Нина Мамыкина (Вирэт)
Однажды в Риме
Он поднял глаза и долго смотрел на неё. И она смотрела на него, привычно любуясь красотою этих черт и глаз, но с удивлением осознавая, что глядит без боли или вожделения, а с нежностью, теплотой и состраданием…
Когда Гамалиил вышел, она закрыла лицо руками, сама не понимая – плачет или смеется.
***
– Мы завтра все поедем в Торир, – сказал ей отец Дементий. – Первую литургию отслужим уже на Преображение.
– Как скажете, отче. Я думала, что через неделю… Не тяжело ли вам будет?
– Нет. Господь укрепит. Тут кое-что изменилось. Гай Луций расскажет. Я благодарен тебе, доченька, что ты помогла этой душе укрепиться.
– Он и сам исцелил меня, – улыбнулась девушка. – Я представить себе не могла, что смогу кому-то откровенно рассказать о своем прошлом. Такое чувство в душе, словно был разрезан гнойник, рана очищена и зашита…
– Благословен Бог наш, ныне, присно и во веки веков! – сказал старец.
***
– Если у тебя есть время, не захочешь ли прогуляться со мною?
Юния тут же встала, отложила работу и вышла с центурионом в сад.
– Отец Дементий сказал, что завтра поедем в Торир.
– Знаю. Виною я.
Он протянул ей бумагу.
– Получил послание от Цезаря. Меня назначают легатом в Мемфис. Дают в подчинение тамошний легион. Поэтому сроки моего пребывания в Риме сокращаются до минимума. А ведь надо еще в Александрию – собраться.
– Я поздравляю тебя, – изумленно сказала Юния. – Понимаю… отче хочет, чтобы ты успел помолиться в отстроенной тобою церкви.
– Теперь я всегда буду с любовью вспоминать Рим, – улыбнулся Гай Луций. – И благодарить отца Алипия, который послал меня к епископу Дементию – святому и дорогому мне человеку Господа нашего Иисуса Христа.
– А меня будешь вспоминать? – тихо спросила Юния. – Или за большим чином станет недосуг?
– Ты всегда будешь в моем сердце – печатью и заветом… кажется, так было сказано у царя Соломона? Мы ведь вылечили друг друга и теперь сможем жить, благодаря Бога. Почему ты молчишь?..
– Поблагодарить друг друга мы могли бы и завтра, прощаясь.
Гай Луций замолк. Смотрел, как рябь играет на водной глади бассейна.
– Ты права, – сказал он наконец. – Я говорю невесть что. Потому что трушу. Первый раз в жизни я трушу… Когда я пришел в тот вечер к отцу Дементию, открылся ему, выслушал советы и принял предложенный им обет, он кликнул тебя… и ты вошла… и я увидел его – тот новый смысл… ту цель жизни, которую искал… Я не умею красиво говорить. Нас учили говорить лаконично и сразу о сути. А о сути – так. Мне тридцать пять. Я не молод. И не красавец… Но даже если ты не любишь меня так, как я тебя… я думаю, что нужен тебе… нужен, чтобы жить дальше. Я прошу тебя сегодня подумать… и, если согласишься стать моей женой, завтра на службе отец Дементий соединит нас.
Юния низко опустила голову.
Центурион с сильно бьющимся сердцем смотрел на золотые пряди ее волос, скрывающие лицо.
– Я выйду за тебя, Гай Луций, – ответила Юния.
***
Утром центурион явил себя в белой тоге с пурпурной полосой – одежде аристократов для парадных случаев. После его повседневной коричневой туники, перетянутой портупеей с металлическими легионерскими бляхами, это был верх элегантности. Юния не преминула со смехом уверить, что население Торира будет потрясено неотразимостью достойного представителя рода Луциев, только она беспокоится о сохранности складок тоги при передвижении верхом и о том, что носилки могут застрять на узких улочках предместья, если патриций намерен передвигаться в Торир на носилках…
Гай Луций сообщил, что в церковь всегда передвигается своими ногами, и притянул ее к себе за предплечья:
– Который день ты открываешь мне красоту этого мира заново: вчера любовался твоей улыбкой, сегодня обнаружил, что ты умеешь и смеяться… смотрел бы и смотрел, как ты смеешься… всё сделаю, чтобы ты всегда смеялась…
Юния отвела счастливые глаза, тихонько отстранилась. Но центурион притянул её снова, и она больше не стала противиться, уткнулась лицом ему в грудь…
***
После того, как община помолилась на праздничном богослужении, и все прихожане приняли святое Причастие, старый епископ Дементий вышел к народу и произнес:
– Возлюбленные дети мои! Сегодня у нас происходит еще одно радостное событие. Все вы знаете и любите нашу добрую Юнию, которую Господь вручил мне, недостойному и немощному, на опеку и окормление – до той поры, пока Он не пошлет более достойного преемника, чтобы передать её в новые руки! И сегодня брат Гай, всадник из рода Луциев, подаривший общине это здание церкви, и сестра наша Юния объявили о желании заключить брак во Христе. Помолимся же все вместе о благословении Божьем для этой христианской семьи и о любви и согласии им на долгие годы…
– Нет!!
Все изумленно зашевелились, оборачиваясь на голос. Раздвигая народ, вперед прошел Гамалиил и остановился напротив Юнии. Лицо его было совершенно смятым, он задыхался.
– Подождите!.. Зачем ты делаешь это?! Ведь ты не влюблена в него! Мы сейчас перед Богом стоим! Не солги! Не влюблена?!
Юния подняла глаза:
– Нет.
Гамалиил пристально посмотрел в ее глаза. Потом кивнул. И вскинул голову:
– Братья и сестры! Знайте – перед вами великий грешник! Никогда никому не открывал я это, но Господь, видящий все лукавство моей души, не подпускал меня к служению у своего престола! Ведь я лгал и Ему… лгал и себе… Ты права, Юния! Я изображал из себя великого праведника и – прятал, заминал, зажимал в глубине сердца… то, что все эти годы… все это время… я любил тебя… желал тебя! И ненавидел тебя и себя за это! Господь выдернул тебя, как розовый куст, из почвы смрадной помойки, и ты расцвела здесь, потому что всегда была розой! А я – чертополох, колючий и злобный, как фарисей, из тех, кому Господь отвел место для ехидн, в геенне огненной!
– Ты всегда был самый лучший из всех людей, Гамалиил! – прервала его Юния, из сияющих глаз которой текли слезы. – Боец Христов, который бьется до последнего! Который не щадит гордыню и злое самолюбие ради чистоты и правды Господа нашего! У общины Торира будет самый лучший пастырь!
– Я не буду священником, Юния! Что ж теперь… Но я хочу быть собой и не лгать больше ни себе, ни Богу, ни общине! Останься со мною! Стань моей женою! Я знаю, что ты простила все многочисленные обиды, которые я причинил тебе. Прости ж меня до конца!
Девушка опустила голову. Гамалиил напряжено смотрел на нее, и все вокруг молчали – и старец Дементий, и помрачневший Гай Луций, и Люция с дочкой на руках, всё порывающаяся что-то сказать…
