В этот год на озеро приезжали совсем другие люди – при виде меня они кидались камнями и палками и, страшно скорчив лицо, кричали: «Какая уродина, что это с ней?»
Мне все тяжелее было выискивать еду по ночам, ведь днем приходилось прятаться.
Я уже с трудом открывала челюсть, я умирала.
Уже под осень на озеро приехал на железяке Человек, расстелил коврик, прилег, опершись на локти, и окинув взглядом красоту, стал громко читать стихи.
Я тихонечко, чтобы он меня не увидел, стала пробираться в свое укрытие, но наступила на палку и человек оглянулся. Увидев меня, он быстро встал и пошел ко мне, я еле передвигалась, потому упала и прижалась к земле – может он пройдет мимо…
Человек присел рядом со мной, внимательно осмотрел и потрогал морду, быстро встал и убежал.
«Испугался», – подумала я, услышав, как захлопали двери железяки. Но он вернулся раньше, чем я нашла силы встать. В руках он держал белые миски: в одной была вода, а в другой корм.
Я пыталась поесть, но челюсть уже не открывалась. Человек приблизился ко мне, и стал ласково меня уговаривать, положил мою морду себе на колени и стал заливать воду.
Это была самая вкусная вода в моей жизни. Потом он намазал мне морду какой то мазью. Его рука была такой ласковой, что мне совсем стало не страшно умирать. Я закрыла глаза.
Но умереть я не успела, он приехал вскоре, и не один. Из большой белой железяки, на которой были нарисованы две собаки, вышел другой Человек.
Они долго обсуждали что-то, потом подняли меня и погрузили в белую железяку. Мне стало страшно, ведь я видела, как многих собак затаскивали в такие железяки, правда грязные и черные, и больше этих собак никто не видел.
Но в этой железяке было чисто и сидели еще два щенка в клетках, и весело лаяли. Было так тепло, что я заснула.
Проснулась я в сверкающем помещении, в окружении людей в одинаковой голубой одежде. Человек гладил меня по морде, а люди щупали мне опухшую пасть и что недовольно и грустно говорили.