произведения проникнуты чувством благоговения, вызванного природой. Здесь имеет смысл привести in extenso выдержку из воспоминаний:

Однако, безусловно, самое сильное влияние в моей жизни оказала Природа. Это влияние рано проявило себя, усиливаясь с каждым годом, оно приносило утешение, дружбу, вдохновение, радость. Очарование природы остается доминирующим, поистине волшебным очарованием… и с годами оно лишь усилилось. Первые встречи с природой отличались ощущением того, что все вокруг живо, смутным впечатлением, что какое-то сознание пробивается сквозь каждую форму, и даже, что возможно, если бы я только нашел способ, какое-то невнятное общение с этой «другой жизнью»…¹¹⁰

Блэквуд описывает, что в детстве он часто ночами не спал, а выходил во двор, забирался под деревья в саду или шел к пруду и любовался природой, размышляя:

…обо всех людях, спящих в своих тихих комнатах, удивляясь, как они могут быть такими скучными и неинтересными, когда здесь, снаружи, они могут видеть эти раскачивающиеся ветви и слышать, как ветер так красиво поет среди игл. Все эти люди, как мне казалось в такие моменты, принадлежали к другой расе. У меня не было с ними ничего общего. Ночь и звезды, и деревья, и ветер, и дождь – вот с чем я должен и хотел быть близок. Они были живыми и персонифицированными, будоражили мои внутренние глубины, были исполнены смысла и знаков, в то время как мои родители, сестры и брат, все спящие в закрытом помещении, были не более чем случайностями, существующими помимо моей реальной жизни и моей личности… Леса, горы, пустынные места, возможно в особенности открытые пространства, такие как прерии или пустыня, но даже простые поля, тропинки и небольшие холмы создавали [во мне] настоящее чувство товарищества, которое не могло обеспечить никакое человеческое общение. В трудные времена, как и во времена радости, я всегда инстинктивно обращался к Природе. В те моменты глубочайших переживаний, когда люди обязательно должны быть одни, но в то же время остро нуждаются в понимании и товарищеском участии, только Природа и она одна могла утешить меня¹¹¹.

Эти строки говорят сами за себя и не требуют пояснений. Наверное, при таком мироощущении не удивительно, что Блэквуд так и не женился, ведь он в людях не так нуждался, как в природе. Наиболее полным продолжением этих рассуждений стал его рассказ «Человек, которого любили деревья». Повествование строится на контрасте взаимоотношений героя с женой и его любви к лесу, фактически это соперничество за сердце героя, в котором лес побеждает. Рассказ, как бы продолжая рассуждения автобиографии, демонстрирует различное восприятие природы: в основном люди воюют с лесом, приручая деревья, «но только затем, чтобы рано или поздно убить»¹¹², вот и жена героя страшится леса неясным иррациональным страхом, даже ветер, дующий оттуда, навевает на нее смутное чувство дискомфорта; в то время как герой ощущает, что «ветры несут по небу души деревьев, как облака»¹¹³.

В отличие от Мейчена, Блэквуд не любил сказки и древние легенды, Природа для него не была вместилищем каких-то сил или загадочных существ, она сама по себе священна. Возможно, с этим связано равнодушие Блэквуда к ритуалам. Его вовсе не занимают религиозные или магические обряды, а быстрый прогресс в получении степеней Зари объясняется увлекающейся натурой писателя, который с интересом пускался в любое предприятие, тем более в изучение новой духовной системы, сулящей раскрыть тайну жизни, но так же быстро и остывал, когда осознавал, что система вовсе не так хороша, а ее адепты скучны и своекорыстны. В письме к другу он емко характеризует эту черту своей натуры так:

Честно говоря, я думаю, что глубочайший интерес в моей жизни заключается в том, чтобы найти любое знание, в книге или на практике, которое может расширить поле сознания и пробудить силы, которые, как я убежден, лежат глубоко внутри нашего высшего Я (greater self) – так называемого подсознания. Я все еще верю, что у нас есть скрытые силы, которые могли бы приблизить нас, хотя бы немного, к Реальности¹¹⁴.

Все сказанное выше не отменяет того факта, что проза Блэквуда насыщена эзотерическими аллюзиями, теориями и мифологемами. Но от этого она не становится скучной или назидательно морализаторской, как это порой бывало у бравшихся за перо адептов Зари и вышедших из нее организаций.

Литература

Пожалуй, цикл рассказов о Джоне Сайленсе можно назвать квинтэссенцией блэквудовского отображения эзотеризма. Тут много любопытного, начиная с самого имени главного героя. Как удачно подметил Ю. Стефанов,

Сайленс – это собирательный образ посвященного, достигшего высших степеней духовной реализации: существо, внешне ничем не отличающееся от простых смертных, но таящее в себе немыслимый заряд теургических сил и запас эзотерических знаний¹¹⁵.

Он же расшифровал его как Иоанна Молчальника, намекая на христианскую аскетическую традицию полного воздержания от общения вкупе с углубленной внутренней молитвенной практикой. Сложно сказать, рассуждал ли Блэквуд подобным образом, но то, что имя Джон для него анаграмма посвященного, сомнений не вызывает, это подтверждает и третий его роман «Юлиус Леваллон», в котором главный герой носит имя Джон Мейсон, или, пользуясь методом Стефанова, Иоанн Масон, да еще и secundus, то есть второй. Что недвусмысленно указывает на неофита, стремящегося пройти путь духовного искуса и получить посвящение. Это в романе и наблюдается.

В образе Сайленса встречаются две эзотерические литературные традиции. В одном из рассказов чудом спасенный герой вопрошает доктора: «Уже не розенкрейцер ли вы, сэр?»¹¹⁶, на что тот многозначительно молчит. И действительно, некоторые черты Занони, квинтэссенции розенкрейцерского мифа, у Сайленса присутствуют, хотя он гораздо более человечен: его способности и непоколебимость не идут в сравнение с той, которую рисует Бульвер-Литтон. Но за розенкрейцерским типажом скрывается эзотерический дух времени, лучше всего иллюстрируемый фигурой доктора. Ведь Сайленс – доктор оккультных наук, эксперт по законам и принципам мира, скрытого от человеческого глаза. Отчасти его прототипом был Авраам ван Хельсинг из стокеровского «Дракулы», но тот воплощал лишь фольклорную магию, в то время как Сайленс владеет всем арсеналом модных оккультных теорий. Например, когда в рассказе «Лагерь Зверя» группа путешественников на затерянном шведском острове сталкивается с ночным воем и следами неведомой собаки, то Сайленс безошибочно определяет, что один из путешественников ночью превращается в оборотня, но вовсе не фольклорного. По объяснению доктора, под воздействием страстной любви к девушке в условиях дикой природы у молодого человека из их группы астральное тело обретает форму зверя, так что и его физическое тело становится способным к трансформации. Доктор прописывает молодому человеку вполне конкретную форму лечения: подвести его к объекту страсти и позволить успокоиться, чтобы взять под контроль астральное влияние, что в итоге и удается.

Такая отстраненная экспертная оценка доктора Сайленса присутствует и в других рассказах. Например, в «Тайном поклонении» Сайленс появляется лишь в самом конце, прямо как deus ex machina, и прогоняет всех демонов, стремящихся убить главного героя, пребывающего в иллюзии, что он вернулся в свою старую школу и встретился с ее профессорами. В конце Сайленс читает герою развернутую лекцию о поведении демонических сущностей. То же и в первом рассказе серии «Психическая атака», где доктор спасает своего пациента-писателя от «мощных флюидов злобы»¹¹⁷ умершей более столетия назад колдуньи, жившей когда-то недалеко от его дома. Сайленс объясняет писателю:

…силы незаурядной личности могут сохраняться долгие годы, если не века после ее кончины… Магические силы этой женщины не умерли и продолжали бы копиться и впредь, но вы, сами того не ведая, растревожили их, вызвав на себя страшный потусторонний удар, который едва не уничтожил вас¹¹⁸.

Этот квазимедицинский язык описания иной реальности выдает в Сайленсе человека, свободно оперирующего всем инструментарием спиритистских и теософских мифологем, которые только существовали к началу XX века. Иллюстрируя классический для оккультизма тех лет язык, приведем еще один отрывок из рассказа, в котором показан процесс отражения Сайленсом психической атаки:

Доктор стал дышать ровнее, одновременно вбирая в себя темную ауру зла. Растворяя в себе эту дьявольскую энергию, он преобразовывал ее и ставил на службу своим светлым и благородным целям. Преграды исчезли, и мертвенный поток вливался легко и свободно. Он чувствовал, как стремительно растут резервы его духа. Джон Сайленс недаром изучал суть алхимической доктрины, согласно которой все энергии едины по своей природе, а добры они или злы, зависело только от их направленности и мотивов¹¹⁹.

В данном случае под алхимическим скрывается гибрид, родившийся из слияния психических экспериментов месмеризма и открытия в физике представления об энергии, кристаллизовавшийся в концепцию психической энергии, распространенную в кругах теософов времен Блэквуда.

Использование эзотерических представлений не ограничивается случаем Сайленса, оно пронизывает все творчество писателя. В одном из самых успешных романов «Человеческий аккорд» главный герой Роберт Спинборн нанимается на странную работу секретарем к живущему в уединенном доме на покое пастору. Обязательными требованиями для работы были знание древнееврейского языка, смелость, воображение и наличие тенора! Оказывается, что пастор был убежден в существовании истинного имени каждой вещи и человека. Если это имя произнести нараспев по-древнееврейски, то можно достичь преображения человека, соединиться со Вселенной и даже обрести богоподобное состояние. Сам пастор объясняет свою основную идею так:

…еврейский алфавит… сложная связь его букв с числом, цветом, гармонией и геометрической формой, все это не что иное, как символы Реальностей, лежащих в самых корнях жизни¹²⁰.

Поэтому свой дом пастор превратил в звуковую лабораторию и нанял еще двух человек, помимо главного героя, чтобы их квартет достиг желаемой цели. В этом рассказе выражена каббалистическая идея священности букв древнееврейского алфавита и представление о сокровенном имени – эйдосе каждой вещи. Эти идеи, как и практику исполнения нараспев заклинательных формул, Блэквуд, без сомнения, заимствовал из Золотой Зари.

Его третий роман «Юлиус Леваллон» вновь развивает тематику теософских и антропософских кругов. Герой романа Джон Мейсон во время обучения знакомится с молодым человеком немного старше себя Юлиусом Леваллоном. Сама фамилия Леваллон указывает на его духовное происхождение, фактически это вариация орденского имени Мейчена: «человек из Авалона». Сдружившись, молодые люди понимают, что их знакомство не случайно, в предыдущей жизни они тоже были связаны, но допустили ошибку, выпустив в мир огненного элементаля, и в этой жизни они должны ее исправить. Продолжение романа – «Светлый вестник», в котором события происходят на двадцать лет позднее, развивает сюжет, вводя более сложную мифологию. В книге даже есть подробное описание магического ритуала по вызову огненного элементаля (растянутое на несколько десятков страниц). В дилогии представлен весь спектр вариаций теософского учения, соединенного с идеями магии Золотой Зари: карма, реинкарнация, элементальные духи, жизнь на других планетах. И даже больше того. Во втором романе, вышедшем в 1921 году, Блэквуд приводит определение термина Нью Эйдж, тогда еще не использовавшегося для обозначения религиозного движения. Когда одного из участников вымышленной парапсихологической группы «Прометеанцев», кстати, выставленной в сатирическом ключе, спросили, что они подразумевают под Нью Эйдж, он ответил:

Я не могу определить Нью Эйдж в научных терминах, поскольку наука занимается только изучением известного. И все же вам достаточно оглянуться вокруг на сегодняшний мир, чтобы увидеть его очевидные признаки. Человечество меняется, повсюду появляются новые силы… Я имею в виду намеки, полумрак, интуиции, знаки, которые лишь самые чувствительные из нас способны понять, те, кто обладает экстрасенсорным предвидением, духовной проницательностью, те, кто развит сильнее, чем их Раса¹²¹.

В романе Блэквуд не только подошел к определению концепции, но и представил вполне адекватный набросок культовой среды, создавшей феномен Нью Эйдж примерно через сорок лет после выхода его книги.

Рассматривать прозу Блэквуда с целью выявления в ней эзотерических учений и концепций, характерных для его эпохи, можно долго. Отметим еще концепцию астрального двойника, которую подробно раскрывает доктор Шталь в «Кентавре»; идею телепатии, играющую немалую роль в «Светлом вестнике» и «Обещании воздуха»; древнее эзотерическое и философское учение о душе мира (anima mundi), выражением которой, по Блэквуду, были Юлиус Леваллон из одноименного романа и русский великан из «Кентавра»; фольклорную концепцию проклятого места, действие которого в рассказе «Превращение» объясняется перекачиванием энергии из живых существ. Ограничимся этим перечислением, заметив, что все примеры свидетельствуют о широкой эрудиции писателя, но не выражают его мировоззрения. Уже упоминавшаяся в этой главе Сюзан Джонсон Граф, задавшись целью обнаружить в творчестве Блэквуда конкретные указания на систему магии Золотой Зари, так и не смогла этого сделать¹²², что неудивительно, поскольку конкретные эзотерические учения не занимали его так, как реальность иного мира, с которой человек может опытно соприкоснуться через природу. Пожалуй, лишь концепция реинкарнации довольно часто встречается в его текстах, но ведь она ближе всего выражает идею единства всех форм жизни, поэтому и была так любима писателем, а с ней вместе и вся индуистская духовность.