Николай Зорин
Числовой код бессмертия
– Давай еще выпьем.
Иван разлил остатки шампанского, лихим, хулиганским жестом отшвырнул пустую бутылку – она покатилась по полу, звеня, словно заливаясь смехом. Иван рассмеялся ей в унисон.
– Ну же, давай! Твой вызов Богу…
– Наш вызов Богу! – будто тост провозгласил Артур и снова залпом выпил.
Последний бокал сделал свое дело, последний бокал помог наконец осознать. Артур схватил со столика пачки денег, подкинул вверх. Словно листья под порывом ветра, купюры закружились и с веселым шуршанием плавно опустились на пол. Он засмеялся легко, поднял с пола деньги – не все, только часть, потому что они разлетелись, – и снова кинул. И опять рассмеялся. Открыл вторую бутылку, разлил шампанское по бокалам и почти насильно всучил Ивану – лицо его начало расплываться.
– За нас! За успех! За самую большую в жизни удачу! За главную партию!
– Главная партия впереди, – не согласился Иван ускользающим, приглушенным голосом. Лицо его совсем поплыло. И это почему-то тоже было здорово, тоже вызвало счастливый смех.
Артур все смеялся, смеялся, и Иван ему вторил, и пустая бутылка, катясь по полу, заливалась счастливым смехом.
И когда он проснулся от заливистого, смеющегося стука в дверь, уже давно наступило утро, и горничная пришла убираться в номере, не переставая смеяться, поклялся Ивану Молчанову в том, что они обязательно встретятся и выиграют их главную партию.
* * *
Исполнить клятву оказалось непросто. Никаких следов Ивана Молчанова отыскать не удавалось. Книги его были повсюду: во всех магазинах, на лотках, в киосках, – а самого автора словно и не существовало вовсе.
Артур начал свои поиски с издательства, но там ему решительно отказали, даже не дослушав просьбы: личной информации об авторах не даем! У него почему-то сложилось впечатление, что ответили ему так, для проформы, потому что должны были именно так ответить, а имя Молчанова им неизвестно. Интернет тоже никакими адресами и явками не располагал, да и сведения об Иване были весьма скудными: удалось выяснить лишь, что он писатель-пророк. Но это Артур и сам знал. Тогда он обратился к частному детективу. Сыщик взялся за дело с энтузиазмом, обещал, что не позднее завтрашнего дня выяснит адрес, но на следующее утро позвонил, потребовал встретиться, вернул аванс и категорически отказался продолжать работу. И даже объясниться не захотел.
Каждый день Артур приезжал в казино «Свет удачи», но не играл, а просто бродил меж присутствующими, внимательно всматриваясь в их лица, непонятно на что надеясь: увидеть Ивана здесь он не мог, он это прекрасно знал. Пару раз Артур сталкивался с тем «новичком» из «Золотого льва», на которого обратил внимание злосчастным вечером в баре. Теперь ему казалось, что видел он его и раньше, когда-то давно, совсем при других обстоятельствах.
Прошло две недели, а он так и не продвинулся в поисках и совершенно не представлял, что можно предпринять. Теперь Артур и в «Свет удачи» больше не заглядывал, просто ездил бесцельно по городу: выходил с утра, садился в машину и возвращался вечером в свой вновь обретенный дом. Этот дом его совсем не радовал, и ничто не радовало: клятву исполнить невозможно, значит, ничего хорошего больше в жизни не будет.
В этот день отчаяние дошло до предела. А когда начался дождь, стало и совсем невыносимо. Казалось, что колеса разъедутся на скользком асфальте, как ноги, в разные стороны, и машина шлепнется на брюхо. Он припарковался возле какого-то магазина и двинулся по улице пешком. Странный, нелогичный поступок – в дождь люди стремятся в укрытие, а не вылезают наружу. Артур и сам бы не мог объяснить, почему так сделал. И тут он увидел Ивана. Он шел ему навстречу шаткой, неуверенной походкой, словно и сам сомневаясь в своем существовании. Эта неожиданная встреча была новым чудом, явленным Иваном. И странно было, как он так сразу Ивана узнал, ведь видел его только на фотографии и тогда, когда-то еще, где-то… Где?
– Здравствуйте! – Артур рассмеялся, он был так рад. – Вы ведь Иван Молчанов? – на всякий случай решил он уточнить – а вдруг чудо не состоится, вдруг этот человек просто похож…
– Да, – Иван посмотрел на него так наивно, с такой доверчивостью, будто не он, а Артур был спасителем. И протянул руку – не так, как протягивает взрослый мужчина, для пожатия, а как ребенок дает руку взрослому. И в первый момент Артуру захотелось действительно взять и увести его за ручку с этой холодной, мрачной улицы, из-под дождя, но он вовремя сдержался и все-таки руку просто пожал.
– Вы не представляете, как долго я вас искал! – в восторге проговорил он. – Даже обращался в детективное агентство, все без толку. А тут вдруг встретил на улице. Это такая удача! Я – Артур Климов. Вы меня, конечно, не знаете.
Иван знал, Иван совсем не удивился их встрече, он даже не стал спрашивать, зачем Артур его искал. Ну, конечно, какой же он дурак! Иван Молчанов все-все о нем знает, по-другому и быть не может. Это ему, Артуру, еще предстоит с Иваном познакомиться – по-настоящему познакомиться.
Иван попросил отвезти его в магазин итальянской одежды «Si o no». Это было так здорово! Потому что просьбу Ивана выполнить было легко, Артур знал, где находится этот магазин, сам там недавно купил костюм и вообще разбирался в одежде неплохо. Этот костюм чуть было не стал его похоронным нарядом, и только благодаря Ивану Молчанову…
На крыльце магазина у Ивана, видимо, закружилась голова, и Артур все-таки решился взять его за руку и повести, как ребенка. Они сразу прошли в отдел костюмов, рубашку, галстук и прочие мелочи можно подобрать потом, ведь, что ни говори, а главное в одежде – костюм. Вместе с продавщицей нашли три очень приличных и отправили Ивана в примерочную. И тут дверь сбоку в служебное помещение, Артур ее раньше и не замечал, открылась. На пороге показался человек. Знакомое лицо, подумалось Артуру, только вот откуда… Да ведь это же тот «новичок» из «Золотого льва» и «Света удачи»! Он внимательно посмотрел на Артура и скрылся за дверью. Продавщица при этом как-то сникла, и простой, беззаботный разговор, завязавшийся было между ними, тоже сник.
– Кто это? – спросил шепотом Артур.
– Хозяин магазина, – тоже шепотом объяснила девушка. И, словно извиняясь за свой испуг, улыбнулась Артуру, притворилась, что ей все нипочем, и попыталась возобновить тот легкий, веселый, ни к чему не обязывающий разговор, но вышло натянуто:
– Услуга за услугу. Я помогла выбрать костюм для вашего друга, а с вас…
– Букет цветов? – Артур рассмеялся, но и у него тоже получилось как-то скованно.
– Нет, лучше купите шампанского, – игриво проговорила она, но не удержалась и бросила на дверь служебного входа опасливый взгляд.
– Benissimo! – сказал он неизвестно откуда выскочившее слово и понял, что слово это итальянское, а главное, вдруг вспомнил, где и при каких обстоятельствах впервые встретился с Иваном Молчановым. Восемь лет назад, на курсах итальянского. Да ведь и этот новичок-хозяин тоже был там! И когда он все это вспомнил и понял, ему почему-то сделалось страшно – и за Ивана, и за себя.
– Вам не кажется, что как-то слишком он долго? – нервно спросил Артур продавщицу.
– Да, – с такой же тревогой ответила она. – Уже минут двадцать прошло.
Он не мог больше ждать. Наплевав на условности, Артур решительно подошел к примерочной, отдернул занавеску. На полу валялись брюки и свитер, на вешалке висели два из трех выбранных ими костюма, а самого Ивана Молчанова не было.
Глава 3
Я несся вниз, летел в темноте, падал и падал в бездну. Но вот наконец пространство, в котором я находился, остановилось, замерло. Я смог подняться. Вытянув руки, сделал шаг вперед – и уперся в холодную железную стену. Развернулся, шагнул назад – то же самое. Ощупал пространство справа и слева – никакой разницы. Темный железный бункер, и как из него выбраться, неизвестно. Остается лишь ждать. Если кто-то для каких-то целей меня сюда заключил, значит, он должен прийти, и тогда я либо узнаю, что произошло, либо… никогда ничего уже не узнаю. Но все равно, другого выхода нет – отсюда самостоятельно не выбраться.
Я сел на железный пол, привалился спиной к холодной железной стене и стал ждать окончания пьесы.
Да нет! Никакая это не пьеса! Как только я произнес это слово, «пьеса», понял, что происходит. Пусть не до конца, но хотя бы догадался, откуда вообще взялось это темное железное пространство. И что такое это темное железное пространство. Это обычный грузовой лифт, а я, заключенный в него, – герой своего недописанного романа. Об этом герое я успел забыть, он был в предыдущей главе, перед историей с бизнесменами, на которой я и увяз. Он не был главным действующим лицом, так, побочная линия, потому я от него совершенно отвлекся. Меня заботила судьба бизнесменов, а не он. Но странно, почему я не вспомнил о нем сегодня, когда шел в магазин одежды? Ведь и мой герой тоже шел именно в такой магазин. Почему же похожесть самой ситуации не напомнила, не предостерегла?
Потому, вероятно, что себя-то со своими героями я никогда не ассоциировал. Писал всех от первого лица – и не ассоциировал. Теперь вот придется, теперь, когда я стал пленником своей собственной истории.
Итак, мой герой оказался в магазине одежды, выбрал костюм, зашел в примерочную – и провалился в черную бездну. Да, именно на этом и заканчивалась глава. Ничего о грузовом лифте сказано не было. Как же я тогда понял, что нахожусь именно в лифте? Да просто действие двинулось дальше, только теперь не в виде печатного текста, а в виде реально происходящих событий. Вот и узнал. Как всегда узнавал по ходу сюжета. Я никогда ничего не придумываю, события разворачиваются сами по себе, мне оставалось их просто записывать.
Значит, герой мой – вернее, я – оказался в грузовом лифте. Ну, что ж, не так все безнадежно – отсюда вполне можно выбраться. Нужно просто найти панель с кнопками.
Я опять поднялся, тщательно, сантиметр за сантиметром ощупал стены. Догадка оказалась верна – панель отыскалась! Нажал на нижнюю кнопку – одна из стенок разъехалась в стороны, превратившись в дверь. Я вышел из лифта – и оказался на улице.
Было уже темно, успела наступить ночь. Странно! А мне казалось, что прошло не так много времени. Наверное, я просто уснул, падая, падая вниз. Но в любом случае, приключения мои закончились, приду сейчас домой, лягу в постель, досыпать остаток ночи. Перевел дух, то есть вдохнул и выдохнул воздух – что-то было не так. В самом вкусе воздуха было что-то необычное. Сделал шаг вперед, огляделся. Темнота здесь была почти такая же плотная, как в лифте. Ни одного огонька, только звезды на небе, крупные, яркие звезды. Слишком крупные и яркие. И небо неправдоподобно черное. Прошел еще немного вперед – шаги раздавались гулко. Все это тревожило. Но я не сдался так сразу: шел, слушал шаги и пытался распробовать воздух. Пока не уперся в стену – каменную, шершавую на этот раз, а не гладкую, железную, как в лифте. Двинулся вправо, пошел вдоль стены…
Западня в западне – вот что это такое. Выбравшись из одной, я оказался в новой – во дворе-колодце. В такой темноте выхода не найти. Тем более что в некоторых дворах-колодцах вообще нет прямого выхода на улицу, только через квартиры. Мне почему-то кажется, что это тот самый случай.
Но вот что непонятно. Магазин «Si o no» находится во вполне современном здании, прямом и длинном. В таком доме просто не может быть никакого двора-колодца. И воздух… Чужой это воздух! Запах и вкус его совершенно другой.
Я заметался по двору, меня охватила самая настоящая паника. Хотелось кричать и стучать в двери, на которые вдруг стала наталкиваться моя вытянутая вперед рука. Двери, двери – что там за каждой из них? Вероятно, лестница, тоже темная, как этот двор. Темная, длинная, бесконечная.
И все-таки я не выдержал и закричал, громко, пронзительно, как кричат во сне. И подумал: с этого и нужно было начинать, а не биться в кошмаре, сейчас проснусь, и все закончится. Но сон продолжался, мой крик его не прогнал. Где-то наверху стукнула рама – кто-то, кого мне не было видно, распахнул окно, высунулся и обругал меня на чужом языке, который мне был понятен, на языке, который я так хотел забыть.
– Сеньор! – закричал я ему снизу по-русски. – Я всего лишь хочу найти выход.
Окно захлопнулось, а через несколько минут явственно послышались сбегающие вниз шаги – я угадал, за каждой из этих дверей лестница.
Дверь открылась, луч света ударил мне в глаза и ослепил, поэтому я не сразу смог рассмотреть человека, пришедшего мне на помощь. Пока мои глаза привыкали к переходу от тьмы к свету, он успел рассказать чуть не всю историю своей жизни. Он живет здесь с престарелыми родителями, женой и тремя детьми – все мальчики, младшему вчера исполнился месяц, жена мечтает о дочери, зовут его Винченцо… Свою быструю итальянскую речь он перемежал добродушным смехом, хлопал меня по плечу, но не догадывался отвести от моего лица фонарик.
Внезапно вспыхнул свет чуть не во всех окнах. Наши громкие голоса разбудили соседей. Винченцо погасил наконец свой фонарик, и я смог его рассмотреть. На нем была черная широкополая шляпа, такая же, как покупал я много лет назад. Зачем он ее надел? Здесь, среди ночи, в этом дворе шляпа выглядит совершенно неуместно. Роста он был очень высокого и… Кого-то Винченцо мне напоминал. Кого?
– Пойдемте, – проговорил он, взял меня под руку и потянул к двери, из которой до этого вышел.
Подъезд оказался сквозным. Мы поднялись на несколько ступенек вверх, пересекли площадку и вышли на улицу.
– До свиданья, сеньор, – Винченцо снял шляпу и помахал мне, – заходите как-нибудь в гости.
Улицу, как и двор, не освещал ни один фонарь. Стоило мне сделать несколько шагов, и мой новый друг совершенно перестал быть виден. Но я знал, что он все еще стоит и машет шляпой мне вслед. Но вот хлопнула дверь – ушел.
Я двинулся дальше неуверенными шагами слепого по неизведанному, темному коридору улицы. Совсем как во сне. Закружилась голова. Чтобы не упасть, вытянул руку и нащупал стену. Затем другую руку – и тоже нащупал. Узкая, узкая улочка. Темная, страшная. Куда она меня выведет? Я пошел чуть быстрее, потом побежал, споткнулся, упал и долго не мог подняться. Ночь никак не кончалась. И улица не кончалась. Выйти бы к остановке, тогда будет проще понять, куда я попал. Тогда, возможно, удастся вернуться домой. Я не верил в то, что удастся вернуться, но все же шел, уговаривая себя, что я ошибаюсь, что скоро кошмар закончится, наступит рассвет, и я увижу, что просто попал в незнакомый район.
Наконец темнота начала понемногу рассеиваться. Проступили очертания домов. Я снова ускорил шаг, стараясь не всматриваться в обманчивые силуэты – пусть рассветет окончательно.
Небо вылиняло, выносилось, как много раз стиранная черная недорогая футболка. У меня таких было несколько, я их очень любил. Небо совсем посветлело, где-то заухала горлица… Улица, по которой я шел, оказалась знакома. Да вижу, вижу, теперь себя не обманешь! Рассвет, долгожданный рассвет все расставил на свои места. Это та самая улица. Тот самый город. Город из моего детства.
Вернее, не так – город моего детства. Моя первая боль, первая обида и моя первая любовь. Тайная, и потому такая сладкая и волнующая. Моя детская болезнь, от которой я так и не излечился. Хотя было время… Да, да, мне тогда показалось, что я абсолютно здоров, что смог забыть эти узкие улочки, расширяющиеся по ходу моего шага, что больше меня не поражают эти дома, словно слепленные из волшебного пластилина. Я вырос, стал взрослым: волшебство развенчалось, игрушки заброшены на антресоль.
Черта с два! Болезнь просто притаилась на время в моем организме, но глубоко пустила корни. Не замечая ее, я просто стал жить в этом городе в своих рассказах и романах. Именно здесь, в этом городе без названия, на этих улочках и происходили все события, все переломы судеб моих героев. А теперь вот я стал одним из них…
А может, был им всегда, только не знал об этом? Ведь все началось так давно. Мне только исполнилось шесть. Тогда получается, что я герой даже не своего, а чьего-то чужого романа. Этот кто-то написал меня, возможно, задолго до моего рождения. И всю мою жизнь написал, и все мои произведения. Потому-то я никогда не мог придумать заранее ни одного сюжета, потому-то все, что бы я ни написал, всегда сбывалось. Этот кто-то написал и город. И мою огромную первую в жизни обиду…
Да, с обиды-то все и началось. Никогда, ни до, ни после, меня не отталкивали с таким равно-душием. И кто? Самый близкий, самый любимый человек – моя мама.
* * *
Мне было шесть лет. Я проснулся утром, пробежался по комнатам и нашел маму на кухне. Она читала за столом какое-то письмо. Вернее, не читала, а как-то странно всматривалась в страницу, смешно шевеля губами. Я позвал ее, она не услышала. Все смотрела и смотрела на этот исписанный непонятными каракулями лист, а меня не видела. Да, казалось, что и лист этот она не видит, хоть и глядит на него не отрываясь, и кухни не видит, и вообще где-то не здесь. Это было странно и немного страшно. На столе лежали фотографии и яркий, необычный, какой-то праздничный конверт. Я взял одну из фотографий – не столько из любопытства, сколько для того, чтобы отвлечься от жути, которая нарастала от непривычной тишины и полной маминой неподвижности. На фотографии изображалась странная улица чужого необычного города – таких я не видел еще никогда и нигде: ни по телевизору, ни на картинках в книжках. Я взял следующую фотографию – тот же город, только дома еще интереснее – какие-то словно ненастоящие. На третьей был снят собор, но я принял его за волшебный дворец и представил, как мы в нем живем, гуляем по сказочным улочкам.
– Мама! – Я потянул ее за руку. – Это что?
Она вздрогнула, посмотрела так, словно только сейчас меня заметила на кухне.
– Что это, мама? – Я протянул ей фотографию с дворцом. – Какой красивый город! Как он называется?
– Не смей!
Она покраснела и резко выхватила фотогра-фию.
– Никогда, слышишь, никогда не прикасайся к этому! – закричала она чужим, злым голосом. – Я запрещаю!
Мама сгребла со стола фотографии, сложила письмо и все это грубо, неаккуратно сунула в конверт.
– Осторожно, ты их помнешь! – не удержавшись, закричал я и потянулся к конверту.
И тут произошла ужасная вещь. Мама сильно, с какой-то необъяснимой яростью оттолкнула меня, сунула конверт в карман халата и ушла из кухни, даже не заметив, что я упал и больно ударился о ножку стола.
В ванной зажегся свет, полилась из крана вода, затем я услышал, как заработала стиральная машина. За что мама на меня так рассердилась, ведь я не сделал ничего плохого? И почему теперь не приходит, почему именно сейчас решила устроить стирку, словно ничего не произошло? Неужели она обо мне забыла? Все это было странно и дико, словно это не моя мама, а какая-то злая мачеха из сказки.
Я поднялся с пола и пошел в свою комнату. Проходя мимо, заглянул в ванную – дверь была открытой. Мама загружала машину бельем, а на меня даже не посмотрела.
Пришла она ко мне, только когда настало время обедать. Позвала как ни в чем не бывало, будто и не произошло этой ужасной ссоры. Я видел, что конверт все еще у нее в кармане, но, конечно, не решился завести о нем разговор, хотя мне просто нестерпимо вдруг захотелось еще раз увидеть этот необыкновенный город. Решился я на другое. До самого вечера ни на шаг не отходил от мамы – боялся, что она перепрячет конверт, и вынашивал план первого в своей жизни преступления – кражи.
Я понимал, что поступаю плохо, но мне было просто необходимо заполучить эти фотографии – владеть ими единолично. Чтобы только мне одному принадлежали эти улочки. Зачем? Я не знал ответа тогда, как не знаю его и сейчас. Чем больше проходило времени в ожидании, чем ближе подходила ночь, тем отчетливей я понимал, что с мамой разговаривать на тему конверта не только бесполезно, но и опасно – она навсегда лишит меня этого волшебного города. Остается одно – украсть. Украсть и сохранить тайну.
Медленно, невыносимо медленно тянулся вечер. Пришел с работы папа. Мы ужинали, смотрели телевизор, играли в логос – все было как обычно, все было так, как я всегда любил – всегда, но не сегодня. И время ложиться спать никак не наставало. Наверное, это был самый длинный вечер в моей жизни. Я так устал!
Но ночь все-таки пришла. Сначала для меня, потом, спустя бесконечно долгое время, для родителей. Я лежал в темноте и считал про себя, чтобы не уснуть: досчитывал до ста и спускался вниз к единице. Я был смышленым ребенком и уже знал все цифры. Зато не знал, что это самый неверный способ сохранить бодрость из всех возможных. Числа наслаивались, сбивались и путались, уставшими голосами просили меня перестать. Глаза закрывались, я боролся со сном изо всех сил, тер лицо и начинал счет сначала. На очередном круге на шестидесяти пяти я все же уснул. А вернее, провалился в кошмар, который до сих пор помню, который потом снился мне много раз. Который совсем недавно снова приснился.
Пустая, огромная, бесконечно огромная комната. Я иду из одного ее конца в другой и никак не могу дойти. Я знаю, что там – зеркало. Я знаю, что произойдет, когда я наконец дойду – в зеркале будет не мое отражение. Но я все равно упрямо пытаюсь дойти. Мне нельзя туда! Бесконечная комната, путь к невозможному зеркалу. Ноги отказываются ступать. Мне страшно, мне жутко, мне хочется закричать, позвать… Новый шаг. Вот наконец блеснуло. Как гладь воды в сумерках, когда бежишь к реке летним дачным вечером, бежишь, и боишься, и ждешь… Не будет ни лета, ни дачи, если дойти до зеркала. Но я все равно иду. Зеркало меня поглотит. Я упаду в него. Бултых, как в воду. Я знаю. Комната бесконечна…
Внезапно что-то происходит. Я не понял, как, но вот уже стою у зеркала. Близко-близко стою, так близко, что оно туманится от моего дыхания, протягиваю руку, чтобы протереть, – раздается тихий, легкий, еле слышный хруст, и рука проваливается сквозь гладкую поверхность, как сквозь тонкий лед. Не удержав равновесия, вслед за ней проваливаюсь я.
Я несусь, лечу в темноте, все падаю и падаю в бездну. Я кричу – и выныриваю из этого кошмара.
Этот сон меня мучил потом всю жизнь. Я пытался от него избавиться, написать, переболеть, но он не прижился ни в одном моем романе. И только в последнем… Я не знал, что когда-нибудь мой сон станет вещим. И вот сегодня я не сумел проснуться, сегодня я долетел до дна бездны.
А тогда, в детстве, разбудив себя криком, я испугался, что все испортил, все проспал. Конечно, уже наступило утро, и родители встали. Это значит, я никогда не достану фотографий, никогда не попаду в сказочный город.
Оказалось, что спал я недолго. И мой крик разбудил только меня. Я встал, отдернул немного штору – за окном было очень темно и тихо. И в квартире было очень темно и тихо. Так темно и тихо, что мне стало страшней, чем в той комнате из кошмара. Осторожно, стараясь двигаться бесшумно, я пошел в спальню родителей. По темному, бесконечному коридору. Я знал, что когда дойду… Но все равно шел.
В спальне было немного светлей из-за фонаря, который как раз находился под окном с этой стороны дома. Но зато как-то зловеще громко стучали часы. И дыхание родителей мне показалось зловещим и громким. И кресло дыбилось в углу, словно большое кровожадное животное, присевшее на задние лапы для прыжка. Вот сейчас оно рыкнет и прыгнет…
Стараясь не смотреть в тот страшный угол, я нашарил на стуле мамин халат, на ощупь нашел карман. В первом оказался носовой платок. Во втором – ничего. Совсем ничего, пусто. Я не мог поверить, не мог сдвинуться с места. Как такое возможно? Я ведь видел, что конверт в кармане, я весь вечер не отходил от мамы, когда она успела перепрятать? Это страшнее, чем сон, страшнее, чем ночь, чем часы, чем притаившийся зверь. Но конверта не было. Зверь в углу шевельнул головой, часы застучали громче и злее. Боясь сделать лишнее движение и повернуться, я попятился к двери.
Я все пятился, пятился, весь длинный коридор, весь промежуток от двери своей комнаты до другого ее конца, пока не ударился о спинку кровати и не упал. От пережитого ужаса, боли и разочарования я заплакал. Поднялся, залез под одеяло и так, плача, уснул.
Проснулся утром окончательно заболевшим. Город за ночь пустил ростки в моем сознании. Идея завладеть фотографиями из детского упрямства получить игрушку во что бы то ни стало превратилась в настоящую взрослую идею фикс. Я стал одержимым. Я сделался лживым, хитрым и изворотливым. Сколько раз я притворялся больным, чтобы меня оставили одного дома. И тут же начинал поиски. Я следил за мамой, все свое время этому посвящал, когда мы были вдвоем, надеясь, что она невольно выдаст тайник. Все было напрасно. Временами мне уже начинало казаться, что все это я выдумал: не было никакого конверта, не было города, не было того утра, не было нашей с мамой ссоры. От этого я чувствовал облегчение и жуткую обиду одновременно.
Прошло много времени – может, месяц, а может, и больше. И вот однажды, когда мы спускались по лестнице, мама притормозила у почтовых ящиков и, виновато оглянувшись на меня, достала новое письмо. В таком же ярком конверте. Мне хватило хитрости и выдержки, чтобы ни о чем не спросить, а потом… Я увидел, куда она положила новый конверт.
Конечно, там оказался и тот. И еще, и еще. Писем было целых пять штук. И к каждому из них прилагались фотографии. Целая куча богатств, целая гора драгоценностей. Все это я унес на следующий же день к себе в комнату. Спрятал в карман игрушечного огромного кенгуру, которого мне подарили на день рождения.
Я боялся, что мама хватится фотографий, но она, кажется, ничего не заметила. Во всяком случае, ни о чем меня не спросила. Потом, спустя много лет, когда я стал взрослым, я думал: действительно она не заметила или не захотела заметить? Но почему? Ведь если она была не против, чтобы я их взял, зачем тогда устроила ту ссору на кухне? А если против, то как могла не заметить пропажу? Но тогда, в шестилетнем возрасте, этот вопрос меня совершенно не занимал. Я просто радовался, что все обошлось и не нужно снова врать, изворачиваться, что у меня есть тайна.
Фотографий оказалось двадцать. Поздним вечером, когда я, наконец, остался один в своей комнате, я их сосчитал – в полной темноте, на ощупь. Свет включать не решился, потому что родители могли заметить сквозь щель в двери. Сосчитал и снова спрятал в карман кенгуру. Рассмотреть фотографии мне удалось только дня через два, когда родители ушли в гости. Зато у меня был целый вечер в полном распоряжении. Я мог смотреть сколько угодно, не боясь, не таясь, без всяких помех. Это было первое большое путешествие по моему тайному городу. Я бродил по узким улочкам, гулял по огромной площади, по еле заметной, затаенной в траве тропинке спускался к морю. Море сначала восхитило меня больше всего. Мне нравилось идти по бесконечно тянущемуся берегу вперед, все вперед. Море синело, сверкало, переливалось справа, а я шагал, проваливаясь в песок, стараясь, чтобы ноги увязли как можно глубже, вытягивал их с наигранной усталостью и делал следующий шаг, увязая. Здесь я познакомился с черно-белым лохматым щенком – он так никогда и не стал взрослой собакой, даже когда мне исполнилось двенадцать. Щенок жил на пляже и всегда ужасно радовался моему появлению. Прыгал, выпрашивая мороженое. Я его угощал, а потом мы вместе бросались в воду, плавали наперегонки, а потом шли по песчаному берегу.
Но прогулка к морю таила опасность. До того, как выйти к тайной тропинке, затерявшейся в траве, нужно было преодолеть мрачный, темный дом. Первый раз, когда я бежал на пляж, я его не заметил, потому что очень спешил и смотрел прямо перед собой. Увидел этот дом, когда возвращался назад. Увидел и остановился, и долго не мог заставить себя двинуться дальше. У окна стоял страшный великан в черной широкополой шляпе и смотрел на меня с таким видом, будто ни за что не пропустит мимо своего дома, и качал головой. Позже, много позже, в четвертое или даже пятое свое путешествие в этот город, я понял, что никакой это не великан, а простой манекен, и дом – просто мастерская портного, ну, такого, как из сказки о храбром портняжке. Дом перестал казаться темным и жутким – вполне обыкновенный старый дом. А черная шляпа, надетая на манекен, мне даже понравилась, я подумал, что когда-нибудь куплю себе такую же.
Я не знал тогда, в какой стране находится этот город, я и потом догадался случайно, да и то… Нет, не был я уверен и тогда, хоть и все так совпало. До сегодняшнего дня и знал, и не знал. До встречи с Винченцо, а потом до того, как окончательно не рассвело, все надеялся, что это не Италия. Потому что…
Потому что тогда еще один мой сон, который я хочу забыть, забыть, окажется вещим.
Море… Ну да. Я и сейчас не прочь оказаться на пляже. Мой щенок, конечно, так и не вырос во взрослую собаку. Даже сейчас хочу оказаться, хотя море – это было первое, что я сумел изжить. Первые путешествия непременно заканчивались на пляже, да я и по городу-то бродил сначала, чтобы выйти к морю. Дома и улицы отошли на второй план, как только я увидел фотографию с морем, и стали скорее предлогом. Это потом я их полюбил по-настоящему, может быть, через год. Это потом, через много-много лет, переселил всех героев своих книг на улицы города – чаще всего они выводили их к удаче, к счастливому концу. А в шесть лет море меня просто зачаровало. Мой город связывался главным образом с ним, я так долго бродил по пляжу, так много плескался в воде, что казалось, даже кожа и волосы мои просолились. А однажды мама сказала:
– Когда только ты успел загореть, ведь лето только началось?
Не знала она, ничего она не знала. Я засмеялся и убежал в свою комнату, в свой город, к морю.
Все изменилось, когда я забрел в эту рыбацкую хижину. Раньше я здесь никогда не был, потому что не заходил так далеко. День был жарким, я долго шел по берегу, мне захотелось пить, и щенку моему тоже, он даже поскуливал от жажды. Я постучался в дверь хижины, мне никто не ответил, постучал снова, погромче – и тут дверь сама собой открылась, из хижины повеяло такой затхлой, такой гнилой, мертвой сыростью, что меня замутило. И стало холодно и отчего-то жутко. В хижине было темно. Я стоял на пороге и боялся войти, но щенок, глупый маленький мой друг, тявкнул и бросился внутрь. Я не мог его бросить.
Хижина оказалась той самой бесконечной, огромной комнатой с зеркалом из моего сна. Пройдя из одного ее конца в другой, я провалился в бездну. И разбудил себя криком.
