Николай Шамрин
Современные хроники славного города Засарайска
– Заткнись, овца! Никуда не денется твой Савчик, – девушка повернулась спиной к публике и посмотрела на Курилкина, – что делать?
– Я сейчас! – парень отпустил руку Элеоноры Округлой и, пригнувшись, побежал к коттеджу. Впрочем, его и так никто бы не заметил. Все были заняты своими делами. Вот только оцепление почему-то забыли выставить. Бывает!
Михаил остановился в нескольких метрах от здания. Было очень жарко. Парень подставил голову под ниспадающий поток воды и, смочив волосы, стал внимательно осматривать периметр коттеджа. Он увидел, что внутри дома уже работают пожарные, и успокоился. «Если Савелий внутри, то его найдут сотрудники, – резонно подумал отставной корреспондент, – осмотрюсь-ка я вокруг дома». Уже совершенно не беспокоясь о маскировке, он выпрямился и сделал несколько шагов. Под окном лежало туловище мэра, прикрытое сверху портьерой и карнизом. Михаила, что называется, «замкнуло», и вместо того, чтобы позвать на помощь, он взял Савелия Сергеевича за ноги и поволок через газон к людям и к жизни.
Занималась заря… «Народ» рассаживался в автомобили, персонал ждал указаний. Только Великолукский, стыдливо спрятавшись в кустах и страдая от ожогов, ждал, когда верный Олежек привезёт ему брюки, трусы и обувь. Тоска разрывала душу, и только бутылка текилы помогала кое-как поддерживать силы.
Суббота решительно вступала в свои права. «Вальпургиева ночь» закончилась, как и положено – огнём.
Глава девятая. Выходные дни
Жизнь течёт своим чередом: утро сменяет ночь и переходит в день, который, достигнув апогея-полудня, становится сумерками. Наступает ночь. Круг замыкается. Так и с недельным циклом: день тяжёлый, понедельник, всё-таки заканчивается, середина недели, целых три дня, как правило, плодотворна, а вот к пятнице люди чувствуют, что усталость накопилась и им просто необходимо сбросить с плеч груз будней. Это происходит везде: на Манхэттене в Нью-Йорке, и в лондонском Сити, и у нас, в Засарайске. «Народ» устаёт всегда одинаково, а вот стресс снимает по-разному. Не нам судить, кто отдыхает лучше, кто хуже. Люди просто устают и хотят восстановить силы к следующей неделе, когда начнётся очередной виток их привычной жизни. Ну, что же? Имеют право. Наверное, нам надо оставить их в покое и дождаться понедельника. Впрочем, кажется, стоит немного подсмотреть за некоторыми героями нашей истории.
Анфиса не сразу заснула после известных событий. Ей снились кошмары и в них, сменяя друг друга, появлялись и исчезали то Мишка Курилкин в костюме начала 19-го века, то Лука в ластах и с аквалангом в руках, то диджей Пистольеро и ещё много других, неизвестных ей персонажей в невероятных одеждах. Очнувшись от странных сновидений, девушка опустила ноги на прохладный пол и осмотрела комнату. На душе было пусто и противно. Она не понимала, что происходит, но чувствовала, что стала совершенно другим человеком. Каким? Анфиса ещё не знала.
Лука сидел напротив Олега и тупо смотрел на полупустую бутылку виски, нехотя ковыряя вилкой разогретую тушёнку с луком. Подняв глаза на товарища, Владимир Владимирович подул на забинтованные кисти рук:
– Значит, говоришь, что с Фиской всё в порядке?
Олег обрадованно заёрзал на стуле и с готовностью откликнулся.
– Лука! Не бери в голову! Всё в полном порядке. Волосы немного подгорели, да каблук отломился, ну и хромала чуток. А так всё нормалёк! Её в машину Мишка, сынок члена власти, усаживал! – Олег широко улыбнулся и вдруг осёкся, увидев, как и без того красное лицо начальника исказила гримаса бешенства. – Постой, Лука! Я что-то не то сморозил?
Владимир Владимирович с трудом поднялся со стула:
– Да, нет, Олежка… ты всё правильно сказал. По теме! Я, значит, спасать её… в огонь… А она, значит, с Мишкой-ушлёпком?
Олег осторожно пригубил пахнущий сивухой напиток и тоже поднялся из-за стола. Так, на всякий случай. Он-то знал крутой характер начальника не понаслышке.
– Лука! Ты, это… не бери в голову. Анфиса ведь не овца, чтобы тебя на ушлёпка поменять. Кто он? А кто ты? Сам подумай!
– Тут и думать нечего. У него высшее образование, в столице учился, у папаши денег куры не клюют. Да ещё он и подвернулся вовремя! Пока я её разыскивал, он тут как тут! Весь в белом и на белом коне!
Лука подошёл к окну и тоскливо посмотрел во двор:
– Слушай, Олег! Ступай домой. Я прилягу. Засну, может быть.
Нечасто шеф называл его полным именем, поэтому парень не стал напрашиваться на неприятности и ушёл, осторожно, без стука прикрыв дверь квартиры.
Савелий Сергеевич проснулся внезапно, как от бесцеремонного толчка. Открыв глаза, он сел на диван и ощупал затылок. Боль тонкими иголками дала о себе знать. Мэр тихо застонал и откинулся на спинку. В доме было тихо, как ночью на кладбище. Только внизу, на первом этаже почти бесшумно суетилась прислуга. Настроение – ниже нулевой отметки. Как ни гнал Селиванов воспоминания о прошедшем вечере, они властно и нагло возвращались к нему. Хорошо ещё Эля уехала домой!
– Дура! – вслух сказал глава Засарайска. – И я – дурак! Какого чёрта попёрлись в Академгородок? Сидел бы сейчас на даче в Похмелках. А тут: коттедж сгорел, сам чуть не погиб, да и диджей чуть «кони» не двинул! Да! Шуму будет… Что делать-то?
Мужчина подошёл к бару, достал бутылку коньяка и, посмотрев на свет прозрачную жидкость, вернул её на место. Не время, стало быть… Надо что-то решать. Мыслей не было. Было немного стыдно. За себя. Сейчас он понимал, что мог повести себя на пожаре по-другому. «Ладно, я не виноват, – успокаивал себя мэр, – если бы не проклятый карниз, я бы всё сделал, как надо: организовал бы эвакуацию, руководил бы спасателями. Всё бы сделал, как положено!».
На мгновение тоска ушла, Савелий Сергеевич снова посмотрел на бар. «Достать, что ли? – но вновь проснувшееся чувство гадливости к самому себе змеёй вползло в его сердце. – Нет! Не время! И Остерман, скотина, знает же всё! И молчит, как будто я умер. Плетёт, наверное, свои интриги… Решает, как ситуацию к своей выгоде развернуть!». От этих мыслей стало совсем плохо. Мэр присел в кресло и опустил голову на руки. Ему вдруг захотелось заплакать. Как в детстве. Горько и навзрыд. Не получилось…
Дверь осторожно приоткрылась, и в щель робко проникла голова домохозяйки.
– Савелий Сергеевич! Тут к вам Генрих Иванович с этим, как его… ну, из «Члена». Впускать? – глаза женщины были полны сочувствия и почти материнского тепла. – А то я скажу, что вы заболели. Вон как голова-то, вся в бинтах!
Селиванов почувствовал, что спасение рядом. Не бросил его Остерман. Нет, не бросил! Выручит, как тогда, десять лет тому назад, выручил! Мэр с нескрываемой признательностью посмотрел на женщину:
– Спасибо тебе… Скажи, что я через минуту буду готов. Только умоюсь.
Дверь тихо закрылась, и мужчина пошёл в душевую, бормоча на ходу:
– Примчались, голубчики! Знают, что без меня никуда! Без меня они, все – пустое место! Интересно, что там Немец придумал? Умён, заместитель!
Прошло десть минут, и Савелий Сергеевич вышел из душевой комнаты. Побрился он не слишком удачно, порез на подбородке пришлось заклеить пластырем, и это немного портило улучшившееся было настроение. Впрочем, рассмотрев своё отражение в зеркале, мэр увидел, что пластырь и забинтованная голова довольно органично сочетаются, придавая ему вид мужественного страдальца. «Ладно, пойдёт! Всё, что ни делается, всё к лучшему! – Селиванов осмотрел комнату. – Куда же мне сесть? Сейчас мелочей нет, не зря же Остерман привёл Глинкова. Видать, что-то придумал… в кресле встречу… за столом!».
Мэр, чуть прихрамывая, подошёл к столу и отодвинул на край ноутбук. Присев в кресло, он положил перед собой невесть откуда взявшийся прошлогодний экземпляр «Органа Власти» и открыл газету на третьей странице. Ещё раз осмотрев кабинет и с шумом выдохнув воздух, нажал кнопку вызова. Дверь отворилась с трёхсекундной задержкой, в проёме, словно вышколенный лакей, стояла домохозяйка, которая произнесла торжественным голосом.
– К вам Генрих Иванович и Дмитрий Сергеевич! – осознав свою оплошность, женщина покраснела и постаралась исправить ошибку. – Сергей Дмитриевич, главный редактор «Члена Власти».
– Марина Евграфовна! Сколько раз вам говорить: «Орган Власти»! – Савелий Сергеевич досадливо поморщился. – Пригласите.
Первым на пороге появился несколько сконфуженный Сергей Дмитриевич. Он старался не смотреть на оплошавшую женщину, но в душе закипала обида. Главный редактор всегда очень близко принимал к сердцу нападки на его детище. За журналистом осторожно вошёл Генрих Иванович. Его глаза излучали сочувствие и сострадание. Савелий Сергеевич ощутил тепло в груди и придал лицу ещё более страдальческое выражение. С видимым трудом он привстал с места и гостеприимно показал на кресла у стола:
– Присаживайтесь, господа! Прошу прощения за внешний вид…
– Савелий Сергеевич! Не надо слов! Пожалуйста, не напрягайтесь! – расчувствовавшийся Сергей Дмитриевич замахал руками. – Мне Генрих Иванович всё рассказал: и как вы поехали на ночь глядя в Академгородок для проверки готовности коттеджей к приёму профессуры, и как людей из огня спасали, и как ранение получили! Я вот напросился взять интервью из первых уст, так сказать! Вы не возражаете? Или как? А то… я всё понимаю! Такое ранение – не шутка! Приеду в следующий раз… Или как?
Селиванов не мог видеть, как Остерман толкнул ногой главреда, но увидел, как тот поморщился.
– Что с вами? Заболели? – голос руководства звучал участливо, без подтекста. Савелий Сергеевич ещё не осознал смысл слов Сергея Дмитриевича. Ему просто хотелось хоть как-то отблагодарить посетителей. – Может, таблетку?
Генрих Иванович слегка подтолкнул оторопевшего Глинкова к столу:
– Не беспокойтесь, Савелий Сергеевич! Всё в полном порядке. – заместитель скромно присел на стул, стоящий в углу кабинета. – Извините, что я взял на себя смелость без вашего согласия рассказать Сергею Дмитриевичу про ваше героическое поведение на пожаре. Не удержался… Я-то сам позже приехал в Академгородок, когда вы уже вынесли из коттеджа шестерых пострадавших. Люди мне говорили, что, если бы не ваше руководство, то пожарные не справились бы с задачей. Мы бы не избежали трагических последствий. А ведь там были дети простых горожан! Избирателей.
Селиванов вдруг понял замысел Генриха Ивановича. От былой неуверенности и робости не осталось и следа. Откинувшись на спинку кресла, он придал лицу соответствующее выражение.
– Перестаньте, Генрих Иванович! Я просто выполнял свой долг, – мэр вдруг почувствовал, что его сейчас понесёт, и решил ограничиться коротким штампом, – на моём месте любой руководитель города поступил бы также.
– Всё так, Савелий Сергеевич, всё именно так, как вы говорите, – Остерман слегка наклонил корпус и понизил голос, – но вы же знаете, что нечистоплотные люди (а они, к сожалению, есть и в Засарайске) могут исказить факты и постараться очернить ваше имя. Считаю, что нам нельзя этого допустить. Ни в коем случае! Именно из этих соображений я попросил Сергея Дмитриевича прервать свой выходной день и взять у вас интервью по горячим следам, чтобы люди узнали правду из первых уст. И непременно в понедельник.
Селиванов поднялся над столом. Он уже искренне верил словам заместителя. Почувствовав себя героем, едва не оказавшимся на краю пропасти, вырытой руками недоброжелателей, мэр с некоторой горячностью произнёс:
– Вы правы, Генрих Иванович! Вы – абсолютно правы! Мы обязаны сохранить спокойствие в городе. Мы никому не позволим дестабилизировать ситуацию. Я – готов!
Чиновник, как бы обессилев, опустился в кресло.
– Приступайте, Сергей Дмитриевич. Я отвечу на все ваши вопросы. Подробно и объективно.
Глинков, почувствовав приближение своего звёздного часа, включил диктофон, раскрыл блокнот и вытащил из сумки фотоаппарат с огромным объективом:
– Я сделаю несколько ваших снимков за рабочим столом. Они оживят статью. Или как?
Савелий Сергеевич с лёгким стоном откинулся на спинку и хотел прикрыть глаза, как вдруг увидел на лице Остермана кривую и ехидную ухмылку. А может быть, ему только показалось? Мы не знаем… давайте оставим их в покое. Ведь они работают в свой выходной день.
Мишка-«ушлёпок» сидел в полутёмном привокзальном баре и пил пиво. Он, как и многие другие участники описываемых событий, так и не смог уснуть. Может быть, от усталости, а может, от переизбытка эмоций. Сидеть дома отставной журналист не мог, давили тишина и стены. Непонятно почему, ноги сами принесли парня в бар, пропахший кислым пивом и другими испарениями. Ему было тяжело дышать, возможно, из-за последствий пожара. Время тянулось лениво и медленно. «А ведь правильно кто-то заметил, что время непостоянно! Оно может ускоряться и замедляться, – Михаил попытался изгнать из головы никчёмные мысли о времени, но – не получилось. – Вот, сегодня ночью мне определённо не хватало времени, я уже и не думал, что найду девчонок живыми. Потом оно само по себе притормозило и до сих пор не хочет вернуться в естественный ритм. Кажется, что сегодняшний день не закончится никогда». Парень опустил голову и вдруг понял причину глубокосидящей внутри тревоги. В понедельник ему некуда и незачем было идти. Его уволил собственный отец! Он больше не журналист. А если Анфиса не захочет его принять в штат «ЖГ», то ему надо будет уезжать из Засарайска. Без денег и рекомендаций. В никуда. Михаил поднял голову и сказал вслух:
– Шанс есть!
– Вот и я говорю: «Шанс есть всегда», – перед Михаилом стоял парень в косухе и серьгой в ухе, – присяду?
Молодой человек не стал дожидаться разрешения и опустился на табуретку.
– Фил, байкер, официант и пока несостоявшийся докторант в академии лингвистики, – парень пристально всматривался в лицо Михаила, – я тебя узнал, это ты девчонок вытащил из коттеджа, а потом и эту шишку за штаны притащил. Вот потеха была! Штаны-то, в конце концов, сползли, а ты рухнул без сознания. Я тебе нашатырь под нос ещё сунул! Не вспомнил?
Михаил с тоской посмотрел на незваного собеседника:
– Послушайте, байкер-спаситель, или как вас там? Фил? Оставьте меня в покое! Я хочу побыть в одиночестве…
Фил не обиделся. Очевидно, парень вообще не умел обижаться. Таких людей не так много на белом свете. Их называют «лёгкими людьми». Наверное, это не совсем правильно, ведь они забирают на себя часть негатива совершенно незнакомых людей. Байкер-докторант дружелюбно улыбнулся и, перегнувшись через стол, слегка хлопнул страдальца по плечу:
– Слушай, не парься! Лучше поехали кататься на байке? У меня, правда, «ижак», но он после реставрации весь в хроме, и двигатель форсирован. Мне его в крутом столичном тюнинг-ателье доводили. Денег срубили немерено, но зато теперь любой «Харлей» отдыхает! Погнали?!
Курилкин посмотрел на возбуждённого парня, улыбнулся и легко поднялся из-за стола:
– Погнали!
Глава десятая. «Дурные» вести
Эдуард Арсеньевич изнывал от безделья в гостиничном номере. Рано утром он просмотрел бои UFC по телевизору, заставил себя съесть вчерашнюю пиццу, запил её пивом и заскучал. Недолго «посидев» в социальных сетях, молодой человек подошёл к окну и посмотрел на столицу. Она жила своими заботами и совершенно не интересовалась проблемами гостей. Ей было всё равно. Забегалов задёрнул тюль: «Блин! Скорее бы понедельник, начнутся занятия, хоть какое-то развлечение. Ещё месяц слушать этот бред про креатив. Потом ещё и зачёты… Хрень, конечно, зато сертификат дадут. Лишним не будет! Ещё не известно, что там Савелий задумал». Воспоминания о недавнем разговоре с Медвежатниковым окончательно испортили настроение. «Бухнуть, что ли? И заснуть до понедельника, – Эдуард посмотрел в сторону холодильника, – нет… ещё хуже будет. Жаль, что нет смысла звонить архитектору, в выходные Засарайск вообще спит как слон!». Забегалов никогда не видел спящего слона. Просто в голову пришло. «Зря я так! В Засарайске я – первый заместитель главы, власть, так сказать… А здесь? Никто, «гость столицы» … Противно!». Телефон зазвонил неожиданно и тревожно. Эдуард Арсеньевич с опаской посмотрел на гаджет: «Не буду отвечать, – он надавил на кнопку «отклонить», – ничего ведь, кроме гадостей, не скажут!».
Тщательно уложив мобильник под подушку, Забегалов решительно направился к холодильнику: «Напьюсь и засну!». Приглушённый пуховым предметом телефон остановил его на полпути, как выстрел в спину. Чертыхаясь про себя, чиновник вернулся к кровати и включил громкую связь:
– Алё!
– Доброе утро, Эдуард Арсеньевич! Медвежатников беспокоит, – голос абонента действительно звучал тревожно, – считаю необходимым проинформировать вас. События чрезвычайно важные!
– Слушаю вас, Аркадий Константинович, – Забегалов внезапно успокоился и немного приврал, – говорите тише, я не один.
– Хорошо, – архитектор пропустил мимо ушей последнюю фразу руководителя и продолжил с той же громкостью, – в Засарайске ЧП! Мне только что звонил Охлопков и сообщил, что Савелий Сергеевич сильно обгорел на пожаре в Академгородке и сейчас лежит в реанимации. Выживет, или нет, неизвестно…
– Постойте, – Забегалов резко перебил информатора, – дайте собраться с мыслями. Что он делал в пятницу ночью в посёлке?
– Иван сказал, что убедил шефа поехать туда с инспекцией, проверить, как реализуется городской образовательный проект… Идиот!.. Извините, я про «вахтёра». И там, по дороге, то ли «мерин» загорелся, то ли ещё что-то приключилось, он сам не знает, его в реанимацию к мэру не пустили, сказали, что Савелий в тяжелейшем состоянии…
– Информация достоверная? – первый заместитель мэра почувствовал приятную дрожь в членах. – Шеф при смерти? Я точно вас понял?
– Точнее не бывает, Эдуард Арсеньевич! Иван Сергеевич врать не умеет, тем более мне, – последнюю фразу Медвежатников произнёс ради красного словца, но Забегалов её уже не слышал, так как выключил телефон.
«Вот он – мой звёздный час! И никаких выборов не надо… всё само собой устроилось! – чиновник пытался привести мысли в порядок. – Само собой… Блин! С чего начать? Позвонить Охлопкову и сказать, чтобы к моему приезду собрал экстренное совещание? Дельно!». Рука уже было потянулась к телефону, как вдруг внезапная мысль молнией мелькнула в мозгу: «Стоп! После ЧП в городе поднимется переполох, или вообще беспорядки начнутся, коллеги растеряются, и тут я собственной персоной с готовой программой действий! Я – спаситель Засарайска. После этого меня точно утвердят в должности!». Забегалов вскочил с постели и стал суетливо укладывать вещи в чемоданы.
Эх, молодость! Её спутники: доверчивость, эмоции и нехватка жизненного опыта. Да и когда он собирается «готовый» план действий разрабатывать? Наверное, в самолёте? Ну-ну… всё-таки два часа полёта. Хватит ли времени? Посмотрим. Жизнь покажет…
Средиземное море уже порядком надоело и дочкам, и самой Яне Александровне. Ещё бы! Каждый день одно и то же: сон до завтрака, пляж и редкие прогулки по нерусскому городку с трудновыговариваемым названием. Выручали, правда, занятия в фитнесс зале и вечерние «отрывы» с жёнами высокопоставленных соотечественников. Молодой женщине было неловко признаться подругам в тоске по Засарайску и мужу. Она искренне любила и ужасно ревновала Савелия Сергеевича и, в отличие от других, никогда не хвасталась победами на амурных фронтах. Было и ещё одно обстоятельство: там, пусть и в небольшом городе, она была Первой Леди, а здесь, на курорте, просто «жена мэра из какого-то захолустья».
Яна Александровна, сидя за столом, предавалась тяжким мыслям и внимательно наблюдала, как девочки нехотя ковыряются в тарелках с морепродуктами.
– Мама! А почему здесь макароны называют пастой? Их что, из зубной пасты варят? – пятилетняя Маша невесело посмотрела на Яну. – Фууу! Не хочу есть «зубные» макароны! Я ими утром зубы чистила!
– И я не хочу пасту зубную есть! – младшая Варя поддержала сестрёнку. – Я, например, хочу манную кашу, как Марина Графовна готовит! Когда мы домой к папе поедем?
Мама, с трудом сдерживая улыбку, приняла серьёзный вид и сложила руки на груди:
– Вот что, девочки! Во-первых – вы сейчас кушаете не «зубные» макароны, а полезные морепродукты. Во-вторых: ты, Варя, сама дома говорила, что терпеть не можешь манную кашу. В-третьих: не «Графовна», а – «Евграфовна». Ну а к папе мы поедем уже скоро, через десять дней. Сядем в большой красивый самолёт и полетим домой! Договорились? Только сначала вы должны всё скушать, чтобы в тарелках ничего не осталось…
Мелодично зазвонил «домашний» мобильник. Женщина подошла к прикроватной тумбочке и поднесла телефон к уху:
– Алё! Слушаю вас.
– Слушай, родная, слушай! Загораешь, наверное? – говорившая на том конце света женщина явно старалась казаться развязной и пьяной. – Твой мужик угорел с проститутками в бане в Похмелках. А ты – загорай…
– Кто вы? Что вам надо? – Яна говорила уже в пустоту. Короткий гудок больно ударил по перепонке.
Звук отодвигаемых от стола стульев на мгновение вернул женщину в реальность. Она подняла голову и осторожно вытерла ладонями глаза. Младшая дочка подошла и положила измазанную соусом мордашку на материнские колени:
– Мама! А, что, в море продукты продаются? Когда мы домой на самолёте полетим? Ты что – плачешь? Говоришь, что плакать нельзя, а сама – плачешь!
Глава одиннадцатая. «Гингемины» пляски
Анастасия Максимовна вытащила из телефона «симку» и спрятала миниатюрный пластиковый модуль в комод. Вдруг ещё пригодится? Немного подумав, сунула туда и новенький смартфон. Так, на всякий случай… Она пока не знала, зачем позвонила и соврала жене главе города. Может, от обиды на жизнь, а может, просто так! У одиноких средних лет женщин за плечами всегда много нереализованных планов. Особенно, если у них нет детей. Карьера? А что карьера? Выше должности начальника отдела не подняться, а значит, придётся просто доживать. Без просвета и без перспективы. Другая женщина, на месте госпожи Топчилиной смирилась бы с неизбежностью и занялась вязанием или купила дачный участок. Где-нибудь за Похмелками или в тех же Впердяках. Анастасия Максимовна уже было смирилась, даже землю начала присматривать, как вдруг вялотекущая засарайская жизнь, что называется, «вышла из-под контроля». Упустить такую возможность Топчилина не могла. Чёткого плана у неё не было, да и планировать чиновница никогда не умела, и потому решила руководствоваться интуицией. А женская интуиция – это сила, поворачивающая вспять реки. Плохо было то, что она никак не могла определиться с конечной целью своей интриги. Ну, не занять же, в конце концов, селивановское кресло?! Впрочем, как знать?..
Первый звонок главному редактору «Эксклюзива» дался ей нелегко. Анастасия долго тренировалась у зеркала в спальне, стараясь выработать несвойственные ей командные нотки. Кстати, почему она остановилась на кандидатуре Близняка, тоже не очень понятно. Мстительность – не черта её характера, и факт игнорирования Вадимом Борисовичем презентации проекта «Поддержки молодых мужчин Засарайска» не мог стать первопричиной выбора. Может быть, потому что главный редактор «второй» газеты города был разведённым мужчиной? Может быть, и так. Впрочем, более вероятной представляется другая причина: скрытая неприязнь Близняка к Савелию Сергеевичу, связанная с постоянными санитарными «наездами» на газету. Не зря же местная интеллигенция считает «Эксклюзив» оппозиционным изданием! Нам представляется, что в этом, конкретном случае оба варианта имеют право называться решающими. Жизнь покажет.
Анастасия Максимовна вышла на балкон и закурила сигарету. Она курила мало и редко, но иногда никотин помогал ей расслабиться. Во дворе дети постарше играли в футбол, а малыши строили дворцы в песочнице. Молоденькие мамочки обсуждали на скамейках вековые семейные проблемы и грелись на солнышке. «Расселись, курицы! Как на насесте, – с неожиданной злостью подумала Топчилина и, чтобы хоть как-то оправдаться перед собой, мысленно добавила, – вас бы на моё место!». Расстроившись из-за собственной глупости, женщина затушила сигарету и вернулась в комнату. Одиночество становилось просто невыносимым, и она решила позвонить управляющей делами, чтобы узнать хоть какую-то информацию. «Уж Алька наверняка что-то новенькое узнала. Сама разболтает, – Анастасия Максимовна перелистывала записную книжку телефона, – глупая она, Алевтина! Связалась с Остерманом, а он теперь грузит её «по-чёрному»! Да где же ты? Не часто, видать, перезваниваемся». Вообще-то они были в неплохих отношениях, насколько это возможно в условиях бюрократической иерархии, просто общались мало. Да и заносило иногда Алевтину Михайловну «не туда». Тем не менее, лучшего источника информации Топчилина сейчас найти не могла. Нажав кнопку вызова, женщина тихонько перевела дыхание и радостно прощебетала:
– Привет, Алевтиночка Михайловна! Не разбудила? Я тут только из гостей вернулась, дай, думаю, позвоню подруге. Поболтать что-то захотелось!
В телефоне что-то забулькало, и связь прервалась. «Блин! Звонок сорвался! Второй раз звонить неудобно, – расстроенная интриганка отложила мобильник в сторону, – облом, как говорит Лука Владимирович!». Она не успела закончить мысль, как трубка лихорадочно завибрировала.
– Алё! – Топчилина чуть не выронила телефон из вспотевшей ладони. – Я говорю, вот, поболтать с тобой решила…
– Правильно, что позвонила, – «подруга» в нетерпении перебила коллегу, – тут такое творится! Про пожар в Академгородке ты, наверное, уже знаешь? Там Анфискин коттедж загорелся. Некоторые отмороженные болтают, что шеф его сам от злости поджёг. Но ты не верь! Мне Остерман сейчас звонил, только, что… Говорит, что Савелий лично семерых человек из огня вынес и ещё из шланга пламя сбивал! Как настоящий спасатель из сериала. Генрих Иванович повёз Глинкова домой к Селиванову интервью брать, чтобы к понедельнику в «ОВ» статья во весь разворот была готова. Меня попросил название придумать. Как ты думаешь, «Герой нашего города» нормально будет?
Анастасию Максимовну охватило радостное предчувствие удачи, теперь надо было поскорее отделаться от ставшего бесполезным «агента»:
– Классное название! Почти как «Вишнёвый сад» у Достоевского! – Топчилина понимала, что запуталась в авторстве классиков и несёт откровенную ахинею, но ей нужен был повод, чтобы без последствий для себя отделаться от «актрисы». – Не сомневайся, я уверена, что Генрих Иванович будет в восторге.
– Правда? Мне тоже так кажется! – Алевтина даже взвизгнула от удовольствия. – А ты уверена, что «Вишнёвый сад» Достоевский написал? Я, правда, не совсем уверена, но, кажется, что это чеховский спектакль. Я в нем одну из трёх сестёр играла. Ту, которая Чайкой в финале оказалась…
– Слушай, Алевтиночка Михайловна! Ко мне тут с ответным визитом должны прийти знакомые. – Топчилина говорила очень спокойно, как говорят люди, привыкшие встречать гостей. – У меня пирог вишнёвый в духовке поспевает. Боюсь, подгорит… Я тебе позже перезвоню. Ладно?
Торопливо выключив телефон, чтобы подруга случайно не напросилась в гости, Анастасия снова вышла на балкон и, закурив сигарету, сказала вслух:
– Сидите, курицы? Ну-ну! Сидите, сидите… на своих насестах! Тут, такая бомба! И, самое главное, я знаю, что с этой «бомбой» делать! Всё очень просто…
Женщина затушила недокуренную сигарету и, вернувшись в комнату, снова взяла в руки мобильный телефон.
Глава двенадцатая. Короткая. Сестра Бастинда
– Вот сучка! – Алевтина Михайловна с гневом, достойным сцены, отложила телефон. – Могла что-нибудь правдоподобное придумать, а то – гости! Да кто к тебе в гости в субботу-то придёт? Такие же амёбы одноклеточные. Чего звонила-то? Какой у этой медузы интерес? Шмыгает по мэрии, как мышь серая… тля беспозвоночная!
Наградив недавнюю собеседницу столь яркими эпитетами, Курдюкова успокоилась и налила в бокал немного красного вина: «Интересно, когда муженёк с рыбалки вернётся? – пригубив глоток Alma Valley (она предпочитает отечественные брэнды). – Отпросился до утра, а уже полдень… Скотина! Ну да ладно… толку с него… всё равно приедет и спать завалится! Чего же всё-таки Настька хотела? Может и правда, просто поболтать? Что-то здесь не так! Никогда она не интересовалась пьесами. А название ей понравилось. Наверное, и в самом деле хорошо получилось: «Герой нашего города»! Как пьеса Достоевского. Кстати, надо будет в инете посмотреть, кто «Вишнёвый сад» написал. Жаль, что Чехова никогда не играла. Да и Достоевского тоже не приходилось».
Мадам Курдюкова подлила в бокал вина: «Нет, неспроста мышь белая звонила! Может, тоже на Немца работает? Скорее всего, Генрих сказал ей проверить, как я отреагирую на звонок, и проболтаюсь ли?». От последней мысли актрисе стало не по себе: «Блин! А я-то, овца, наболтала ей невесть что! Слабину дала, – Алевтина отставила пустой бокал, – надо срочно Генриху Ивановичу позвонить. Может, получится загладить прокол?». Настроение обрело тёмные тона, и на душе стало пусто и страшно. С Остерманом шутки всегда плохи! Преодолев острое желание самой превратиться в маленькую серенькую мышку, Алевтина Михайловна взяла телефон и, отыскав имя нужного абонента, нажала кнопку вызова.
Остерман отозвался мгновенно, после первого гудка, как будто постоянно держал аппарат около уха.
– Рад вас услышать, Алевтина Михайловна!
Курдюкова проглотила внезапный ком в горле: «Как же, «рад»! Сейчас издеваться начнёт!». Говорить очень не хотелось, но деваться было не куда. Сама ведь позвонила.
– И я безумно рада! – ответила любезностью на любезность актриса. – Я бы вас не стала беспокоить, но тут такое дело: мне только что звонила Топчилина, выспрашивала про вас и Савелия Сергеевича. Я, конечно, ничего ей не сказала, но поняла, что Настя знает про интервью.
– Анастасия Максимовна? Что за ерунда? Ей-то это зачем? – казалось, что Генрих Иванович не обеспокоен, но сильно озабочен.
Алевтина решила подлить масла в огонь, уж очень ей захотелось позлить своего начальника:
– Я сама не знаю, но как-то странно… Особенно про интервью!
Остерман был умён, образован и искушён в подковёрных играх, но, если бы мадам Курдюкова не перегнула палку своей последней репликой, то и Генрих Иванович, пожалуй, принял её информацию за чистую монету. Актриса сама виновата… Расплата последовала незамедлительно:
– Ты, курица драная! Про интервью с Селивановым знала только ты одна! Я позвонил только тебе… Никто знать не мог! И ещё – вы, Алевтина Михайловна, сделали то, о чём я просил вас в письме?! Конверт хоть распечатали?
Курдюкова буквально рухнула на диван. Страх железною рукою сдавил её горло. Она абсолютно забыла про конверт! Выпитый накануне коньяк не только снял с души напряжение, но и лишил её памяти. Врать было очень опасно, но Алевтина была настоящей женщиной:
