Нора Робертс
Слезы луны
Глава 2
Шон решил, что к сегодняшней промозглой и ветреной погоде как нельзя лучше подходит густое и насыщенное ирландское жаркое. Он очень любил тихое утреннее время до открытия паба и наслаждался последними минутами спокойствия, нарезая овощи и обжаривая молодую баранину.
Вот-вот явится Эйдан и начнет расспрашивать, сделано ли то, готово ли это. Потом наверху зашевелится Дарси, затопает по полу, и вниз польется музыка, соответствующая ее сегодняшнему настроению.
А пока паб всецело принадлежит ему.
Шон не хотел брать на себя ответственность за семейное дело – пусть Эйдан мучается – и благодарил бога, что родился вторым. Однако паб значил для него очень много – незыблемые семейные традиции, передающиеся из поколения в поколение с тех самых пор, как Шеймус Галлахер с супругой построили паб у Ардморской бухты и распахнули его массивные гостеприимные двери. Здесь встречались с друзьями и соседями, сюда заходили пропустить кружку пива или стаканчик виски, вкусно поесть, послушать хорошую музыку.
Родившись в семье содержателя паба, Шон прекрасно понимал главное в этом деле: каждый, кто заглянет сюда, должен чувствовать себя желанным гостем. С годами «Паб Галлахеров» завоевал репутацию уютного местечка, где всегда можно пообщаться под традиционную ирландскую музыку. Кроме местных музыкантов-любителей Галлахеры приглашали более серьезные группы со всей страны.
Любовь к музыке, столь же неотделимая от него, как голубые глаза и открытая улыбка, передалась Шону через паб и кровь предков. Больше всего на свете он любил возиться на кухне под доносящиеся из-за двери мелодии. Правда, ему частенько приходилось покидать свое убежище и помогать с заказами, да что за беда, если рано или поздно каждый получал то, зачем пришел.
У него крайне редко что-то подгорало или остывало, ведь он гордился своими кулинарными творениями, в которые вкладывал душу.
Когда над кастрюлей поднялся ароматный пар, Шон добавил в загустевший бульон чуточку свежего базилика и розмарина из сада. Идею выращивать зелень он подхватил у Молли О’Тул, которую считал лучшей поварихой в округе.
Майоран пришлось добавить сушеный из банки; конечно, надо выращивать свой и купить, как посоветовала Джуд, фитолампу, ускоряющую рост трав. Доведя до вкуса жаркое, он проверил остальные блюда и начал шинковать капусту на салат коулсло, который делал в огромных количествах.
Наверху послышались шаги, затем донеслась музыка. Узнав Энни Леннокс, Шон одобрил выбор Дарси и начал подпевать, как вдруг в кухню ворвался Эйдан в толстом рыбацком свитере.
Старший брат был пошире в плечах и крепче сложением. В его шевелюре – такого же благородного темного цвета, что барная стойка из каштана, – поблескивали на солнце рыжеватые искры. Несмотря на вытянутое лицо Шона и более светлый оттенок глаз, никто не усомнился бы, что они братья.
– Чего ухмыляешься с утра пораньше? – поинтересовался Эйдан.
– Да так. У тебя такой довольный вид, как у слона после бани.
– А с чего мне быть недовольным?
– И то правда. – Шон налил брату горячего чая. – Как поживает наша Джуд?
– Временами у нее бывает тошнота по утрам, но, похоже, ее это не беспокоит. – Эйдан глотнул чаю и вздохнул. – А мне, по-честному, страшно смотреть, как она бледнеет, едва встав с кровати. Через час все проходит, но для меня это длится целую вечность.
Шон присел за стойку и взял свою кружку.
– Ни за какие деньги не согласился бы родиться женщиной. Отнести ей жаркое немного позже? Или, может, лучше что-то легкое – куриный бульон?
– Думаю, ей нужно что-то питательное, жаркое подойдет. И мы оба будем тебе очень благодарны.
– Мне нетрудно. Блюдо дня – ирландское жаркое. Можешь записать в меню. А на десерт приготовлю сливочный пудинг.
В зале зазвонил телефон, и Эйдан закатил глаза.
– Надеюсь, это не поставщик с очередной проблемой. Портера совсем мало осталось.
«Здорово, что пабом заправляет Эйдан, – подумал Шон, проводив брата взглядом. – Расчеты, планирование, – рассуждал он, прикидывая, сколько рыбы понадобится на день, – не говоря уже о необходимости общаться с людьми: просить, требовать, доказывать. Одно дело разливать пиво за стойкой и слушать истории древнего мистера Райли. А все эти бухгалтерские книги, накладные расходы, налоги – сплошная головная боль».
Шон помешал жаркое в огромной кастрюле, подошел к лестнице и, задрав голову, крикнул, чтобы Дарси пошевеливалась. Он вовсе не злился на сестру, просто они всегда препирались, и его ничуть не обескуражила ответная дерзость.
Вполне довольный началом дня, Шон вышел в зал, чтобы помочь Эйдану снять со столов стулья. К его удивлению, брат неподвижно стоял за стойкой и задумчиво таращился в пустой зал.
– Звонил поставщик? Проблемы?
– Нет, с этим все в порядке. – Эйдан перевел хмурый взгляд на Шона. – Какой-то Маги. Из Нью-Йорка.
– Из Нью-Йорка? Там же еще и пяти утра нет.
– Знаю, однако, судя по голосу, мой собеседник в здравом уме и трезвой памяти. – Эйдан почесал затылок, встряхнулся, поднес к губам чашку с чаем. – Он хочет построить в Ардморе театр.
– В смысле, кинотеатр? – Шон поставил на пол стул и оперся на него.
– Нет. Театр. Музыкальный. А может, драматический. Он сказал, что слышал о «Пабе Галлахеров» как о местном центре ирландской музыки. Хотел узнать мое мнение.
Шон поставил на пол второй стул.
– И что ты ему сказал?
– Ну, пока ничего конкретного, ведь он застал меня врасплох. Я сказал, что подумаю денек-другой. Он обещал перезвонить в конце недели.
– С чего вдруг парню из Нью-Йорка пришло в голову строить здесь музыкальный театр? Не логичнее ли выбрать Дублин, или графство Клэр, или Голуэй?
– Я тоже порядком удивлен. Он особо не распространялся, однако заявил, что его интересует именно Ардмор. Тогда я сказал: «Может, вы не в курсе, у нас тут просто рыбацкая деревня. Конечно, туристы приезжают ради пляжей, а некоторые хотят посмотреть собор Святого Деклана, фотографируют и все такое, да только народ сюда особо не ломится». – Пожав плечами, Эйдан подошел помочь Шону. – Тогда он рассмеялся и заявил, что прекрасно осведомлен и планирует нечто небольшое, камерное, так сказать.
– Хочешь знать мое мнение? – спросил Шон и продолжил, когда Эйдан кивнул: – Отличная идея. Выйдет ли, другой разговор, а вообще мысль интересная.
– Сначала надо взвесить все «за» и «против», – пробормотал Эйдан. – Скорее всего, наш американец передумает и отправится в местечко повеселее.
– А если не передумает, я бы посоветовал ему построить театр за нашим пабом. – Шон начал выставлять на столы пепельницы. – Помнишь, у нас там есть небольшой свободный участок, и, если как бы присоединить театр к пабу, мы выиграем больше всех.
Эйдан опустил последний стул и расплылся в улыбке.
– Дельная мысль. Молодец, Шон. Не думал, что тебе это интересно.
– Видишь, у меня тоже иногда бывают просветления.
Скоро в гостеприимно распахнутые двери паба полились посетители, и все умные мысли вылетели у Шона из головы. У него едва хватило времени на короткую и бурную перепалку с Дарси, которая, к его огромному удовольствию, пулей вылетела из кухни, поклявшись заговорить с ним только через шесть лет после того, как он ляжет в могилу.
Усомнившись, что сестра способна заткнуться на столь продолжительный период, Шон продолжал работу: раскладывал по тарелкам жаркое, жарил рыбу с картошкой, делал сэндвичи с ветчиной и сыром. Теперь ему составлял приятную компанию лишь неумолчный гул голосов, доносившийся из-за массивной двери. Дарси держала слово целый час: сердито сверкала глазами, прибегая забирать заказы, а новые отдавала, уставившись в стену.
Шона ее поведение забавляло, а потому, когда Дарси в очередной раз поставила в мойку пустые тарелки, он схватил ее и звонко чмокнул в губы.
– Скажи хоть словечко, сестренка. Ты разбиваешь мне сердце.
Дарси отпихнула его и шлепнула по рукам, потом не выдержала и расхохоталась.
– Я тебе сейчас как скажу! Отпусти, болван!
– Пообещай не швыряться тарелками.
Дарси тряхнула головой, откинув назад шелковую черную гриву.
– Эйдан вычтет стоимость битой посуды из моего жалованья, а я коплю на новое платье.
– Тогда я могу надеяться.
Шон отпустил сестру и перевернул лопаткой кусок рыбы, шипящий на сковороде.
– Парочка немецких туристов из пансиона хочет попробовать твое жаркое с черным хлебом и капустным салатом. Завтра они едут в Керри, а потом в Клэр. Если бы мне выпал отпуск в январе, я бы провела его в солнечной Испании или на тропическом острове, где можно ходить в одном бикини и масле для загара.
Пока Шон выполнял заказы, Дарси крутилась на кухне. Она была очень красива и сознавала это. Молочно-белая кожа, блестящие голубые глаза, сексуальные, независимо от настроения, пухлые губы. Сегодня утром Дарси накрасила их ярко-красной помадой, чтобы поднять тонус в холодный унылый день. Соблазнительные изгибы фигуры не оставляли сомнений в женственности, которую девушка, внимательно следившая за модными тенденциями, подчеркивала смелыми цветами и мягкими тканями.
Семейную тягу к путешествиям Дарси намеревалась утолить с присущим ей шиком, однако удовлетворить свое стремление к роскоши прямо сейчас не могла, а посему подхватила поднос с очередным заказом и чуть не столкнулась в дверях с Бренной.
– Куда ты опять влезла? У тебя все лицо черное.
– А, сажа. – Бренна засопела и потерла нос тыльной стороной ладони. – Дымоход чистили с папой, грязная работенка, но я вроде как отмылась.
– Не вся. Посмотрись в зеркало.
Обойдя подругу за километр, Дарси выскочила из кухни.
– Этой только дай волю, вообще от зеркала не отойдет, – заметил Шон. – Есть хочешь? Ланч готов.
– Мы с папой поели бы жаркого. Пахнет вкусно. – Бренна нацелилась на черпак, однако Шон преградил ей дорогу.
– Я лучше сам. Ты и вправду не всю сажу смыла.
– Ладно. И чай. И еще… мне нужно с тобой поговорить, когда освободишься.
Он обернулся через плечо.
– Говори сейчас. Мы оба здесь.
– У тебя сейчас полно работы. Я заскочу после ланча, если ты не против.
Шон поставил на поднос тарелки и стаканы с чаем.
– Как хочешь, я на месте.
– Да, конечно. – Бренна взяла поднос и понесла в дальнюю кабинку, где ждал отец.
– А вот и я, пап. Обед с пылу с жару.
– Пахнет просто божественно, – заметил Мик О’Тул, невысокий и щуплый, как бентамский петушок, с густой копной пшеничных кудрей и живыми сине-зелеными глазами, переменчивыми, как море.
Смех Мика напоминал ослиный рев, руки могли принадлежать знаменитому хирургу, и он всегда испытывал слабость к романтическим историям.
Бренна любила отца больше жизни.
– Как славно отдохнуть в тепле и уюте, правда, Мэри Бренна?
– Ага. – Бренна зачерпнула жаркое и осторожно подула, хотя такой вкуснотищей не жалко было и язык обжечь.
– А теперь, когда мы наконец можем порадовать свои желудки, расскажи, что тебя тревожит?
«Он все видит», – подумала Бренна.
Временами это успокаивало, а порой раздражало.
– Ничего особенного, пап. Помнишь, ты рассказывал нам, что случилось с тобой в молодости, когда умерла твоя бабушка?
– Еще бы. Я в тот день чинил раковину в пабе у Галлахеров. Хозяйничал здесь папаша Эйдана – задолго до того, как они с женой уехали в Америку. А ты была лишь мечтой в моем сердце и улыбкой в глазах твоей матери. Я работал на кухне, той самой, где сейчас трудится юный Шон, эта раковина уже давно протекала, и меня наконец позвали с ней разобраться.
Мик умолк, попробовал жаркое, промокнул губы салфеткой – его воспитала жена, помешанная на хороших манерах.
– Я сидел на полу, возился под раковиной и вдруг, подняв взгляд, увидел свою бабушку в цветастом платье и белом фартуке. Она улыбнулась, а когда я хотел заговорить с ней, покачала головой, потом помахала рукой и исчезла. Я сразу понял, что она умерла, и ее душа приходила ко мне попрощаться: ведь я был бабушкиным любимчиком.
– Я не хотела тебя расстраивать, – прошептала Бренна.
– Ничего, – вздохнул Мик, – все помнят ее как прекрасную женщину, прожившую достойную, счастливую жизнь. А нам, пока живым, остается лишь грустить по тем, кто ушел.
Бренна помнила окончание истории. Бросив работу, папа побежал в домик, где жила бабушка, овдовевшая за два года до того. Старушка сидела за столом на кухне. В цветастом платье и белом фартуке. Она умерла тихо и мирно.
– А порой, – осторожно произнесла Бренна, – грустят умершие. Сегодня утром в коттедже на эльфийском холме я видела леди Гвен.
Мик кивнул и придвинулся поближе к дочери.
– Бедняжка, – произнес он, когда Бренна закончила рассказ. – Так долго ждать, пока что-то произойдет.
– Нам тоже приходится ждать. – Она оглянулась на Шона, вынесшего в зал нагруженный поднос. – Я хочу рассказать Шону, когда станет поспокойнее. У Дарси в комнате розетка барахлит. Посмотрю ее, когда поедим, а потом поговорю с Шоном, если ты ничего больше на сегодня не планировал.
– Не сегодня, так завтра, – пожал плечами Мик. – Работа не волк, в лес не убежит. Я как раз собирался в отель на утесе – узнать, в каком номере будет следующий ремонт. – Он подмигнул дочери. – У них хватит для нас дела до конца зимы. Не работа, а мечта: тепло и на голову не капает.
– И ты сможешь приглядеть за Мэри Кейт, действительно ли она весь день стучит в офисе на компьютере.
– Ну не то чтобы приглядеть, – смущенно улыбнулся Мик, – а все же я рад, что, окончив университет, девочка решила поработать рядом с домом. Хотя, думаю, скоро она найдет работу получше в Дублине или Уотерфорд-Сити. Мои птенчики вылетают из гнезда.
– Я тебя не брошу. И Эллис Мэй еще поживет дома.
– Да, только я скучаю по тем дням, когда все пять моих девочек крутились у меня под ногами. А теперь Морин замужем, и Пэтти весной выходит. Не представляю, что буду делать, детка, когда ты встретишь свою судьбу и уйдешь от меня.
– От меня ты так легко не отделаешься. – Бренна доела жаркое и откинулась на спинку стула, скрестив ноги в тяжелых ботинках. – Из-за таких, как я, мужчины не теряют ни голову, ни сердце.
– Смотря какие мужчины.
Бренна с трудом удержалась, чтобы не посмотреть в сторону кухни.
– Я не тороплюсь. – Она взглянула на отца и улыбнулась. – Мы же с тобой партнеры. Мужчины приходят и уходят, а «О’Тул и О’Тул» – навсегда.
Бренне нравилась ее жизнь. «У меня есть любимая работа, – думала она, отмываясь от сажи в ванной комнате Дарси, – и свобода. Я могу делать что угодно, ходить куда заблагорассудится. Какая замужняя женщина может этим похвастаться? Никто меня из дома не выгонит, пока сама не захочу уйти. Родные, друзья. Пусть Морин и Пэтти суетятся в семейных гнездышках и угождают своим мужьям, а Мэри Кейт торчит от звонка до звонка в офисе. Мне не нужно ничего, кроме инструментов и грузовичка».
Единственное, что портило ей жизнь, – нелепая страсть к Шону Галлахеру… однако Бренна надеялась, что это со временем пройдет.
Зная Дарси, Бренна тщательно отмыла после себя раковину, а руки и лицо вытерла чистой ветошью из своего ящика с инструментами. Не хватало еще испачкать крохотные вышитые полотенца Дарси! Деньги, выброшенные на ветер, – разве можно ими вытереться?
Насколько проще жилось бы на свете, если бы все люди покупали черные полотенца! Никто бы не визжал и не ругался, когда беленькие пушистые полотенчики покрываются грязными пятнами и разводами.
Когда Бренна заменила розетку и начала прикручивать крышку, в комнату влетела Дарси.
– Наконец-то! Она меня жутко раздражала, – заявила подруга, высыпая чаевые в свою «Банку желаний». – Кстати, Эйдан просил тебе передать, что они с Джуд хотят отделать детскую комнату. Я сейчас иду к Джуд. Пойдем вместе, спросишь, что она задумала.
– У меня тут есть еще одно дельце; скажи, что я скоро загляну.
– Черт, Бренна! Ты наследила в ванной.
Бренна поморщилась и поспешно докрутила шурупы.
– Прости, Дарси, зато я вымыла раковину.
– Значит, можешь вымыть и пол. Я не намерена за тобой убирать. Какого черта ты не отмылась в пабе? Там на этой неделе убирает Шон.
– Ну не подумала. Хватит ругаться. Я протру пол, а за розетку можешь не благодарить.
– Спасибо. – Дарси накинула кожаную куртку, которую подарила себе на Рождество. – Увидимся у Джуд.
– Надеюсь, – пробормотала Бренна, недовольная тем, что придется мыть пол в ванной комнате.
Отмывая ванную, она недовольно ворчала себе под нос, а потом громко выругалась, заметив, что наследила еще и в комнате. Опасаясь гнева Дарси, она притащила пылесос.
Когда она вышла, паб уже опустел, а Шон заканчивал прибираться на кухне.
– Ты что, еще и уборку за Дарси делаешь?
– Я наследила. – Бренна налила себе чаю. – Не думала, что так долго провожусь. Не хочу тебя задерживать, если ты что-то наметил на перерыв.
– Ничего особенного. Вот пива бы выпил, пожалуй. Ты точно обойдешься чаем?
– Да.
– Тогда подожди, я налью себе. Если хочешь, там остался пудинг.
Бренна не хотела есть, но, не удержавшись от искушения, положила себе несколько ложек. Когда Шон вернулся с пинтой «Харпа», она уже уселась за стол.
– Тим Райли говорит, что завтра потеплеет.
– Он всегда угадывает.
– Зато дожди начнутся. – Шон сел напротив. – Так что ты хотела?
– Сейчас расскажу. – Бренна заранее продумала с десяток вариантов и остановилась на самом правдоподобном. – Когда ты ушел сегодня утром, я заглянула в твою гостиную проверить тягу.
Вранье, конечно, да только гордость стоила покаяния на исповеди.
– По-моему, тянет нормально.
– Ага, – согласилась Бренна, пожав плечами. – И все равно время от времени нужно проверять. В общем, когда я оглянулась, она там стояла. Прямо в дверях.
– Кто?
– Леди Гвен.
– Ты ее видела? – чуть не уронил кружку Шон.
– Так же ясно, как тебя. Она стояла и улыбалась мне очень печально, и… – Бренне не хотелось передавать ему слова Гвен, однако она понимала, что от этого никуда не деться. Маленькая ложь во спасение – одно, а врать в серьезных вещах недопустимо.
– И что?
Бренна ощетинилась, почувствовав столь не свойственное ему нетерпение.
– К этому я и веду. Она мне кое-что сказала.
– Кому, тебе?
Шон вскочил из-за стола и заметался по кухне. Бренна удивленно смотрела на него.
– Какая муха тебя укусила, Шон?
– Я там живу, верно? Мне она хоть раз показалась? Заговорила? Дудки! Дождалась, пока ты придешь чинить плиту и возиться с дымоходом, – и вуаля, явилась.
– Ну, прости, что твое привидение выбрало меня. Я не напрашивалась. – Бренна отправила в рот полную ложку пудинга.
– Ладно, не сердись. – Шон нахмурился и сел на стул. – Что она тебе сказала?
Бренна невозмутимо ела десерт, уставившись в никуда. Шон сердито закатил глаза, а она взяла чашку и изящно отпила чаю.
– Ой, извини, ты это мне? Или хочешь наорать на еще кого-нибудь, ни в чем не виноватого?
– Прошу прощения. – Шон улыбнулся, прекрасно сознавая неотразимость своей улыбки. – Что она сказала?
– Ну раз ты решил спросить по-хорошему… Она сказала: «Его сердце в песне». Я подумала, что она говорит о принце эльфов, а мама считает, что Гвен имела в виду тебя.
– Если так, то я не понимаю, что это значит.
– Я понимаю не больше, хотела только спросить, ты не против, если я буду иногда заходить к тебе?
– Ты и так заходишь, – буркнул Шон.
– Если не хочешь, скажи прямо.
Его замечание неприятно задело Бренну.
– Я этого не говорил. Просто сказал, что ты и так заходишь.
– Я могла бы заходить, когда тебя нет дома, как сегодня. Вдруг она вернется? Могу тем временем что-то починить.
– Не нужно придумывать поводы. Приходи когда хочешь.
Видя, что он говорит искренне, от всего сердца, Бренна смягчилась:
– Знаю, просто не люблю сидеть без дела. Так что, если ты не против, я буду иногда заглядывать.
– Скажешь, если опять ее увидишь?
– Ты будешь первым. – Бренна поднялась, отнесла тарелку и чашку в мойку. – А как ты думаешь… – Она осеклась и покачала головой.
– Что?
– Нет, ничего. Глупости.
Шон подошел к ней и легонько сжал пальцами шею. Бренне захотелось выгнуться и замурлыкать от удовольствия, как кошка.
– Другу можно рассказать даже глупости.
– Ну мне интересно, неужели любовь может длиться так долго, преодолевая смерть и время.
– Только любовь и может быть вечной.
– Ты когда-нибудь любил?
– Не так сильно, чтобы пустить корни. Значит, нет.
– Нет ничего хуже безответной любви, – вздохнула Бренна, сама удивляясь своей откровенности.
Шон удивился ее словам не меньше. Неясный трепет в сердце он принял за сочувствие.
– Бренна, детка, неужели ты влюбилась?
Бренна вздрогнула и сердито уставилась на Шона. А он смотрел так заботливо, с таким неподдельным участием, что хотелось расквасить его озабоченную физиономию. Бренна подавила это желание, оттолкнула Шона и подхватила свой ящик.
– Ты и впрямь идиот, Шон Галлахер.
Она гордо вскинула голову и выскочила из паба, гремя инструментами.
А Шон вернулся к уборке, размышляя, на кого же запала О’Тул. Сердце вновь тревожно заныло.
«Кто бы он ни был, пусть только попробует ее обидеть», – решил Шон, хлопнув дверцей шкафчика.
