Ния Ченвеш
Вниз по улочке
– Да ты что? – хором воскликнули три женщины рядом.
– Не Надькину, а Галкину, – отчеканил важно мужчина, не отрывая взгляда от царских ворот, – А батюшку я утром видел, домой он бежал с кульком каким-то.
– Ох, эта молодежь – ничего святого нет. Вот в наше время, чтобы батюшка да от церкви бежал под звон колоколов… – трагически подкатив глаза под своды церкви, протянула старушка на стульчике.
– В ваше время коммунисты в церквях клубы устраивали, а колокола переплавляли – бойко отбила нападки на батюшку моложавая женщина.
Люди шушукались, но в глазах многих читался проблеск тщеславного укора, смешанного с удовлетворением.
В душе многие были довольны, что батюшка опростоволосился, и на самом деле, он – такой как все: вот уж и к службе опаздывает.
Ведь не редко именно они ловили на себе взгляд батюшки, который не раз после проповеди напоминал о необходимости приходить на службу вовремя, достойно вести себя в храме, не болтать, не толкаться…
Служба прошла как обычно, но врата разделили суть молитв.
Всю службу большинство прихожан терзались мыслями о том, почему батюшка опоздал, часть прихожан впрочем, как всегда, витала мыслями в бытовых вопросах, и только некоторые погружались душой в ход службы.
Батюшка же всю службу сокрушался о людском безразличии, и о своем бессилии. Ведь сколько литургий простояли и сколько проповедей выслушали те люди, рядом с которыми медленно погибали живые существа
На секунду батюшке даже показалось, что его труды напрасны…
Батюшка сокрушался, что радовался такому числу людей в храме, а набожность-то была формальной.
Чем дальше шла служба, тем все больше и больше негодовал Батюшка.
Не о собаке он печалился, а о людях, до сердец которых не смог достучаться.
Сегодня он увидел не только их молитву, но и их дела. Он-то радовался, что церковь людей уже не вмещает, а оказалось – рано…
«Животные должны купаться в лучах человеческой любви, как в лучах солнца…» – вспомнил Батюшка недавно прочитанное.
