Номен Нескио
Бетельгейзе. Часть 2
– М-м…. Саша, – с шумом выдохнул он, произнеся непонятное для неё слово.
– Да, мой господин, да…, Сася, Сася, я понимаю, – страстно зашептала она, одной рукой прижимая его к себе ещё сильней, а другой, гладя по лицу, решив, что произнесённое слово «Саша» это наверно его имя или нечто такое имеющее прямое отношение к этому мужчине.
Он не ответил.
– Да, да, Сася, Сася. Господин доволен мной, доволен Тай-Тикки.
Его руки заскользили по её бокам, выгнутой спине, ягодицам и бёдрам иногда набирая в ладони горячую воду и покрывая ею тело женщины. Пересохшим от волнения горлом она издала глухой хрип. От прикосновений её тело вздрагивало, словно от электрических разрядов заставляя мышцы судорожно сокращаться. То, что происходило с ней сейчас, нельзя было назвать работой, это была безумная страсть, возникшая стремительно, буквально из ниоткуда, абсолютно неожиданно, застав её врасплох. И сопротивляться она была уже не в силах.
– Сася, Сася! – она всё крепче прижималась своим телом к его лицу и кажется, уже плохо контролировала свои действия.
Сделав несколько движений, она явно ощутила его внутри себя и с каждым движением молодое, упругое тело сотрясала сильная судорога, от чего она несознательно крепко сжимала своими ногами тело Рейнгхарда. От ритмичных движений тел вода из ванны стала выплёскиваться, заливая пол. А уже через несколько секунд разум Тай-Тикки помутился и из груди вырвался громкий стон. Женщину охватил невообразимый жар от чувств, которые ей не были известны до этого вечера, и она до такой силы сжала шею капитана, что Рейнгхард буквально захрипел от нехватки воздуха, но, кажется, что он совершенно не заметил этого или не обратил внимания.
– Сася…, Сася…! Вот…, вот оно, вот оно счастье быть женщиной! Мой господин, мой господин, я сейчас сойду с ума!
– Если бы так могло произойти, если бы ты только пожелал и смог забрать меня к себе, забрать меня с собой. Всё что мне нужно, это лишь немного еды и циновка, постелить на пол, чтобы только быть рядом с тобой, чтобы служить только тебе. Ты оценишь мою покорность, и я не доставлю тебе хоть сколько-нибудь хлопот. Мой добрый господин, если бы ты только знал, что значит моя жизнь, как я живу, чем же прогневала я небеса, а теперь, чтобы ни произошло и ты, вдруг отвергнешь меня, я больше туда не вернусь. Более ни одному мужчине я не позволю прикоснуться к себе, разве что, если только после того, как убью себя. Мой господин, Сася, мой господин, забери меня к себе. Спаси меня. Господи, смогу ли я хотя бы надеяться на это, разреши мне хотя бы говорить об этом, хотя бы подумать об этом, разреши мне немного побыть счастливой, мой добрый господин.
Её глаза, словно две черные маслины были полны слёз, что крупными бусинами падали на волосы и лицо капитана, сдерживать которые, она была уже не в силах. Всё, что говорила Тай-Тикки, для Рейнгхарда слышалось лишь скоротечным набором звуков непонятного чужого языка.
– Сася…, Сася, – не переставая, произносила она, и голос куда-то всё отдалялся и отдалялся, становился тише, обрастая продолжительным эхом.
***
Ослепительный луч солнца ударил в глаза Рейнгхарда. Он отчётливо слышал привычный, каждому городскому человеку шум улицы большого города. Его слух улавливал движение машин, многочисленные шаги пешеходов, звонки трамваев, хлопанье дверей, голоса и смех людей, свистки регулировщиков и крики продавцов газет, рекламирующих свой товар кратким пересказом последних новостей. И вот среди всего этого, до него донёсся отчётливый голос человека, располагавшегося в непосредственной близости:
– Скажи мне, дорогой Отто, ты считаешь, что она счастлива? – спросил Генрих Браумбергер, однокурсник Рейнгхарда и давний друг ещё со школы в Шлезвиге.
– А…? Что? – протирая глаза, спросил Рейнгхард, удивлённо уставившись на своего друга, взявшегося невесть откуда.
Генрих протянул ему белоснежный платок:
– Вот…, возьми мой платок. Очевидно, что тебе в глаз попала соринка или песок. Ненужно тереть руками.
Рейнгхард осмотрелся. Взгляд остановился на его жене Саше, которая с непередаваемым восторгом обсуждала что-то, держа в руках кучу национальных флажков и каких-то листовок, стоя в окружении многочисленных молодых женщин и юношей и явно имея лидирующее превосходство среди собравшихся молодых людей. Браумбергер и Рейнгхард сидели в летнем кафе, наслаждаясь свежим пивом в тот летний жаркий день. Повод провести время был как никогда важный. В одном квартале от кафе находилась швейная мастерская, где, дожидаясь своих владельцев, на вешалках висели два новеньких кителя офицеров Кригсмарин, с первыми боевыми наградами и опознавательными знаками выпускников школы, где готовили подводников для германского флота возрождённой Германии Адольфа Гитлера. Он сделал глоток и посмотрел на Генриха.
– Мне кажется…, кажется, что да…, она счастлива, – ответил Отто не совсем уверенно, – Она молода, есть семья…. Чего же ещё нужно женщине?
– Отто, Отто, дорогой мой друг, ты идеализируешь ситуацию. Да не семья тут главное…, неужели ты не видишь? Фюрер…, она живёт и дышит им, как и все остальные.
– Прекрати, Генрих, – оборвал своего друга Рейнгхард, сжав руки в кулаки до белых костяшек, – Я ничего не хочу слышать. Мы только что получили назначения, теперь в наших руках судьбы людей. Пусть не самые лучшие, но всё же, подводные лодки, грозное оружие и доверие, чем я так дорожу. Наша карьера успешно развивается, и нет ничего глупее, чем подобными рассуждениями о политике вбить кол в свою карьеру и жизнь.
Оба мужчины замолчали. Вскоре к группе, где была Саша подошла такая же молодая женщина и, выдернув её из толпы, о чём-то прошептала ей на ухо, от чего они залились смехом и, повернувшись к мужчинам в кафе, стали махать им руками. Второй женщиной была Инга Браумбергер. Отто и Генрих улыбнулись и помахали женщинам в ответ.
Положив в папку с меню деньги за посещение кафе, Рейнгхард обратился к своему другу, кивнув в сторону Саши и Инги:
– Значит фюрер…? Ну…, – он указал рукой на женщин, – Нет, дорогой Генрих…, фюрер тут вовсе не причём. Пошли. Нам назначено.
Уже через полчаса в огромных зеркалах швейной мастерской отражались двое молодых мужчин одетых в форму офицеров подводного флота, которые с удовольствием осматривали себя и без сомнения были очень довольны. Портной бесшумно приблизился к ним, стараясь не помешать любоваться, и когда на него обратили внимание, с небольшим поклоном, протянул две новенькие фуражки с белым верхом, какие носили лишь капитаны субмарин. И Отто, и Генрих с наслаждением приняли фуражки и, не сговариваясь, одновременно одели их, рассмеявшись от такого однообразного действия. Но вскоре улыбки сошли с их лиц и теперь они были серьёзны и вновь, не отрываясь, смотрели на свои отражения. Не отводя глаз, Рейнгхард обратился к своему товарищу:
– И снова фюрер…? Нет, дорогой друг…. Не с фюрером делят постель наши женщины и не от фюрера рожают нам детей. Ну, ты только посмотри…. Причём тут фюрер? – он указал рукой на отражение в зеркале.
Казалось, что Браумбергер его не слышал.
Постояв немного, он произнёс:
– Нас не должны убить. Он знает, что делает…, надеюсь, что знает, – потом всё-таки повернулся к Рейнгхарду и добавил, – Пошли, нас ждут наши жёны, а то и правда, да мало ли что….
Рейнгхард улыбнулся на шутку, тем не менее, огляделся, убедившись, что они одни. Ещё немного посмотрев на работу портного, Браумбергер сказал:
– Ты вот что, пожалуй, иди, а я задержусь тут ещё немного, расплачусь и догоню вас. Надо отметить это событие. К тому же столик на четыре персоны уже заказан в «Ретиро синьора Баллерей Рестаурант» (Ресторан «Уединение у синьоры Баллерей»), рекомендую, очень даже приличное и тихое место без этой джазовой пошлятины. В общем, идите туда, а я присоединюсь к вам позже.
Генрих подошёл к окну и махнул стоявшим женщинам рукой, давая понять, что ждать его не стоит и они, в свою очередь, показав, что поняли его, закивали головами и направились по улице, в сторону ресторана как было условлено. Переодевшись в гражданский костюм, Рейнгхард вышел из мастерской портного, держа в руках свёрток с формой, и направился вслед за женщинами, с каждым разом прибавляя шаг. Но несмотря на то, что Саша и Инга, двигались, медленно, словно прогуливались, беседуя о чём-то, догнать их не было, никакой возможности. Рейнгхард пустился бегом, не понимая, как такое вообще возможно.
– Саша, Инга…! Да подождите же…. Фрау Рауваль – Рейнгхард…! Саша! – почти задыхаясь, крикнул он что есть силы, взмахнув руками в бессилии.
Достигнув перекрёстка, он оказался на проезжей части и тут улицу заполнил громкий автомобильный сигнал, издаваемый водителем огромного военного грузовика, внезапно появившегося из-за поворота изогнутой улицы чуть не сбив Рейнгхарда. Потом скрип тормозов и грузовик замер в сантиметре от Отто. И водитель, и солдаты что-то громко кричали ему и…
И тут он проснулся.
Открыв глаза, капитан огляделся. Улица, грузовик, Саша…, всё исчезло так, словно и не было ни чего. Опять всё та же маленькая комната гостевого флигеля, опять колокольчики и чьи-то руки, покоившиеся на его голове. До последнего момента его голова лежала на голых бёдрах женщины, которая сидела без движения уже почти около четырёх часов сна Рейнгхарда. Она обхватила его голову и стала гладить по волосам, затем осторожно вновь опустила её на свои колени.
– Это сон…, – подумал Рейнгхард, – И эта японка…, эта маленькая женщина, как её…? Я совершенно не помню её имени.
Он посмотрел на женщину. В свою очередь она улыбнулась, и, видя некоторое замешательство мужчины, осторожно приложив руку к груди, произнесла:
– Тай-Тикки, мой добрый господин.
Отто кивнул головой и лёг, уткнувшись в её колени не без удовольствия вдыхая запах кожи. Он обнял её за бёдра, от чего она негромко охнула и откинула голову, изогнувшись телом назад, закрыв от наслаждения глаза, и тут же схватила своими маленькими ладошками за руки Рейнгхарда, давая понять, что она в его власти, и он волен распоряжаться ею на своё усмотрение. Волна возбуждения прокатилась по его телу. С головы и далее, её маленькие руки скользнули вниз, достигнув живота. И тут внезапно раздался звонок телефона, до этого молчавший и вообще не подававший ни каких признаков жизни. Тай-Тикки закрыла лицо руками, и плечи её затряслись от беззвучного плача. Рейнгхард поднялся с тахты, обернувшись большим полотенцем и, подойдя к столику, поднял трубку.
– Господин корветтен – капитан, вас беспокоит адъютант военного атташе….
– Да, Вальтер, я узнал тебя, – произнёс Рейнгхард не дав закончить адъютанту представиться.
– Спасибо, господин корветтен- капитан, это приятно, когда узнают голос….
– Ну, так я слушаю вас, – уже в нетерпении произнёс Рейнгхард, не очень-то приветствовавший все эти «придворные» церемонии.
– Да, конечно…, простите, – опять послышалось в трубке, – Я имею сообщить, что вам надлежит прибыть в известную вам резиденцию, по очень срочному делу. Сообщите своему гостю…, хм…, простите, гостье, что ей нужно немедленно удалиться, её ждут. Будьте спокойны, она может появиться в любой момент, когда вы пожелаете. В вашем распоряжении полчаса. Это всё.
Рейнгхард отвёл трубку от уха, прикрыв микрофон ладонью, и посмотрел на женщину. Она всё ещё была на тахте, только теперь лежала, уткнувшись лицом в его халат, подогнув под себя ноги.
Он вновь поднёс трубку и сказал:
– Мне достаточно времени. Спасибо, Вальтер.
Он подошёл к тахте и осторожно присел на край. Тай-Тикки повернула к нему своё заплаканное лицо. Приложив палец к губам, тихо произнёс:
– Тсс…. Не надо плакать. Тебе надо идти, надо уходить. Ты понимаешь меня?
Она поняла его, и быстро поднявшись с тахты, исчезла за ширмой, сверкнув маленькими упругими ягодицами и волнующим изгибом своего тела. Рейнгхард подошёл к окну и стал рассматривать деревья, раскачивающиеся на ветру, и тут услышал, как негромко хлопнула входная дверь, а через секунду с крыльца сбежала женщина и кинулась прочь по тропинке, даже не оглянувшись.
***
Глава 4.1
Журавль и камень
Без трёх минут по полудни, корветтен- капитан Отто фон Рейнгхард вошёл в приёмную небольшого здания германской военной миссии в Японии на территории военно- морской базы Сасебо. Расположение ему было знакомо и он, не прибегая к помощи встретившего его адъютанта, проследовал в кабинет, где его уже ожидали знакомые по прежней встрече господа. Военный атташе полковник Шолл и Посол Германии в Японии, господин Отт, одетый в генеральский мундир Вермахта. Трое мужчин поприветствовали друг друга, и подошли к столу среднего размера, покрытого зелёным сукном, более подходившим для игры в покер.
– Вы точны, как морской хронометр, – господин капитан, – не без удовольствия начал встречу полковник Шолл, – Лично я люблю точность. Такой человек сразу же располагает к себе, производя благоприятное впечатление, вы же демонстрируете нам пример, исключительный образец немецкого офицера флота Германии.
Рейнгхард кивнул головой и ответил:
– Благодарю вас, господин полковник!
– Но к делу! – быстро покончив с любезностями, произнёс Шолл.
И как в прошлый раз посол продолжал хранить молчание, внимательно наблюдая за Рейнгхардом. Атташе обошёл стол и, подойдя к стене, раздвинул шторки, открывая карту.
Положив руку на то место, где был изображён участок Тихого океана, он произнёс:
– Повторюсь, вот ваша стихия, дорогой капитан! Но буду краток. После выхода в море вы будете патрулировать вот этот участок.
Он очертил указкой круг между Азией и американским континентом. Рейнгхард потянулся к своей папке, но тут Отт остановил его:
– Ненужно ничего записывать, господин капитан. Вы просто послушайте и запомните.
В благодарность атташе кивнул головой послу.
– И так, боевое патрулирование. Ваша задача, постоянно держать экипаж и саму субмарину в готовности номер один. Ненужно бросаться на одиночные суда, тем более гражданские, неважно, под каким флагом они идут. Активность военных перевозок в этом регионе стабильная. Постоянные конвои из США в Индокитай, и как следствие, достаточно много американцев, они у себя дома, поэтому демонстрация перед противником наших интересов и возможностей это не то, чего бы мы хотели. «Бетельгейзе» – одно из звеньев цепи, которое понадобится, чтобы вытащить Германию из пропасти, куда она сейчас сваливается подобно пикирующему бомбардировщику, потерявшему управление. Буду с вами откровенен и рассчитываю на то, что вы оцените моё расположение к вам. Есть виды на вашу лодку для выполнения государственного задания. Война проиграна….
Рейнгхард вздрогнул и поднял глаза на атташе, но тут же замахал руками:
– Да, да, дорогой капитан. Вы не ослышались, именно проиграна…. Прошу вас, присаживайтесь.
Он жестом пригласил занять место за столом и сразу же продолжил говорить:
– Но это только война, всего лишь война, если размышлять в государственном масштабе. Германия не должна исчезнуть с мировой карты, а вот это уже задача посерьёзней всех войсковых операций вместе взятых. «Бетельгейзе» подобна троянскому коню, надеюсь, что вам известна эта история. Нужно избавить наших врагов от возможности использовать ошибки правителей в свою пользу. Надеюсь, вы понимаете меня. Вы будете иметь дело с документами, с силой которых не сможет сравниться никакая армия мира. И в нашем случае судьба государства более зависит от того, в чьих руках находятся бумаги, кто прикасается к ним. Во втором случае это золото, казна….
И снова слова атташе удивили капитана. Шолл заметил это.
– Именно так, господин капитан. Золото сводит с ума наш мир с момента его появления. Нищий гений таковым и останется, но дай ему средств…, и золото будет воевать за него, кормить и ублажать, превознесёт до небес, а вот тут он и перестанет быть гением по своей сути, потому как страсть к ещё большему обогащению просто завладеет его разумом. Так вот, чтобы мои слова не обернулись реальностью, мы должны позаботиться и о золоте партии в том числе. Запомните, господин капитан, нет в этом мире у нас друзей, есть лишь враги. Разница в том, что одни захотят расправиться с тобой немедленно, а другие, не причиняя страданий, будут взирать на тебя со слезами на глазах и громко причитая ждать твоего конца. Но…, мы несколько отвлеклись от темы. Мне кажется, вы поняли меня, поэтому нужна постоянная связь лодки с миссией и ваше стремление спасти нашу Родину. Это не высокие слова, это необходимость, вызванная положением, в котором оказалась Германия.
– А как же Главный штаб ведения войны на море, – спросил Рейнгхард.
Генерал, до этого сидевший полубоком к Рейнгхарду, развернулся и, посмотрев в глаза капитана, сказал:
– Что сейчас происходит в Германии, нам известно лишь из сводок и официальных радиосообщений. И если верить всему что слышишь, то там до сих пор всё прекрасно.
Шолл поднялся со своего стула, но тут же, жестом, дал понять, что Рейнгхард может оставаться на своём месте. Подойдя к господину Отту, он принял из его рук увесистый пакет и, приблизившись к столу, положил его перед Рейнгхардом, накрыв его сверху своей рукой, так словно расставался с содержимым с большой неохотой.
– Вот. После выхода в море изучите.
Рейнгхард в недоумении посмотрел на военного атташе. Шолл улыбнулся и продолжил:
– Ну, хорошо. Это подробные карты побережья…, – он замолчал и оглядел стены своего кабинета, недвусмысленно намекая на исключительную секретность информации, – В общем, вы всё сами поймёте. Это серьёзная помощь вам в дальнейших действиях, здесь спасение.
– Спасение от кого, господин полковник? – спросил капитан, несколько язвительно, – Я не собираюсь сдаваться и дрожать от страха и уж тем более бежать.
– Ни от кого, дорогой Отто. Бегство солдата с поля боя постыдно, даже более того, оно преступно, и я не к этому вас призываю. Я говорю о спасении нации. Мне кажется, что вам удивительно видеть спасителей нации в простых людях, простых солдатах, таких как мы с вами. Тем не менее, господин капитан, это так.
Рейнгхард кивнул головой:
– Мне кажется, господин полковник, что вы сказали мне очень много, и теперь откажись я…. Вы не оставляете мне выбора.
Генерал Отт кашлянул в кулак и ответил, не дав договорить Рейнгхарду:
– Вы очень проницательны, господин капитан. Вы правильно понимаете ситуацию. Я буду с вами откровенен, дорогой Рейнгхард, у вас нет иного пути и уже не важно, как вы смотрите на военную или политическую ситуацию в мире. Даже абсолютно одинокий человек может быть уязвим. Ну я думаю, что мы поняли друг друга, дорогой Рейнгхард фон Отто. Значит, только прямое подчинение военной миссии в Японии и даже если вдруг с морского дна явится фюрер…, в общем, только миссия, либо я, либо полковник Шолл. В папке вы найдёте радиораспознование «свой- чужой». Нет времени на раздумья и уж тем более метанья. Позаботьтесь о сохранности пакета, лучше, что бы он был доставлен на лодку. На сегодня у нас всё, господин корветтен- капитан. Имеете ли вы просить о чём-нибудь? Не стесняйтесь, вы солдат, война спишет и наши поступки, и наши грехи, и судить о нас уже будут потомки.
Рейнгхард молчал. Шолл и Отт переглянулись между собой и, улыбнувшись, Шолл предложил:
– Господин капитан, вы несколько незнакомы с Японией, и давайте поступим с вами следующим образом. По причине занятости вы не можете сейчас отлучаться с базы, «Бетельгейзе» требует вашего внимания, но вот денька так через три или четыре, я уточню…, хочу предложить вам посетить японский театр. Рекомендую это сделать не в одиночку, красивая женщина может вас сопровождать, ну вы поняли меня. В общем, на сегодня всё. Мы не задерживаем вас более. Спасибо. В вашей разумности не сомневались ни я, ни господин генерал. Прощайте, а про театр всё же подумайте. Не пожалеете.
Не сговариваясь, все трое поднялись со своих мест и стали прощаться, пожимая руки друг другу. Рейнгхард повернулся и направился к выходу, но перед самой дверью его остановил голос полковника Шолла:
– Господин корветтен- капитан Рейнгхард!
Капитан обернулся. Лица обоих офицеров были серьёзными. Посмотрев на генерала, Шолл продолжил:
– Будьте готовы к тому, что вы не скоро увидите свою семью, если вообще такое станет возможно. Простите, мне очень жаль, и поверьте, мне нелегко такое сообщать вам, солдату Германии.
Рейнгхард промолчал и, кивнув головой, вышел из кабинета.
Некоторое время Шолл и Отт сохраняли молчание. Наконец генерал произнёс:
– Ну? И что скажете? Может он дурак? Хотя я очень далёк от этого определения капитану.
Шолл криво усмехнулся и ответил:
– Да вовсе нет, и далеко не дурак. Он прекрасно понимает, что никто кроме него не справится с «Бетельгейзе», ну а если и так, то придётся менять и экипаж. Только бунта нам тут не хватало. Поэтому мы будем носить на руках этого Рейнгхарда.
Отт согласно кивнул головой и, подняв палец вверх, сказал:
– Я бы походатайствовал перед…, – он не назвал имени могущественного человека, который присваивал воинские звания, и продолжил, – … о присвоении ему очередного звания, но у нас абсолютно нет времени, тем более сейчас, любые блага из Берлина не совсем нам на руку. Надо подумать, как наградить капитана и что бы это было непременно наше ведомство, награда из наших рук.
В один из весенних вечеров к парадному входу отеля «Хоши» города Нагасаки, подкатил сияющий лаком экипаж. Корветтен- капитан Отто фон Рейнгхард сидел в вычищенном морском плаще и парадном мундире офицера флота, при наградах и морском кортике. Он хотел было сойти, но служитель отеля жестом остановил его, давая понять, что сейчас не тот случай, чтобы выходить и встречать даму. Тут же двери отеля распахнулись, и на пороге появилась Тай-Тикки в вечернем платье, склонив покорно голову. Служитель помог ей подняться по ступенькам и склонился в поклоне. Экипаж тронулся. Весь путь до здания театра она сидела молча, всё так же, не поднимая головы. Отто вдохнул воздух, решив первым нарушить не совсем удобную паузу и сказать что-нибудь, да хоть о погоде, но вспомнив о невероятном языковом препятствии, только развёл руками, очертив в воздухе круг. Девушка сидела так, словно находилась в другом измерении, она совсем не походила на ту страстную женщину, которая была с ним накануне.
Расстояние между ними сократилось, когда они оказались в самом театре, очень маленьком помещении, освещаемом огромными свечами и крохотной сценой. В зале были в основном иностранцы и немногочисленные японские пары, буквально распираемые от своей важности, тем не менее, всё было достойно и очень тихо. Зрители разговаривали между собой очень тихо, а то и вовсе молчали, рассматривая необычное место, куда им довелось попасть. Оглядевшись, Рейнгхард подумал:
– Представляю, если бы я появился в Гамбурге или Киле с подобной Тай-Тикки. Смотрел бы кто-нибудь на сцену или нет? Вот тебе и цивилизация, вот тебе и культурная Европа.
Тай-Тикки следовала за ним словно послушная собачка, смешно семеня ножками, движение которых сдерживало тесно облегающее вечернее платье. Наконец удар гонга и первые звуки музыки известили гостей, что пора занимать свои места. Посетители были исключительно вежливы и приветствовали друг друга лёгким кивком головы. Служитель погасил несколько свечей, а на сцене засияли фонари, украшенные иероглифами. Представление началось.
Над сценой загулял ветер, импровизированные камыши пришли в движение, по полу поползла дымка, зазвучали колокола и появились актёры. В, общем, пьеса повествовала о журавле и камне. Суть постановки заключалась в том, что для прочистки зоба, птицы используют камешки, но в другом случае камень может сослужить недобрую службу, когда от неловкости или по другой причине, камешек останавливается в горле. Философия взаимоотношений в природе была основной линией представления, сколько нужно журавлю, чтобы отправиться в небытие и собственно камню, обречённому на вечность, чтобы превратиться в валун, или же, в песочную крупинку. Как сложится его судьба, выйти ли из журавля или стать одним из тех, из кого состоит Фудзияма. Для европейца более углублённо понять происходившее на сцене очень тяжело. Все действия сопровождались многочисленными движениями, стихами, произносимыми как нежным, так и грубым голосом, песни резали слух своей необычностью. Актёры, исключительно мужчины, иногда с более даже чем женственными лицами, беспощадно покрытыми белилами, были одеты в невообразимые одежды, так что кто на самом деле был журавль, а кто камень, было определить трудно, а тем более, кого представляли остальные присутствующие на сцене, было совершенно не понятно. Просто быть рядовым эстетом, чтобы насладиться старинным искусством, этого было слишком мало.
Тай-Тикки сидела, словно высеченная из камня, и казалось, даже не моргала. Ни каких эмоций на лице, ни одного движения, кажется, что она даже не дышала. Рейнгхард чувствовал себя неуютно, прежде всего, от полного непонимания происходящего представления, но лишь присутствие рядом красивой женщины удерживало его от желания покинуть театр. Он подался вперёд, и локоть его коснулся её руки. Она вздрогнула, но продолжала сидеть, не шевелясь и не поворачивая головы, сложив руки на коленях. Запах цветов от духов Тай-Тикки кружил ему голову. На сцене кипели страсти, и параллельно выяснениям отношений журавля и камня, в душе Рейнгхарда творилось что-то невообразимое.
Ещё недавно ему рисовалась картина возвращения домой, но теперь, после слов полковника Шолла, пришло осознание невозможности этого. В один миг исчезли толпы людей, встречающих подводников из долгого похода, слёзы на глазах родных и близких, и непременное участие командующего всем германским флотом гросс- адмирала Дёница. Всегда, официальная часть сводилась к минимуму, так как экипаж больше походил на команду пиратов, нежели на боевых офицеров и матросов субмарины. И вот в один момент всё это испарилось. К тому же пакет, переданный полковником, явно давал понять, что лодка, ни в ближайшее, ни в какое другое время, не увидит Германию. Но самым основным предметом интереса, без всякого сомнения, была женщина, отодвигая далеко на задний план всю эту романтическую чепуху о родных берегах. Перспектива встретиться когда-нибудь с Сашей растаяла совершенно. Теперь она была недосягаема, а рядом сидела молодая женщина, которая ещё недавно, очень страстно молила его о чём-то. И Рейнгхард сейчас стыдился своих чувств по отношению к Тай-Тикки. Она нравилась ему, если не сказать больше. Неуправляемая страсть буквально затмевала романтические переживания по своей семье. Скользнув по предплечью женщины, его рука схватила её кисть.
Она оставалась неподвижной, лишь быстро заговорила очень тихим голосом что-то, на непонятном языке:
– Господин, мой добрый господин! Не делайте этого, это нельзя, не сейчас! Поймите меня! Прошу вас!
Он, кажется, понял её, и с большим усилием отпустил её маленькую руку.
Мысли его в сумасшедшей пляске метались в голове, сводясь к одному:
– У неё нет любимого фюрера, она не посещает партийные собрания….
Его начавшиеся размышления прервало «хлопанье крыльев журавля» и его же громкий голос, произнёсший очевидно финальную философскую фразу. И тут, словно холодным ливнем, его окатило понимание слов Тай-Тикки, вернее он подумал, что правильно понял их. Вместо актёров на сцене, перед глазами ему явилась его Саша, из последнего сна. Она лучезарно улыбалась, весело махала ему руками и великолепное сочетание её пышных белокурых волос с солнечным светом, делало её какой-то не совсем настоящей. Она светилась, до уже нестерпимой яркости и Рейнгхард был вынужден даже прикрыть рукой глаза.
Раздался шум аплодисментов и видение пропало. Вокруг стояли зрители и аплодировали. Актёры на сцене склонились в поклонах. Небольшой зал наполнялся светом, от того, что служитель, стараясь быть незамеченным, быстро передвигался от одного подсвечника к другому и зажигал огонь на свечах. Зрители стали расходиться. Рейнгхард так и оставался стоять на месте со сложенными после хлопков ладонями.
Тай-Тики осторожно взяла его руки и опустила вниз.
– Всё кончено, мой господин! «Нам пора идти!» – негромко произнесла она, впервые за вечер глядела ему в глаза. Увлекая его руками, она добавила, – Нада хади!
– Да, да, я понимаю. Нада хади! Что же, тогда пошли!
Он посмотрел на неё, улыбнулся, согласно кивнул головой, и они направились к выходу. Саша победила, принеся некоторое облегчение капитану, но не стала от этого ближе. Выйдя из театра, он увидел машину и тут же, какой-то офицер, с погонами лейтенанта Вермахта, спешно приблизился к нему.
– Господин корветтен- капитан, я за вами! Необходимость требует немедленно прибыть на базу.
– Хорошо, – ответил Рейнгхард и произнёс, – Одну минуту….
– Офицер кивнул головой:
– Да, я понимаю, меня проинструктировали…, проститесь с мадмуазель, я подожду. Время терпит.
Рейнгхард направился к Тай-Тикки и в ту же минуту к крыльцу здания подкатил уже знакомый экипаж. Он взял её за руки, она не отстранилась, а лишь не моргая, смотрела на него с огромной и нескрываемой печалью.
– Прости, я должен…, ах ты ж, – спохватился капитан, вспомнив в очередной раз, что она не понимает его слов.
Она словно поняла его и теперь смотрела то на Рейнгхарда, то на офицера, стоявшего возле автомобиля и только лишь: «Нет…, нет, мой господин!», словно рвалось из неё. Она ещё больше походила на ребёнка, который по какой-то причине расстаётся со своим родителем. Два ручейка слёз, один за другим пролились из раскосых глаз.
– Нада хади, – тихо сказал Рейнгхард, приложив свою руку к себе, а потом дотронулся до её руки, лежавшей на груди, и добавил, – Хади ненада! Так надо, так будет лучше.
Лошадь, запряжённая в экипаж, нетерпеливо переминалась с ноги на ногу и мотала головой. Капитан подвёл Тай-Тикки к экипажу, открыв лакированную маленькую дверцу, помог взойти девушке по ступенькам. Он резко развернулся и быстрым шагом направился к автомобилю. Стоявший офицер выбросил сигарету, и сев в машину после Рейнгхарда, они тронулись с места. Вскоре редкие огни города скрылись окончательно.
Несколько раз, Отто встряхивал головой, так, словно хотел избавиться от навязчивых мыслей. Сопровождающий офицер обратил на это внимание, и внимательно посмотрев в зеркало заднего вида, спросил:
– С вами всё в порядке, господин капитан?
Рейнгхард кивнул головой, ничего не ответив.
Немного помолчав, офицер предположил:
– Я понимаю вас. Этот их театр, сплошной абсурд. Надо быть или японцем, или до конца сдвинутым, чтобы удовлетворяться подобным искусством. Да и вообще…, ни буфета, ни курительной комнаты, никакого фуршета. Размалёванные мужики и ничего более. А ещё это жуткое пойло, саке…, в общем, нам не понять их ценностей, к тому же, с таким обожанием своих традиций, они так и останутся в средневековье. Я вот заметил и сделал вывод…, а не зацвети сакура в положенный срок, так они всей нацией наверно на себя руки наложат. Странные эти японцы.
