Николай Свечин
Касьянов год
Глава 2. Ах, Киев!
Все туристы ходят по Киеву одним маршрутом. Сперва непременная Лавра, потом Владимирская горка, а оттуда в Старый город. Завершается все Софийским собором и выходом на Крещатик. Обязательно ужин в ресторане с видом на Днепр… Но у Лыкова в Киеве было намечено два личных дела. Поэтому и маршрут он выбрал свой, отличающийся от обычного. Первое дело касалось его жены: сыщик собирался поклониться мощам святой великомученицы Варвары и поставить свечу за здравие супруги. Здоровье Варвары Александровны вызывало его беспокойство, и он хотел попросить небесной защиты. Мощи, как известно, хранятся в Михайловском Златоверхом соборе. Идти дотуда от Царской площади было недалеко. Лыков переоделся в партикулярное платье, разменял у конторщика сотенный билет и отправился гулять.
Собор и одноименный монастырь надолго погрузили приезжего петербуржца в благоговейное состояние. Красота неописуемая, никаким пером ее не передать. Храм назван так потому, что его купола были вызолочены – первыми на Руси. Древнее обветшавшее сооружение перестроили при Елизавете Петровне, и получился удивительный семикупольный храм в стиле барокко. Лыков уже бывал здесь раньше, но снова залюбовался и собором, и высоченной колокольней, и золотым двуглавым орлом на кресте главного купола. Есть легенда, что орла этого приказал поставить Богдан Хмельницкий, когда отдал Малороссию из польского владычества под русский скипетр. А серебряную раку для мощей святой Варвары подарил храму гетман Мазепа. Впоследствии ее заменили на более значительную, в которой было двадцать пять пудов серебра! Еще славится икона, поднесенная собору Александром Первым. Она посвящена покровителю Киева архистратигу Михаилу, повергающему дьявола. Написан образ на золотой пластине и украшен тремя тысячами бриллиантов. Сыщик не стал прикладываться к нему – в душе он считал, что сила образа не должна искажаться земными ценностями. А вот великомученице помолился от всей души. Пожертвовал как следует храму и купил супруге кипарисовый складень тонкой работы. Дай Бог пожить им вместе в любви и согласии подольше…
Выйдя из ограды монастыря, Лыков задумался. Куда пойти теперь? Второй его обязательной целью было увидеть самую старую икону на Руси – Успенья Божьей Матери. Образ известен с 1073 года и хранится в Великой соборной церкви в Лавре. Висит там под куполом на шелковых шнурах, и дважды в день монахи спускают его вниз, чтобы верующие могли приложиться. Но подвернувшаяся кстати старушка сообщила, что храм закрыт на ремонт. Икону на время спрятали, и увидеть ее сейчас нельзя.
Алексей Николаевич кручинился недолго. Он стоял в таком месте, что, куда ни пойди, везде хорошо! Чуть выше – Владимирская горка с памятником князю-крестителю, чуть ниже – Старый город с киевскими древностями, а еще дивное творение Растрелли – Андреевская церковь, а еще Крещатик под ногами, и Липки над ним… А из-за Липок сияет на солнце купол Лаврской колокольни… И надворный советник отправился в поход.
Он гулял по городу до самой ночи и выбился из сил. Киев необычайно горист, что крайне утомительно и для пешеходов, и для лошадей. Горбатый город! Даже пароконные повозки еле ползут по крутым спускам. Спусков всего четыре: Вознесенский от Житнего базара на Львовскую площадь, Андреевский с храмом над ним, Александровский с выходом на Царскую площадь и Николаевский, уходящий под Лавру, к мосту. Они соединяют верхний город с нижним, приднепровским.
Царская площадь является главным узлом для линий трамвая. От нее начинается Крещатик, постепенно дурнея и тускнея. За Бессарабкой он переходит в Большую Васильковскую, которая тянется аж до реки Лыбедь. Все новые красивые дома появились в последние пять лет, когда началась строительная горячка. Они сложены из местного светло-желтого кирпича, который так хорош, что его не надо ни штукатурить, ни красить. По киевской моде только обводят каждый кирпич серой краской по контуру – получается живописно. Фасады густо покрыты мелкими гирляндами и веночками, часто посеребренными. И почти над каждым домом шатер или купол, в духе киевского барокко. Васильковская – это чисто торговая улица, уставленная магазинами для невзыскательной публики. Тут есть все то, что и на Крещатике, но цены значительно ниже. Окраина от Верхней Соломенки и до городской скотобойни называется Новое строение. Границей ее является железная дорога, по которой утром ехал Лыков.
Думская площадь, вторая после Царской, обставлена капитальными зданиями. Тут гостиница «Россия», городская Дума и знаменитая кондитерская Семадени. Сверху нависают Липки – аристократический район, самый зеленый в городе. Несколько тихих улочек с особняками, не различимыми из-за садов, составляют особый мир. В нем живет здешняя знать. Липки – место обитания последних оставшихся в Юго-Западном крае богатых помещиков. Они держатся сообща и формируют консервативную партию землевладельцев. Тут же дома генерал-губернатора, губернатора и командующего войсками округа.
В Липки врезается и несколько настоящих улиц. Самая главная из них – Николаевская, она красивее всех в Киеве по изяществу строений. Отсюда пошла та горячка, которая дала городу за пять лет тысячу новых каменных домов. Николаевскую начало застраивать то самое общество, которым управлял Меринг и которое Лыкову предстояло изучить. Пока же он полюбовался великолепными доходными домами и театром Соловцова. Неподалеку уходил в небо настоящий небоскреб высотой то ли в пять, то ли в шесть этажей. Он был еще в лесах, каменщики заканчивали выкладывать фасад. Другие важные улицы – Институтская и Банковая. На первой располагается Институт благородных девиц, контора Госбанка и официальная биржа (неофициальная квартирует в кондитерской Семадени). На второй – штаб Киевского военного округа.
Между Липками и Днепром уютно поместился небольшой Мариинский дворец с парком. Заложила его еще Елизавета Петровна, а перестроил Александр Николаевич. Когда в город приезжает государь, то останавливается здесь.
За Липками, ниже по Днепру, тянется Печерск. Это место облюбовали военные. Киевская цитадель уже потеряла оборонное значение, но еще оставалась монументальной. В полдень с ее вала стреляла сигнальная пушка – горожане могли сверять свои часы. Вот, пожалуй, и вся польза от крепости… Рядом расположены Арсенал с коллекцией старинного оружия и госпиталь на две тысячи коек, один из самых больших в России. На склоне горы Лыков обнаружил россыпь каких-то бутафорских домиков. Он с удивлением узнал некоторые из них – встречал в Нижнем Новгороде, на Всероссийской промышленной и художественной выставке четыре года назад. Не сразу, но сыщик разгадал тайну. Через год после нижегородской большую выставку провели и в Киеве. Видимо, из экономии устроители купили в Нижнем часть стоявших без дела павильонов, и теперь они догнивали здесь…
Печерск не весь захвачен армией. Так, на плацу мирное население завело ипподром. Неподалеку разбили виноградный сад монахи Лавры. Тут стоят Малый Николай – Пустынно-Никольский мужской монастырь – и Большой Николай – военный Никольский собор с высокой колокольней. От них идут дорожки к Аскольдовой могиле. Вокруг кладбище для местной элиты, и отсюда лучший вид на Днепр. На склоне древней Кловской горы – городская больница имени цесаревича Александра со скромным храмом. Есть большое частное садовое хозяйство. Но военный элемент преобладает. Даже сад здесь называется Комендантским! Армейские склады, артиллерийская мастерская, юнкерское училище и огромное хозяйство 3-й саперной бригады занимают большую часть предместья.
Угрюмые стены цитадели прорезаны трамвайными путями. Сразу за валами начинается Киево-Печерская Успенская Лавра. Еще одно легендарное место, где каждый квадратный вершок дышит древней историей. Лыков, стесненный временем, буквально обежал ее. Не удержался, залез на колокольню – и долго не хотел спускаться. Высота – сорок три сажени и два аршина, плюс крест – всего выходит сорок шесть саженей[8], на восемь выше Ивана Великого в Москве. «Братский» колокол весит 1638 пудов, часы играют каждые пятнадцать минут. Вид сверху такой, что захватывает дух. Алексей Николаевич разглядел даже Переяславль, до которого было девяносто верст!
Великая церковь действительно оказалась закрыта на ремонт. В пещеры сыщик не пошел, экономя время, ни в Антониевы, ни в Федосиевы. Его раздражало, что военные зачем-то обнесли их крепостной стеной… Притом всюду толкались богомольцы, создавали давку и мешали любоваться. В странноприимной гостинице Лавры в апреле-мае селится их до десяти тысяч человек. Паломники заполняют город, ночуют во всех садах и на вокзале, мусорят. Надворный советник поспешил убежать от серой неопрятной толпы. Заглянул лишь в один из древнейших храмов Киева, стоявший особняком за стенами Лавры – Спас на Берестове. По преданию, здесь был похоронен Юрий Долгорукий. Но оказалось, что его могила никак не обозначена, и питерец ушел разочарованный.
Той же железной дорогой Лыков вернулся обратно на Крещатик. И направился в Старый город. От Думской площади туда ведут рассыпавшиеся веером три улицы. Турист двинулся по Софийской и скоро оказался на одноименной площади. Вот оно, сердце древнего Киева! В центре высился несуразный памятник Богдану Хмельницкому. Надворный советник помнил, что изначально, по проекту Микешина, он выглядел иначе. Конь гетмана попирал тела еврея, поляка и иезуита… Лишь по приказу государя Александра Второго скульптор убрал эти фигуры. Еще долго не могли решить, куда направить хвост скотины. С одной стороны София, с другой – Михайловский собор, а с третьей – присутственные места: как ни поставь, все плохо. Еле управились.
Присутственные места сыщик оставил на потом: ему не миновать их по делам службы. Он загодя сдернул фуражку и отправился в Софийский собор. И застрял там надолго. Любовался «Нерушимой стеной» – запрестольным образом Богоматери, единственным не тронутым переделками с момента основания храма. В Софии низкий иконостас, и древняя девятисотлетняя кладка была хорошо видна. Лыков осмотрел все знаменитые мозаики: и Богоматерь, и Тайную Вечерю, поклонился праху Ярослава Мудрого. Только не полез на хоры, к древнейшей иконе Николы Мокрого – ноги уже и так гудели.
Выйдя на улицу, он снова задумался. Куда пойти теперь? Золотые ворота его не соблазнили еще с прошлого раза: скучные руины, обложенные современным кирпичом, торчат из-под земли… Вот Десятинную надо увидеть. И сыщик отправился к началу Андреевского спуска. От первого киевского храма остались лишь основания фундаментов. Нынешняя церковь возведена на них в 1842 году, но могилы князя Владимира, его матери княгини Ольги и жены княгини Анны не тронуты и находятся под полом. Рядом поставили шкап с найденными при раскопках древностями. Лыков всегда интересовался археологией и надолго задержался возле экспонатов.
В стоящую через улицу Андреевскую церковь он не пошел, поскольку ту обезобразили строительными лесами. Но полюбовался видом на Подол. Сколько кораблей прилипло к днепровским пристаням! Почти как в Нижнем Новгороде в разгар ярмарки. Затем гость поймал извозчика и велел отвезти его на другой конец Старого города. На Бибиковском бульваре напротив Ботанического сада недавно возвели Владимирский собор. Алексей Николаевич обычно не ходил в новые храмы, он любил старые. Но тут особый случай. Собор расписали старший Васнецов, Нестеров и Врубель. Те, кто видел их работы, говорили о них с восторгом. Супруга наказала сыщику лично посмотреть и потом рассказать. Вот он и старался. Зрелище, увиденное в храме, потрясло простую солдатскую душу Лыкова. Дал ведь людям Бог талант… Долго он бродил, любовался фресками и орнаментами, и только голод заставил его уйти.
Уже смеркалось, когда надворный советник вернулся в гостиницу. Город он знал плохо и не решился обедать где попало. В ресторане «Континенталя» его накормили вкусно и до отвала. Пришлось часик полежать на диване, пока уставшие ноги не отошли. Эх, возраст… В целом от Киева у туриста осталось сложное впечатление. Рассказы о его дивной красоте несколько преувеличены. Не город красив, а картины, открывающиеся с его смотровых площадок. Владимирская горка, Аскольдова могила, вид от Лавры за Днепр – все они восхитительны и не имеют равных в России. Немного это похоже на Нижний Новгород. Еще основатель Нижнего князь Георгий Всеволодович заметил сходство двух городов. Только на родине Лыкова сливаются Волга с Окой, а здесь за Трухановым островом – два рукава одного Днепра. Почайна тоже есть в Нижнем. И такой же высокий гористый правый берег, и плоский левый.
И все же Киев скорее разочаровал туриста. Грязно и пусто в нем. Кипит жизнью один Крещатик, а все другие улицы безлюдны. Площади, кроме Софийской, заставлены чем ни попадя. На Думской уродливые павильоны с обувью и фруктами и биржа извозчиков с ее руганью и теснотой. На Царской – безобразные будки с газетами и неопрятный вокзал городского трамвая. Другие площади (Бессарабская, Галицкая, Александровская, Львовская) заняты базарами. Хорошо замощены лишь две-три улицы: на них не пожалели средств и выложили гранитными кубиками. Булыжные мостовые сделаны очень дурно, всюду ямы и выбоины, в которых пропадают даже здешние дрожки топорной работы. Электрические фонари только в центре, во всех остальных местах газовые и керосиновые. Казенные строения безвкусны и однообразны, кроме разве что строящегося музея древностей. Подол внизу у Днепра – как заурядный губернский город, без своего лица. Окраины – Лукьяновка, Шулявка, Приорка, Куреневка, Соломенка – глухие и опасные местности, где ночью лучше не гулять. Там сплошь деревянные домики, немощеные улицы, кирпичные заводы да угольные склады. И это столица края, мать городов русских…
Передохнув, Алексей Николаевич решил продолжить прогулку. Когда он вышел на Крещатик, уже стемнело. Электрического освещения оказалось на удивление много. Фонари фонарями, а каждая кофейня и каждый ресторан сияли огнями. Выпив чашку вкуснейшего кофея, сыщик взбодрился и отругал себя. Чего это он накинулся на дивный Киев? Богомольцы, вишь, помешали. Люди пришли поклониться святыням – что в том плохого? Окраины грязны и неуютны? Как будто за Нарвской заставой чище! Зато киевские храмы, зато ощущение тысячелетней истории – это ли не чудо? Он еще раз прошелся по Николаевской, и даже к Мерингу изменил отношение. Отличная улица, будто в Париже побывал. Жулик не жулик, а строит хорошо.
Лыков решил посетить знаменитые киевские сады, гульнуть там как следует и лечь спать. В Петербурге ему хвалили «Шато-де-Флер», увеселительный парк за Купеческим клубом и одноименным садом. Веселые сильфиды, шансонные певички, танцы до упаду, приличный ресторан. Но сначала сыщик поднялся к памятнику святому Владимиру. В столице много говорили о том, как красиво ночью горит крест, который держит в руке князь. Крест украшен лампочками, и благодаря этому его видно издалека. Гостя ожидало разочарование: лампы не горели. То ли испортились, и их не успели заменить, то ли повредился провод. На горке было темно, как в тюремном каземате, а внизу играла музыка и слышался завлекательный женский смех. И Лыков отправился в «Шато-де-Флер».
Действительно, место оказалось веселое. Не хуже московского «Эрмитажа» времен Лентовского. За вход брали пятнадцать копеек, много дешевле, чем в столицах. Две сцены – Открытый и Закрытый театры, площадка для духового оркестра, пивной и чайный буфеты, ресторан, а еще аллеи с клумбами, маленький прудик, лимонадные киоски. И всюду в огромных массах одинокие женщины на любой вкус. Между ними спокойно фланировали мужья с женами и даже с детьми, лица всех сословий, студенты, военные. Удивительное место, где каждому было весело и покойно.
Лыков присмотрелся и увидел еще одно деревянное здание. Оказалось, что это вокзал[9]. Сцена с несколькими рядами стульев пустовали, а вот в галерее вокруг кипела жизнь. Перед вокзалом сыщик обнаружил бассейн, в котором плавало около дюжины порядочных стерлядей. Меж ними одиноко скучала черепаха-недомерок. Откуда здесь стерляди? Неужели они водятся в Днепре? Алексей Николаевич уже настроился на легкий ужин, и уха его устраивала.
Он вошел в галерею. Там был общий зал, а вбок уходили кабинеты. Турист уселся с краю, тут же к нему подбежал почтительный официант:
– Чего изволит ваша милость?
– Там у вас в бассейне рыба плавает, мне ее.
– Соблаговолите сами выбрать или как?
Лыков рассмеялся:
– Чего ноги бить? Принеси вершков на десять.
– Слушаюсь! А что вам подать, пока уха готовится?
– Давай водки здешнего разлива. Я приезжий, хочу попробовать вашу.
– Горилка на березовых бруньках подойдет-с?
– Да. Осетринки с хреном еще доставь, соленых огурчиков, чтобы хрустели, и каперсов.
– Слушаюсь. Все-с?
– Что-нибудь малоросское, из здешней кухни. Чего в Петербурге не бывает.
– Налисники с мясом изволите отведать?
– А это что такое?
– Блины такие, вашество. Из тонкого теста, с начинкою. Их заливают сметаной и томят в печи. Пальчики оближешь!
– Неси.
Лыков не спеша ужинал и осматривался. Нет, зря он хаял Киев. Вкусно, весело, люди кругом доброжелательные… Соседние столики заняли компании мужчин и женщин, вполне порядочных на вид. Это друзья пришли отдохнуть семьями. За тонкой перегородкой южная ночь, запахи и звуки весны, где-то внизу Днепр течет… Хорошо!
Перекусив, сыщик отправился гулять дальше. В Закрытом театре шла пьеска «Любовь на кухне», в Открытом выступал венгерский танцевальный дуэт сестер Джельма. Еще обещали еврейского куплетиста Доброва и какую-то женщину-великана Карлей. Находившись и надышавшись свежим воздухом с реки, турист отправился в гостиницу. Только вышел из сада на Царскую площадь, как вдруг разом погасли все фонари. Оказывается, в Киеве уличное освещение поддерживается лишь до полуночи. Из дворов сразу же полезли на бульвар темные фигуры. Сыщик было напрягся, но потом увидел, что это проститутки. Они стояли у каждой подворотни и зазывали гуляк вглубь. А там могли прятаться их коты с финками! Но городовой на площади был безмятежен. И криков, как это часто случается в Москве, не доносилось. Во дворах никого не грабили и договаривались полюбовно. Алексей Николаевич успокоился. Отмахиваясь от назойливых этуалей, он вернулся в номер и уснул как убитый.
Глава 3. Находка в реке
Утром следующего дня надворный советник входил в кабинет губернатора. Генерал-майор Трепов был, как и его знаменитый отец, Федором Федоровичем. Лыков по своей службе в столице уже не застал папашу. Но много слышал о нем от чинов петербургской полиции, и плохого, и хорошего. Загадочное состояние, которое градоначальник сумел нажить на государевой службе, не давало покоя недоброжелателям. Махинации с конфискованными польскими имениями – это еще пустяки. Кто тогда в них не замарался? А вот то, что Трепов брал у императрицы ее личные деньги якобы на охрану государя – уже перебор. Но даже и эти суммы не объясняли, откуда у старого служаки на банковском счете накопилось три миллиона… И хотя бывший градоначальник давно умер, шлейф его темных дел тянулся теперь за сыновьями. Поэтому Лыков держал себя настороженно.
Губернатор оказался лысым и седобородым, но очень живым. Из двух Владимиров, что украшали его мундир, петличный был с мечами и бантом.
– Ну-с, зачем пожаловали к нам? – спросил Трепов, пожимая гостю руку. Хорошо так пожал, от души.
– Согласно распоряжения его высокопревосходительства господина министра внутренних дел. Прибыл провести дознание по письму некоего Афонасопуло. Насчет злоупотреблений в Киевском домостроительном обществе.
– Ах, это… – поморщился губернатор. – Никакое там не письмо, а форменный донос. Хочется же вам разбираться с пасквилями?
Командированный пожал плечами: мол, не я же выбираю себе поручения.
– Донос или правдивые сведения, но министр велел разобраться. Прошу оказать содействие в выполнении. Сыскная полиция не проверяла сигнал?
– Там и проверять нечего. Вы по городу успели пройтись?
– Успел, ваше превосходительство.
– Для вас Федор Федорович. Так вот. Если успели, то должны были увидеть. Раньше в Киеве бывали?
– Дважды, последний раз пять лет назад.
– Вот! – оживился губернатор. – Разницу заметили?
– Новые дома? Конечно. Соглашусь, что в последнее время город сильно похорошел.
– И это все Меринг. Не слышали про усадьбу его отца? С нее-то и началась наша строительная горячка.
– Не доводилось, Федор Федорович. Прошу просветить.
В приемной скопилось два десятка человек. Но губернатор, не принимая это во внимание, стал рассказывать:
– Старый Меринг был знаменитый в Киеве врач, природный немец. Тайный советник, между прочим! И друг великого Пирогова. Так вот. Лечил он, лечил много лет. Имел обширную практику. Но была у немца одна особенность, которая и сделала ему состояние. Жидов он почему-то пользовал бесплатно.
– Всех? – удивился сыщик.
– Нет, только бедных. Однако пользовал на совесть. Сам приезжал к ним в лачуги, если те не могли явиться на прием. Помогал с лекарствами, вел целые семьи от старого до малого. И жиды платили ему… сведениями. Насчет купли-продажи городских имений.
– То есть как? Сообщали, кто что продает? Но это в газетах печатают. Какая в том польза?
Трепов оживился:
– Польза была, и немалая. Жиды – ловкие факторы, они, как тараканы, пролезут в любую щель. Раньше других узнают, кто уступает, сколько хочет, как его обмишурить. И прежде чем хозяин догадывался дать объявление в газету, к нему уже являлся Меринг и предлагал куш.
– Ага… То есть доктор опережал других спекуляторов?
– Именно. Деньги от практики у него были, и сведения он тоже раньше всех получал. И составил себе, как тут называли, «киевское княжество» – огромную усадьбу в самом центре города, в нижних Липках. Вы спросите, откуда я это так хорошо знаю?
– Спрошу, Федор Федорович, – улыбнулся надворный советник.
– А он у моего отца тоже купил. Покойный батюшка, если не слышали, получил в подарок от государя большой участок. Как раз там, где сейчас улица Николаевская. Выстроил усадьбу с прудиком, а потом продал ее тайному советнику. Тот еще прикупил у соседей, и составилось о-го-го что, притом на Крещатике.
– Теперь понимаю. Эту усадьбу Михаил Меринг получил по наследству?
– Точно так. Старый доктор много накопил богатства. Хватило всем детям. Михаилу Федоровичу досталась как раз земля в городе. Но что с ней делать? Доходы от аренды небольшие, а участок огромный. Куда столько? И сын решил пустить его под строительство. Нашлись люди с капиталами…
– А кто именно, простите? – перебил губернатора Лыков.
– Главный там – знаменитый Марголин, – охотно пояснил тот. – Директор-распорядитель Объединенного пароходного общества, еще он занимается городскими трамваями, и освещением тоже. Денежный и энергичный человек, хоть и жид. Но из тех, без которых уже не обойтись. Коммерции советник, меценат, одно слово – туз. Еще вложились Петровский, богатый инженер, и Голубев, киевский чиновник. И пошло-поехало. Михаил Федорович предоставил землю, другие дали деньги. И родилась новая киевская архитектура. Кирпичные заводы как грибы полезли, каменщики приехали. Мне, губернатору, приятно это наблюдать, честно скажу. Поэтому и разозлился на доносчика. Люди город украшают, а он… Так вышло, что я хорошо знаю этого Афонасопуло и даже сам устраивал его в банк. Теперь неловко перед учредителями.
– Вы рекомендовали его Мерингу? – удивился Лыков.
– Говорю же: так вышло. Мы с его отцом служили когда-то вместе. Платоша вырос у меня на глазах. Вырос, следует сказать, беспутным. В военную службу не пошел, да и статская у него не задалась из-за склочного характера и нечистоплотности. В последний раз он явился сюда и просил дать хоть какое-нибудь дело. С голоду помирает, то да се… Я пожалел сдуру. Написал Анатолию Викторовичу Гудим-Левковичу, председателю правления двух банков, попросил устроить молодца. И вот благодарность! Теперь Гудима смотрит на меня волком. Черт бы подрал этого Платошу…
– В письме Витте он говорит, что писал вам о злоупотреблениях в банке, но ответа не получил.
– Да, Платоша прислал мне глупое письмо и просил о встрече. Я отказался принять его.
– Почему, Федор Федорович? Неужели вы не допускали мысли о том, что в банке Меринга может быть нечисто? В России где угодно сумеют украсть…
– Зная сына своего сослуживца и видя, как хорошеет Киев… Мне не нужно было присылать туда ревизоров, да и права такого у меня нет. Глупость все его доносы, повторю это еще раз. Не тратьте на них время.
– Но, Федор Федорович, согласитесь, что распоряжение министра я обязан выполнить. Хотя понимаю ваше отношение. Афонасопуло так и не нашли?
– Не нашли, – подтвердил губернатор. – Четыре дня, как он исчез, и ни слуху ни духу.
– А его ищут?
– И весьма старательно, но пока безрезультатно. На службу не явился, дома не ночует.
– Боюсь, тут случилось преступление, – Лыков поднялся с хмурым видом. – Уж не избавились ли от свидетеля?
Трепов фыркнул:
– Вот еще! А по-моему, он сбежал. Нашкодил и спрятался, чтобы не отвечать за свои слова.
– Надо открыть дознание.
– Да вы сядьте, сядьте. Дознание уже открыли, без вас. Я телефонирую сейчас полицмейстеру. Он все расскажет, приказ такой ему отдан. Ничего от вас не скроем, не волнуйтесь.
– А если здесь убийство?
Трепов дернул щекой:
– Экий вы быстрый насчет убийств. Сыщик, сразу видать. Я ведь, Алексей Николаевич, навел уже об вас справки. Знаю вашу манеру.
– У кого вы тут в Киеве могли спросить? – усомнился надворный советник. – И что у меня за манера?
– Спросил я как раз у полицмейстера, у Цихоцкого. Вы служили вместе с ним в Петербурге, так?
– Ну не вместе, – поправил Лыков. – Я чиновник Департамента полиции, а он был участковым приставом Адмиралтейской части, пока не перевелся сюда. Встречались несколько раз, однако близко не знакомы.
Цихоцкий был назначен киевским полицмейстером два года назад. До того он служил в Петербурге, и Лыков по службе имел с ним дело. Ушел Вячеслав Иванович со скандалом и особой памяти о себе не оставил. И вот теперь он командует здесь всей полицией.
– Что же касается вашей манеры, – продолжил Трепов, – то она ясна как день. Вам, чтобы отличиться перед министром, требуется обязательно преступление. Убийство, афера, громкие имена… Мы тут погрязли, а вы приехали и за неделю утерли нам нос. Так, что ли? Предупреждаю: я этого не потерплю! Помогать в честном дознании должен и буду, а вот въехать в рай на моем горбу не дам.
Лыков был уязвлен. Только что у них с губернатором шел нормальный разговор – и вдруг такие слова. Не потерплю, не дам, манера ваша известна… Что случилось? Про этого Трепова ходили слухи, будто он интриган. Мало ли что говорят, думал сыщик по дороге в Киев. И вот при первой же встрече ссора на пустом месте. Причем генерал-майор не выбирает слов и не удосуживается найти веский повод. Кинулся сразу, нахрапом. Хочет показать, что исход дознания должен его устроить, иначе будет конфликт. Ну-ну, посмотрим. Лыков уже давно служил в полиции, повидал всякое. Идти на поводу у местного князька он не собирался, но и ссор не искал. Пока надо принять к сведению. И перевести разговор в рабочее русло.
– Я думаю, нам пора кончать беседу, – ответил он сдержанно. – Пугать меня не стоит, это бесполезно. Что найду, то и сообщу министру. Если донос ложный, так и будет в рапорте. Манера же моя на самом деле другая… Это чтобы вы знали. Правду я найду обязательно. Если вам она не понравится – не взыщите. Подделывать ее под вас не стану. Телефонируйте полицмейстеру, там у вас в приемной полно людей…
Собеседники холодно расстались, и сыщик отправился к полицмейстеру. Тот встретил гостя смехом:
– Сколько лет, сколько зим, Алексей Николаевич. Зачем же вы нашего генерала напугали?
– Нервный он у вас какой-то. Только я предположил, что ваш свидетель не случайно пропал, тут и началось…
– Не обижайтесь на него. Большую карьеру делает, вот и опасается. Папаша в его возрасте уже имел личный доклад у государя, а сынок в Киеве застрял. Так что…
– Так что?
– Знаю, вы никого не боитесь, а то бы сказал: не ссорьтесь с Треповым.
– Я и не думал ссориться.
– Ну и слава Богу! А теперь давайте перейдем к делу.
– Давайте. Вячеслав Иванович, что же случилось с Афонасопуло?
– Исчез бесследно четыре дня назад. И это после его писем по инстанциям, благодаря одному из которых я сейчас имею удовольствие видеть вас здесь. Одним словом, пропажа подозрительна.
– Это я и сказал вашему генералу. А он сразу на дыбы.
– Треповский характер, Алексей Николаевич. Ничего не попишешь. Федор Федорович очень мнителен. Не удивлюсь, если он думает, что вы не просто так приехали, не по письму оценщика, а с ревизией его деятельности по тайному поручению недоброжелателей.
Надворный советник лишь покачал головой.
– Но давайте о делах, – продолжил полковник. – Мы начали дознание пропажи Афонасопуло. Детали вам расскажет мой помощник, пристав сыскной части коллежский асессор Желязовский.
– Поляк?
– Самый настоящий. Но служит хорошо и дело знает. В Киеве прежде много было поляков. Но после бунта шестьдесят третьего года их повывели. Северин Янович из тех, кто остался. Наши его, понятное дело, за глаза кличут Северьянычем, но побаиваются – требователен. Ну да сами увидите. Я вызвал его, жду с минуты на минуту. Не желаете ли пока чаю? Заодно расскажете, как там в Петербурге…
Два столичных жителя – прошлый и настоящий – успели попить чаю и поговорить о пустяках. Лыков никогда не был дружен с Цихоцким, но здесь, в его городе, держался вежливо и уважительно. Им теперь вместе дознавать. Через десять минут явился наконец начальник сыскного отделения.
Желязовский оказался породистым мужчиной с крашеными, слишком черными волосами и усами цвета «соль с перцем». Элегантный статский сюртук, золотые запонки и гранатовая булавка в галстуке, красивый профиль. Жилет так вообще с блестками. Не иначе дамский баловень, подумал неказистый Лыков. Поляк сразу заговорил о деле:
– Мы собрали справки об этом Афонасопуло и вот что выяснили. Игрок он! Винтит по-крупному, иногда в долги залезает. Но всякий раз отдает, поэтому его ссужают.
– А кто ссужает? – уточнил питерец.
– Коллеги по банку.
– Но почему начальство допустило такое? – удивился Лыков. – Как можно держать в штате банка игрока? Мало ли что!
– Начальству оно, конечно, не нравилось, – пояснил пристав. – Но ведь Афонасопуло не с улицы взяли туда, а по рекомендации самого губернатора. Вот и приходилось терпеть… до поры до времени.
