Николай Владимирович Андреев
Марионетка. Книга 1
11 февраля.
Василий Романов – невысокого роста щуплый сорокалетний мужчина, одетый в черные мятые брюки и серый вязаный свитер, из-под ворота которого выглядывал узел небрежно повязанного галстука, не спеша подошел к окну, сложил руки на груди и, раскачиваясь взад-вперед, принялся наблюдать за тем, как во дворе редакции литературного журнала «Родная речь», расположенного на первом этаже обыкновенного жилого дома, мальчишки гоняли шайбу.
– …Скажи, ты же не хочешь, чтобы меня выгнали с работы, правильно? – все то время, пока он смотрел в окно, Игорь Скобляков – редактор журнала, не переставал бубнить у него за спиной.
Романов бросил взгляд на малыша, завопившего от радости по поводу забитого гола, взял с подоконника журнал и медленно перелистал его.
– Ничего я, Игорь, не хочу… Мне одно не понятно. Вы из номера в номер печатаете всякую, извини меня за выражение, белиберду, и никого это не волнует. Но стоит мне принести подборку стихов, как вы тут же вспоминаете для чего сюда приставлены! «…Недостаточность ассоциативных связей! Размытость образов! Отсутствие рифм!» – Романов забарабанил пальцами по столу. – Ты вообще-то, Игорек, в поэзии разбираешься, или как? Раньше вроде разбирался.
Отодвинув от себя лежащую на столе рукопись, Скобляков зевнул.
– Разбираюсь. И поэтому еще раз скажу.: многое из того, что ты в этот раз принес, требует серьезной доработки. И потом… На днях Январский прислал свою новую поэму. Усёк?
– А то!
– Ну вот. Напечатаем ее, а затем, через пару-тройку номеров, глядишь, может, и до твоей подборки очередь дойдет. Если, конечно, уберешь оттуда все непристойности.
– Чего?
Бросив опасливый взгляд на Романова, Скобляков вынул из лежащей на краю стола папки отпечатанный лист бумаги и быстро пробежал его глазами.
– Ага… – нашел он нужное место. – Ну, вот взять хотя бы для примера твоего «Соловья»… Послушай-ка!
Игорь наклонился над столом. Поправил очки и, сложив губы в саркастическую усмешку, громко прочитал:
«Только пью я – не пою,
не пишу.
Стал подобен соловью -
алкашу.
Эй, хозяюшка! Налей-
ка винца!
Соловья ты пожалей,
подлеца».
Скобляков поднял голову и укоризненно посмотрел на Романова.
– Ну что это такое? Вот только не надо мне говорить, что главное в литературе – не то, о чем пишешь, а то, как. Не надо! Все равно Калистратов не пропустит. И мне еще, чего доброго, от него попадет.
Произнеся с многозначительным видом имя главного редактора журнала и тем самым к-ак бы заручившись его поддержкой, он развел руками, дескать, какой с меня спрос, и демонстративно уткнулся носом в лежащую на столе рукопись.
– Значит, не напечатаешь? – спросил Романов.
Не поднимая глаз, Игорь Скобляков ответил: нет. Перевернул страницу и принялся деловито водить карандашом по строчкам текста.
– Тогда дай двести рублей. Жить не на что.
– До получки?
– До неё.
Не отрываясь от рукописи, Скобляков привстал со стула. Наклонился и достал из заднего кармана брюк деньги.
– На! – протянул Романову сторублевую купюру. – Да, кстати! А когда у тебя получка? Ты же говорил, нигде не работаешь?
Романов взял деньги. Направляясь к вешалке, сказал, что получка у него будет тогда, когда в журнале «Родная речь» ему выплатят гонорар.
Скобляков вскочил со стула.
– Отдай мои деньги!
Романов остановился. Спросил: в чем дело.
– Ты же сам только что сказал, что напечатаешь меня сразу после Январского? Через два номера!
– Я сказал: отдай!
Романов удивленно пожал плечами. Постоял, подумал и, аккуратно расправив купюру, положил ее на редакторский стол.
– Вот, забирай. Только ради бога не плачь. Хорошо?
Он хотел сказать что-нибудь обидное, например, о том, что деньги портят людей, но вовремя спохватился, вспомнив, что Скобляков, который всю жизнь проработал в редакциях различных изданий, где оклады редакторов редко превышали заработки технического персонала, в деньгах нуждался едва ли не больше его самого.
– Ладно, Игорек, не обижайся. Просто совсем что-то в последнее время с деньгами туго стало. Думал, хоть аванс у вас выпрошу.
Романов огорченно махнул рукой. Снял с вешалки дубленку, шапку и, не попрощавшись, направился к выходу.
– Подожди!
Скобляков взял со стола отрывной календарь. Отыскал нужный листок и, оторвав его, протянул Романову.
На вопрос: что это, ответил: шабашка.
– Несколько дней назад Калистратов прислал ко мне одну кралю с просьбой помочь написать рассказ. Обещала хорошо заплатить.
– Что за рассказ?
– Да так. – Скобляков пожал плечами. – Обычная ерунда… Ты справишься.
Романов взял листок.
– Полина Петренко, – прочитал он. – А телефончик-то сотовый!
– Да. И сама она тоже ничего.
– А ты чего не напишешь?
Скобляков вышел из-за стола. Подошел к Романову и, поправив ему воротник, заметил, что такие рубашки вышли из моды еще в позапрошлом году. Потом вернулся на свое место и сказал, что стихи писать гораздо интереснее.
– К тому же не получается что-то у меня, Вася, с прозой. Понимаю, как надо писать, и как хорошо писать тоже понимаю, а не могу. Вернее, могу, но не хорошо… В общем, некогда мне этими глупостями заниматься. – Скобляков взял со стола рукопись. Подержал ее на весу несколько секунд и бросил перед собой. – Заработаешь, бутылку-то поставишь?
Пообещав поставить две бутылки, Романов нахлобучил на уши норковую шапку. Помахал на прощание рукой и, не оборачиваясь, быстрым шагом вышел из кабинета.
Романов сидел в кресле перед выключенным телевизором и вспоминал разговор со Скобляковым. Спорил с ним, доказывал то, что не сумел доказать при встрече, извинялся за свое поведение и то и дело мысленно возвращался к тем дням, когда из преуспевающего поэта и бизнесмена превратился в мелкого попрошайку.
Он откинулся на спинку кресла и, закрыв глаза, прошептал:
– А ведь как всё замечательно начиналось…
Начало профессиональной карьеры Романова было и в самом деле неплохим. Окончив университет с красным дипломом, он поступил в редакцию молодежной газеты, где несколько лет проработал с Игорем Скобляковым и Никитой Малявиным, ныне известным в городе тележурналистом – автором и ведущим передачи «Криминальный репортаж», выпустил сборник стихов и без проблем вступил в Союз писателей СССР. В начале перестройки, занявшись, как и многие из его друзей бизнесом, открыл одно из первых в городе кооперативных кафе. Через год расширил бизнес, через два купил машину, через три – большую квартиру в престижном районе города и при этом ни разу ни перед кем не унижался. И только полгода назад, когда потерял всё, что может потерять бизнесмен: дело, деньги, а следом за этим друзей и семью, он понял: быть гордым и бедным, если ты не шотландец, невероятно сложно… Много позже, последовательно взвесив обстоятельства, приведшие к банкротству, Романов пришел к мысли, что главным виновником свалившихся на него неудач является он сам. Точнее, его категоричное нежелание, подобно своим многочисленным собратьям-бизнесменам, постоянно находиться среди людей, заводить и поддерживать нужные знакомства, отвечать на бесконечные телефонные звонки, пить, посещать всевозможные деловые ужины, нередко переходящие в не деловые завтраки, пить, и при этом не забывать о деле, ради которого изо дня в день мучаешь себя. Поэтому нет ничего удивительного в том, что при таком ведении дел у него вскоре появились конкуренты, стараниями которых цены в самый неподходящий момент резко упали вниз, а проценты по взятым кредитам – вверх. Романов поначалу сопротивлялся, но вскоре осознал: если он не хочет до конца своих дней не прятаться от милиции с бандитами, надо продавать бизнес, пока еще есть что продавать, и срочно рассчитываться с кредиторами.
Разобравшись с вопросом «кто виноват?», Романов загрустил, ибо со вторым русским вопросом «что делать?» было всё предельно ясно – делать было нечего. Нечего, потому что, ничего делать в свои сорок лет, как оказалось, он толком не умел. Журналист из него не получился, бизнесмен тоже, и единственным делом, в котором он считал себя специалистом, была поэзия и водка.
Но и тут всё обстояло не так, как хотелось бы. А точнее, совсем не так.
Выросший в семье интеллигентов, где слова: «Россия», «духовность», «идея» звучали значительно чаще, чем: «магазин», «очередь», «деньги», где родители могли часами напролет цитировать Пушкина и не могли запомнить цены на товар, она состояла более чем из трёх цифр, Романов откровенно стеснялся своей работы и при малейшей возможности старался показать, что не бизнес – поэзия является его настоящим призванием. И вот теперь, после того, как Скобляков, к чьему мнению он прислушивался, посчитал его стихи недостаточно хорошим для того, чтобы быть опубликованными в журнале, Романову показалось, будто ему плюнули в душу, а заодно лишили, казалось бы, гарантированного куска хлеба.
Правда, оставалась еще водка, но и тут его ждало разочарование.
Позвенев в кармане мелочью, он понял, что для пьянки у него не хватает капитала, и окончательно загрустил. Не зная, чем заняться, встал с кресла, вытащил листок календаря, еще раз прочитал то, что было написано на нем, и позвонил.
Ему ответил мягкий спокойный женский голос.
Разволновавшись, Романов довольно сумбурно, как ему показалось, объяснил цель своего звонка. Однако Полина Петренко, ответившая на звонок, с первых слов поняла, о чем идет речь. Внимательно выслушала и после нескольких вежливых фраз назначила встречу на следующее утро.
12 февраля
Полина пришла раньше, чем обещала. Скинув с плеч легкую длинную шубку, вышла в сопровождении Романова на середину зала и, приподнявшись на цыпочки, с интересом осмотрелась по сторонам.
Тонкая, высокая, чуть выше Василия, яркая блондинка, она была одета в серые облегающие бедра брюки и тонкий вязаный свитер.
Приглядевшись, Романов дал ей двадцать пять лет. Поговорил немного и дал тридцать. Поговорил еще чуть-чуть и пришел уже к окончательному выводу о том, что его гостье никак не меньше тридцати пяти.
«А впрочем, – подумал он, – всё это ерунда! Главное, не то, сколько ей на самом деле, а то, что принадлежит она к той редкой породе женщин, которые, достигнув определенного возраста, живут согласно придуманному ими летоисчислению и небезуспешно соответствуют ему. Поэтому, какая бы дата рождения не стояла у таких женщин в паспорте, им еще многие годы будут давать двадцать пять».
Несмотря на скромную одежду, Петренко не производила впечатления человека, привыкшего экономить в магазинах мод. И может быть, поэтому Романову стало необыкновенно приятно от мысли о том, что на встречу с ним она оделась именно так: по-свойски, без дорогих изысков, просто и со вкусом.
Закончив осмотр комнаты, Полина остановила свой взгляд на хозяине.
– Хорошая квартира, – улыбнулась ему. – Сколько комнат?
– Четыре.
– Один живете?
– Что, заметно?
Полина пожала плечами и еще раз улыбнулась.
Романов понимающе кивнул, дескать, вижу, что заметно, можете не отвечать, и указал рукой на кресло. Дождался, когда она сядет и, подтянув на коленях брюки, уселся на диван.
Спросил: чем он может помочь.
Полина задумалась.
– Не знаю, с чего и начать…
– А вы начните с начала!
– Хорошо! Видите ли, Василий…
– Сергеевич.
– Да… Видите ли, Василий Сергеевич. Есть у меня один хороший друг. И мы с ним тут недавно поспорили…
Она извинилась. Вытащила из сумочки носовой платок и приложила к носу.
Пока Полина приводила себя в порядок, Романов глядел на нее, и откровенно любовался. Всё в ней ему нравилось. И то, как она вела себя – предельно просто и вместе с тем вежливо, и то, как она, пытаясь объяснить цель своего визита, волновалась, но больше всего ему нравилось в ней то, что она, красивая и, видимо, не бедная женщина, всеми силами старалась завоевать его расположение.
– Если можно, расскажите поподробнее, – попросил он. – Не стесняйтесь.
Полина благодарно улыбнулась и перешла на деловой тон.
– Хорошо. Как я уже говорила, у меня есть близкий друг, чьей дружбой я очень дорожу. Поэтому я всегда, в любой ситуации, стараюсь не только производить на него благоприятное впечатление, но и, по возможности, не разочаровывать в мелочах… Вы меня понимаете?
Романов молча кивнул.
– Но недавно случилось так, что я… как бы вам сказать?.. несколько переоценила свои возможности. Я поспорила с ним, что смогу не только написать небольшой рассказ, но даже опубликовать его в каком-нибудь приличном журнале. А он, представьте себе, возьми да согласись! Я, конечно, старалась, как могла, но… – Полина беспомощно развела руками, – оказалось: написать рассказ совсем не то же, что и сочинение в школе! Вы представляете?
Романов представлял.
– Ну вот! – неизвестно чему обрадовалась Полина. – А срок пари истекает меньше, чем через два месяца. В апреле.
– Вы хотите, чтобы я написал за вас рассказ? – спросил Романов.
– Да. Если можно.
– И чтобы авторство этого рассказа принадлежало вам?
– Естественно.
Встав с дивана, Романов молча прошелся по комнате.
– Ну что ж… В общем-то, я не против. Но хочу предупредить сразу: это не так просто, как вам, может быть, кажется.
– Почему? – спросила Полина. – Ах, да, это! Я вам, разумеется, хорошо заплачу! Сколько?
– Я о другом, – поморщился Романов. – Вы не понимаете… Написать рассказ – полдела, надо чтобы его еще и напечатали в журнале. Ведь, если я вас правильно понял, именно это является главным условием пари?
– А в чем, собственно, проблема? Ведь вы, как мне сказали, член союза писателей! Поэт!
– Ну и что с того, что член союза! Это, знаете ли, не гарантия того, что тебя все будут печатать. Тем более что вкусы нынешних редакторов совершенно непонятные. Кому-то могут не понравиться ассоциативные связи, у кого-то появятся претензии к раскрытию образа героя второго плана, а кому-то может просто не приглянуться твоя новая рубашка. – Романов сел на место и поправил воротник. – Скажу вам больше, бывали случаи, когда писатели становились всемирно известными благодаря своим произведениям, которые до этого отвергли десятки издателей и…
– И кто решает эти вопросы в журнале «Родная речь?» – перебила Полина.
– Ну, – задумался Романов, – Калистратов решает, Скобляков…
– Калистратов – это тот, который главный редактор?
– Да.
Полина на секунду задумалась.
– В таком случае… я думаю, проблем у нас не будет.
– Откуда такая уверенность? Вы что, знакомы с ним?
– Да. То есть, нет… У меня есть друзья, которые с ним в хороших отношениях.
И без того плохое настроение Романова, окончательно испортилось.
«Вот ведь я, приличный поэт, – думал он, поглядывая на Полину, которую, как ему казалось, распирало от сознания принадлежности к классу людей, для которых нет ничего невозможного в этом мире, – не могу издать десяток своих стихотворений. Может быть, не столь хороших, как у Январского, но тоже неплохих, а между тем эта краля, похоже, даже не сомневается в том, что всё, что она не принесет в журнал, будет немедленно напечатано… Хозяева жизни, блин».
– Ладно! – хлопнул себя по коленям. – Что вы хотите, чтобы я вам написал? Историю несчастной любви, рассказ о вашем трудном детстве или…
– Триллер!
– Триллер? – Романов с удивлением посмотрел на Полину. – Почему именно триллер?
– Просто так. Хочется.
Романов перевел задумчивый взгляд на книжный шкаф, где среди книг его любимых поэтов золотого века где-то завалялся томик Чейза.
Спросил: о чем должен быть триллер.
– О ментах?
– Нет! – Полина повернулась к нему и быстро заговорила: – Сюжет я уже придумала. И даже записала. Вот, послушайте! – Она вытащила из сумочки исписанные мелким подчерком листы бумаги и принялась с выражением читать: – Журналист одной газеты, назовите его как хотите, получив гонорар, пришел вечером в ресторан «Вечерние огни», где случайно встретил своего бывшего одноклассника Юру Головина. Они вспомнили молодость. Головин рассказал журналисту, что работает водителем у криминального авторитета Тяжа, который в это же самое время сидел в отдельном кабинете с другим авторитетом – Самсоном, и выяснял отношения…
Романов встал. Прошел к окну, отодвинул занавеску и выглянул во двор. На дворе было холодно и вьюжно.
– Был я в кабаке с таким названием, – произнес он задумчивым голосом. – Был… А скажите, не много ли авторитетов на один квадратный дециметр текста? Как вы считаете?
Полина вспыхнула. Покраснела, потом, тщательно подбирая слова, тихо произнесла:
– Василий Сергеевич, давайте договоримся сразу. Если вы успеете написать рассказ к сроку, я заплачу вам пятьсот долларов. Ровно пятьсот! Но за это, пожалуйста, пообещайте мне, что сразу после того, как я заберу рассказ, вы забудете о нем. И еще. Вы должны строго следовать сюжету и не спорить со мной. Даже по пустякам… Договорились?
Подождав, когда Романов обдумает выдвинутые условия, Полина снова улыбнулась. Стараясь не быть чересчур ехидной, спросила: не многого ли она требует от него.
Романов молчал. То и дело путаясь в цифрах, он переводил доллары в рубли и прикидывал, на какой срок ему хватит этих денег. По самым скромным расчетам выходило, что если не шиковать – месяца на два, на три, а если при этом разумно экономить, больше.
– Если я вас правильно понял, это должен быть короткий рассказ?
– Да, небольшой
– Ну что ж! – согласился Романов. – В конце концов, что бы там эстеты не говорили, но главное в литературе – не то, о чем пишешь, а то, как.
Он весело рассмеялся и предложил Полине перейти на кухню.
Ему было хорошо. За чаем, слушая вполуха дурацкий рассказ о том, как один большой жулик украл у другого большего жулика большие деньги, Романов думал о Полине. Ему казалось, что он знаком с нею уже тысячу лет, и потому была какая-то, на его взгляд, дикая несправедливость в том, что они всё еще не настолько близки между собой, чтобы она в разговоре с кем-то другим могла случайно обронить: «У меня есть близкий друг… Его зовут Василий».
***
Несмотря на то, что давно стемнело, Романов продолжал сидеть на диване и смотреть в черный экран телевизора.
«Везет же некоторым! – думал он о Полине. – Один хороший друг её одевает, другой – пишет рассказы, третий – печатает их в журнале, а она ходит от одного к другому, собирает дань и улыбается».
Вспомнив об обещанном гонораре, Романов нехотя встал с дивана. Сел за письменный стол, включил настольную лампу, достал из ящика чистый лист бумаги, вставил его в пишущую машинку и после длительного раздумья написал первую строчку:
«Журналист Александр Матвеев, как и большинство нормальных журналистов, часть гонорара пропивал».
Дважды перечитал фразу, поморщился. Хотел зачеркнуть, однако, подумав, решил: сойдет и так, и принялся писать дальше.
«Получив в бухгалтерии деньги, он вышел из здания редакции. Постоял возле подъезда, покурил и направился пешком в ресторан «Вечерние огни» – единственное питейное заведение города, в котором еще не бывал…»
Романов писал всю ночь. Он настолько увлекся этим занятием, что не заметил, как наступило утро. Оторвав голову от стола, поглядел в сторону окна и выключил ставшую ненужной лампу. Встал, несколько раз присел, разминая затекшие ноги, и после некоторого раздумья отправился спать.
Однако заснуть сразу не удалось. Написанные за ночь фразы, не давая расслабиться, продолжали крутиться в голове и слагаться в придуманный Полиной сюжет…
«В ресторане было сумрачно. Двигаясь в поисках свободного столика, Матвеев в углу зала внезапно увидел своего школьного товарища Юру Головина. Юра сидел один и грустно глядел на сцену, где полуголые танцовщицы азартно отплясывали ламбаду.
– Привет, Башка! – перекрикивая звуки музыки, радостно воскликнул Александр.
Юра недовольно поднял голову. Узнав в атлетично сложенном сорокалетнем мужчине своего бывшего одноклассника, вскочил на ноги и, улыбаясь во весь рот, стиснул Матвеева в своих объятиях.
– Глазам своим не верю! Ты ли это, Санек?
– Я.
– А так сразу и не узнаешь! Хорошо выглядишь, чертяка!
– Ты тоже.
– А… – махнул рукой Головин. – Бывало и лучше.
Пригласив Матвеева за стол, Юра наполнил рюмки.
На радостях они выпили одну рюмку, вторую, третью… Головин захмелел. Облокотившись на спинку стула, он посмотрел на Матвеева и громко рассмеялся.
– Ну, рассказывай, Санек. Как живешь, где, с кем… А я, если хочешь знать, живу с твоей бывшей подругой.
– С Ириной Каюмовой?
– Не забыл еще, как звать-то ее, а?
Матвеев не забыл. Он вынул сигареты, посмотрел на сцену, где танцовщицы поочередно исполняли танец живота, и перевел взгляд на Головина.
– Ну а ты как живешь? – меняя тему разговора, спросил он. – В смысле, не с кем, это я уже понял, а в смысле, чем. Чем занимаешься?
Головин приложил к губам указательный палец.
– Т–с–с! – зашипел он. – Ты про Тяжа что-нибудь слыхал?
Матвеев тоже слегка опьяневший, отрицательно покачал головой.
– Ну! – неодобрительно загудел Юрка. – Это же та-а-акой авторитет!
Александр пренебрежительно махнул рукой.
– Я тоже у себя в редакции авторитет. И что? Спроси здесь, в ресторане, знает ли кто Матвеева? – Александр покачал указательным пальцем. – Скажут, не знаем мы такого, и знать не хотим. Давай выпьем!
– Погоди. – Головин отстранил протянутую ему рюмку. – Тебе про белогорских что-нибудь известно?
– Это про тех, кто бандиты?
Головин усмехнулся.
– Пусть будут бандиты. Так вот, Тяж там самый главный. А я у него водила… Катаю его на «Мерседесе». Понял?
Матвеев с удивлением посмотрел на Юру Головина. Расстроено покачал головой.
– Так ты, Башка, в криминал подался?
– Давай выпьем! – Головин опрокинул в себя полную рюмку и, внимательно посмотрев на Александра, усмехнулся. – Так ведь, милый, не только известным журналистам по дорогим кабакам шастать хочется.
В этот момент к их столику подошел хорошо одетый длинноволосый, солидный мужчина лет пятидесяти. Он поманил Головина пальцем, и тут же, не дожидаясь, когда тот встанет из–за стола, направился в сторону фойе.
Юра вскочил и поспешил за ним.
Назад он вернулся минут через пять. Вытерев пот со лба, залпом выпил рюмку. Расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и свободно вздохнул.
– Знаешь, кто это? – спросил Матвеева. – Самсон! В миру – Петраков Сергей Захарович.
– Самсон? – задумался Александр. – Кажется, я где-то уже слышал это имя. Это вроде тоже какой-то бандит, да?
– Ну, уж он-то точно не бандит, – возразил Головин. – Может, и был им когда-то в молодости… то есть точно был, а сейчас, запомни, это уважаемый в городе бизнесмен. Ему, кстати, этот кабак принадлежит.
Матвеев задумался.
– Да, да, припоминаю, наша газета что-то писала об этом. Сначала ресторан «Вечерние огни» вроде принадлежал какому-то бедолаге… не помню, как его звали. Потом при загадочных обстоятельствах он погиб, а кабак перешел в собственность фирмы, фактическим владельцем которой являлся бизнесмен то ли с тремя, то ли с четырьмя судимостями… Смотри-ка ты! – удивился он, поворачиваясь вслед ушедшему Самсону. – А по его виду и не скажешь.
– Так ведь тюрьмы, этапы, лагеря – всё в прошлом. Теперь это уважаемый в обществе человек, меценат. Кстати, не удивлюсь, если окажется, что он единственный в городе бизнесмен, кто исправно платит налоги с легального бизнеса.
– А что, – спросил Александр, – есть еще нелегальный?
Головин удивленно посмотрел на него.
– А для чего, по-твоему, он кормит такую ораву бойцов… Но тс–с–с…– Юра еще раз приложил указательный палец к губам. – Что-то я слишком разболтался… Да еще перед журналюгой.
– Да ладно, тебе, Башка, – обиделся Матвеев, – ты же знаешь, я на эти темы не пишу… И вообще, если хочешь молчать, давай, будем молчать. Но только не выёживайся, ради бога! Я тебя прошу!
Головин рассмеялся. Взяв в руки графин, налил в знак примирения Александру водки чуть больше, чем себе и предложил выпить.
Теперь уже Матвеев отстранил протянутую рюмку. Спросил: чего Самсону от него
надо.
Головин задумчиво посмотрел по сторонам, словно решая, стоит ли говорить об этом, потом показал взглядом на ширмы, отделяющие кабинеты от общего зала, и тихо прошептал:
– Тут между Тяжем и Самсоном непонятки возникли… Решить им кое-что между собой надо. Вон там они сидят.
– Ты, давай, не увиливай, – продолжал настаивать Александр. – От тебя-то чего ему надо… Ты, водила с Нижнего Тагила?
Головин хитро усмехнулся.
– Я так думаю, что они там у себя решили выкурить трубку мира.
– А ты здесь причем?
– А при том, что я им сейчас табачок подбросил.
– Какой табачок? – не понял Матвеев.
– Травку.
Александр ахнул:
– Так ты, Башка, еще к тому же и барыга?
Головин нахмурился. Взяв графин, он, осмотрел его и поставил обратно на стол.
– Никакой я не барыга. А впрочем, всё, проехали! Давай тяпнем по последней, и будем на девочек смотреть… Гляди, какие красавицы!
Они выпили, а после, молча, уставились на сцену, где ансамбль из шести танцовщиц исполнял канкан.
Захмелевший Матвеев во все глаза глядел на сцену и не мог понять, что это такое: танец или стриптиз. Почти обнаженные девицы с одинаковыми прическами и цветом волос высоко задирали ноги, громко визжали и то и дело показывали публике голые задницы.
– Ну, как, нравится? Ничего девочки? – Юрка толкнул локтем Александра. – Хочешь, познакомлю?
– Ага, – засмеялся Александр, – вон с той, второй с права от тебя.
– Это с той, что ли? – Головин указал пальцем на одну из танцовщиц. – Не угадал. Давай дальше.
– Это почему не угадал? – не согласился Матвеев. – Хочу ее!
– Боюсь, дорого она тебе обойдется. Это, что б ты знал и не дергался, Наденька Кислицына – подруга Самсона.
– Понял. Виноват. Больше не повторится. – Александр приложил ладонь к правому виску. – Позвольте еще одну попытку?
– Валяй!
– Тогда хочу вон ту, крайнюю, рядом с Наденькой.
Головин нахмурился и отрицательно покачал головой.
– Давай дальше!
– А это еще почему?
– А потому, что Оксана Марфина – подруга одного моего кореша, можно даже сказать, брата. Кстати, у нее сегодня первое выступление.
– Дебют?
– Ага, он самый! Ее кореш откуда-то с юга привез и сразу сюда устроил. Хорошая девочка! – причмокнул Юра.
– А твой кореш-брат на одну ночь часом не подвинется?
Головин удивленно посмотрел на Александра.
– Ну, ты и наглец! – рассмеялся он. – Не дай тебе бог столкнуться с ним. Страшный человек.
Канкан закончился. Танцовщицы, одна за другой, спустились со сцены и скрылись за боковой дверью. В ту же секунду, отодвинув ширму, из кабинета вышел Самсон и прошел вслед за ними.
Не успели Головин и Матвеев обсудить достоинства и недостатки понравившихся танцовщиц, как из боковой двери снова появился Самсон. В сопровождении переодетых в вечерние костюмы Нади Кислицыной и Оксаны Марфиной, он прошел через зал и скрылся в кабинете, из которого вышел несколькими минутами ранее.
Головин выругался.
– Ты чего? – удивленно посмотрел на него Александр.
– Ничего! Просто Тяж с Самсоном, кажись, сегодня настроились с девочками повеселиться!
– А тебе всю ночь их в машине ждать! – догадался Матвеев. – Ну, ну.
Он засмеялся. Посоветовав Юре идти работать на завод, подвинул к себе тарелку с овощным салатом и взялся за вилку.
Через полчаса Самсон появился еще раз. С озабоченным видом быстрым шагом прошагал до боковой двери и скрылся за ней.
А буквально через несколько минут в ресторан ворвался отряд ОМОНа.
Опрокидывая попадавшиеся на пути стулья, бойцы первым делом бросились в кабинеты. Затем обследовали подсобные помещения и только после этого принялись проверять документы у тех, кто находился в общем зале.
Показывая свое удостоверение и отвечая на вопросы милиционеров, Матвеев краем глаза успел заметить, как из кабинета, откуда только что вышел Самсон, заломив руки за спину, выволокли какого–то здорового парня.
– Тяж! – глядя на здоровяка, прошептал одними губами внезапно побелевший Головин, и низко опустил голову».
