Нина Дашевская
Ветер вернётся
– Вода непредсказуема, – коротко бросил Сергей.
Ну да.
* * *
Зато вечером наконец случилось то, чего Архип ждал всё это время. И, как ни странно, это был не Терехов – а маленький головастый Эрик; никто раньше и не знал, что он умеет на гитаре.
Старшие со своей компанией увлеклись разговорами, и Эрик тихо спросил – а гитару можно?
И он ещё только стал её настраивать – безо всякого тюнера, сам, – а уже было понятно: играет.
Не поёт. Именно играет – удивительную испанскую музыку; а потом ещё старинное, и ещё что-то современное, необычное… Архип слушал, слушал и плыл – за каждым отзвуком; никогда такого не было. Это даже не то что красиво – это за пределами таких понятий, как красота, это как воздух… дышишь и не думаешь – какой красивый воздух.
Эрик пришёл в их класс в середине года, о нём никто ничего толком не знал – сам смешной, большая голова на хрупком теле – и непропорционально большие кисти рук. Теперь понятно зачем. Только играй ещё, играй…
– Эй, мне оставьте! – прервался вдруг Эрик, увидев, что Терехов заливает в свой огромный рот остатки сгущёнки.
Ну вот… всё и закончилось.
Всё, да не всё – гитару взял Терехов, запел – и тут, конечно, всем стало ясно, кто тут король. Терехов пел и старые песни – Цоя, Гребенщикова, – и ещё на английском, и почему-то на шведском… но мужики попросили опять Цоя, стали подпевать – тоже знают; вот, есть всё-таки что-то общее с ними. Хвалили Терехова, уступили ему лучшее место у костра.
А Архип…
Архип не мог понять, почему он не может запеть. Голос вроде бы есть, слух тоже… даже слова знает. Почему? Будто кто держит за горло деревянными пальцами… внутри голос рвётся, мечется – но выхода для него нет, перекрыто. Что это, почему?!
– А ты чего не поёшь? – спросила Ульяна.
– Да я не знаю… просто не пою, голоса нет.
Хорошо, темно – и не видно, что лицо покрывается дурацкими пятнами – от смущения Архип всегда становится похож на карпа кои.
* * *
«Хочу как Эрик», – думал Архип, опуская вёсла в воду. Левым, правым, ритм… Да, вот такой ритм в этой музыке, которая звучит у него внутри, но не имеет выхода, – как будто Архипу надо жить среди людей, чьего языка он не знает. И не сказать, не выразить… Молчание.
Архип охрип. Дурацкая шутка, преследующая с детского сада.
– Право, право! – прикрикнул Сергей сзади; точно, увлёкся. Надо внимательней – и Архип стал напряжённо смотреть прямо по курсу, чтобы вовремя заметить камень или топляк – затонувшее бревно.
Музыка внутри, музыка… нужен какой-то выход, обязательно какой-то выход… иначе разорвёт.
– Федь, сколько до порога? – крикнул Сергей в сторону соседней лодки.
– Четыреста метров, – отозвался Фёдор, обладатель не только гитары, но и навигатора. Всего четыреста! Да его уже слышно!
Слышно; а за поворотом уже и видно – вот он! Вроде бы не такой страшный, как первый, и сейчас Архип уже знает, что будет.
Он чувствовал снова – радостное волнение, сейчас, сейчас! И вот – они заходят в порог, вода кипит, левой…
– Камень справа! – крикнул он, но поздно… поздно.
За секунду до столкновения Архип заметил камень-обливняк под самой поверхностью воды, крикнул, когда сделать уже было ничего нельзя, – Сергей в последний момент попытался отвернуть, но – да, это правда со мной происходит, на самом деле? Нет! Нееет… да!!
Лодка заваливалась на борт, вода напирала, и Архип изо всех сил пытался толкнуться веслом, наклонить корпус в другую сторону, но уже было ясно, что не поможет, – они переворачивались.
И тут всё стало удивительно медленно. Под водой оказалось интересно; совсем не холодно и не страшно. Чего делать? А! Конечно, надо отстегнуться – Архип дёрнул петлю байдарочной юбки, которая держала его в лодке. Что ещё? А, весло же!
Где оно?
Архип вынырнул, выплюнул воду – увидел голову Сергея в синей каске, рядом с перевёрнутой лодкой; держится с той стороны, я с этой. Вот и весло, успел схватить… что делать?
Теперь уже ничего; перевёрнутую лодку несло по течению, Архип с Сергеем висели на ней, и их тащило через порог. Можно было даже поговорить – но не о чем, тут всё ясно: мы в пороге, нас тащит; береги ноги! Архип вспомнил – на инструктаже учили ноги выставлять вперёд, и его тогда ещё особенно насмешило это «вперёд ногами», но сейчас стало ясно зачем – чтобы не поломало о камни, нужно держаться как можно ближе к самой поверхности воды.
…Мог ли он сделать что-то, чтобы этого не случилось? Пока непонятно. Несёт к берегу! К берегу, сейчас…
– Не, – коротко сказал Сергей, будто отвечая ему, – и точно, струя вроде бы уже прибила их к самому краю, но в последний момент опять швырнула в поток.
Какой длинный порог… а это что, моя кружка плавает… точно, Архип успел поймать её, сунул внутрь лодки… удивительно – тебя тащит, но время есть – и забрать кружку, и осмотреться. Ты ничего не можешь сделать, только висеть на этой лодке, беречь ноги и ждать, пока всё это закончится.
* * *
…Потом было всё просто: помогли, вытащили на берег, вылили воду из лодки, дали хлебнуть из термоса (Архип даже не успел понять, что там было, – главное, согрелся). И опять – вперёд, гребём, всё в порядке. Не так-то и страшно. Вот, боялся – а оказалось, перевёрнутая лодка прекрасно держится на воде, и потом не так сложно её вернуть в нормальное положение и продолжить путь.
Архип методично работал вёслами и думал: такая широкая вода, такие тихие берега, такое огромное небо. И никак не подумаешь, что совсем рядом бушует порог.
И что всё это есть одновременно – и тихая гладь воды, и та бурлящая пена, сквозь которую их несло вместе с лодкой.
* * *
А вечером Архипу всё же удалось взять в руки гитару. Эрик показал аккорды – не три, а четыре. Называл их не как Терехов – «А эм», а научно: тоника, шестая, субдоминанта, доминанта.
– Это знаменитый ход, ещё со времён Баха, – объяснил Эрик, – и сейчас половина всей попсы на нём строится…
Архип запомнил быстро; пальцы не очень гнулись, но в целом – ничего сложного. Правда, ему казалось, что это будет какое-то счастье… звук! Наконец-то свой звук!
Но это было не то, как будто… как будто ты хотел тонкое перо, а тебе выдали дешёвые фломастеры.
Эрик уже потянулся забрать гитару, показать что-то ещё, но тут Архип ошибся и взял какой-то странный аккорд. Или… или это не ошибка, а наоборот?
– Красиво, – оживился Эрик, – даже не пойму, что это; а помедленнее повтори ещё раз? Кажется, какой-то бемоль…
Гитару вскоре пришлось вернуть хозяину; Архип же отошёл к реке. В ушах звучал этот неправильный аккорд – его, его собственный. Кажется, от этого можно было бы пойти дальше; и музыка в голове крутилась на месте, повторялась снова и снова – как застрявшая строчка в стихотворении.
Нет голоса, чтобы петь; нет умения, чтобы сыграть. Но музыка – есть, бьётся внутри, как мотылёк, не может найти выход.
* * *
Вечером после ужина лежал в палатке, не хотел к костру, ставил пальцы левой на запястье правой руки, пытался запомнить «свой» аккорд. Потом всё же выполз – потащило к людям. И Терехов опять начал играть что-то хорошее, и хотелось ему подпеть, быть не снаружи, а внутри музыки – чтобы язык, нёбо, губы, зубы работали как надо; и чтобы звук шёл из живота через горло, а потом через все эти препятствия-пороги вырывался наружу чистым голосом.
Почему всегда так? Нужно сказать – и молчишь. Что это за дурацкое горло, которое не выпускает из себя звуки, музыку, слова?.. Кажется – одно небольшое усилие, и ты сможешь говорить, и звук польётся – легко, свободно… но пока нет, пока преодолеть сопротивление невозможно.
И ты мычишь про себя, мычишь, гудишь, держишь в себе этот клубок из звуков, слов, переплетённых так крепко, что никак не вытащить…
* * *
…Рвануло на следующий день, когда не ждали. Архип все дни до этого боялся, думал – ну как, вот мы все такие разные, будут вечерние разговоры – неужели не зайдёт речь? И начнётся, и понятно же – мы с этими взрослыми мужиками абсолютно разные люди, из разных миров. По шуткам, по мелким оговоркам, по случайному слову уже было ясно: чужие, чужие совсем. И переругаемся, и как потом нам с ними проходить дальше весь маршрут?
Но всё было благополучно: вокруг такая тишина, и вода, и лес, и эти вечные камни. И кажется, что всё осталось в шумном городе, а тут, без интернета, без телефонов, телеграм-каналов – просто быт: греби, ставь палатку, разводи костёр, готовь ужин. Такая понятная жизнь, наполненная красотой, водой, воздухом.
Был самый спокойный день из всех, шли с опережением графика, причалили к небольшому острову на обед. Привязали лодки, особо не разгружались – только миски-ложки достать; Архип вызвался чистить картошку. Сначала хотел бросать кожуру прямо в реку; потом пожалел – вода такая чистая! Лучше в отдельную миску, а потом в костёр. А когда он с этими мисками поднялся от реки – там уже вспыхнуло, и красный Сергей орал на Терехова:
– Да что ты вообще можешь в этом понимать!
И вдруг так отчётливо стало понятно, что они – чужие и между теми – компанией взрослых мужиков – и ними, ещё только школьниками, не может быть ничего общего; а ведь Архипу ещё грести и грести вместе с этим Сергеем…
Архип бросил миски на застеленный плёнкой стол, схватил Терехова за плечо:
– Костя, пойдём скорее – дело есть.
Терехов кивнул Эрику – и они втроём пошли к берегу, дальше, дальше.
– Чего за дело? – хмуро спросил его Терехов, когда отсветы от костра скрылись за кустами.
– Да просто, – пожал плечами Архип, – не хватало ещё этих разговоров. Тебе хорошо, ты с Эриком – а мне с ним потом ещё в одной лодке…
– Вот ты всё время так, – сказал Терехов, – молчишь. А с ними надо говорить, понимаешь? Иначе – как они поймут?
– Да ничего они не поймут! – сорвался вдруг Архип. – У них уже картина мира сложилась в голове, там ничего не изменишь. Забетонировано!
– Костя даже ничего такого и не сказал, – вставил Эрик, – а этот сорвался. Понятно – им сложно менять свои представления, мыслить логически. Но архаика всегда уступает место модерну, время силы уходит…
Удивительно, что Эрик умеет находить слова, структурирует, что-то объясняет, – а Архип умеет только махать руками и краснеть.
А правда – может быть, надо говорить? Просто найти слова – и они, даже если необязательно пробьют эти бетонные стены, хотя бы перестанут тяжёлым слипшимся клубком ворочаться в голове?
