Николай Свечин
Месть – блюдо горячее
– Буду признателен.
На том и порешили. Расторопные сыскари вызвали извозчика, питерец доехал до гостиницы Морозова, заселился и сразу отправился в буфет. Солянка, жаркое из цыплят и лафитничек горькой английской привели его в благодушное состояние. Есть все-таки удобства от того, что ты в высоких чинах. Взял и сбежал на берега Оки, покуда другие ожидают смены начальства. Командировка пустяковая, все у Баулина в порядке, можно сильно не утруждаться.
Лыков прилег на диван и ненадолго вздремнул. К шести он спустился вниз, там его уже дожидался городовой сыскного отделения Жвирко.
– Ваше высокородие, экипаж ждет. Позвольте полюбопытствовать: тот, кого вы ищите, не с сургучного завода Шумилкина будет?
– Вроде бы с сургучного. А что?
– Тогда мы дом его уже разыскали. Их благородие начальник отделения распорядился, дал мне поручение. Я того… руки в ноги. И попал в точку. Василий Иванов Полудкин, караульщик сургучного завода. Проживает действительно в доме Власова. Это во втором порядке, ближе к кладбищу, насупротив переезда к Никольской улице.
– Молодец. Покажешь – и свободен.
Через полчаса статский советник уже обнимался с отставным ефрейтором. Василий был еще в силах, руку пожал крепко. Гость явился не с пустыми руками, а притащил корзину закуски и бутылку смирновской водки.
Бывший денщик жил холостяком, но в комнате был порядок. Он поймал взгляд питерца и пояснил:
– С армии привычка осталась. А бабы – ну их к анчутке[13]!
Два часа разговаривали старые знакомые. Бутылке свернули голову, но беседа протекала в спокойных тонах. Полудкин, долго служивший при офицерах, этикет знал и фамильярности себе не позволял. Лыков вручил ему четвертной билет в подарок от барона да еще прибавил столько же от себя. Василий очень обрадовался неожиданной премии:
– Весна скоро, а сапоги прохудились. И калош нету. Шапка опять же – ветром наскрозь продувает. Уж я приоденусь! И на Марию Елизаровну останется.
– Что за Мария Елизаровна? – встрепенулся сыщик.
– Да ходит тут одна…
– А говоришь – к анчутке!
– Ну, силы пока есть, надо их применять…
В одиннадцатом часу гость засобирался – пора и честь знать. Запасной ефрейтор взялся проводить его до извозчика:
– У нас на всем поселке ни одного фонаря. Пойдемте вместе, Лексей Николаич, мне так спокойнее будет.
Действительно, на улице было хоть глаз выколи. Извозчики в этой глухомани тоже не водились, и парочка дошагала аж до казенного винного склада на Никольской. Там подвыпивший парень в барейке[14] торговался с «ванькой». Лыков, прервав спор, уселся в сани и приказал вести себя в гостиницу Морозова.
– Семьдесят копеек, – буркнул возница.
– Угу.
– Возьмите меня с собой! – заорал парень, хватаясь за дышло. – Христа ради, а то ведь замерзну!
– Ему в Рыбацкую слободу, – пояснил «ванька». – Это ишшо полтина, а у глота в кармане тока вошь на аркане. Облагодетельствуете или ну его?
– Обла… ну, ты понял. Садись, земляк.
Так и поехали с ветерком. У гостиницы питерец слез, дав извозчику два мятых рубля. Тот снял треух:
– Благодарствуйте, ваше степенство. Есть же добрые люди… – И повернулся ко второму седоку: – Видал? Поехали в кабак, тут недалеко водка эх и скусная!..
Глава 3
Рязань
Лыков управился с ревизией за полтора дня. Рязань невелика: сорок тысяч населения, а со слободами пятьдесят две. Полиция в целом с работой справлялась. Кроме 150 городовых имелось еще 53 конных стражника. В Ново-Александровской, иначе Троицкой, слободе имелся свой штат, включающий 11 собственных кавалеристов. Два частных пристава и четыре помощника руководили этой маленькой армией. Особенностью рязанской полиции было то, что в роли помощников приставов выступали околоточные надзиратели (околотков как таковых не существовало).
Другую особенность Лыков заметил, когда пришел к полицмейстеру. По всей России начальник полиции имел казенную квартиру в помещении управления. Только в Риге, где богатые горожане баловали своих «фараонов», полицмейстер занимал шикарное помещение на лучшем проспекте. И вот выяснилось, что в скромной Рязани главный «фараон» тоже живет вне стен управления. А снимает жилье в доме Красного Креста на Введенской улице.
Квартира у надворного советника оказалась скромная, но удобная. Алексей Николаевич рассказал ему, что дела его почти закончены. Ничего страшного его ревизия не выявила, мелкие замечания не в счет. Но спешить назад в Петербург гость не собирается. Там меняется в Департаменте полиции начальство, пусть новый директор войдет в дела… Кузнецов полностью его поддержал:
– Бог с ними, с невскими гранитами. Поживите у нас. Сочиняйте потихоньку отчет да и город посмотрите. Сходите в театр, что ли… Посетите Рюмину рощу… Конечно, зима, много не нагуляешь, и рано темнеет, но по-провинциальному уютно и весело.
Поняв, что с полицмейстером они договорятся, статский советник затронул другой важный вопрос:
– Петр Григорьевич, а поехали со мной к губернатору.
– Зачем? – сразу насторожился тот.
– Хочу рассказать ему кое-какие тайны петербургской полиции. О чем не пишут в газетах.
– Князь собирается перейти на должность столичного градоначальника, ему это будет интересно. А мне зачем знать лишнее?
Лыков придал голосу интимность:
– Вдруг его сиятельство захочет взять вас с собой? Так часто случается.
– Надолго ли такое счастье? – желчно ответил Кузнецов. – Нет уж, столица это такая трясина… Я прижился в Рязани, не хочу отсюда уезжать. Да и князь себе на уме, не обольщайтесь на его счет.
В результате Лыков отправился на Мальшинскую один. Соединился с начальником губернии через телефон, сказал, что надо встретиться, и услышал:
– Приезжайте прямо сейчас.
Оболенский встретил командированного настороженно:
– Вы по делам ревизии? Неужели что-то дурное раскопали?
– Нет, в сыскном отделении все в порядке, я так и напишу в акте. А поговорить хотел о нравах петербургской полиции. Вам ведь скоро принимать ее под свою команду.
– И что?
– Вы слышали историю околоточного надзирателя Иванова из Первого участка Казанской части?
Князь подумал-подумал и спросил:
– Это который застрелил своего начальника?
– Да, участкового пристава подполковника Шебаева.
– Газеты писали что-то такое…
Лыков начал рассказывать:
– После того как околоточный убил пристава, он сдался судебному следователю. И три дня на допросах рассказывал ему о жутких вещах, которые творятся в полиции градоначальства. Но всего сообщить не успел.
– Почему?
– Умер в камере. Отравили цианистым калием, чтобы заткнуть рот.
Губернатор откинулся на спинку стула и пробормотал:
– Вот даже как… Отравили в тюрьме…
– Да, там длинные руки, дотянутся до кого угодно.
– Чьи руки, Алексей Николаевич? Договаривайте!
– Градоначальника Драчевского и его окружения. А проще сказать, банды. Так что слушайте. Перейдете к нам в Петербург – пригодится.
И Лыков стал рассказывать о злоупотреблениях, что развел в столице человек, которого Оболенскому предстояло скоро сменить. Беседа шла почти два часа, князь узнал много нового и был признателен столичному гостю за предоставленные сведения. В конце разговора он спросил:
– Кому я могу там верить?
– Начальнику сыскной полиции Владимиру Гавриловичу Филиппову. Честный, неподкупный, справедливый и опытный.
– Спасибо, я запомню эту характеристику.
Ревизия в целом была закончена, осталось лишь оформить ее результаты. А Брюн-де-Сент-Ипполит по-прежнему сидел в Омске и не спешил занять место Степы Белецкого. По всему выходило, что Лыков выбрал себе слишком легкую командировку. В тихой Рязани ему просто нечем было заниматься. Ну, еще неделю можно было протянуть, но не больше.
Решив, что пока он в своем праве, Алексей Николаевич отложил дела и отправился гулять по городу. Никого из местных он с собой не взял и фланировал наобум, выбирая улицы почище.
Начал приезжий, разумеется, с кремля. Первым делом он осмотрел знаменитый кафедральный Успенский собор, построенный Яковом Бухвостовым в самом конце XVII века. Храм поставили так, что его было видно из любой части города! Высокий, гармоничный – чудо, а не храм. Белокаменная резьба порталов и наличников, семиярусный золоченый иконостас, древние иконы – все изящество «нарышкинского барокко». Гость помолился перед двумя самыми старыми образами. Икона Божьей Матери Федотьевской явилась в 1487 году в селе Федотьево и с тех пор особо почиталась. А образ Божьей Матери Муромской был еще старше: его принес в Рязань Святой Василий, епископ рязанский, в далеком XIII веке.
Вот только сыщика неприятно поразили вертикальные трещины на всю высоту стен храма. Куда смотрят власти?
После Успенского турист посетил Архангельский и Христорождественский соборы, Спасский монастырь, поглазел на постройки архиерейского двора, обошел кладбище. Кремль помещался на мысе, образованном слиянием рек Трубеж и Лыбедь. Летом наверняка тут было очень красиво, но в январе больно-то не погуляешь… Питерец забрался на валы, оставшиеся от тех времен, когда тут стояла деревянная крепость, и полюбовался видами. Он интересовался историей и любил лазить по старым укреплениям – что во Владимире, что в Великом Новгороде, что в Городце… Здешние древние фортификации ему очень понравились. Только в ров он не решился спуститься, побоялся увязнуть в сугробах. Перейдя Каменный мост через этот ров, турист отправился слоняться по городу.
Сначала он перебрался через две площади – Ильинскую, а затем Губернскую. Их разделял большой корпус присутственных мест. К своему удивлению, по левую руку турист обнаружил женскую тюрьму. Почему ей отвели столь почетное место? Нигде в России, кажется, такого больше не было: помещать цинтовку на главной городской площади. Странное решение…
Не дойдя до покрытой льдом Лыбеди сто саженей, Лыков пересек Астраханскую улицу и свернул на Почтовую. И дошагал по ней до Нового базара. День был будний, и площадь оказалась пустой. Посмотрев по сторонам, зевака двинулся по Московской в сторону вокзала. Пока дошел до виадука, дважды приложился к рюмке в подвернувшихся трактирах. Куда дальше? Он посмотрел на артиллерийские казармы: казармы как казармы… За железнодорожными путями обнаружилась еще одна цинтовка – губернский тюремный замок. Сыщик перешел на ту сторону Московской, но к замку подходить не стал – ну его… Что ли, он казематов не видел?
Турист поплелся обратно. Вон справа винный склад, где он давеча ловил извозчика. Вроде бы Баулин хвалил Каменные ряды на Астраханской. Дойти, что ли, туда и поискать в окрестностях ресторан поприличнее? Холодно и неуютно, однако в номерах еще хуже, а друзей здесь у него нет.
Свернув сперва на Хлебную, а затем на Маломещанскую, Лыков понял, что заплутал. Он шел наугад, как вдруг увидел знакомую площадь с рядами мясного рынка. Это же Екатерининская, возле сыскного отделения! Повеселев, командированный смело перешел по мостику неизбежную Лыбедь и скоро выбрался куда хотел.
Астраханская улица была чисто выметена, в витринах магазинов горели веселые огни. В прошлом году Рязань обзавелась наконец электростанцией, и город сделался элегантнее. Первым делом Алексей Николаевич заглянул в трактир Клубничкина, согреться и отдохнуть. Английской горькой там не оказалось, пришлось довольствоваться рябиной на коньяке и головизной в маринаде.
Подкрепившись, сыщик начал фланировать туда-сюда. Сначала он направился в сторону Ямской слободы, прошел саженей двести и оказался возле корпусов Гостиного двора (они же Каменные ряды). Поглазел на них, двинулся было дальше, но передумал. Улица уходила вдаль и ничего приметного не предлагала. Торчала каланча – сыщик догадался, что это и есть Астраханская полицейская часть. Дома вокруг были одноэтажные, заурядной архитектуры. Нет, Баулин явно хвалил другой конец улицы, который вел в сторону Соборной. И статский советник повернул туда.
Дело сразу наладилось. Строения сделались по большей части двухэтажными, наружность их улучшилась. Дом губернского воинского начальника, Дворянский и Крестьянский земельный банки, огромный особняк Мальшина, городской сад возле него – все выглядело прилично. А чем ближе к центру, тем делалось еще интересней. Попался забор, за которым скрывалась значительная стройка. Турист заинтересовался, что там возводят, и прохожий подсказал: новое здание банка Живаго.
Рязанский городской общественный банк имени Сергия Живаго знали и в столицах. Богатый купец уехал в Москву, где успешно торговал офицерскими вещами. Но родной город не забывал, а к тому же имел доброе сердце. В 1863 году он пожертвовал управе двадцать тысяч рублей на учреждение городского банка своего имени. И написал для него правила: 10 процентов от прибыли тратить на увеличение капитала, а остальной доход – на благотворительность. Сергей Афанасьевич с супругой создали на свои же средства родовспомогательное заведение, детский приют, женскую больницу, богадельню для престарелых монахинь, училище для девочек и ремесленное училище для мальчиков. Выросшие воспитанницы, желающие выйти замуж, получали 200 рублей приданого.
В 1913 году банку Сергия Живаго исполнилось пятьдесят лет. Он входил в десятку крупнейших российских городских общественных банков. Газеты писали, что его основной и запасной капиталы составляли 750 000 рублей, а сумма вкладов превысила три миллиона. Теперь рязанцы строили своему знаменитому кредитному учреждению новое просторное здание. Хорошая новость!
Напротив стройки обнаружился Окружный суд, тоже приятной архитектуры. Далее пошли гимназии, казенные и частные, мужские и женские, а также отделения столичных банков. Турист согрелся в ходьбе и начал уже уставать. По пути он отметил, как много ему навстречу попадается военных. В городе стояли два пехотных полка и артиллерийская бригада, и армейские шинели мелькали на каждом шагу.
Наконец показался мост через Лыбедь, знакомый перекресток с Почтовой улицей, но Алексей Николаевич шел дальше. Дворянское собрание он уже видел, а вот контору Государственного банка и гостиницу Штейерта разглядел подробно. Очень они ему понравились, особенно гостиница – единственная на главной улице выстроенная в три этажа. До встречи с Соборной осталось всего ничего. Сыщик укрепился духом, из последних сил доплелся до гостиницы Ланиных и там основательно задержался.
Обед полностью удовлетворил балованного столичного гостя. Слоеные пирожки с белужиной, суп-крем «Весенний» (январь – самое время съесть его), курица по-тулузски, соус муслин, десерт по-неаполитански и бутылка горькой английской – красота… Славно быть обеспеченным человеком! Отдыхая от полученного удовольствия, Алексей Николаевич лениво размышлял. Завтра он покажет отчет о ревизии полицмейстеру с губернатором, и можно ехать домой. Новый директор, как видно, не торопился к должности – не ждать же его в Рязани до морковкина заговения… Азвестопуло без надзора одичает, да и по жене Лыков соскучился. Решено. Что еще осталось ему осмотреть в городе? Рюмину рощу? Там сугробы. Троицкую слободу с ее притонами? Увольте. Казармы Тридцать пятой пехотной дивизии? Старый базар под стенами кремля? Можно глянуть на Оку, сравнить ее с той, какая она в родном Нижнем Новгороде. Но до реки две версты по нечищеной дороге. Летом статский советник обязательно бы поехал туда, но сейчас… В городе двадцать четыре церкви и три монастыря – пройтись по самым древним? А что, еще день-два потратить можно.
Он подозвал старшего из официантов и спросил, какие храмы у них в городе наиболее почитаемы. Кроме тех, что в кремле, – их гость уже видел. Официант, пожилой и благообразный, ответил:
– Шибко-то старых, которые до Батыева нашествия построены, у нас нет. Говорят, в других местах есть – во Владимире, Смоленске, а в Рязани отсутствуют. Вот Илии Пророка красивый храм, перед кремлевским рвом. Никольская церковь на Николодворянской, Преображенская Спаса на Яру… Храм Святого Духа советую посетить, он редкого типу, двухшатровый. Таких мало осталось на Руси: Дивная в Угличе, да еще, бают, в Нижнем Новгороде есть.
– Есть, – подтвердил Лыков, записывая советы старика в блокнот.
– А так-то вам надо в Солотчу, село такое верстах в двадцати отсюда. Там древний монастырь Рождества Богородицы, а в нем могилы великого князя рязанского Олега Ивановича и супруги его. Намоленное место! Даже больные многие исцеляются.
Алексей Николаевич поблагодарил за совет и дал старику рубль на чай. Про Солотчу он слышал много хорошего – как же не осмотреть? Когда еще окажешься в Рязани?
Также гость решил посетить ряд увеселительных заведений. Скучно сидеть в номерах. А тут местные газеты предлагали различные соблазны. В Городском театре драматическая труппа под руководством баронессы Розен ставила пьесу Немировича-Данченко «Цена жизни». Электротеатр «Белая лилия» заманивал зрителей комедией «Камилло ищет защиты от воров». В антрактах там играл оркестр военной музыки Болховского полка. Были и другие театры и синематографы. Лыкова заинтересовал самый необычный из них, Железнодорожный, который располагался прямо в здании вокзала Московско-Казанской дороги.
Имелись развлечения и попроще. В трактире «Мавритания» наяривал гармонист, которого называли Невский-второй (Невский-первый, который был настоящей знаменитостью, ниже Макарьевской ярмарки не опускался). А общественное собрание Троицкой слободы зазывало на танцы с фантами.
В итоге сыщик составил план пребывания еще на три дня и в хорошем расположении духа отправился к себе в гостиницу. Благо, что идти было недалеко. Там в буфете питерец выпил чаю, полистал газеты и пораньше лег спать. «Хороший город я выбрал для командировки, – думал он, уже засыпая. – Тихий, благостный…»
Рано утром Лыкова разбудил громкий стук в дверь. Он протер глаза, дошел до двери и отпер ее. На пороге стоял губернский секретарь Баулин.
– Беда, Алексей Николаевич, – сказал он сиплым голосом. – Василия Полудкина убили.
Глава 4
Лыков остается
Пока они ехали до Новой Стройки, молчали. Не хотелось говорить при извозчике. В сани набились сразу четверо: Лыков с Баулиным, надзиратель Леонович и городовой Жвирко.
Статский советник вошел в знакомую комнату и замер. Ему открылась жуткая картина.
Василий в одном белье лежал посреди горницы ногами к порогу. Его искаженное лицо залила кровь. Удар был такой силы, что череп треснул и наружу вытек мозг. Видимо, отставной ефрейтор умер мгновенно. Никаких следов борьбы, нехитрая мебель на своем месте, кругом прибрано. Орудия убийства не видать…
Питерец перешагнул через тело, заглянул за божницу.
– Пусто. Они убили его из-за денег.
– Каких денег? – не понял губернский секретарь.
– Я передал ему позавчера пятьдесят рублей. Подарок к пятидесятилетию от моего товарища генерала Таубе – Полудкин долго служил при нем денщиком.
– Где, здесь передали?
– Да. Мы просидели весь вечер, выпили бутылку, но были трезвые. В одиннадцатом часу Василий проводил меня до Никольской улицы, до извозчика.
– Так… Пятьдесят рублей большие деньги, убивают и за меньшее.
Баулин глянул по сторонам:
– Похоже, ваш знакомец жил небогато, и других мотивов, кроме дареных средств, я не вижу.
Действительно, обстановка в горнице была скромная. Но все равно имело смысл осмотреться.
Лыков начал обход и диктовал Леоновичу, а тот записывал:
– Не вижу нагольного тулупа и треуха заячьего меха. Валенки были новые – теперь нет. Оловянные стаканы исчезли, оба. Нательная одежда тоже: рубаха тиковая синяя в красную искру, жилет черного сукна, пиджак… На пиджаке слева по борту пятно от сургуча. Что еще? Штаны с поясом, суконный галстук, военная гимнастерка ношеная… Подчистую вынесли. Даже утирку[15] и домашние чувяки. Только псалтырь на месте. Николай Максимович, проверьте, уцелел ли паспорт, другие документы – увольнительный билет запасного ефрейтора Сто первого Пермского пехотного полка и рабочая книжка.
Леонович перерыл все подходящие места, но никаких документов не нашел.
– Взяли с собой, – констатировал начальник отделения. – Это хорошо: улика!
Алексей Николаевич расстегнул пальто и сел на кровать. Голову ломило, лоб горел. Сволочи! Из-за двух четвертных убили хорошего человека. А вот накажу! Он тут же решил, что не уедет из Рязани, пока не отыщет тех, кто это сделал. Белецкий еще при должности, ему все до лампады, и он разрешит статскому советнику задержаться, провести дознание. А Джунковскому скажет, что это продолжение ревизии: проверка, как сыскное отделение справится с тяжким преступлением. Надо будет – Оболенский поддержит ходатайством.
Приняв решение, Лыков поднялся. Баулин прочитал все на его лице и вытянулся:
– Жду ваших распоряжений!
– Вы угадали, Сергей Филиппович. Моя вина: я сглазил, хваля ваш благословенный город. Вот оно как вышло… Теперь я же должен закрыть этих нелюдей в клетку. Остаюсь, буду руководить дознанием. Завтра вы получите соответствующий приказ полицмейстера, а пока уж поверьте на слово, что он будет.
– Я и без приказа признаю ваше превосходство, – просто ответил губернский секретарь. – Что нам делать?
– Пошлите надзирателя в одну сторону, а городового в другую. Надо опросить людей вокруг. И не только ближних соседей, но и вообще всех, кто был в слободе вчера вечером и ночью. Может, они видели, как кто-то приходил или уходил. Или отъезжал – тогда в каком экипаже. Были ли крики, шум, разговоры, не назывались ли какие имена или клички. Кто ходил к Полудкину, с кем он водил знакомство, где выпивал, у кого покупал табак. Все-все… Ну, вы поняли.
– Так точно.
Баулин дал распоряжение подчиненным, причем велел Жвирко сперва найти телефон и вызвать сюда надзирателя Бубнова с принадлежностями для снятия отпечатков пальцев.
Когда они остались одни, Алексей Николаевич стал рассуждать:
– Деньги от меня он получил два дня назад. Проводил гостя до извозчика, вернулся домой… Лег спать, утром ушел на завод. Значит, или там похвастался, что разбогател, или уже после работы кому-то сболтнул.
– Надо ехать в завод, там расспрашивать, – сообразил начальник отделения.
– Верно. Где он находится?
– Сургучный завод Шумилкина? Между Троицкой слободой и Новопавловкой. Пошлю туда Свириденко.
– Убийцы или убийца был впущен в дом самим хозяином – замок цел, – продолжил размышлять вслух статский советник. – Стало быть, это кто-то знакомый. Сергей Филиппович, у вас внутреннее осведомление в Новой Стройке имеется?
– Хозяин винницы напротив Лазаревского кладбища, фамилия ему Пишванов.
– Винница это что? – удивился командированный. – Город есть в Подольской губернии…
– Так в Рязани называют лавки, торгующие пивом и вином без права продавать в розлив.
– На чем вы поймали Пишванова? Нарушение правил торговли?
– Так точно. Прожженный дядя, многого не говорит, боится. Но такое преступление… Всех на уши поставлю! Да, Алексей Николаич, действительно сглазили вы насчет тихого города…
Питерец обвел комнату взглядом:
– Отпечатки пальцев вы вряд ли здесь найдете. Обычно их снимают с бутылки, со стаканов, с дверных ручек. Посуды на столе нет, ручку мы сами захватали. Но пусть ваш надзиратель попробует, мало ли как бывает. Дальше: медико-полицейское вскрытие. Когда появится врач?
– Да уж должен быть, давно вызвали.
Тут дверь распахнулась, но вместо врача ввалился полицмейстер Кузнецов.
– Что тут у вас?
Он прошел в горницу, снял фуражку, потом надел:
– Да… Вещи целы?
– Никак нет, ваше высокоблагородие, – ответил Баулин. – Умышленное с целью ограбления получается.
– Черти веревочные, испортили нам всю статистику. А год только-только начался.
Кузнецов глянул в лицо командированного и встревоженно спросил:
– Что с вами, Алексей Николаевич?
– Я хочу их найти.
– И я хочу!
– Петр Григорьевич, ревизия моя не закончена. Я истребую у Департамента полиции ее продолжение. Хочу проверить на конкретном деле, как ваше сыскное отделение справится с дознанием умышленного убийства.
Полицмейстер скривился:
– Отомстить желаете?
– И это тоже. А вам моя помощь не нужна? Уверены, что сами справитесь?
Рязанцы обменялись взглядами, и полицмейстер кивнул:
– Нужна, Алексей Николаевич. Мои люди не обладают достаточным опытом в раскрытии умышленных убийств. Город у нас такой… сами знаете какой.
– Вот и договорились. – Лыков повеселел. – У меня этого опыта… Иногда уснуть тяжело. А ваших шильников я с таким усердием стану искать – искры полетят.
– Кто он вам был? – осторожно спросил Кузнецов. – Вроде человек из простых.
– Денщик моего товарища генерал-майора Таубе. Двенадцать лет ухаживал, стал как член семьи. И убили за два четвертных билета.
– Каких еще билета?
Лыков пояснил. Добавил так:
– Получается, что косвенно я приблизил смерть Василия Ивановича.
– Кто же знал! – пытался утешить питерца рязанец.
– Никто не знал, это верно. Как верно и то, что, не приди я к нему в гости с деньгами наградными, был бы он сейчас жив.
На этих словах явился полицейский врач, и разговор переключился на него.
Статский советник попросил эскулапа исследовать желудок жертвы: что и когда он ел и пил. Насчет причины смерти все было ясно. А вот насчет орудия убийства оставались вопросы.
– Похоже на удар топором, – высказался командированный. – Причем большой силы удар. Злодей, которого мы ищем, должен быть крепкого сложения.
– Топор? – ухватился за слово полицмейстер. – Сергей Филиппович, помнишь случай недавний в окрестностях Спас-Клепиков?
Баулин подтвердил:
– Да, там тоже был топор.
И рассказал, что неделю назад на дороге из волостного села Спас-Клепики было совершено разбойное нападение. Крестьянин Любимов с двумя сыновьями возвращались к себе в деревню Шатрищи. Мужики торговали рыбой на Старом базаре и шли домой с выручкой. На них напали четверо. Главарь, плечистый, высокого роста, сразу ударил старика обухом топора по голове. И убил наповал. Сыновей его сильно изранили, отняли деньги и ушли… Дознание ведет исправник Рязанского уезда, но оно стоит на месте; улики и даже приметы разбойников отсутствуют.
– Не они ли тут хозяйничали? – высказал догадку полицмейстер.
– Там главарь бил обухом, а здесь – лезвием, – возразил Лыков.
– Там – это на улице, – стал спорить надворный советник. – Старик был в шапке, лезвие ее могло и не пробить. Обухом надежнее. А в помещении лучше лезвием.
Все, включая доктора, согласились с аргументами Кузнецова. У дознания появились первые, пусть и весьма размытые, догадки. Полицмейстер так увлекся своей версией, что решил прямо отсюда поехать в управление и пригласить к себе исправника с бумагами по нападению на дороге.
Доктор осмотрел тело и велел отвезти его в покойницкую губернской земской больницы. И Баулин с Лыковым опять остались одни. Но ненадолго: прибыл надзиратель Бубнов и начал искать отпечатки пальцев. Алексей Николаевич посмотрел на его манипуляции – честно говоря, не очень умелые – и кивнул губернскому секретарю:
– Айда к вашему Пишванову.
Сыщики вышли на улицу и лишь сейчас сообразили, что никто не осмотрел следы вокруг дома. Теперь делать это было уже поздно. Толпа обывателей в несколько десятков человек окружила избу и топталась в нервном оживлении. Пробившись сквозь нее, питерец с рязанцем попытались найти хоть что-то на снегу – следы саней или кровь, но безуспешно. Плюнув с досады, они отправились в винницу.
Хозяин, с безволосым лицом скопца и неприятными бегающими глазами, первым делом налил им по стакану того, что он назвал хересом. Пойло отдавало чем угодно, кроме винограда. Лыков отстранил стакан; Баулин, глядя на него, сделал то же самое.
– Убили сторожа сургучного завода, – сказал губернский секретарь.
– Слыхали, – ответил хозяин, глядя себе под ноги.
– Подозрительных не видел? Может, зашел выпить кто незнакомый вечером или ночью?
– Ночью торговать нельзя, запрещено.
Баулин взял торговца за волосы и сильно тряхнул:
– Ты мне черта в чемодане не строй! Знаю, что и по ночам разливаешь. И пока закрываю на это глаза. Пока! Скажи мне что-нибудь интересное, или…
Пишванов молчал, тоскливо косясь в сторону.
– Ну, как знаешь. Запирай лавочку, поедешь со мной. Промысловое свидетельство захвати, я его прекращаю.
– Ваше благородие, побойтесь Бога…
– Это ты мне о Боге говоришь, Петька? Ты? На котором клейма ставить негде?
Хозяин винницы подбежал к двери, запер ее изнутри и быстро забормотал:
– Пришли, стало быть, пятеро, вчера, как стемнело. Один был сторож Полудкин, а другие мне незнакомые. Взяли две бутылки разведенного спирта, расплатились купонами.
– Где те купоны?
– Вот. Я смотрел – вроде чистые…
Баулин сунул купоны в карман:
– Дальше что было?
– А дальше они ушли.
– Куда?
– А… темно было, я не видел.
– Четверо чужих, значит. Приметы запомнил?
– Одного только. Видать, он у них за главного. Высоченный, рожа свирепая. Шея как у быка! Страшный…
– И прежде ты их никогда не видел?
– Вот святой крест, ваше благородие, – никогда. Впервые приперлись. Да и избави бог от таких покупателей!
– Как хоть они были одеты? На кого похожи?
– На рабочих.
Лыков выступил вперед и взял осведа за рукав:
– На рабочих? Не на крестьян или там мещан?
– Так точно, ваше…
– Высокородие, – подсказал Баулин.
Пишванов аж зажмурился:
– Так точно. Именно рабочие. Может, прикидываются? Рожи разбойничьи, а одёжа такая… как у фабричных.
Сыщики вышли из лавки и отправились бродить по окрестностям. Сергей Филиппович рассказывал:
– Новая Стройка – головная боль управы. Дома тут возведены большей частью без разрешения городских властей. Налоги платят через пень-колоду, держат жильцов без прописки, тайно разливают спирт и денатурат, незаконно варят мыло, фальсифицируют чай, сдают комнаты проституткам-нелегалкам – полный букет. В прошлом году поймали мы тут даже фальшивомонетчиков. Народ в слободе дерзкий, полицию ненавидят. Навряд ли мои ребята узнают что-то от этих галманов[16]. Надо заходить с другого конца. Вот только бы знать с какого.
– Могу подсказать. Василий упомянул некую Марию Елизаровну, которая к нему иногда наведывалась.
Начальник отделения встрепенулся:
– Вот как? И кто она?
– Ничего больше не знаю. Но отчество редкое, отыщите.
– Хоть что-то. Найдем. Город небольшой, отыщем бабу. А насчет четверых как вы думаете, Алексей Николаич, – наши это? Те, кого мы ищем?
– Я в своей жизни видел много совпадений. Идешь по следу, все сходится, ты его раз! И пусто. Федот, да не тот. Но, Сергей Филиппович, похоже, что наши. Во-первых, четверо, и в Спас-Клепиках было четверо. Во-вторых, атаман человек большой силы. Такой одним ударом голову раскроит. В-третьих, прежде их тут не видели, а появились они в ночь убийства. Надо побольше жителей слободки опросить. Пусть еще двое ваших городовых пройдут по домам, помогут Жвирко и Леоновичу. Закончите с Новой Стройкой, пускайте ваших людей по пивным, биллиардным, темным трактирам. Сегодня же вызовите всю секретную агентуру и ориентируйте ее на поиск четверых неизвестных во главе с долговязым. Но пусть не ограничиваются только этой версией, а вообще ушки на макушке!
