Норман Дойдж
Пластичность мозга. Потрясающие факты о том, как мысли способны менять структуру и функции нашего мозга
Символ, логика и причинно-следственные связи
Однако она сталкивалась и с другими, не менее важными проблемами. Из-за того, что та часть мозга Барбары, которая позволяет уловить взаимоотношения между символами, функционировала неправильно, ей было сложно понимать грамматику, математические понятия, логику и причинно-следственные связи[8]. Она не могла отличить такие словосочетания, как «брат отца» и «отец брата». Интерпретация двойного отрицания была для нее невыполнимой задачей. Она не умела определять время по часам, потому что не могла уловить смысловую связь между стрелками. Она в буквальном смысле не способна была отличить левую руку от правой, и не только из-за отсутствия у нее ментальной пространственной карты, но потому что не понимала отношение между понятиями «право» и «лево». Только благодаря невероятным умственным усилиям и постоянному повторению она научилась связывать символы друг с другом.
Она путала буквы b, d, q и p, читала «кот» как «ток», а также страдала таким видом аграфии[9], как зеркальное письмо, то есть читала и писала справа налево. Она была правшой, но из-за того, что писала справа налево, вся ее работа имела размазанный вид. Учителя считали ее беспокойным ребенком. Из-за присущей ей дислексии[10] она совершала ошибки при чтении, за которые ей приходилось дорого расплачиваться. Ее братья хранили серную кислоту для химических экспериментов в бутылочке, где раньше были капли для носа. Однажды, решив полечить себя от насморка, Барбара неправильно прочитала этикетку, которую братья наклеили на старую бутылку. Она лежала в постели, а кислота текла ей в носовые пазухи, но она молчала, потому что ей было стыдно сказать матери о еще одной своей неудаче.
Не понимая причинно-следственные связи, Барбара совершала странные с точки зрения социальных норм поступки, потому что не была способна связать свое поведение с его последствиями. Посещая подготовительный класс начальной школы, она не могла понять, почему не может, когда захочет, покинуть свой класс и навестить братьев, которые учились в той же школе. Она могла запомнить математические процедуры, но не понимала математические понятия. Она могла запомнить, что пятью пять будет двадцать пять, но не могла понять, почему. Из-за этого учителя давали ей дополнительные упражнения, и хотя отец часами занимался с ней, все было бесполезно. Мать писала для нее карточки с простыми математическими задачами. Но Барбара не в силах была их понять…
Все попытки коррективного обучения Барбары не затрагивали сути проблемы; они только делали ее решение все более мучительным. Барбара очень хотела добиться успехов в учебе, поэтому в начальной школе она старательно «зубрила» все предметы во время обеденного перерыва и после занятий. В старших классах ее успеваемость была очень неравномерной. Она научилась использовать память для компенсации своих недостатков и, потренировавшись, могла запомнить целые страницы информации. Перед тестами она молилась о том, чтобы они были ориентированы на знание фактов, так как была уверена, что в этом случае сможет получить 100 баллов; если же они предполагали понимание связей, то ее результаты были на уровне детей раннего подросткового возраста.
«Я живу в тумане, а мир вокруг меня не тверже сахарной ваты»
Барбара ничего не понимала в реальном времени; понимание приходило к ней с запозданием после того, как что-то уже произошло. Она проводила долгие часы, анализируя прошлое, чтобы собрать воедино его непонятные фрагменты и сделать их доступными пониманию. Ей приходилось по двадцать раз проигрывать в голове простые разговоры, диалоги из фильмов и тексты песен, потому что к тому времени, когда она добиралась до конца предложения, то уже не могла вспомнить, что было в его начале.
Все это отражалось на ее эмоциональном развитии. Из-за проблем с логическим мышлением во время разговоров с людьми, склонными к многословию, она не могла заметить противоречия в их словах, поэтому никогда не знала, кому из собеседников можно доверять. Ей было сложно заводить друзей, и в определенный период времени у нее никогда не было больше одного друга.
Однако наибольшие мучения ей доставляли постоянные сомнения и неуверенность, которые она испытывала в отношении всего. Она чувствовала, что во всем без исключения есть смысл, но не могла это проверить. Девизом для нее стала фраза – «Я это не понимаю». Она говорила самой себе: «Я живу в тумане, а мир вокруг меня не тверже сахарной ваты». Как многие дети, переживающие серьезные затруднения при обучении, она начала считать себя сумасшедшей.
Барбара росла в те времена, когда люди, подобные ей, не могли получить практически никакой помощи.
«В 1950-е годы в маленьком городке вроде Петерборо никто не говорил о подобных вещах, – рассказывает Барбара. – Тогда считалось, что вы или можете учиться, или нет. В те времена не было никаких преподавателей, занимающихся коррекционным обучением, никаких посещений специалистов-медиков или психологов. Термин «пониженная обучаемость» получил широкое распространение только два десятилетия спустя. Мой первый учитель сказал моим родителям, что у меня наблюдается «психическое торможение» и что я никогда не буду учиться, как другие дети. Все было четко определено. Вы могли быть способным от природы ребенком или обыкновенным, несообразительным или умственно отсталым».
Если вас считали умственно отсталым, то помещали в «коррекционный класс». Однако такой класс не подходил для девочки, обладающей блестящей памятью и способной идеально выполнить словарный тест. Друг детства Барбары Дональд Фрост, впоследствии ставший скульптором, говорит: «Она испытывала невероятное давление в плане учебы. Все члены семьи Янг были очень успешными людьми. Ее отец, Джек, был инженером-электриком и изобретателем. Он, работая в компании Canadian General Electric, оформил тридцать четыре патента на изобретения. Если во время обеда вам удавалось отвлечь внимание Джека от книги, это можно было считать чудом. Мироощущение ее матери, Мэри, можно было выразить двумя фразами – «Вы добьетесь успеха; и тут не может быть никаких сомнений» и «Если вы столкнулись с проблемой, решите ее». Барбара всегда была невероятно отзывчивой, добросердечной и заботливой, она хорошо умела скрывать свои проблемы. Это было ее секретом. В послевоенные годы царила идея всеобщего единства людей, и это означало, что говорить о своих заболеваниях так же неприлично, как жаловаться на свои прыщики».
В надежде разобраться с тем, что с ней происходит, Барбара занялась изучением проблемы детского развития. Она поступила в Университет Гвелфа, но во время обучения снова проявились ее серьезные ментальные несоответствия. К счастью, преподаватели заметили, что она обладает удивительной способностью выявлять невербальные сигналы во время наблюдений за детьми, и попросили ее возглавить проведение лабораторных практикумов. Ей казалось, что произошла какая-то ошибка. Затем ее приняли в аспирантуру в Институте исследований в области образования провинции Онтарио (OISE). Большинству студентов требовалось прочитать научную статью один или два раза, но Барбаре, как правило, приходилось читать ее двадцать раз, а также изучать множество ее источников, чтобы хотя бы уловить ее смысл. Из-за этого она спала не больше четырех часов в день.
Поскольку Барбара проявляла блестящие способности во многих областях и прекрасно разбиралась в вопросах детского развития, ее преподавателям в аспирантуре было сложно поверить в ее проблемы с обучением. Первым, кто это понял, стал Джошуа Кохен, еще один одаренный студент OISE, имевший, как и Барбара, затруднения при обучении. Он руководил небольшой клиникой для детей с пониженной обучаемостью, в которой применялось стандартное лечение на основе «компенсаций», ориентированное на общепринятую теорию того времени: если клетки мозга умирают или перестают развиваться, их восстановление невозможно. В этом случае проблема решается с помощью компенсаций. Люди, имеющие трудности с чтением, слушают аудиокассеты. Тем, кто «тормозит» соображая, дают больше времени на выполнение тестов. Тем, кто не может понять ход рассуждений, предлагают маркировать цветом главные пункты. Джошуа разработал для Барбары специальную программу компенсации, но она посчитала, что ее выполнение требует слишком много времени. Более того, в своей диссертации, основанной на данных исследования детей с пониженной обучаемостью, проходивших лечение на основе компенсаций в клинике OISE, она доказала, что у большинства этих детей не наблюдалось реальных улучшений. К тому же у нее самой было такое количество нарушений, что сложно было бы найти здоровые функции, способные их компенсировать. Учитывая, каких успехов она смогла добиться в развитии собственной памяти, она сказала Джошуа, что, по ее мнению, должен быть иной способ улучшения ее состояния.
То, с чего надо было начинать эту книгу
Однажды Джошуа предложил Барбаре познакомиться с некоторыми книгами советского психолога Александра Лурии[11], которые сам Джошуа читал. Она энергично взялась за их изучение, перечитывая сложные места бесчисленное количество раз. Больше всего ее заинтересовал один из разделов в книге Лурии «Основные проблемы нейролингвистики», рассказывающий о людях, перенесших инсульт или получивших ранения, у которых были проблемы с грамматикой, логикой и ориентацией во времени по часам.
Александр Лурия родился в 1902 году. Он вырос в революционной России и жил там до конца своих дней. В молодости он всерьез интересовался психоанализом, переписывался с Фрейдом и предложил свой вариант психоаналитического метода «свободные ассоциации» (человек говорит все, что приходит ему на ум, в ответ на образ, который называет психолог). В те годы Лурия ставил перед собой цель разработать объективные методы психологии. Уже в двадцатилетнем возрасте он изобрел прототип детектора лжи. С наступлением эпохи сталинизма психоанализ стал неугодной наукой… Затем Лурия поступил в медицинский институт.
Однако он не перестал заниматься психологией[12]. Ему удалось перекинуть теоретический мостик из психологии в неврологию и нейрофизиологию. Таким образом А. Р. Лурия стал основателем совершенно нового направления в мировой психологии – нейропсихологии[13].
* * *
Истории болезни, приведенные А. Р. Лурией в его работах 40-х годов, представляли собой не короткие наброски, сфокусированные на симптомах, а подробные описания жизни и болезни пациентов. Оливер Сакс писал: «По своей точности, жизненности и богатству деталей истории болезни Лурии сравнимы только с историями болезни, написанными Фрейдом». В одной из книг Лурии – «Человек с разрушенным миром» – были представлены выдержки из дневника одного из пациентов Лурии с комментариями самого ученого.
В конце мая 1943 года в кабинет Лурии в реабилитационном госпитале, где он работал, пришел юноша по имени Лев Засецкий. Засецкий был молодым русским лейтенантом, получившим во время битвы под Смоленском серьезное ранение головы с обширным повреждением левой теменно-затылочной доли. В течение длительного времени он находился в коме. Когда Засецкий вышел из комы, у него проявились очень странные симптомы. Он больше не понимал логических, причинно-следственных или пространственных связей. Он не мог отличить левое и правое. Он не понимал элементов грамматики, имеющих отношение к связям. Такие предлоги, как «в», «вне», «до», «после», «с» и «без», потеряли для него всякий смысл. Он не мог осмыслить слово, понять предложение или вспомнить что-то в полном объеме, потому что это требовало установления связи между символами. Ему удавалось лишь ненадолго уловить отдельные фрагменты. Тем не менее лобные доли его мозга – функционирование которых позволяло ему обладать волей, строить планы, вырабатывать стратегию и выполнять действия по реализации своих намерений – не были затронуты, поэтому у него сохранилась способность осознать свои нарушения и было желание их исправить. Он не мог читать, так как это, главным образом, перцептивный вид деятельности, но не утратил способности писать. Он начал вести дневник, которому дал название «Я буду бороться». В окончательном варианте дневник насчитывал три тысячи страниц. «Я был убит 2 марта 1943 года, – писал он, – но благодаря жизненной энергии моего организма я каким-то чудом остался жив».
На протяжении тридцати лет Лурия работал с этим пациентом и размышлял над тем, как рана Засецкого влияет на его психическую активность. Он стал свидетелем той неустанной борьбы, которую Засецкий вел ради того, «чтобы жить, а не просто существовать».
«Я чувствую себя как в тумане…»
Читая дневник Засецкого, Барбара думала: «Он же описывает мою собственную жизнь».
Засецкий пишет: «Я знал, что значат слова «мать» и «дочь», но не понимал выражение «дочь матери». Для меня выражения «дочь матери» и «мать дочери» звучали совершенно одинаково. У меня также были проблемы с фразами типа «Слон больше мухи?». Все, что я мог сообразить, это то, что муха маленькая, а слон большой, но не понимал слов «больше» и «меньше».
В дневнике Засецкий признается: во время просмотра фильма «прежде чем мне удается понять, о чем говорят актеры, начинается новая сцена».
Лурия начал разбираться с проблемой Льва Засецкого. Ранившая его пуля засела в левом полушарии мозга в зоне соприкосновения трех основных перцептивных областей – височной доли (которая обычно обрабатывает звук и язык), затылочной доли (обрабатывает визуальные образы) и теменной доли (ответственна за пространственные связи и интегрирует информацию, поступающую от разных органов чувств). В данной пограничной зоне собирается и объединяется вся перцептивная информация из этих трех областей. Лурия понял, что, хотя Засецкий сохранил способность чувствовать, он не мог связать различные ощущения или части с целым. А самое главное, ему было очень сложно связывать друг с другом несколько символов, как мы обычно делаем, когда мыслим логически. Из-за этого Засецкий часто заменял нужные слова созвучными с ними, но с неверным значением. Он напоминал рыбака, у которого нет достаточно большой сети, позволяющей «ловить» и удерживать слова и их значения. Он воспринимал все в виде образных фрагментов. Он писал: «Я все время чувствую себя как в тумане… Единственное, что мелькает в моем сознании, это образы… неясные видения, которые неожиданно возникают и так же стремительно исчезают… Я просто не могу понять или запомнить, что они означают».
Прочитав эту книгу Лурии, Барбара впервые поняла, что ее главное мозговое нарушение имеет конкретную причину. Однако из книг Лурии она не узнала о том, как это можно вылечить. Когда она поняла, насколько сильно нарушена работа ее мозга, она почувствовала себя еще более измученной и подавленной и начала думать, что так дальше продолжаться не может. Стоя на платформе метро, она высматривала место, с которого удобнее всего прыгнуть под поезд.
То, что показано на людях, – это лирика, а вот крысы – это… весьма убедительно
Ей было двадцать восемь лет, и она все еще училась в аспирантуре. И именно в это время она обнаружила у себя на письменном столе статью профессора Марка Розенцвейга из Калифорнийского университета в Беркли. Он со своими коллегами изучал крыс, помещаемых в стимулирующую среду (сложную, богатую по структуре и числу раздражителей. – Прим. ред.), и крыс, выросших в нестимулирующей обстановке (бедной различными элементами, т. е. событиями и раздражителями. – Прим. ред.). После проведения посмертных вскрытий черепа крыс он обнаружил, что у крыс, выращенных в стимулирующих условиях, мозг имел большее количество медиаторов, весил больше и лучше снабжался кровью, чем у тех крыс, которые были выращены в пустых и тесных одиночных клетках. Он был одним из тех ученых, которые первыми обосновали существование нейропластичности, доказав, что стимулирующие условия способствуют изменению структуры мозга.
Для Барбары это было словно вспышка молнии. Розенцвейг показал, что мозг может быть изменен. Для нее это означало, что помимо компенсации могут существовать и другие способы решения ее проблемы. Чтобы найти их, ей предстояло соединить результаты исследований Розенцвейга и Лурии.
Она добровольно изолировала себя от окружающего мира и начала выполнять разработанные ею самой упражнения. Хотя у нее не было никакой уверенности в том, что это к чему-то приведет, она трудилась неделя за неделей, позволяя себе лишь короткие перерывы на сон и доводя себя почти до изнеможения. Она тренировала свою самую ослабленную функцию – установление связи между рядом символов. Одно из упражнений предполагало определение времени по сотням карточек, на которых были нарисованы часы, показывающие разное время. На обратной стороне этих карточек Джошуа Кохен по ее просьбе написал правильное время. Она перемешивала карточки, чтобы не иметь возможности вспомнить ответы. Она брала карточку, пыталась назвать показанное на ней время, проверяла ответ, затем как можно быстрее переходила к следующей карточке. Когда она не могла разобрать, что показывают часы, нарисованные на карточке, она подолгу занималась с настоящими часами, медленно поворачивая стрелки и пытаясь понять, почему в 2:45 часовая стрелка проходит три четверти своего пути до трех.
Когда в конце концов она начала находить ответы на эти вопросы, она добавила стрелки, отсчитывающие секунды и шестидесятые доли секунды. После долгих недель изнурительной работы она не только научилась определять время по часам быстрее, чем обычные люди, но заметила улучшения в плане других своих проблем по связыванию символов и впервые начала понимать грамматику, математику и логику. А самое главное, она теперь могла понимать, что говорят люди непосредственно в момент речи. Она, наконец, стала жить в реальном времени.
Вдохновленная первыми успехами, Барбара разработала упражнения для других своих нарушений: сложностей с пространственным мышлением, проблем с пониманием положения конечностей и для зрительных нарушений. Барбара развила эти функции мозга до среднего уровня.
Школа Эрроусмит. Снова о проблемах со словами и текстами
Барбара и Джошуа Кохен поженились и в 1980 году открыли Школу Эрроусмит в Торонто. Они проводили совместные исследования, а Барбара продолжала разрабатывать ментальные упражнения и занималась ежедневным руководством школой. Со временем они разошлись, а в 2000 году Джошуа умер.
Тогда очень немногие принимали идею нейропластичности и верили в то, что мозг можно тренировать, как мышцы, давая ему нагрузки, поэтому работа Барбары редко находила понимание. Некоторые критики считали, будто ее заявления о том, что нарушения способности к обучению можно лечить, не имеют достаточных оснований. Однако это ее мало беспокоило, и она продолжала разрабатывать упражнения для тренировки тех участков мозга и его функций, которые чаще всего ослаблены у людей, страдающих пониженной обучаемостью. При определении того, какие области мозга обрабатывают определенные ментальные функции, Барбара полагалась на работы Александра Лурии. Лурия составил свою собственную карту мозга. Он отмечал участки головного мозга, куда был ранен солдат, и связывал их с утраченными психологическими функциями[14]. Барбара выяснила, что нарушения способности к обучению часто представляют собой более легкую версию нарушений мышления, наблюдаемых у пациентов Лурии.
Кандидаты на поступление в Школу Эрроусмит – как дети, так и взрослые – проходят специальное обследование, которое может продолжаться в общей сложности до сорока часов. Его цель – точно определить, какие функции мозга ослаблены и есть ли возможность исправить ситуацию. Принятые в школу ученики, многие из которых постоянно отвлекались во время занятий в обычной школе, спокойно сидят за компьютерами. Некоторым из них наряду с пониженной обучаемостью был поставлен диагноз «расстройство внимания», поэтому вначале на занятиях они принимали психостимулятор риталин. Однако после определенного периода работы над упражнениями некоторые из них обходились без этого препарата, потому что их проблемы с вниманием вторичны по отношению к их главным нарушениям способности к обучению.
В Школе Эрроусмит дети, не умевшие, как и Барбара, определить время по часам, работают за компьютером, упражняются в чтении невероятно сложных часов с десятью стрелками (не только для минут, часов и секунд, но и для других временных отрезков, таких как дни, месяцы, годы) в секундах. Они тихо сидят и сосредоточенно выполняют свои задания, пока не набирают достаточное количество правильных ответов для того, чтобы перейти на следующий уровень. Тогда они громко кричат: «Да!», а на экране их компьютера вспыхивает поздравление. К моменту завершения программы они могут определять время по гораздо более сложным часам, чем те, которыми пользуются «нормальные» люди.
За другими компьютерными столами дети изучают буквы языка урду и персидского языка для укрепления визуальной памяти. Эти буквы имеют необычную форму, и выполнение специально разработанного ментального упражнения требует от учеников умения быстро распознавать эти чужие для них формы.
Другие дети, похожие на маленьких пиратов из-за того, что у них на левом глазу надета черная повязка, старательно обводят ручкой затейливые линии, завитки и китайские иероглифы. Благодаря повязке на глазу входная визуальная информация направляется в правый глаз, а затем в левое полушарие мозга[15], где и коренится их проблема. Эти дети не просто учатся лучше писать. Большинство из них приходит в школу с тремя сопутствующими проблемами: затруднения с речью, письмом и чтением. Барбара, вслед за Александром Лурией, считает, что эти три проблемы возникают в результате ослабления той функции мозга, которая обычно помогает нам координировать и связывать ряд движений, совершаемых при выполнении этих задач.
Когда мы говорим, наш мозг преобразует мысль – в речь и в последовательность движений, совершаемых мышцами языка и губ. Лурия показал, что управление этими движениями происходит в левой премоторной зоне коры головного мозга. Я направил в школу Барбары несколько человек с ослаблением этой функции мозга. Один мальчик с подобной проблемой постоянно находился в состоянии фрустрации, потому что мысли приходили к нему быстрее, чем он мог выразить их словами, из-за чего он часто упускал большие порции информации, с трудом подбирал слова и говорил бессвязно. Он был очень общительным, но при этом не мог выразить свои мысли, поэтому большую часть времени молчал. Когда в классе ему задавали вопрос, он нередко знал ответ на него, но ему требовалось так много времени, чтобы сформулировать ответ, что мальчик казался гораздо менее умным, чем был на самом деле, в результате чего начал сомневаться в себе.
Когда мы записываем какую-либо мысль, то наш мозг преобразует слова – представляющие собой символы – в движения пальцев и рук. Тот же самый мальчик писал очень прерывисто, потому что его система преобразования символов в движения быстро перегружалась, и из-за этого ему приходилось писать, используя для этого множество отдельных, коротких движений вместо длинных и плавных. Несмотря на то что его обучали курсивному письму, он предпочитал писать печатными буквами. (Взрослых людей с подобной проблемой часто можно узнать по тому, что они предпочитают писать печатными буквами или печатать. Когда мы пишем печатными буквами, то выводим каждую букву отдельно с помощью нескольких движений ручкой, что предполагает более низкую нагрузку на мозг. При курсивном письме мы пишем несколько букв одновременно, и в этом случае мозгу приходится обрабатывать более сложные движения.) Процесс письма вызывал у мальчика особенно неприятные чувства, так как нередко он знал правильные ответы на вопросы тестов, но писал настолько медленно, что не успевал их все записать. Или же он думал об одном слове, букве или числе, а писал другое. Таких детей часто обвиняют в неаккуратности, однако, на самом деле, их мозг активирует неправильные двигательные акты (эта и другие проблемы с написанием текста, письмом и почерком называются аграфией. См. также об этом выше – Прим. ред.).
У учеников с подобным нарушением, кроме того, наблюдаются трудности с чтением (дислексия. – Прим. ред.). Обычно в процессе чтения наш мозг читает часть предложения, затем направляет глаза с тем, чтобы они переместились по странице в правильном направлении для восприятия следующей части предложения, для чего необходима непрерывная последовательность точных движений глаз.
Мальчик читал очень медленно, потому что пропускал слова, не мог найти нужное место на странице, а затем терял концентрацию. Чтение было для него крайне трудным и изнурительным занятием. На экзаменах он часто неправильно истолковывал вопрос, а когда пытался исправить свои ответы, пропускал целые фрагменты.
В Школе Эрроусмит этот мальчик выполнял упражнения, предполагающие вычерчивание сложных линий для стимулирования нейронов в ослабленной левой двигательной области его мозга. Барбара выяснила, что такие упражнения помогают детям совершенствовать навыки во всех трех проблемных областях: речь, письмо и чтение. К моменту окончания школы мальчик читал лучше, чем его сверстники, и впервые получил возможность читать ради удовольствия. Он начал говорить более непринужденно, используя длинные и сложные предложения, а его почерк улучшился.
В школе Барбары некоторые ученики слушают компакт-диски и заучивают наизусть стихи для развития плохой слуховой памяти. Такие дети часто забывают указания и инструкции, поэтому их считают безответственными или ленивыми, хотя на самом деле все дело в нарушении функционирования мозга. Если среднестатистический человек может с ходу запомнить примерно семь несвязанных элементов информации (например, семизначный номер телефона), то эти люди способны запомнить только два или три. Некоторые из них вынуждены делать записи, чтобы ничего не забыть. В случае тяжелых нарушений они не могут понять текст песни от начала до конца, и их мозг настолько перегружается, что они просто «отключаются». У других наблюдаются трудности с запоминанием не только устной речи, но и собственных мыслей. Эти нарушения можно устранить благодаря упражнениям на запоминание.
Барбара также разрабатывает упражнения для детей, которые ощущают социальную неловкость из-за ослабления функции мозга, позволяющей им читать невербальные сигналы. У нее, кроме того, есть упражнения для людей с нарушениями работы лобных долей головного мозга. Такие люди отличаются импульсивностью или имеют трудности с планированием, разработкой стратегий, определением приоритетов, постановкой целей и их достижением. Их часто считают неорганизованными, легкомысленными и неспособными учиться на собственных ошибках. Барбара же полагает, что у многих «взбалмошных» или «необщительных» людей проблемы с ослаблением некоторых функций мозга.
Упражнения для мозга преображают жизнь людей. Один из выпускников школы рассказывал мне: когда он поступил в школу Барбары в возрасте тринадцати лет, его навыки в области математики и чтения были на уровне третьего класса. До этого он прошел нейропсихологическое тестирование в Университете Тафтса, где ему сказали, что у него нет никакой надежды на улучшение. Его мать помещала его в десять разных школ для детей с трудностями в обучении, но нигде ему не помогли. После трех лет обучения в Школе Эрроусмит он читал и решал математические задания на уровне десятого класса. Сейчас он закончил колледж и работает в сфере венчурного инвестирования. Еще один ученик поступил в школу, когда ему было шестнадцать лет, и на тот момент владел навыками чтения на уровне первого класса. Его родители, которые оба работали учителями, испробовали все стандартные методики компенсации. После четырнадцати месяцев обучения в Школе Эрроусмит мальчик научился читать на уровне седьмого класса.
