Нил Стивенсон
Синдром отката
Почти все это Руфус понял задним числом, в свете того, что случилось дальше. Изводил себя мыслями о том, что надо было выследить именно Пятачка. Пристрелив какого-нибудь хряка, оставить того валяться на земле как наживку, а самому залечь в засаде и ждать. Годы прошли, но он все еще ворочался ночами без сна, думая, что в те далекие дни, когда у него еще была дочь, не раз и не два ловил Пятачка – светлый силуэт среди других таких же – в перекрестье инфракрасного прицела, но не спускал курок. Просто потому, что не знал, как наутро, за завтраком, будет смотреть в глаза Адели.
Недавно он научился одному фокусу: только в голову заползут мерзкие мыслишки о том, что было бы, если бы… – высовывай язык. Открывай рот и высовывай язык так далеко, как только можешь, словно выблевываешь эти мысли, отказываешься впускать их в себя. И это работало. Правда, люди на него косились – хотя Руфус теперь общался с людьми нечасто.
Единственным его утешением – очень скудным, надо сказать, – было то, что во время этого происшествия (сам он тогда был в городе, покупал водоотводные трубы) на участок ворвалось целое стадо диких свиней в две дюжины голов, а то и больше. Главарем банды был Пятачок, но с собой он привел столько подельников, что, даже оставайся Руфус дома с заряженной винтовкой, вполне возможно, он не смог бы спасти Адель.
С Мэриел они разошлись, и она вернулась на юг, к семье. А Руфус посвятил себя истреблению диких свиней. Тем и зарабатывал нынче на жизнь.
Только теперь, в сорок четыре года, он понял, как надо вести бизнес. В армии о доходах и расходах думать не приходилось. На ферме поневоле пришлось: Мэриел в этом деле оказалась безнадежна. Долгие годы он допоздна сидел над бухгалтерской программой, а цифры делались все хуже, и все бо́льшая часть его военной пенсии улетала в трубу, на затыкание дыр. Откровенно говоря, ферма приносила только расходы. Но тревожные финансовые сигналы отступали перед эмоциональной стороной дела: перед той историей, что Руфус и Мэриел рассказывали себе и друг другу (и все больше и больше – Адели) о том, почему и зачем поселились здесь, вдали от больших городов.
Адель погибла, Мэриел ушла, и с ними закончилась история. Все стало просто и понятно. Руфус распродал, что смог, отослал Мэриел половину вырученного. Поехал в Форт-Силл, где у него по старой памяти был доступ к армейской автомастерской, и превратил свой грузовик в «двойняшку»: так называют в этих краях пикапы со сдвоенными задними колесами. Его бабка и пара двоюродных братьев согласились вложиться в дело. С их помощью Руфус купил подержанный жилой трейлер и прицепил позади «двойняшки». Туда сложил все свое оружие, инструменты и пожитки. Напечатал визитки со словами «Услуги по сдерживанию численности диких свиней», такие же надписи нанес на пикап с обеих сторон – и отправился в путь по аукционам скота и сельским ярмаркам.
В первые полгода он не выжил бы без армейской пенсии, но малу-помалу бизнес начал приносить доход. Руфус колесил по бесконечной сети проселочных дорог, капиллярами пронизывающих все районы Техаса – штата, в котором он, уроженец Оклахомы, по-прежнему ощущал себя чужаком. Время от времени останавливался на каком-нибудь ранчо, хозяева которого решали, что дополнительная огневая поддержка им не помешает. Занимался он этим, конечно, не один. Но с более крупными фирмами удавалось конкурировать, поскольку Руфус меньше стоил. Крупным фирмам приходится кормить сотрудников, закупать и ремонтировать оборудование. Кто-то использует вертолеты, кто-то гоняется за свиньями на джипах. Впечатляюще, но дорого. А Руфус работал в одиночку. Никому не платил зарплату и не покупал медицинскую страховку. Действовал самым простым методом: выходил в ночь, устанавливал на треножник винтовку с инфракрасным прицелом, ждал, когда на темном ночном фоне покажутся белые силуэты, – и принимался снимать одного за другим, начиная с самых крупных. Пока свиньи метались в панике, успевал уложить еще нескольких помельче.
В первые полгода, пока работы почти не было, он успел прийти в уныние – но, как сам понял потом, потратил это время с большой пользой. Целыми днями он сидел за складным столом у себя в трейлере, под ровный гул генератора изучая книги и сайты о диких свиньях. Тема оказалась чертовски любопытная. Начать с того, что свиньи, как и белые люди, – инвазионный вид из Европы. Еще во времена конкистадоров, в шестнадцатом веке, испанцы завезли их на Рио-Гранде. Не успев смыть со щетины дорожную грязь, свиньи вырвались на свободу и одичали. В последующие пятьсот лет произошло еще множество таких же «интродукций» – так это называется в научной литературе. Однако ни одна из них сама по себе не объясняла Пятачка. Для его появления на свет требовалось завезти в Америку диких кабанов, а это произошло намного позже.
Добыча кабанов – распространенный охотничий промысел. По-видимому, к этому зверю особенно неравнодушны немцы. В Техасе немцев было немало, у многих водились деньги; к тому же здешние края скудно населены и изобилуют пустошами – для охотников настоящий рай. В Германии есть местность под названием Чернолесье: о ней рассказывают такие истории, каким и хиппи, и выживальщики позавидуют. Техасские немцы твердо верили, что еще задолго до римлян их воинственные предки бегали по этому Чернолесью с копьями и убивали кабанов, что это часть их древнего наследия, вроде как пляски и тамтамы у индейцев. Так что они снаряжали экспедиции в Европу, добывали там самых крупных и свирепых кабанов, каких могли найти – даже в русских лесах побывали и оттуда вывезли несколько выдающихся экземпляров, – привозили их живьем в Техас и выпускали. Обычно старались огораживать участки: но свиньи умеют подкапываться под заборы, форсировать реки и мигрировать на большие расстояния, поэтому очень скоро эти кабаны оказались на свободе – с той же легкостью, что и их одомашненные родственники несколько столетий назад. И, встретившись с этими родственниками, принялись с ними скрещиваться.
Формального образования Руфусу недоставало, зато читать-то он умел – и в армии стал отличным механиком именно потому, что научился лучше прочих сосредотачиваться на инструкциях. Умел, скользнув глазами по абзацу, выхватить из него ключевой факт или цифру, торчащую, словно коряга в мутной болотной воде. Когда дошло до научной литературы о диких свиньях, этот навык ему пригодился. Например: заводчики одомашненных свиней в разведении ориентируются на размер и вес. Чем больше, тем лучше. В глаза ему бросились слова «более 700 кг». Быть такого не может! Руфус посчитал в уме: семьсот килограммов – это же пятнадцать сотен фунтов! Дикие кабаны до таких чудовищных размеров не дорастают: крупнейший известный науке экземпляр весил «всего лишь» вполовину меньше. Но что произойдет, если дикий кабан, отобранный для охоты по признакам хитрости и свирепости, скрестится где-нибудь в лесу с гигантской одичалой свиньей?
В книгах Руфус постоянно натыкался на одни и те же фамилии. Например, доктор А. Лейн Ратледж из Техасского аграрно-механического университета. Погуглив, выяснил, что это женщина по имени Айона. С помощью генетического секвенирования исследует запутанную генеалогию техасских диких свиней и добилась в этом немалых успехов. Ее оказалось на удивление просто найти в Интернете. И она ответила на его письмо. Коротко и сухо, но ответила.
Руфус давно усвоил: хочешь что-то получить – сперва что-то предложи. Так что он начал слать доктору данные: образцы тканей убитых свиней, содержащих ДНК, и фото с геотегами тех мест, где они нашли свой последний приют. Это привлекло ее внимание: тон переписки стал теплее, и Руфус уже без стеснения попросил ее о личной встрече.
Трейлер он оставил на территории клиента милях в двадцати от Колледж-Стейшен[7], а сам на «двойняшке» доехал до кампуса. Гугл-карты ввели его в заблуждение: оказалось, сегодня проходит крупная протестная демонстрация и немало улиц в городе перекрыты. Руфус потыкался туда и сюда – безуспешно, оставил грузовик на парковке и дальше пошел пешком. Протестующие поначалу провожали его здоровенную прожорливую «двойняшку» негодующими взглядами, но смущенно отводили глаза, заметив, что за рулем цветной.
Был уже ноябрь, но в Колледж-Стейшен стояла адская жара. Руфус весь взмок: оставалось лишь надеяться, что доктора Ратледж не смущает запах пота. Может, с возрастом он начал хуже переносить жару? В последнее время редко случалось выходить на улицу при свете дня. Одна из очень немногих генетических слабостей свиней – они не потеют, поэтому днем прячутся где-нибудь в тени, а еду добывают по ночам. Вслед за ними и Руфус перешел на ночной образ жизни.
Пробираясь сквозь толпу, он успел разглядеть и самих протестующих, и их плакаты. На многих из них утверждалось, что человечество – инвазионный вид: на взгляд Руфуса, очень точно подмечено.
Легко и даже в чем-то приятно сравнивать то, что Руфус сейчас пытается делать со свиньями, с тем, что команчи лет двести назад пытались делать с белыми. Однако в таких сравнениях стоит проявлять осторожность. Команчи – тоже не коренные жители этих мест: они пришли с севера и «заместили» (каков эвфемизм!) индейцев, обитавших в Техасе до них. А удалось им это, потому что команчи первыми приручили еще один инвазионный для Америки вид – лошадей.
Другие плакаты развивали тему вымирания: вот что ждет человеческий род, если мы не сумеем справиться с изменениями климата! Так что к дверям здания, где располагался кабинет доктора Ратледж, Руфус подошел уже в полном недоумении. Чего же хотят эти ребята? Спасти человечество от вымирания? Но если люди – инвазионный вид, разве не следует радоваться, что их не станет? Быть может, об этом студенты спорили до хрипоты за пивом и пиццей в те ночи, пока Руфус в одиночку, с винтовкой и треножником, выслеживал своего демона.
На некоторых протестующих он приметил странные приспособления, скорее даже костюмы – ранние прототипы геокостюмов, как стало ясно впоследствии: для такого жаркого дня эти наряды выглядели чересчур громоздкими, поскольку с внутренней стороны несли на себе сеть охлаждающих трубок, прилегающих к коже. Трубки присоединялись к работающей от аккумулятора системе охлаждения в рюкзаке на спине. Системе нужно было куда-то отдавать тепло – так что из рюкзака, вздымаясь над головой его хозяина, торчала трубка, из которой поднимались и рассеивались в воздухе клубы горячего пара. Крепкое телосложение требовалось, чтобы таскать на себе всю эту конструкцию.
– Около десяти тысяч лет назад люди, в то время постоянно находившиеся на грани вымирания от голода, заметили, что свиньи едят то, что люди есть не могут.
– Да свиньи вообще все едят! – выпалил Руфус и прикусил язык, сообразив, что ее перебил.
Но доктор Ратледж и ухом не повела.
– Совершенно верно. Свиньи едят все, а люди могут есть свиней. Кроме того, мы несколько умнее их.
– Не намного, – буркнул Руфус, невольно покосившись в сторону окна, из-за которого доносились приглушенные выкрики протестующих. Впрочем, стоит признать: эти костюмы-холодильники – остроумная идея.
– Верно, они очень сообразительны, – согласилась доктор Ратледж, также метнув взгляд на окно, и Руфус невольно спросил себя, свиней ли она имеет в виду. – Во всяком случае, именно тогда люди их приручили. О разновидностях домашних свиней у нас, разумеется, есть достаточно полная генетическая информация. С евразийским диким кабаном сложнее, но и о его генетике известно немало. Но это лишь исходный материал. А самое веселье начинается, когда видишь, сколько разнообразных генетических комбинаций могут создать несколько миллионов одичалых свиней, бегающих по Техасу.
Удивленный таким употреблением слова «веселье», Руфус на мгновение отвлекся от разговора. Никогда раньше он не бывал в университетском кампусе. Кое-что здесь оказалось точно таким, как он ожидал (например, толпа студентов и хорошеньких студенток с плакатами). Но в кабинете у доктора Ратледж, в отличие от преподавательских кабинетов в кино, не нашлось ни панельной обшивки, ни книжных полок до потолка. Кабинет оказался совсем небольшой, с голыми стенами, и повсюду компьютеры и кабели.
Доктору Ратледж такая обстановка вполне подходила. Хозяйка кабинета выглядела дамой суровой и жесткой, что называется, без глупостей. Никаких финтифлюшек, которые Руфус привык видеть на самках рода Homo sapiens. Волосы до плеч зачесаны назад, на лбу лабораторные защитные очки. Выговор северный: то ли приезжая, то ли из тех техасцев, что умудряются родиться и вырасти в этих краях, не подцепив техасский акцент. Фотографии на столе свидетельствуют о существовании мужа и как минимум двоих детей. Встретила сухо, по-деловому – и смягчилась, лишь когда он выказал к ней уважение. Таких женщин он встречал в армии.
– Кстати о веселье, – сказал он наконец, – ведь интродукция евразийских кабанов в Техас случилась оттого, что…
– …кому-то взбрело в голову на них поохотиться, – кивнула она. Руфус почувствовал, что, ввернув к месту слово «интродукция», заслужил в ее глазах дополнительное очко.
– Чем сложнее убить, тем веселее охота, – добавил Руфус.
– Не охочусь, но, по мне, звучит логично.
– Быстрые, свирепые, изворотливые…
Она подняла брови.
– И вот такие зверюги скрещиваются – гибридизируются – с одичалой домашней свиньей, способной вырасти до огромных размеров. То, что получается…
Он умолк. Доктор Ратледж отвела взгляд и вздохнула: должно быть, поняла, что Руфус ходит кругами вокруг своей цели, но никак не может заговорить об этом напрямую.
– Вы говорите о животном, убившем вашу дочь, – сказала она негромко и сочувственно, но твердо.
Понятное дело. Нашла его в «Гугле», как и он ее. А эта история была во всех новостях.
Она подождала, пока он кивнет, и продолжила:
– То, что такой гибрид достигнет необычно больших размеров, вполне вероятно. Собственно, этого следует ожидать. Но должна вас предостеречь: чем больше животное, тем больше ему требуется пищи.
И снова Руфус на мгновение завис, удивленный тем, что она об этом «предостерегает». Слово «предостережение» чаще всего встречалось ему в инструкциях – там, где объясняется, чего не надо делать, чтобы оружие не взорвалось у тебя в руках. А доктор Ратледж предупреждает, о чем не надо думать, чтобы не пойти неверным путем. Что ж, для ученого вполне естественно.
– Допустим, этот ваш Моби Свин весит двести килограммов. В такое могу поверить, – продолжала она. – Триста? Вот тут позволю себе выразить недоверие. На мой взгляд, вы доверяетесь своим фантазиям. Как капитан Ахав. Огромные размеры, которые вы приписываете этому животному, отражают роль, которую оно играет в вашей психике. Это не научный факт. Вас тошнит?
– Прошу прощения, мэм?
– Вы высунули язык. Как будто вас сейчас вырвет.
– Не обращайте внимания. Это просто… просто психика. Со мной все нормально.
– Я готова вам помочь, – сказала она. – Если вы решили посвятить жизнь тому, чтобы выследить одного кабана из нескольких миллионов, – почему бы и нет? Он людоед. Избавиться от него – значит оказать услугу обществу. Но если у меня здесь есть какая-то роль – она в том, чтобы удержать вас на почве реальных фактов. Итак, факт номер один: скорее всего, он весит не больше двухсот килограммов. Точно не триста. Следовательно, пока вы ищете кабана-великана, о каких любят рассказывать завсегдатаи баров, – гоняетесь за призраком. И никогда его не найдете.
Слова ученой болезненно укололи – в них была правда. Но к боли Руфус привык. Так что просто кивнул. В самом деле, звучало логично. И даже кое-что объясняло.
– Факт номер два: по вашим собственным прикидкам, сейчас этому зверю три года. Еще три – и он сдохнет от старости. – Доктор Ратледж нахмурилась. – Вы мне не верите?
– Да нет, мэм, верю, конечно. – Этот вопрос Руфус слышал нередко, чаще всего не понимал, чем он вызван, – и пришел к выводу, что его лицо в обычном спокойном состоянии выражает скепсис и недоверие. Быть может, это как-то связано с глубокими горизонтальными морщинами на лбу. – Я просто так выгляжу, когда думаю.
– На самом деле, – продолжила она, успокаивающим жестом подняв ладони вверх, – то, что свиньи живут недолго, – хорошая новость. Это не даст вам полностью превратиться в Ахава.
– Вы его уже упоминали, но…
– Капитан китобойного судна, помешавшийся на желании отыскать и убить одного белого кашалота. Проблема в том, что кашалоты живут долго. Дольше людей. Так что в жизни Ахава не было рубежа, когда он мог бы сказать… – она негромко хлопнула в ладоши, – «Ну что ж, время вышло, я сделал все, что мог, а Моби Дик уже точно в мире ином, так что теперь можно…»
– Вернуться к обычной жизни?
Доктор Ратледж пожала плечами.
– Мэриел, мать Адели, как-то мне сказала: «Эта погоня за Пятачком разрушает твою жизнь». Знаете, что я ответил?
– Не знаю.
– Что это теперь и есть моя жизнь. – И он снова высунул язык.
– Что ж, меня это не касается, – заметила она, с бесстрастным научным интересом бросив взгляд на его миндалины. – Но задумывались ли вы о том, как будете жить и чем заниматься через три года, когда Пятачка точно не станет?
– Не три года. Справлюсь быстрее.
После того разговора операция Руфуса вошла, по его собственным словам, в фазу зрелости. Для начала он приобрел экземпляр «Моби Дика». Сверялся с ним время от времени – проверял, не поехал ли крышей. Купил и аудиокнигу, чтобы слушать ее в наушниках, сидя в засаде. Капитан Ахав появился в романе далеко не сразу и поначалу вовсе не выглядел одержимым маньяком. Зато потом стало очевидно, почему доктор Ратледж сравнила Руфуса с Ахавом. И все же аналогия не зацепила его так, как могла бы. Дело в том, что к этому моменту он заинтересовался гарпунщиками: «татуированным каннибалом» Квикегом, «чистокровным индейцем» Таштего, «огромным угольно-черным негром-дикарем» Дэггу. Самым любопытным для него стал тот факт, что эта троица зарабатывала на «Пекоде» больше всего денег и занимала самое привилегированное положение, не считая самого Ахава и трех его помощников. Руфус даже подсчитал в бухгалтерской программе – вышло, что Квикег получал в 3,333 раза больше рассказчика Измаила.
Таким образом, непосредственная польза от «Моби Дика» состояла в том, что Руфус вновь задумался о рентабельности своего предприятия. Хорошо бы, думал он, выйти на уровень Ахава, Пелега и Билдада. В книге описывались довольно сложные операции, но суть была проще некуда: плавать на корабле по морю, пока не встретишь кита, и подобраться достаточно близко, чтобы кто-то из твоих людей смог воткнуть в него гарпун. Срывают банк те, кто умеет обращаться с гарпуном. Простым матросом много не заработаешь – таких двенадцать на дюжину: вот и Измаилу, чтобы свести концы с концами, пришлось остаться дома и написать роман.
Для начала Руфус избавился от лишнего оборудования. Основным его «орудием труда» осталась винтовка с массивным треножником и дорогим инфракрасным прицелом. На фоне черного неба и темных деревьев (хотя бы ночью Техас немного остывал) силуэты кабанов в прицеле выглядели молочно-белыми, как Моби Дик. Руфус вглядывался, убеждался, что это именно свиньи – а не домашний скот или, упаси боже, не люди, – а затем неторопливо отправлял их в Царство Небесное. Пуля за пулей ложилась в цель, и из ран, словно искры из сварочного аппарата, вылетали светящиеся фонтанчики крови и потрохов. Получив пулю, вожак падал на бок, дергая ногами, стадо с визгом кидалось врассыпную – и, пока они суматошно носились туда-сюда, Руфус успевал уложить еще нескольких. На следующее утро клиенты видели гору мяса, а сколько свиней ушло невредимыми, не видели. Так что бизнес Руфуса на девяносто процентов зависел от винтовки. Однако, выслеживая свиней на открытой местности, он брал с собой автомат. От него больше пользы, если стадо бросится на тебя или окружит со всех сторон. Откровенно говоря, той же цели могла бы послужить AR-15[8], и запчасти к ней купить было проще – но Руфус предпочитал калашников за огневую мощь. Калибр 7,62 как-то надежнее 5,56, когда всаживаешь его в бок двухсоткилограммовой туше. К тому же его как механика завораживала грубая простота АК – и то, что он не выходил из строя, даже искупавшись в болоте. Настоящий дикий кабан среди стволов. Что до AR-15 – она слишком уж напоминала армию, а в гражданской жизни ассоциировалась с охотничками в камуфляже и дорогих солнцезащитных очках, из тех, что выезжают на природу покрасоваться и почувствовать себя героями.
Помимо оружия, было не обойтись без высоких технологий. Руфус делился с доктором Ратледж и ее аспирантами файлами из «Гугл-Земли», высылал им образцы крови, то и дело проверял почту, надеясь, что они обнаружат что-нибудь полезное. Во время расследования смерти Адели шериф собрал то, что обтекаемо называл «вещественными доказательствами», и заказал генетическую экспертизу. С человеческой ДНК Адели смешалась свиная ДНК ее убийцы. Теперь Руфус сумел получить эти данные и переслал доктору Ратледж. Со свиньями, которых он убивал сейчас, сходство было минимальное; но доктор могла по крайней мере дать указания типа «теплее/холоднее», а он, ориентируясь по ее наводкам, – спланировать свои дальнейшие странствия по Техасу.
Он научился пользоваться дронами. Не раз Руфус задумывался о том, как удачно все сложилось: механик на пенсии, но еще здоровый и крепкий, да и семьей не обременен. Ролики на «Ютубе» позволяют научиться всему на свете, «Амазон» – все на свете купить. Сидишь себе в трейлере под кондиционером, управляешь дронами через видеошлем – и видишь, в каком болоте залегли свиньи на день, и догадываешься, куда они пойдут копать коренья нынче ночью; а затем с помощью «Гугл-Земли» определяешь, где лучше всего установить свой треножник и как туда добраться, чтобы их не спугнуть.
Борьба с дикими свиньями востребована по всему Техасу – строго говоря, по всей территории к югу от Линии Мейсона – Диксона[9] и к востоку от Пекоса. Так что Руфус был волен работать где захочет и держался поближе к тем местам, где, по данным лаборатории доктора Ратледж, убитые свиньи демонстрировали наибольшее генетическое сходство с Пятачком. В основном это был бассейн реки Бразос, к югу от Уэйко и к северу от мест, где редкие фермы постепенно сменяются пригородами Хьюстона. Должно быть, думал Руфус, жара гонит свиней – и Пятачка – поближе к рекам, где всегда можно охладиться.
Вдоль крупной извилистой реки вроде Бразос не так-то легко путешествовать на машине. Чем ближе к берегу, тем мельче и суше сеть проселочных дорог. Чтобы найти мост, всякий раз приходится делать большой крюк – а перебравшись на другую сторону, через некоторое время неизбежно снова искать мост, чтобы вернуться обратно. Словом, здесь Руфусу требовалась лодка. В водном транспорте он совсем не разбирался; но завел дружбу с мужиком по имени Бо Боски. Родом из Луизианы, тот, можно сказать, был коллегой – только не по свиньям, а по аллигаторам. С лодками Бо управлялся так, словно родился на воде. Руфус познакомился с ним на конференции по борьбе с инвазионными видами. Теперь всякий раз, когда нужна была помощь с лодкой, он доставал мобильник и набирал Бо; а тот звонил Руфусу, когда нуждался в дронах или инфракрасном прицеле.
Именно охотничьи заботы привели обоих в Уэйко Летом огненных муравьев[10].
Зимой и весной в Техасе держалась необычная для тех мест погода (если какую-то погоду в наши дни можно назвать необычной), которая, говоря вкратце, способствовала бурному размножению огненных муравьев. Откровенно сказать, этим насекомым любая погода по вкусу – по крайней мере, так считают простые смертные; но люди вроде доктора Ратледж, которые в своем деле разбираются, уверяли, что такого удачного года муравьи еще не видывали.
Потом начала подниматься вода. Не мощным потоком, который утопил бы муравьев прямо в муравейниках, а понемногу. Муравьи бежали от воды вверх по склонам и попадали туда, где люди строят дома. Например, в Хьюстон, третий по величине город Северной Америки. Результатом стало то, что доктор Ратледж сухо назвала «столкновением людей и муравьев в невиданном прежде масштабе».
Первыми заметили, что творится неладное, сотрудники скорой помощи. Количество вызовов выросло во много раз – и не только к тем, кого искусали муравьи. Неоднократно, например, техасцы пытались облить муравьиные гнезда керосином и поджечь, и при этом сами получали ожоги.
Муравьи реагировали на загадочные сигналы, о которых люди могли только догадываться. В числе прочего их, судя по всему, тянуло на запах озона. Этот газ можно найти в самых разных местах, но в Хьюстоне его вероятнее всего встретить в реле кондиционеров. Реле – это большой электрический выключатель с движущимися механическими деталями: именно они производят ясно слышимый щелчок, когда мы включаем и выключаем кондиционер. Почти все электроприборы в наше время перешли на твердотельные реле; но по какой-то причине, известной лишь инженерам-электрикам, в реле кондиционеров до сих пор используются металлические детали, которые соприкасаются, когда надо установить контакт, и разъединяются, когда кондиционер выключен. Всякий раз, как это происходит, между деталями пробегает искра и вырабатывается озон. В этой части света кондиционер чаще всего устанавливают вне дома, на бетонной платформе. Муравьи, привлеченные запахом озона, повадились забираться в кондиционер через вентиляционные отверстия и устраиваться на реле. Судьба их была печальна: при следующем переключении насекомые поджаривались или оказывались раздавлены. Останки дохлых муравьев налипали на контакты, и скоро реле начинало требовать замены. Комплектующие для реле изготовлялись в Китае, где одна компания, специализирующаяся на этом товаре, вытеснила с рынка все остальные. Теперь выяснилось, что она просто не в состоянии обеспечивать Восточный Техас деталями для замены выводимых из строя реле. Народ придумывал какие-то кустарные решения; а тем временем дома, где проживали сотни тысяч человек, оказались попросту непригодны для жилья. Некоторые спасались от хьюстонского лета вентиляторами, но большинство искали альтернативы понадежнее. Для начала оказались забиты все гостиницы в Хьюстоне и окрестностях. Жилые автофургоны – которые КОВИД-19, КОВИД-23, КОВИД-27 и общая невозможность для американцев выезжать за пределы Континентальных штатов уже превратили в дефицитный товар – подскочили в цене: купив фургон, люди ставили его возле дома и переезжали туда. Многие превратились в кочевников: заполонили все кемпинги, куда смогли попасть легально, а когда там закончились места, принялись нелегально парковаться где попало. От кочевников былых времен эти люди отличались наличием средств. Как минимум, у всех имелись собственные дома. Так что эти кочевники многое могли себе позволить.
Для Руфуса все это не имело особого значения – разве что объясняло, почему вдруг стало сложно найти место для парковки и куда подевались запчасти для генератора. Куда важнее для него стал звонок от доктора Ратледж, полученный в середине июля.
Со временем в свином желудке накапливается то, что зверюге не удалось переварить. Время от времени свинья блюет, чтобы освободить место. Всякий, кому случается выслеживать диких свиней, натыкается иногда на эту свиную блевотину: лужицы, быстро высыхающие под солнцем, а в них – черепа, челюсти, копыта телят, ягнят, детенышей разных диких животных, поросят, кошек и собак, а также собачьи ошейники, палки, камни, жеваный пластик и все в таком роде. Руфус к этим кучам не приглядывался – боялся найти в них человеческие останки.
Несколько недель назад, работая на участке между Уэйко и Колледж-Стейшен, он наткнулся на такую огромную лужу свиной блевотины, какой никогда еще не видывал. Он соскреб с земли образец и отослал в университет.
Судьбоносный звонок раздался несколько недель спустя, когда он был оттуда уже в нескольких сотнях миль. Вот что сказала доктор Ратледж: ДНК полностью совпадает. Эту лужу с кучей мусора оставил не кто-то из родственников Пятачка, а сам Пятачок.
После звонка Руфус впал в какое-то оцепенение. Казалось бы, самое время вскочить и броситься в бой – но его словно парализовало. Даже уснул на несколько минут. Лишь потом понял: так он готовился к битве. Перезагружал и тело, и ум – выключился и включился заново. Как сказал Ахав в последний день своей эпической погони за Белым китом: «Порой мне кажется, что ум мой не просто холоден – что он превратился в лед, так что череп вот-вот треснет, словно стакан, в котором замерзла вода».
Руфус открыл «Гугл-Землю», проверил местоположение рвотной лужи. На берегу приличных размеров притока Бразос, вблизи запримеченного им раньше болотца. С того дня температура там ни разу не опускалась ниже сотни по Фаренгейту. Если Пятачок так вырос, как можно судить по размерам оставленной лужи, значит, жара вынудила его превратиться в водное млекопитающее. Без постоянной возможности охладиться подобная туша при нынешней погоде просто не выживет. И маловероятно, что он станет переходить от одного водоема к другому напрямик. Будет двигаться вдоль рек – так же, как люди двигаются по дорогам. Руфус пересмотрел сделанные раньше снимки и подметил одну деталь, на которую сразу не обратил внимания: в луже блевотины много черепашьих панцирей. Есть даже рыбьи кости. Все верно: Пятачок живет в воде.
Руфус набрал Бо Боски: тот ответил с первого звонка. Бо как раз заканчивал валить аллигаторов в Шугарленде, пригороде Хьюстона, на нижнем течении Бразос. Понтонная лодка была при нем. Он пообещал привезти ее на прицепе на один удобный причал на Бразос, к югу от Уэйко. «Все равно туда собираюсь, – добавил он, – есть делишки с мигаторами». По крайней мере, Руфус так расслышал: сквозь густой креольский акцент Бо, отфильтрованный неидеальной сотовой связью, точно разобрать слово было нелегко. Что еще за «мигаторы»? Так или иначе, Руфуса это не волновало: главное, что скоро у него появится свой «Пекод».
Руфус двинулся на восток. Попытался снова посетить место, где напал на след Пятачка, но теперь оно скрылось под прибывающей водой. Может, оно и к лучшему. Ему не раз снился один и тот же кошмар: в луже свиной блевотины он находит маленький детский череп – и, сколько ни высовывай язык, избавиться от этого кошмара не удавалось.
В ожидании Бо Руфус сжег немало бензина, катаясь взад-вперед по обоим берегам реки. Все здесь заросло густым кустарником. Согласно техасским законам река и прибрежная полоса являлись общественным достоянием. Хозяева близлежащих земельных участков не видели смысла приводить побережье в порядок. Техас славится тем, что земли́ здесь в избытке – а значит, у каждого хозяина имелось куда приложить усилия и на своей законной территории. Очистка побережья была даже невыгодна: экономической пользы от нее никакой, а к чистому берегу проще приставать ворам и браконьерам. Так что берега Бразос по большей части представляли собой полосу непроходимых зарослей, настоящие джунгли – рай для диких свиней: есть где и окунуться в реку, и почесать бока о корни, стряхивая паразитов, и устроить ночной набег на соседнюю ферму. Свиньи бродили по побережью, оставляя за собой широкий след из попорченных полей, кала, блевотины, мусора – и разъяренных фермеров, гнев которых приносил Руфусу немалые барыши. Сейчас он искал ответа на один вопрос: куда направился Пятачок, вверх по реке или вниз?
