Опять стоят туманные деревья, И дом Бомбеева вдали, как самоварчик. Жизнь леса продолжается, как прежде, Но все сложней его работа. Деревья-императоры снимают свои короны, Вешают их на сучья, Начинается вращенье деревянных планеток Вокруг обнаженного темени. Деревья-солдаты, громоздясь друг на друга, Образуют дупла, крепости и завалы, Щелкают руками о твердую древесину, Играют на трубах, подбрасывают кости. Тут и там деревянные девочки Выглядывают из овражка, Хохот их напоминает сухое постукивание, Потрескивание веток, когда по ним прыгает белка, Тогда выступают деревья-виолончели, Тяжелые сундуки струн облекаются звуками, Еще минута, и лес опоясан трубами чистых мелодий, Каналами песен лесного оркестра. Бомбы ли рвутся, смеются ли бабочки — Песня все шире да шире, И вот уж деревья-топоры начинают рассекать воздух И складывать его в ровные параллелограммы. Трение воздуха будит различных животных, Звери вздымают на лестницы тонкие лапы, Вверх поднимаются к плоским верхушкам деревьев И замирают вверху, чистые звезды увидев. Так над землей образуется новая плоскость: Снизу – животные, взявшие в лапы деревья, Сверху – одни вертикальные звезды. Но не смолкает земля. Уже деревянные девочки Пляшут, роняя грибы в муравейник. Прямо над ними взлетают деревья-фонтаны, Падая в воздух гигантскими чашками струек. Дале стоят деревья-битвы и деревья-гробницы, Листья их выпуклы и барельефам подобны. Можно здесь видеть возникшего снова Орфея, В дудку поющего. Чистою лиственной грудью Здесь окружают певца деревянные звери. Так возникает история в гуще зеленых Старых лесов, в кустарниках, ямах, оврагах, Так образуется летопись древних событий, Ныне закованных в листья и длинные сучья. Дале деревья теряют свои очертанья, и глазу Кажутся то треугольником, то полукругом — Это уже выражение чистых понятий, Дерево Сфера царствует здесь над другими. Дерево Сфера – это значок беспредельного дерева, Это итог числовых операций. Ум, не ищи ты его посредине деревьев: Он посредине, и сбоку, и здесь, и повсюду.
1933
Как мыши с котом воевали
Жил-был кот, Ростом он был с комод, Усищи – с аршин, Глазищи – с кувшин, Хвост трубой, Сам рябой. Ай да кот!
Пришел тот кот К нам в огород, Залез кот на лукошко, С лукошка прыгнул в окошко, Углы в кухне обнюхал, Хвостом по полу постукал. – Эге, – говорит, – пахнет мышами! Поживу-ка я с недельку с вами!
Испугались в подполье мыши — От страха чуть дышат. – Братцы, – говорят, – что же это такое? Не будет теперь нам покоя. Не пролезть нам теперь к пирогу, Не пробраться теперь к творогу, Не отведать теперь нам каши, Пропали головушки наши!
А котище лежит на печке, Глазищи горят как свечки. Лапками брюхо поглаживает, На кошачьем языке приговаривает: – Здешние, – говорит, – мышата Вкуснее, – говорит, – шоколада, Поймать бы их мне штук двести — Так бы и съел всех вместе!
А мыши в мышиной норке Доели последние корки, Построились в два ряда И пошли войной на кота. Впереди генерал Культяпка, На Культяпке – железная шляпка, За Культяпкой – серый Тушканчик, Барабанит Тушканчик в барабанчик, За Тушканчиком – целый отряд, Сто пятнадцать мышиных солдат.
Бум! Бум! Бум! Бум! Что за гром? Что за шум? Берегись, усатый кот, Видишь – армия идет, Видишь – армия идет, Громко песенку поет.
Вот Культяпка боевой Показался в кладовой. Барабанчики гремят, Громко пушечки палят, Громко пушечки палят, Только ядрышки летят!
Прибежали на кухню мыши, Смотрят – а кот не дышит, Глаза у кота закатились, Уши у кота опустились, Что случилось с котом? Собрались мыши кругом, — Глядят на кота, глазеют, А тронуть кота не смеют. Но Культяпка был не трус — Потянул кота за ус, — Лежит котище – не шелохнется, С боку на бок не повернется. Окочурился, разбойник, окочурился, Накатил на кота карачун, карачун! Тут пошло у мышей веселье, Закружились они каруселью, Забрались котищу на брюхо, Барабанят ему прямо в ухо, Все танцуют, скачут, хохочут…
А котище-то как подскочит, Да как цапнет Культяпку зубами — И пошел воевать с мышами! Вот какой он был, котище, хитрый! Вот какой он был, котище, умный! Всех мышей он обманул, Всех он крыс переловил. Не лазайте, мыши, по полочкам, Не воруйте, крысы, сухарики, Не скребитесь под полом, под лестницей, Не мешайте Никитушке спать-почивать!
1933
Прощание
Прощание! Скорбное слово! Безгласное темное тело. С высот Ленинграда сурово Холодное небо глядело. И молча, без грома и пенья, Все три боевых поколенья В тот день бесконечной толпою Прошли, расставаясь с тобою. В холодных садах Ленинграда, Забытая в траурном марше, Огромных дубов колоннада Стояла, как будто на страже. Казалось, высоко над нами Природа сомкнулась рядами И тихо рыдала и пела, Узнав неподвижное тело. Но видел я дальние дали И слышал с друзьями моими, Как дети детей повторяли Его незабвенное имя. И мир исполински прекрасный Сиял над могилой безгласной, И был он надежен и крепок, Как сердца погибшего слепок.
1934
Весна в лесу
Каждый день на косогоре я Пропадаю, милый друг. Вешних дней лаборатория Расположена вокруг. В каждом маленьком растеньице, Словно в колбочке живой, Влага солнечная пенится И кипит сама собой. Эти колбочки исследовав, Словно химик или врач, В длинных перьях фиолетовых По дороге ходит грач. Он штудирует внимательно По тетрадке свой урок И больших червей питательных Собирает детям впрок. А в глуши лесов таинственных, Нелюдимый, как дикарь, Песню прадедов воинственных Начинает петь глухарь. Словно идолище древнее, Обезумев от греха, Он рокочет за деревнею И колышет потроха. А на кочках под осинами, Солнца празднуя восход, С причитаньями старинными Водят зайцы хоровод. Лапки к лапкам прижимаючи, Вроде маленьких ребят, Про свои обиды заячьи Монотонно говорят. И над песнями, над плясками В эту пору каждый миг, Населяя землю сказками, Пламенеет солнца лик. И, наверно, наклоняется В наши древние леса, И невольно улыбается На лесные чудеса.
1935
Ночной сад
О сад ночной, таинственный орган, Лес длинных труб, приют виолончелей! О сад ночной, печальный караван Немых дубов и неподвижных елей! Он целый день метался и шумел. Был битвой дуб, и тополь – потрясеньем. Сто тысяч листьев, как сто тысяч тел, Переплетались в воздухе осеннем. Железный Август в длинных сапогах Стоял вдали с большой тарелкой дичи. И выстрелы гремели на лугах, И в воздухе мелькали тельца птичьи. И сад умолк, и месяц вышел вдруг, Легли внизу десятки длинных теней, И толпы лип вздымали кисти рук, Скрывая птиц под купами растений. О сад ночной, о бедный сад ночной, О существа, заснувшие надолго! О вспыхнувший над самой головой Мгновенный пламень звездного осколка!
1936
Горийская симфония
Есть в Грузии необычайный город. Там буйволы, засунув шею в ворот, Стоят, как боги древности седой, Склонив рога над шумною водой. Там основанья каменные хижин Из первобытных сложены булыжин, И тополя, расставленные в ряд, Подняв над миром трепетное тело, По-карталински медленно шумят О подвигах великого картвела.
И древний холм в уборе ветхих башен Царит вверху, и город, полный сил, Его суровым бременем украшен, Все племена в себе объединил. Взойди на холм, прислушайся к дыханью Камней и трав, и, сдерживая дрожь, Из сердца вырвавшийся гимн существованью, Счастливый, ты невольно запоешь.
Как широка, как сладостна долина, Теченье рек как чисто и легко, Как цепи гор, слагаясь воедино, Преображенные, сияют далеко! Живой язык проснувшейся природы Здесь учит нас основам языка, И своды слов стоят, как башен своды, И мысль течет, как горная река.
Ты помнишь вечер? Солнце опускалось, Дымился неба купол голубой. Вся Карталиния в огнях переливалась, Мычали буйволы, качаясь над Курой. Замолкнул город, тих и неподвижен, И эта хижина, беднейшая из хижин, Казалась нам и меньше и темней. Но как влеклось мое сознанье к ней!
Припоминая отрочества годы, Хотел понять я, как в такой глуши Образовался действием природы Первоначальный строй его души. Как он смотрел в небес огромный купол, Как гладил буйвола, как свой твердил урок, Как в тайниках души своей баюкал То, что еще и высказать не мог.
Привет тебе, о Грузия моя, Рожденная в страданиях и буре! Привет вам, виноградники, поля, Гром трактора и пенье чианури! Привет тебе, мой брат имеретин, Привет тебе, могучий карталинец, Мегрел задумчивый и ловкий осетин, И с виноградной чашей кахетинец! Привет тебе, могучий мой Кавказ, Короны гор и пропасти ущелий, Привет тебе, кто слышал в первый раз Торжественное пенье Руставели!
Приходит ночь, и песня на устах У всех, у всех от Мцхета до Сигнаха. Поет хевсур, весь в ромбах и крестах, Свой щит и меч повесив в Барисахо. Из дальних гор, из каменной избы — Выходят сваны длинной вереницей, И воздух прорезает звук трубы, И скалы отвечают ей сторицей. И мы садимся около костров, Вздымаем чашу дружеского пира, И «Мравалжамиер» гремит в стране отцов — Заздравный гимн проснувшегося мира.
И снова утро всходит над землею. Прекрасен мир в начале октября! Скрипит арба, народ бежит толпою, И персики, как нежная заря, Мерцают из раскинутых корзинок. О, двух миров могучий поединок! О, крепость мертвая на каменной горе! О, спор веков и битва в Октябре! Пронзен весь мир с подножья до зенита, Исчез племен несовершенный быт, И план, начертанный на скалах из гранита, Перед народами открыт.
