Нора Дутт
Дигридское золото
– Посмотрим.
Он важно кивнул, словно принял к сведенью не односложный ответ, а длинное разъяснение.
– Мы с тобой не настолько хорошие знакомые, но мне всё-таки очень интересно, и я спрошу. Почему ты решила вернуться и создавать свой Корпус усмеров именно здесь?
– Не поняла вас. А что не так с этим местом?
– Усмеров здесь сторонятся. Может, уже слышала? Порченками иногда называют. А ты всё-таки приехала. Почему не осталась в Анулейне, где к таким, как ты, относятся намного терпимее?
Я оттопырила нижнюю губу и на секунду задумалась над дельным ответом.
– В каждом земельном владении есть свои драгоценности. На севере разводят лошадей. У Хи́смер это роскошные вина и фруктовые сады. Там, знаете, прекрасная земля для фруктовых деревьев и винограда. У Ихира Хаелион, вот, золота много. И он считается самым богатым господином. А у меня Молочные озёра. Но есть кое-что важнее, намного. Кое-что, что есть у всех земельных господ в нашей стране, но о чём они даже не подозревают. Хотя, скорее просто пренебрегают.
– И что же это?
– Усмеры. Самые сильные усмеры в этой стране.
– Почему?
Я пожала плечами. Секретарь разочарованно вздохнул и решил покинуть кабинет. Видимо, услышать такую причину ему было достаточно. Меня подобное завершение разговора тоже вполне устроило.
***
Мануиль зашёл на кухню после ужина, когда все разошлись. Осталась только одна служанка, чтобы навести порядок перед тем, как все в поместье уснут.
– Здравствуй ещё раз.
Бавва вздрогнула и развернулась.
– Я думала, вы уже отбыли.
– Решил остаться.
Мануиль неловко улыбнулся, пожал острыми плечами и протянул служанке небольшую коробочку.
– Хочу попросить прощения. Сегодня я повёл себя довольно грубо. Это в знак примирения. Не подумай, что я хочу тебя оскорбить или… Это шоколад.
Бавва тихо ахнула и взяла коробочку. Она робко осмотрела её со всех сторон и на упаковочной бумаге от чуть влажных пальцев осталось множество ярких следов. Затем медленно поднесла шоколад к носу и вдохнула. Уголки её губ поднялись, и она спросила:
– С апельсином?
Он улыбнулся в ответ, признавая про себя, что ему приятна настолько искренняя благодарность.
Бавва глубоко вздохнула, положила подарок на стол и провела ладонями по лицу так, словно сгоняла с него воду. В её взгляде читалась маленькая и несерьёзная досада.
– Что вам надо от меня? – выдохнула она. – Не думаю, что вы бы так просто взяли и решили «помириться» со служанкой. Ой, давайте вы уже спросите, а я отвечу? Зачем всё усложнять, верно? Чем быстрее ты получишь ответы на свои вопросы, – начала заговариваться девушка и не заметила, как позволила себе неуместный тон,– тем меньше ты будешь ходить по дому. Кем бы ты там ни был, но все знают, когда ты здесь. Спать нам мешаешь. Ты даже хуже Радис, от неё только собаки воют иногда.
Она стала говорить всё больше о том, как неспокойно было первое время. Как Радис подкармливала псов, чтобы они быстрее привыкли к новой хозяйке. И как она, Бавва, совсем не высыпалась. Лицо Мануиля окаменело. Изгиб губ, который мог показаться искренней улыбкой, тут же стал неуловимо нелеп. Словно поняв, насколько недостоверно выглядит его выражение, он быстро опустил голову, а когда поднял, то от улыбки не осталось и следа.
– Ты так просто возьмёшь и расскажешь мне тайны своей госпожи? – спросил секретарь.
– Только то, что посчитаю нужным.
Он медленно кивнул, но словно не в ответ словам собеседницы.
– Что за женщина это была? Вещи которой она распорядилась сжечь. Любовница отца? Сестра? Соперница? Или…
– Ой, ну вы же шпион! У вас же там столько историй собрано, и вы ничего не узнали заранее? – пристыдила собеседника служанка. – Почему так не подготовлены-то?
Она начала подниматься из-за стола. Узловатые пальцы Мануиля крепко обхватили её запястье. Эта резкость совсем не сочеталась с его тоном:
– Я не шпион, – мягко сказал он. – Я – Королевский секретарь с расширенными полномочиями. Как ни посмотри, земельные господа не выносят семейные неурядицы в общество. Может, об этом и знают домашние, но до столицы такие новости никогда не доходят.
Девушка медленно села, не сводя с него взгляда. Мануиль ослабил хватку, и она тут же рывком освободилась и убрала руки под стол. Коробочка с шоколадом её больше не интересовала – Бавва внимательно смотрела на навязчивого собеседника.
– Вещи её матери, они с Радис не ладили. Хотя с этой женщиной никто не ладил. Но это никакая не тайна. Вы могли спросить любую сплетницу, и она бы вам рассказала всю историю семейства Сфета. И, возможно, даже больше, чем было на самом деле. Ха-ха! Да, намного больше.
– Вот как! Чем её мать так провинилась перед всеми?
– Ладно, и это расскажу. Это, к слову, тоже не тайна. Но при Радис ни слова! Дело вот в чём, – почти прошептала она, наклонившись к собеседнику, – многие, как и госпожа, уверены, что если бы Олхи́на, её мать, была более… хорошим человеком, скажем так, то первый сын покойного господина не ушёл бы из дома. А госпожа Радис жила бы в поместье, и, скорее всего, никто бы никогда не узнал, что она порченая. И её бы не выдворили. Цифитха, второй сын, тоже остался бы в семье. И…
Девушка печально вздохнула. Она отстранилась от Мануиля и уставилась куда-то в пустоту.
– И господин остался бы жив. Он тоже был не самым хорошим человеком, но неплохо вёл дела. Без него всё пришло в упадок. Эта женщина уничтожила семью, поверьте. Больше всего это тяготило Радис. Мать всё-таки. Так что пусть горит этот хлам, если ей так станет легче.
– А что в письмах было? В письмах из комнаты её матери. Она в них даже не заглянула?
Бавва пожала плечами и снова взяла в руки подарок.
– Да все знают, что там что-то мерзкое. Переписки с любовниками. С тем же господином Ихиром. Зачем Радис эта грязь? Она и так всё давно знает. Я бы тоже на её месте не стала их читать.
– Почему дом не очистили раньше, раз так не любили Олхину? Два года со смерти господина её комнату никто не трогал, верно?
– А что тут непонятного? – усмехнулась она. – Если бы вернулся старший сын господина, то он бы, наверное, наоборот всё изучил. Знаете, он из тех, кто держит розги поблизости. Увидит, что пыль, понимаете ли, неровно лежит, и всё. Всё! Мы боялись попасть в немилость. Уж больно он на отца похож был, а такие люди не меняются. Всё ему что-то надо…
Мануиль, услышав об ещё одном наследнике, обеспокоенно уточнил:
– А где он сейчас? Почему всё-таки не вернулся?
– Госпожа сказала, что нашла его, но он отказался поехать с ней.
– А это уже тайна?
Бавва поднесла коробочку к носу и вдохнула аромат шоколада. Предложенный подарок грел ей душу. Служанка сдержанно улыбнулась, пытаясь показать своё расположение к собеседнику, хоть это и не вязалось с тоном истории, которую она рассказала.
– Совсем чуть-чуть. А этого мне всё-таки не надо. Хотя пахнет он очень сладко, даже слюнки текут. Хе-хе! Это в столице такой делают?
Мануиль пожал плечами и забрал шоколад.
– Да, в кондитерских. Такие коробочки выдают на улицах бесплатно, чтобы завлекать покупателей.
Не сказав больше ни слова, секретарь вышел. Бавва осталась сидеть, нахмурившись и поджав губы.
***
Не шалить.
Не говорить об усмерах.
Не кричать.
Не пытаться колдовать.
Не смотреть в пол, когда отец говорит. Но вот и прямой взгляд он приравнивал то ли к личному оскорблению, то ли всегда находил в нём недовольство.
Не выглядеть слишком грустной, когда рядом мать. Но вот только и фальшивая улыбка её раздражала.
Скоро все эти правила окажутся не нужны, ведь рядом не будет ни отца, ни матери.
Ранним утром я стояла у поместья. В руках у меня был крошечный чемоданчик с новыми красивыми нарядами. Мне собрали их, чтобы в пансионе не подумали, что я могу ходить в простой и, какой кошмар, даже поношенной одежде.
Чемодан побольше стоял у моих ног. Там было несколько книг, предметы гигиены, учебные принадлежности и многое другое. На самом деле, этот чемодан для меня куда ценнее, чем тот, что в моих руках. Что мне до шелковых тряпок, которых насовали для вида? Я просто побоялась, что если отец решит, будто пренебрегаю его даром, он взбесится.
Он стоял рядом. Смотрел, как слуги открывают ворота для экипажа. Господин Сфета выглядел недовольным и зыркал на меня, словно утро выдалось прохладным по моей вине. Как только экипаж остановился, отец вымученно выдохнул и радушно оскалился. Первые мгновения маска с приветливым выражением никак не хотела смотреться естественно, из-за чего лицо вблизи казалось настолько перекошенным, что вызывало ужас.
– Господин Сфета! Рад вас снова видеть! К сожалению, ау́н7 Унъён не смог приехать – ему нездоровится. Он распорядился, чтобы все вопросы уладил я, его первый помощник. Меня зовут аун Ёоклё́.
Они пожали друг другу руки. Отец распорядился, чтобы им принесли небольшой стол, на котором они поспешно подписали бумаги. Я не знала, почему отец не позвал гостя войти.
– Хм-м, а это, я так понимаю, ваша дочь?
Он приветливо протянул мне руку. Я крепко её пожала с искренним желанием понравиться такому галантному мужчине. Он удивлённо усмехнулся.
– Вы должны были вложить свою руку в мою. Я бы накрыл её другой своей рукой – так знакомятся в Анулейне с благородными девушками.
Его спокойный тон и внимательный мягкий взгляд застали меня врасплох.
– Я запомню, – смущённо заверила его.
– Господин Сфета, – обратился он к отцу, – мне представлялось, что ваша дочь несколько старше. Что ей хотя бы четырнадцать…
Я оглянулась. Слуги стояли у поместья и старательно изображали грусть. Некоторые женщины прикладывали к глазам платочки, а мужчины смотрели вперёд, словно великие мыслители, погруженные в мрачные раздумья. Среди всей этой своры я так и не нашла того, кого хотела бы видеть – моя мать так и не вышла. Уж не знаю, почему. Мне бы хотелось думать, что она не смогла встать с постели в такую рань, нежели что была ко мне настолько безразлична. Хотя оба варианта нельзя было назвать уважительными.
– Вы пропустили графу, господин Ёоклё!
– Нет, что вы. Я и не собирался её заполнять. Ауну Унъён очень нравится имя девушки.
– Вот как, – пробормотал господин Сфета.
Его крайняя озадаченность была настолько явной, что даже Ёоклё смутился. Я не удержалась и усмехнулась. Отец зло посмотрел на меня.
Мать назвала меня сама и, по мнению отца, сильно оплошала. Он невероятно любил красивые имена со сложным произношением. Например, как у братьев: Ста́йхион, Цифи́тха. Меня он хотел назвать Схисаа́рфис. Слуги шептались, что так он хотел перебить неблагозвучность фамилии. Но в итоге я осталась Радис, и отец не упускал возможности припомнить это матери.
– Как тебе вообще пришла мысль назвать мою дочь таким именем? Мою дочь! – кричал он в своём кабинете как-то раз. – За что тебя так обделила судьба, раз ты не умеешь ни думать, ни читать? Ты назвала дочь земельного господина домашней змеёй! Так даже деревенские тупицы своих не называют. Или ты сделала это специально? Её имя теперь вообще не звучит…
Я вздохнула, избавляясь от дрожи, которая всегда приходила с воспоминаниями о скандалах родителей. И тут же нашла предмет, интерес к которому помог вытеснить из головы неприятные мысли.
– А что это за документ? – спросила я.
– Это бумага, – мягко объяснял Ёоклё, – согласно которой вы переходите в семью моего господина. Он обязуется дать вам образование и взять в жены, когда вам исполнится шестнадцать.
– То есть, я больше никак не связана ни с отцом, ни с матерью?
Ауну показалось, что это меня расстраивает, и тон его стал успокаивающим:
– Да, с точки зрения закона вы чужие люди. Звучит как-то дико, не находите? Но таковы принятые формулировки. Всю ответственность за вас теперь несёт мой господин. И все его подчинённые должны беречь и охранять вас… – Он задумался на секунду и добавил: – Вас, аун Унъён Ради́с.
Ёоклё произнёс моё имя с непривычным певучим ударением. Улыбка сама по себе появилась у меня на лице. В ту пору я просто ещё не понимала сути рабства Анулейна.
Как только отец и помощник поставили последнюю роспись, слуги горестно вздохнули, словно по команде. Я испуганно вздрогнула и поёжилась.
Как-то всё быстро закончилось. Я ожидала большего, какой-то душевной бури. Не было особенного волнения или боли в груди от потяжелевшего сердца. Всё оказалось проще. Прошло меньше пяти минут, и вот я уже не часть дома Сфета, и поэтому казалось, что произошло что-то обычное и с обычным человеком. А разве это было так?
В глубине души проснулась яркая злоба, близкая к остервенению. Руки чесались что-то сделать, только бы на душе перестало быть так паршиво. Но я держалась, стараясь не посрамить честь семьи в наши последние общие минуты.
«Эта семья ни во что тебя не ставит!» – пронеслась в голове яростная мысль.
«И, наконец-то, я из неё ухожу, – убаюкивала я пробудившуюся злобу. – И должна радоваться, и быть благодарна, ведь отец так и не сказал, что я порченая усмерка».
Борьба в моей душе кипела, как вода в Молочных озёрах. Но я так ничего не сказала и не сделала. Просто замерла, до белых костяшек сжимая ручку чемоданчика. Слуга уже отнёс первый в экипаж и вернулся за вторым. Однако не смог забрать его из моих цепких рук даже после вежливого напоминания.
Аун Ёоклё осторожно приобнял меня за плечи, помогая сделать крохотный первый шаг. От этого прикосновения оцепенение спало, и я оглянулась. Отец смотрел на поместье, пристально следя, чтобы все слуги грустили о моём отбытии.
Я шагнула назад. Мягкие ладони ауна соскользнули. Чемоданчик пролетел по широкой дуге и разбился о плечо отца. Раскрылся. Панталоны и сорочки разлетелись во все стороны вместе с кружевными платками, чулками и перчатками.
Коварный удар не сбил отца с ног. В его взгляде плескалось такое бешенство, какого ещё не видела. Даже когда он узнал, что дочь порченая, и то меньше злился, чем сейчас. Меня это так рассмешило, что я хрипло хохотнула.
Повисла по-настоящему жуткая тишина. И в ней я почувствовала, как комок ярости, созревший где-то под сердцем, раскрывается, словно бутон тюльпана. Это не доставило мне стыда и не принесло сожаления. Я наслаждалась. Теперь отец ещё неделю будет беситься, а мать сетовать, что не застала такое яркое событие.
Ёоклё словно ожидал подобной выходки и прикрыл меня от взбешённого отца. Его рука однозначно легла на рукоять кинжала, скрываемого под плащом.
– Как же это непривычно, отец – прямо смотреть вам в глаза.
У господина Сфета заиграли желваки и, прежде чем он придумал ответ, я решила сказать то, для чего набиралась смелости:
– Братья никогда не вернутся! А я вернусь. И тогда ты будешь прятать глаза от меня!
Ёоклё наверняка был готов под землю провалиться от того, как накалялась ситуация. Но ничего не произошло. Я развернулась и резким шагом, свойственным городскому беспризорнику, а не дочери земельного господина, направилась к карете и залезла в неё, забыв воспользоваться поданной рукой. Ёоклё без промедления последовал за мной. Как только дверь за ним захлопнулась, мы тронулись.
– Ну, давай же! Быстрее, пока он не пришёл в себя, – подгонял возницу мужчина, с безумной искоркой в глазах оглядываясь на удаляющееся поместье семейства Сфета.
Он ни разу не упрекнул меня за мой проступок.
***
Я так и не стала аун Унъён Радис. В пансион меня не определили, учили на дому, а брак так и не оформили. Пожилой “супруг” не успел добраться до меня, и в итоге я сбежала сначала на улицу, а оттуда учиться. Единственное, что осталось от той сделки, так это договор, который до сих пор лежит где-то там, в Анулейне, подписанный рукой отца и лишённый веса приказами Академии. При желании можно забрать его на память, как артефакт, с которого началось моё долгое путешествие.
– Вот я и вернулась, – тихо сказала я.
Раскидистый высокий белый дуб был безучастен. Я запустила руки в сочный клевер. Стебли скользнули между пальцев. Подняла взгляд. Там легкий ветер шептался с листьями. С одной из веток свисал огрызок верёвки. Давно, когда она была ещё целой и крепкой, я могла разбежаться, уцепиться за неё и с весёлым писком подлететь к небу. Иногда меня заносило или переворачивало, и обратно летела совсем не туда, куда планировала. Например, прямо в ствол дуба.
Кажется, это было совсем давно.
– Знаешь, я всё-таки надеялась, что ты ещё будешь жив, когда я вернусь. Глупо было вот так всё оставлять. Хотя скорее эгоистично.
Конечно же, мне никто не ответил.
В Анулейне и Дигриде обычаи погребения сильно отличаются. В первом успоших заворачивают в белую ткань, обматывают шею бусами из воска и закапывают так в землю. В Дигриде всё проще и сложнее одновременно: покойнику отрезают голову, закапывают её на месте смерти, если есть такая возможность, а потом высевают клевер. Тело предпочитают сжигать.
Под дубом рос плотный ковёр клевера.
– Может, нужно было выгнать её из дома и успокоиться, а не идти вешаться?
Какой-то мелкий гад заполз мне на шею. Я хлопнула по нему и стряхнула с себя то, что осталось.
– Надеялась, что ты будешь жив, когда я вернусь, – повторила я, рассматривая свои руки. – Может, мы бы даже начали ладить. Теперь я хотя бы понимаю, за что ты так меня недолюбливал. Характер у тебя дерьмо, но, вероятно, у нас бы получилось договориться. К тому же, это вот всё не моё. Но я стараюсь. Всё-таки это ответственность, а я не могу просто сделать вид, что у меня нет обязанностей.
Я задумалась, что бы ещё сказать. Хотя, мне было сложно представить, чем он жил. И решила поговорить о том, что интересовало и меня, и покойного господина Сфета.
– С твоим сыном всё хорошо. Правда он отказался возвращаться. Да-а. Может, оно и к лучшему. У него характер ещё хуже, чем у тебя. Хах! Хорошо, что я на него не похожа, правда ведь? Кстати, имя мне вполне подходит. Мама как в воду глядела. Не думаю, что твой вариант так точно описал бы мой… Меня.
Вдруг услышала приглушённый крик из поместья. Меня звали. Звуки сбегали через окна в сад. Пока я здесь беседовала сама с собой, кому-то сильно понадобилась моя помощь.
Поднявшись, я стряхнула с одежды налипший клевер и поспешила домой. В последний раз оглянулась на дуб и решила больше не приходить в эту часть сада.
***
Ночь была ясной. Такой, что темнота казалась мягкой и приветливой. В кабинете Ихира было достаточно света, чтобы я могла рассмотреть каждую мелочь на столе, названия книг на полках и, конечно же, портрет. Он занимал почётное место над камином, и каждый, кто заходил сюда через дверь, видел в первую очередь его. Я же зашла через окно и заметила его не сразу.
Лицо господина Хаелион казалось вполне привлекательным: чёткий овал, брови вразлёт, нос с небольшой горбинкой и живые тёмные глаза, выразительные такие. Дверь тихо открылась, в кабинет зашёл мужчина в домашнем костюме. Лицо нынешнего Ихира было немного дряблым, посеревшим, но всё ещё имело сходство с портретом.
Он увидел меня сразу, а я и не пыталась скрыться. Господин не запаниковал, наоборот, выглядел очень равнодушным. Не беспокоясь за свою жизнь, Ихир принёс канделябр и стал медленно зажигать свечи в кабинете. Мужчина заметил, что я сделала то же самое мимолетным прикосновением указательного пальца. Лицо соседа вытянулось, словно у него украли последний кусок мяса прямо изо рта.
Мы сели за стол. Он в своё кресло, я – на гостевой стул. Между нами был только канделябр и широкий дубовый стол с письменными принадлежностями.
– Вижу, ты решила меня не убивать?
– Мне было интересно, что ты скажешь при личной встрече.
Он усмехнулся и надолго задумался. Я решила его не торопить, но скука настигла меня через несколько минут молчания. В мысли постепенно просачивалось раздражение от ожидания, и я начала складывать перья с позолотой и восковые палочки колодцем, колупать пальцем красивую чернильницу и случайную царапину на крышке стола. Хозяин кабинета наблюдал.
– Сколько у меня времени?
– У тебя была неделя после того, как ты узнал про нападение на Сен-Сфета, но ты так и не нашёл доказательств? Ты не понимаешь, какие у тебя теперь проблемы. Прямо сейчас. Перед тобой. Пробрались через весь твой сад, мимо пьющей охраны и залезли в твой кабинет через окно.
Ихир округлил глаза. Видимо, он уже решил, что сделает с подчинёнными.
– Я теряю терпение, – напомнила я ему.
– А что я тебе скажу? Что загнал своего помощника в шахты? Но я сомневаюсь, что ты бы поверила ему, верно? Хисмер мне говорит одно, а остальным другое, выставляя всё в дурном свете? У меня есть свидетели, но разве ты им поверишь? Мне нечем доказать свою невиновность.
Резко выдохнула, ожидая, что дальнейшие его слова огорчат меня. Но Ихир меня приятно удивил:
– Я возмещу ущерб, госпожа Сфета, чтобы не оставлять тебя в обиде, пока мы со всем не разберёмся.
От неожиданности я даже крякнула. Ихир смерил меня усталым взглядом и, поставив подпись на каком-то бланке, капнул воском и поставил печать.
– Вот, в Канцелярии с этим тебе выдадут сумму…
Забрав у него бумагу, положила её во внутренний карман.
– Ты же понимаешь, что если подобное повторится, то ты от меня так просто не откупишься?
– Отлично понимаю.
Я обошла стол, села на подоконник, свесила ноги, готовясь выпрыгнуть, но Ихир неожиданно сказал:
– На самом деле я рад, что ты решила дать мне шанс. Для меня это неожиданно. Признаюсь, я уже смирился со скорой смертью. А ты оказалась не похожа ни на Ифатху, ни на Олхину…
Одним рывком я вытолкнула себя в окно и спрыгнула на козырёк. Вышло громче, чем надеялась. Этот грохот словно поставил точку в неприятной теме.
