Нина Мамыкина (Вирэт)
Однажды в Риме
– Я много что читал. Александрия – это вам не Рим!..
***
…Со всех сторон прыгала и кричала пьяная от азарта толпа. Юния цеплялась руками за Димаса и крепкого плечистого Марка, понимая, что оступись она – и толпа Колизея её растопчет! Марку зрелище скорее нравилось, а вот мирный духом Димас ворчал почти непрерывно: когда же все это закончится?! Для чего ты нас сюда притащила?!. Всё отцу Дементию скажу!..
Юния видела, что Гай Луций не проиграл ни одного поединка – будь то единоборство или бой на учебном оружии. Под конец состязаний было организовано что-то совсем грандиозное: атака фаланги против одного! Девушка смотрела широко раскрытыми глазами и не верила своим глазам: он поднял на щит одного, отбил мечевую атаку другого, сбил с ног подножкой третьего, оглушил щитом четвертого, ударом рукояти меча под колени завалил пятого… шестого… десятого… пятнадцатого… Она ошеломленно смотрела на россыпь поверженных тел вокруг центуриона, когда он, потрясая над головой щитом и гладием, перекрывая рев восторженной толпы, громогласно закричал: «Рим! Рим!! Рим!!!»…
***
Юния нашла Гая Луция в пристройке возле кузни: он возился с какими-то железными заготовками. Увидев ее в проеме двери, отложил железо и подошел, вытирая руки ветошью.
– Принесла вам с Олимпием обед.
– Хлеб за брюхом ходит? – улыбнулся он. – А я, в отличие от Олимпия, не заработал еще на еду. Дармоед я… Скажи прямо, что соскучилась.
– Соскучилась. Тебя же не найти! Хорошо, что Люция подсказала – в кузне ты сегодня с её мужем. Хочешь в кузнецы переквалифицироваться?
– Всё в жизни может пригодиться. Тебя я тоже второй день не вижу.
– У Люции трое детей болеют, сама болеет – не могу не помочь!
Она поставила корзину на дощатый стол.
– Где же Олимпий?
– Позову, – он заглянул в кузню и окликнул кузнеца. Потом сказал:
– Докаливает заготовку. Скоро подойдет.
Юния подала ему еду.
– Я видела твое выступление в Колизее.
Он вскинул от тарелки глаза:
– Видела?..
Она кивнула.
– Я думаю, что тебе нельзя оставлять военную службу. Такое мастерство не должно пропасть.
Он молча ел и смотрел на неё.
А Юния думала о том, что очень правильно она делает, оставаясь ухаживать за больными ребятишками Люции круглосуточно. А завтра уже вернется из Торира отец Дементий…
– Сегодня алтарь освятят в новой церкви, – подумала вслух она. – Через неделю будет богослужение.
– Да. Хочу помолиться и причаститься там на первой службе. Потом нужно возвращаться в Александрию.
Она подняла глаза:
– Тогда, в Колизее, ты кричал: «Рим! Рим!..» Но ведь Рим тебе не нравится…
– Рим – это не город. Рим – это идея, – спокойно ответил Гай Луций, отодвигая тарелку. – Почему римские легионы покорили весь мир? Потому, что хорошо тренированы? Потому, что им пообещали богатую добычу? Нет, их сплачивала идея – великое, мощное, организованное, сильное государство, которое создало армию как орган защиты и поддержки этой власти. Легионы и центурионы – на службе царству земному…
– Я вижу, ты и сам уже решил остаться на военной службе.
– Это ты исцелила меня! А я видел тебя сегодня с этим симпатичным парнем – Димасом, который абсолютно весь тает от одной твоей улыбки! И сама ты не выглядела привычной букой…
Юния рассеянно улыбнулась.
– Да… Димас… Димас – хороший… хотела бы я иметь такого брата…
Гай Луций поднял глаза – на стол легла тень. В дверях стоял Гамалиил.
– Отец Дементий вернулся, брат Гай! И просит тебя придти сейчас к нему.
Центурион кивнул и поднялся. Рядом с Юнией приостановился:
– Благодарю тебя. Мясо с бобами – мое любимое блюдо. Было очень вкусно!
***
Юния приготовила для старого священника отвары трав для купания. Возвращаясь из терм, остановилась на полпути – увидела, что в проходе внутреннего двора стоит Гамалиил.
– Я думала, вы все у старца…
– Отче захотел сначала поговорить с Гаем Луцием. Видимо, личные вопросы центуриона.
Она кивнула и пошла в свою комнату. Села у окна с рукоделием. И с изумлением увидела, что Гамалиил пришел за нею следом.
– В Торире просили отца Дементия о своем священнике…
Юния подняла глаза:
– Если тебя рукоположат1 – будет хорошо.
Он прошел и сел напротив неё. Долго молчал. Потом сумрачно сказал:
– Я давно просил его об этом. Не мыслю себя без служения перед престолом Божьим.
Девушка молчала и продолжала шить.
– Еще два года назад я умолял поставить меня служить с обетом безбрачия. Но отче отказал категорично. Только женатым. Я смирился… И тут беда с Софонией… Я начинаю думать, что не угоден Богу, как священник. Я не могу понять… Всю жизнь на первом месте в моей душе были ревность о Боге и чистота… Я с малых лет горел этим… еще когда мой дядя – фарисей – читал мне Тору. Потом он крестился и повел ко Христу меня… и всю нашу семью… Я знал, что тех, кто чисто и всей душою идет к Богу, сатана будет искушать особо люто, и то, что я встретился с тобою, было как подтверждение тех слов… моей праведности… испытание… искус… Я дрался не с тобой, а с Сатаною…
– Ты говорил, – кротко ответила Юния. – Мы давно уже обсудили это. Я не держу обиду на тебя, и знаю, что ты меня тоже простил.
Он кивнул, глядя в пол.
– Но ты однажды мне сказала, что у меня жестокое сердце. До последних дней я и не думал, какой я – добрый или злой… Считал, что праведный… и этого достаточно…
– Я говорила это в гневе, – мягко возразила Юния. – Тогда я и сама была злой и эгоистичной.
Он покачал головою.
– Я однажды сказал отцу Дементию: «Я с радостью умру за Бога!» А он ответил: «А знаешь ли ты Бога, за которого хочешь умереть? И за того ли Бога ты умрешь, за которого хочешь?»
Юния подняла на него глаза, забыв про шитье.
Они долго молчали.
Потом он горько произнес:
– После похорон Софонии, когда я вновь просился целибатом2 и вновь получил отказ, я разозлился. И собирался оставить общину… Сейчас я снова близок к такому шагу. Если я не гожусь для церкви такой, разумнее мне служить писцом, библиотекарем, канцеляристом… Работа честная, знакомая…
– Покой в душе можно найти только внутри себя, – кротко сказала Юния. – В тебе нет покоя – это плохо. Я думаю, что ты не прав перед самим собой. Ты в чем-то виноват сам перед собою, и в глубине души ты это понимаешь. Поэтому душа не может успокоиться, периодически всплескивает гневом. Тот, кто имеет покой в душе, стоит твердо перед всеми внешними бурями. Долго терпит и крепко стоит. Не важно, где – в церкви, в библиотеке, в каменоломнях…
