Николай Шамрин
Баловень

– Товарищи! Комиссар начнёт приём через несколько минут. Я уточню очерёдность. Рекомендую подготовиться. У Михаила Владимировича много работы. – Поправив очки в тяжёлой оправе, женщина вошла в кабинет руководителя.

Немолодой мужчина с орденскими планками на стареньком пиджаке пробурчал себе под нос, не скрывая недовольства:

– Надо же? И здесь по блату. Зайду в кабинет, научу чинушу в погонах, как надо работать с ветеранами военной службы.

Присутствующие старательно занялись своими, выдуманными в надежде ускорить время, делами. Павел вдруг почувствовал, как краска заливает его лицо. Он, пожалуй, впервые в своей жизни оказался в чужой и абсолютно незнакомой среде. Трусливые мысли забегали в голове: «Главное, чтобы военком не вызвал меня первым. Этот старикан наверняка поднимет скандал. Блин! Попал, так попал!» Ожидание затянулось. Минуты шли за минутами и казалось, что дверь кабинета не откроется никогда. Пожилой ворчун буквально изводил соседей занудством. Наконец, дверь бесшумно отворилась, и появившаяся на пороге секретарь торжественным тоном объявила:

– Товарищ Коробов! Вас ждут.

Пашка с опаской взглянул на пожилого мужчину и поразился переменой выражения лица главного смутьяна. Тот был спокоен и невозмутим как Гойко Митич в гэдээровском вестерне. Парень, едва сдержав вздох облегчения, быстро прошёл в кабинет. Моложавый полковник по-хозяйски кивнул подбородком на стул:

– Присаживайся. Как фамилия?

Пашка почувствовал, как от волнения пересохло горло. Невольно вытянувшись в струнку, он с трудом произнёс:

– Коробов. Павел. Папа сказал, что меня будут ждать.

В глазах военкома мелькнула напряжённая мысль. Полистав настольный календарь, он снова поднял глаза на посетителя:

– Коробов? Уж не сын ли Юрия Алексеевича?

Парень почувствовал облегчение:

– Да. Юрий Алексеевич мой отец.

Видимо полковник не любил признавать ошибки:

– Сразу не мог сказать? Что за народ пошёл? Детский сад какой-то. Я ведь русским языком спросил. Ладно, проехали. – Коротко черкнув что-то на листке бумаги, он свернул его пополам и протянул Пашке. – Дуй к майору Осипову, он в курсе. Всё организует. Иди. А я покуда с отцом твоим свяжусь.

Пашка с трудом разыскал нужный кабинет. Подойдя к слегка обшарпанной двери, парень почувствовал робость и желание бежать куда глаза глядят. Он уже стал разворачиваться, как вдруг дверь, слегка скрипнув, отворилась и на пороге появился немолодой майор, от которого слегка пахло перегаром:

– Ты кто? Чего тебе? – вероятно почувствовав, что его вопросы пусты и никчемны, офицер не на шутку рассердился, – чего уставился? Язык проглотил?

Павел, окончательно растерявшись, молча протянул разошедшемуся майору сложенный пополам листок. Тот нервно вырвал бумажку из рук призывника:

– Что за хрень ты мне суёшь? – развернув записку офицер бегло ознакомился с содержанием. Успокоившись, и как-то по-новому посмотрев на посетителя, продолжил уже более доброжелательным тоном, – надо же? Детки больших начальников в солдатики решили поиграть? Ладно. Не с.. ы, разберёмся. Заходи в кабинет.

Майор, несмотря на похмельное состояние, оказался толковым и знающим своё дело работником. Задав Павлу несколько дежурных вопросов, он сделал пару звонков по телефону и уже через несколько минут подвёл итог короткой встрече:

– Не дрейфь, Пашка! Устроим тебя с почётом, так сказать. С комиссией я уже договорился. Врачи сегодня собрались на совещание, призыв-то через неделю только стартует. Вот они и обсуждали хрен знает что. Короче, тебя примут и осмотрят. А я уж через пару дней тебе повестку пришлю. Прятаться не будешь? А то у меня с твоим братом и так мороки хватает.

Павел неожиданно для себя почувствовал расположение к чудаковатому военкоматчику. Кивнув для пущей убедительности, он чуть охрипшим от былого волнения голосом пообещал:

– Не буду, товарищ майор! Явлюсь по первому требованию.

Собеседник улыбнулся, но не удержался от колкости:

– Являются духи святые. А в армии прибывают. Учти, салабон, ты уже почти в армии. Отвыкай от гражданских словечек. Ладно. Дуй на комиссию. Как закончишь врачебную тягомотину, ко мне забегай.

Павел пожал протянутую руку офицера и направился к выходу. Майор, подождав, когда за призывником закроется дверь, набрал номер внутренней связи:

– Привет, Серёга! Представляешь? У меня сейчас Коробов был. Ну тот, который твоего батьку покалечил. В армию просится. Комиссар меня куратором назначил. Черканул в писульке, чтобы я его в ЮГВ определил. Что? Забежишь? Через часок? Лады. Жду.

       Капитан вошёл в кабинет, неся в руке тяжёлый, позвякивающий бутылками старенький портфель. Поставив ношу на стол, офицер сразу перешёл к делу:

– Слушай, Осип. Я к тебе по делу и не с пустыми руками…

Майор обиделся:

– Серёга! Я в армии больше служу, чем ты живёшь на белом свете. Что? Забыл, как меня по имени-отчеству зовут? Или я заслужил только кличкой величаться?

Капитан спохватился:

– Прости, Иван Фёдорыч! Прости засранца! Каюсь…

Лицо хозяина кабинета посветлело:

– Проехали. Толкуй про своё дело.

Тот немного помолчал, затем решился:

– Фёдорыч, скажи, только честно, чтобы ты делал, если бы на месте моего отца оказался твой? Только себе не ври. Мы ведь в открытую говорим, а не на партсобрании воду льём…

Иван Фёдорович помрачнел:

– Не знаю. Даже представить не могу. Батька мой и без того инвалид. Тубик у него после угольной шахты. Мать пишет из Кемерово, что на ладан дышит мой батяня. Короче, как говорили древние римляне, давай ближе к телу. Чего хочешь?

Капитан с готовностью кивнул:

– Я тут покопался в делах призывников. Смотри, в «афганской» команде есть почти полный тёзка этого блатного. Только отчества разные. Мой крестничек Юрьевич, а парень из Уралмаша Юльевич. Просто переложим дела. Поменяем команды и все дела. Пущай сынок второго секретаря в Афгане лямку тянет. Так справедливей будет. Останется в живых, значит повезло уроду. Калекой вернётся, значит заслужил. Бог, он шельму метит. Ну, что?

Майор неуверенно взглянул в глаза собеседника:

– Узнают, с дороги вернут. И мне по орехам достанется. А до пенсии ещё два года. Будь оно неладно!

Сослуживец не убрал глаз. Тряхнув для убедительности портфелем, он сказал решительно и чётко:

– Не дрейфь, Фёдорыч! Я всё продумал. Ты забюллетенешь, не впервой ведь? А я всё здесь организую. Комар носа не подточит. Вернут с дороги? – капитан задумался ненадолго, затем, пожав плечами, тихо сказал, – значит он – везунчик от рождения. Но пробовать надо. А там как получится. Ну что? По пять капель? Рабочий день на исходе…

Глава 7. Прощание

Пашке пришлось дожидаться повестки дольше, чем пообещал майор Осипов из военкомата. Видимо, даже всемогущий блат не мог повлиять на сроки формирования команд. Это были дни, когда парень наконец осознал, насколько был зависим от родителей. Ему буквально нечем было занять себя, чтобы скоротать время. И отец, и мать словно забыли про сына, а самому попросить денег на карманные расходы у Павла не хватало смелости. Отец уезжал на работу очень рано и до позднего вечера не показывался дома. Елена Сергеевна жила затворницей в своей комнате и практически не выходила в гостиную. Многолетняя традиция семейных обедов тихо и незаметно сошла на нет. И только Аннушка, преданная домработница Коробовых, упорно продолжала придерживаться установленного хозяйкой распорядка. Впрочем, и она, завершив хлопоты по дому, старалась лишний раз не покидать своего закутка.

Царившая в семье обстановка тяжёлым прессом давила на Павла. Он целыми днями валялся на диване, бездумно разглядывая потолок комнаты и армия уже стала казаться ему единственным выходом из тупика. На второй день после медкомиссии в его дверь осторожно постучалась Аннушка. Не дождавшись приглашения, женщина робко вошла в комнату и, поставив в угол набитый рюкзак, с состраданием взглянула на юношу:

– Совсем ты, Баловень, с лица сошёл. Поел бы чего? Я там наготовила всего, что ты любишь, – глядя на отворачивающегося к стене Павла, со вздохом продолжила, – я тут тебя на службу собрала. Бельишко, треники, вещи умывательные и прочее. Всё самое простецкое сложила. В армии дорогими тряпками не щеголяют. Еду я тоже заготовила. Но пусть пока в холодильнике постоит. Не испортится.

Пашка хотел было от души выругаться и выгнать назойливую тётку прочь, но, взглянув в лицо женщины, вдруг непонятно зачем, попросил:

– Посиди со мной, Аннушка…

Домработница с готовностью присела на край дивана и положила тёплую ладонь на Пашкину ступню. Тот слабо улыбнулся:

– Прямо, как в детстве. Помнишь, как ты меня спать укладывала?

Анна смахнула слезинку:

– Помню, сынок. Ещё как помню! Ты поспи. Утро, оно и в самом деле мудренее. Глядишь, помаленьку всё и образуется.

В день, когда посыльный наконец принёс долгожданную повестку, в комнату к сыну зашёл Юрий Алексеевич. Постояв в дверях, он всё-таки поборол невесть откуда взявшуюся робость и присел на стул у письменного стола. Пашка молча следил за родителем. Дождавшись, когда тот окончательно устроится на стуле, поднялся с дивана. Порывшись в карманах спортивной куртки, достал коробочку и также молча протянул её отцу. Юрий Алексеевич удивлённо поднял глаза:

– Это что? Юношеский демарш?

Сын покачал головой:

– Нет батя. Просто завтра мне на призывной пункт. А в войсках дорогие цацки не нужны. Пусть часы у тебя до моего дембеля полежат. Сбережёшь?

В горле Юрия Алексеевича вдруг запершило. С трудом сдержав волнение, он взял из рук сына коробочку с часами и, повертев её в руках, снова взглянул на Пашку:

– Сохраню. Не сомневайся. Ты первый раз в жизни назвал меня так. Я своего отца всегда «батей» звал. Теперь вот ты… Не ожидал я. Спасибо.

Помолчали. Первым заговорил отец:

– Ты извини. Я не смогу тебя проводить. В Москву улетаю сегодня в ночь. Вместе с Первым. Надо решать вопросы с нашим переводом. Сам понимаешь, дело непростое.

Павел остался спокойным и даже казался взбодрившимся:

– Ничего страшного, не на века прощаемся. Всего на два года.

Отец благодарно и немного смущённо посмотрел на сына:

– Павел! У меня к тебе ещё одна просьба есть. Не тревожь маму. Она до сих пор в себя прийти не может. Я сильно за неё переживаю.

Пашка молча кивнул, но не смог удержаться от тревожащего его вопроса:

– Как ты думаешь, вам удастся вернуть прежние отношения?

Юрий Алексеевич хотел было отделаться дежурной фразой, но, заглянув в глаза парня, ответил честно:

– Я не знаю. Понимаешь, сейчас трудно делать прогнозы. Уж извини за казённую фразу. Умные люди говорят, что время лучший доктор. Вот мы с мамой и проверим, насколько правы, эти «умные люди». Ты посиди, я сейчас вернусь. У меня для тебя сюрприз есть.

Отец вернулся через десять минут и, протянув сыну простенькую картонную коробочку, сказал:

– На, бери. Это часы «Победа». Самого первого выпуска. Их твой дедушка, батя мой, всю жизнь носил. Ты не смотри, что они невзрачные, им сноса нет и не будет. Да и в армии на них никто не позарится. Вернёшься, обмен произведём. Договорились?

Пашка ответил с лёгким сердцем:

– Договорились, батя!

И всё-таки парень не сдержал своего обещания. Дождавшись отъезда отца, он постучал в дверь материнской комнаты. Дверь открылась мгновенно, на пороге стояла Елена Сергеевна, осунувшаяся и постаревшая. Посторонившись, она пропустила сына в комнату и вернулась к креслу:

– Я слушаю тебя.

Павел смущённо потоптался на месте:

– Мам. Короче, мне завтра с утра на призывной пункт. Вот, попрощаться пришёл…

У ворот призывного пункта Аннушка остановилась и, переведя дыхание, неожиданно твёрдо сказала:

– Всё Баловень. Дале не пойду. Давлением болеть потом буду. Давай здесь прощаться.

Пашка обнял женщину и как-то по-детски неловко чмокнул её в щёку. Аннушка вытерла навернувшиеся слёзы и тихо попросила:

– Нагнись пониже. Не приведи Господь, увидит кто.

Юноша послушно наклонил голову. Женщина перекрестила его и надела на шею алюминиевый крестик на простенькой бечёвке:

– Чтобы не случилось, не снимай. Господь тебя в беде не оставит. А я за тебя кажный день Его просить буду…

Глава 8. На сборном пункте

Пашка прошёл почти до середины двора сборного пункта и остановился в нерешительности. Он по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке и всеми силами пытался подавить не очень знакомое ему ранее чувство робости. Увидев у забора группу призывников, парень хотел было уже направиться к ним, но громкий окрик заставил его замереть на месте. Повернув голову в сторону источника звука, он увидел торопливо идущего к нему прапорщика с повязкой на рукаве линялого кителя. «Наверное дежурный, – думал Коробов-младший, почему-то не решаясь тронуться на встречу предполагаемому начальнику, – да что это со мной? Ноги как ватные, а башка вообще отказывается думать!» Прапорщик остановился в полушаге от Пашки и сердито посмотрел прямо в лицо:

– Я чо, по-твоему, бегать за каждым должен? Не жирно ли будет целого прапорщика по плацу гонять?

Парень почувствовал себя окончательно уничтоженным и неожиданно для себя не сказал, а пропищал глупую фразу:

– Извините. Я не знал, что это плацем называется…

Начальник ещё раз взглянул в пашкины глаза и, вероятно поняв состояние призывника, сказал более-менее миролюбиво:

– Ладно. В какую команду зачислен?

Коробов почувствовал, как понемногу к нему возвращается уверенность. Пожав плечами, он ответил почти своим голосом:

– Не знаю. Мне не говорили…

Лицо прапорщика вновь посуровело:

– В повестке написано. Или грамоте не обучен? Давай бумагу сюда!

Развернув сложенный пополам листок и прочитав нужную строку, прапорщик, как-то по-новому взглянув на парня, торопливо сказал:

– Во внутрь проходи. Твоих в зале собирают. Тебе там всё объяснят.

– Спасибо вам, товарищ прапорщик! – Пашка и в самом деле был благодарен неожиданному помощнику, – что бы я без вас делал?

– Иди давай, нечего задницу морозить! Да и время уже на подходе.

В довольно просторном помещении, чем-то напоминающем кинозал сельского клуба, сидело человек двадцать-тридцать парней, одетых в почти одинаковые телогрейки и порядком изношенные брюки. Услышав скрип открываемой двери, все машинально повернули голову ко входу и оценивающе посмотрели на своего нового товарища. «Блин! – думал Пашка на ходу высматривая свободное место, – надо было послушать Аннушку и одеть телогрейку. Какого хрена выпендрился?» Сидящий ближе всех парень призывно махнул рукой:

– Сюда причаливай. Местов на всех хватит, – дождавшись, когда Павел займёт предложенное место, протянул полусогнутую руку, – меня Витькой зовут. Из Палкино я. Слыхал?

– Слыхал. – Пашка крепко пожал широкую ладонь соседа. – Я – Пашка. Давно здесь сидишь?

Витька равнодушно зевнул:

– Со вчерашнего дня. Я заранее приехал, чтобы из дома слинять. Менты дело пришить хотят, вот я дёру и дал. Здесь не достанут.

Коробов с интересом взглянул на соседа. Ему не хотелось отвечать на традиционные для знакомства вопросы и потому, он решил взять инициативу на себя:

– Натворил чего?

Виктор снова равнодушно зевнул:

– Забей. Меньше будешь знать, дольше будешь жить, – довольный своим ответом, он вдруг поменял тон с наставнического на просительный, – слушай, Пашка, у тебя есть что пожрать? А то в животе – кишка кишке кукиш показывает…

Коробов поставил рюкзак на колени и принялся развязывать горловину:

– Наверняка есть. Аннушка не могла забыть…

Сосед подтолкнул его локтем:

– Что за Аннушка? Жена, невеста или, может быть, сестрёнка? Познакомишь? – увидев, как изменился в лице новый товарищ, поспешно добавил, – да я без всякой хрени. По-честному!

Пашка на мгновенье представив, как Витька прогуливается под ручку с Аннушкой, с трудом сдержал улыбку:

– Старовата она для тебя, дружище! Помоложе поищи…

Достав из рюкзака довольно объёмный свёрток с едой, протянул его соседу:

– Бери. Ешь на здоровье!

Видимо, Виктор не страдал комплексами скромного человека. Приняв пакет, он без тени смущения спросил:

– А запить есть? Не в сухомятку же трескать.

Коробов достал из рюкзака металлический термос:

– Пей. Только ешь молча. Голова болит.

Запах съестного моментально заполнил комнату. Сидящие в передних рядах призывники стали поворачивать головы, пытаясь определить откуда исходит аромат. Пашка заметил, как приятель засунул пакет под полу телогрейки. Пожав в недоумении плечами, спросил его:

– Поделиться не хочешь? Там много. На всех хватит.

Витька отрицательно покрутил головой и, торопливо прожевав кусок бутерброда, категорично ответил:

– На всех не хватит. Своё надо иметь!

Насытившись, сосед аккуратно свернул пакет с остатками еды и засунул его в свой вещмешок:

– Про запас. Есть захотим, тогда и достану.

Пашка вяло кивнул и, закрыв глаза, откинулся на спинку сиденья. Однако новый приятель никак не хотел угомониться. Снова толкнув парня локтем, заговорил, стараясь перехватить взгляд Коробова:

– Ты парень какой-то не такой. И одет по фирме, и жратва у тебя сплошь дефицит. Даже термос и тот импортный. Из чьих будешь, пацанчик?

Пашка посмотрел мимо соседа и равнодушно ответил его же словами:

– Забей. Меньше будешь знать, дольше будешь жить…

Внезапно помещение наполнилось тревожным ожиданием. Даже почти уснувший Пашка, почувствовал, как по рядам промчался взволнованный шёпот. Открыв глаза, он вопрошающе взглянул на соседа. Витька пожал плечами:

– А хрен его знает, чего закопошились. Я уже привык…

Товарищ не успел закончить фразу. Боковые двери открылись настежь и в зал вошёл немолодой подполковник в сопровождении двух офицеров и небольшой группы сержантов. Призывники, почувствовав, что наступает главный момент в их жизни, инстинктивно поднялись с нагретых сидений. Офицер остановил их порыв взмахом руки:

– Сидите. Ещё успеете настояться. – Дождавшись, когда парни рассядутся по местам, обвёл их взглядом и, слегка откашлявшись, обратился сразу ко всем. – Ребята! Любой, кто не хочет служить в Афганистане, пусть просто поднимется и выйдет в коридор. Даю слово боевого офицера, его оставят служить в Союзе.

В зале повисла напряжённая тишина. Пашка почувствовал, как кровь бешено запульсировала в его висках. Издалека донёсся приглушённый шёпот Витька:

– Ни хрена себе? Вот это попадалово!

Глава 9. Теперь ты в армии…

По рядам пронёсся лёгкий гул. Подполковник продолжал стоять, молча наблюдая за реакцией призывников. Казалось, он был абсолютно спокоен. По крайней мере, внешне ничего не выдавало его тревогу. Пашка отвёл взгляд от невозмутимого лица офицера. Он чувствовал, что ему просто необходимо взять себя в руки, чтобы оценить ситуацию и определиться с действиями. Пытаясь привести мысли в порядок, Коробов взглянул на своего нового товарища и поразился хладнокровию соседа. Витька, быстро справившись с секундной растерянностью, с безразличным видом вытаскивал из вещмешка пакет с остатками еды. Словно почувствовав на своем лице пашкин взгляд, парень недовольно пробурчал, как бы оправдываясь:

– Я когда в непонятки встреваю, всегда есть хочу. – Заметив в глазах товарища откровенное недоумение, запальчиво добавил. – Чего уставился? По мне хоть в Афган, хоть на Северный полюс. Одна хрень. Всё лучше, чем на нары. Ты тоже пожри. Когда ещё придётся по-человечески похавать.

Коробов не ответил Виктору. Отвернувшись, чтобы не видеть процесс поглощения бутербродов, он стал рассматривать сидящих в зале людей, пытаясь угадать их настроение. Беглый осмотр присутствующих снова заставил его удивиться: большинство парней с видимым равнодушием ожидали дальнейшего развития событий, и лишь малая часть призывников была явно взволнована словами подполковника. «Надо же? – думал Пашка, вглядываясь в лица земляков, – сидят и хоть бы хны. Наверное, только для меня эта новость стала «новостью». Остальные, похоже, наперёд знали, куда их направит военком. Что делать?» Мыслей было так много, и они проносились в голове с такой скоростью, что Коробов никак не мог ухватить главную, ощущая себя боксёром, отправленным в нокдаун. «Наверное это и есть то самое «грогги». – думал он, нутром понимая, что попросту тратит время. – Блин! В ринге не довелось, а здесь огрёб по самое не хочу. Бредятина какая-то…» От сумбура в голове Пашку отвлёк подполковник, решивший, что пора приступать к финальной части короткого собрания. Громко хлопнув в ладоши для привлечения внимания аудитории, офицер вновь обратился к призывникам:

– Ну и отлично! – Речь оратора была энергичной и в тоже время успокаивающей. – Сейчас каждому из присутствующих дадут лист бумаги, на котором вы напишите заявление о добровольном желании служить в Афганистане. Замполит продиктует нужный текст. Постарайтесь писать без ошибок и не забудьте поставить подпись и дату. Приступайте, товарищ старший лейтенант.

Молоденький офицер, сильно покраснев, вышел из-за спины начальника и сдавленным от волнения голосом объявил:

– Я буду диктовать медленно, почти что по слогам. Насчёт ошибок не переживайте. Если будет чересчур безграмотно, то я помогу потом переписать.

Витька неодобрительно хмыкнул:

– Сразу видно, кабинетный офицерик. Гляди, покраснел как девка! И чего волноваться? Не самому же за речку переться. Довезёт до места и взад отправится. Таких же баранов, как мы охмурять. Одним словом – фуфлыжник. Слушай, Паха, я в писанине не шибко. Поможешь написать? Не охота к этому фраеру обращаться. Да и толпа наверняка такая будет, что не протолкнуться.

Пашке очень не понравилась новая трактовка его имени. Да и столь образные характеристики, данные соседом старшему лейтенанту, тоже не вызвали восторга. Однако решив не обострять отношения, он лишь вздохнул и процедил сквозь зубы:

– Помогу. Чего уж там.

Процедура оформления растянулась почти на два часа. Всё это время Коробов-младший лихорадочно думал, как ему быть и что такое предпринять, но решение так и не пришло ему в голову. В конце концов, усталость и раннее пробуждение сделали своё дело, и Пашка незаметно для себя самого уснул, положив голову на рюкзак.

Коробов проснулся от крепкого тычка под рёбра. Открыв глаза, он всё никак не мог понять, где находится. Однако бесцеремонные фразы Витька помогли вернуться в действительность:

– Харе дрыхнуть, кореш! Все уже сдали свои бумажки, щас полкаш снова речь будет толкать.

Как-будто услышав призыв Виктора, подполковник поднялся с места и выслушав короткий доклад замполита, обратился к призывникам:

– Ну вот и всё. Можете с этого момента считать себя принятыми в ряды Советской армии. До принятия присяги, правда, ещё далековато, но вы уже и не гражданская молодёжь…

Кто-то из парней решился перебить начальника:

– Полуфабрикаты мы…

Народ рассмеялся, с некоторой тревогой ожидая реакции офицера. Тот даже не нахмурился. Кивнув подбородком в сторону дверей, устало закончил:

– Сейчас разбираем вещами, выходим на плац и строимся. Сержанты заполнят списки и распределят вас по временным подразделениям. Вопросы есть? – он бегло осмотрел поднимающихся с мест призывников, – тогда на выход.

Витёк занял место в строю слева от Коробова. Он был немного ниже ростом, но коренастей и плотнее. Пашка чувствовал, что порядком устал и от навязчивой трепотни товарища, и от его манеры поведения, но всё же решил держаться вместе. Тот, взглянув на тяжёлое уральское небо, сказал сам себе:

– Щас нас пересчитают, как баранов и погонят на вокзал. Скорей бы в вагон, может у кого и водяра найдётся? – с надеждой взглянув на Коробова, спросил, – у тебя часом нет? Может твоя Аннушка положила в рюкзачок-то? Литрушку.

Пашка не успел ответить. К строю подошла группа младших командиров из трёх человек, возглавляемая старшим сержантом. Тот был высок, плечист и изо всех сил старался казаться старше своих лет. Остановившись перед Коробовым, поднял на него тяжёлый взгляд:

– Фамилия?

Пашка, смутившись от неожиданности, переспросил:

– Чья?

Из-за спины старшего сержанта буквально вынырнул помощник. Легко ткнув Коробова кулаком в грудь, заговорил, попутно обращаясь к стоящим рядом призывникам:

– Слышь, ты? Чморило свердловское. Ты теперь в армии и отвечать надо коротко и по существу, – оглядев для верности пашкиных соседей, добавил, – это всех касается. Ясно?

Строй недовольно загудел. Пашка в принципе понимал, что сглупил, задав вопрос, но обидное и явно незаслуженное обращение помощника старшего сержанта, заставила его нахмуриться. Тот, почувствовав внутреннее сопротивление призывника, решил окончательно додавить наглеца. Придавив ступню Коробова начищенным сапогом, он угрожающим тоном повторил вопрос начальника:

– Как твоя фамилия, обсосок?

В разговор внезапно вмешался Витька, очевидно посчитав, что сможет погасить разгорающийся конфликт мирным путём. Взяв старшего сержанта за локоть, он успокаивающе-проникновенным голосом заговорил:

– Пацаны, на хрена эти разборки? Давайте разойдёмся краями. Так умные люди советуют.

К нему сразу подскочил помощник старшего сержанта и сходу попытался осадить новоявленного переговорщика:

– Ты где это «пацанов» нашёл? Зелень обос…ная…

Сержант неожиданно прервал ретивого товарища:

– Харе, Фил. Будет время объяснить чмырятам, что такое армейский порядок. До поезда ещё успеем. А сейчас переписать всех надо и шмутьё проверить, – бросив поочерёдно взгляд на Пашку и Виктора, криво усмехнулся, – после построения на месте оставайтесь. Тут на сборняке в сортире очки грязные. Непорядок! Туалет должен в чистоте содержаться.

Дождавшись, когда сержанты отойдут на достаточное расстояние, Пашка взглянул на Виктора:

– Чего влез? Сам бы разобрался.

Парень криво усмехнулся. В его глазах промелькнул огонёк, от которого Коробову стало не по себе. Сплюнув на асфальт, Витёк вытер губы ладонью и с нескрываемой злобой ответил:

– Своих не бросаем. Меня так люди учили. Не дрейф, Паха! Есть чем ответить начальничкам. Посмотрим, кто из нас порядки устанавливать будет…

Сержанты закончили проверку минут через пятнадцать. Старший сержант, доложив о проделанной работе какому-то капитану и передав ему заполненные списки, вновь подошёл к строю призывников. Демонстративно взглянув на часы, сказал, чётко выговаривая каждое слово:

– До посадки в автобус у вас есть ещё сорок четыре минуты. Далеко не расходитесь. Курить строго в отведённом месте, – сделав паузу, протянул руку в направлении курилки и убедившись, что люди правильно поняли его слова, закончил главным, – употреблять спиртные напитки категорически запрещено. Всем ясно?

Кто-то из призывников отозвался не совсем трезвым голосом:

– Так ведь забрали, спиртное-то! Откуда…

Старший сержант строго взглянул на смельчака:

– Заткнись ты, как там тебя? – видимо, посчитав инцидент исчерпанным, подвёл итог, – перекуривать можно всем, кроме Коробкина и его непонятливого дружка. Им оставаться на месте. Разойтись!

Пашка неуверенно взглянул на Виктора:

– Бред какой-то. Я – Коробов…

Откуда ни возьмись, рядом оказался помощник старшего сержанта. Делано улыбаясь, он пояснил:

– Теперь всю дорогу будешь Коробкиным. И мастером по мытью толчков. Понятно? – ещё раз взглянув на призывника, кивнул подбородком на дальний угол двора. – Шуруйте оба туда. Да пошустрее!

Пашка хотел было возмутиться, но ему не позволил Витёк. Крепко сдавив ладонь товарища, парень елейно-противным голосом зашепелявил:

– Пошли, Паха! Ничего тут не поделаешь, сами напросились, теперича отвечать будем. – увидев искажённое лицо Коробова, крепче сдавил его кисть. – Харе артачиться пацан. За базар отвечать надо!

Старший сержант кивнул с одобрением:

– Так бы сразу! Не пришлось толчки от г***на очищать. А теперь уже поздно. За базар надо отвечать по полной программе. Кстати, с вас обоих по четвертаку. За подрыв воинской дисциплины.

Трое товарищей сержанта поддержали его наставления дружным смехом.

В укромном уголке двора сборного пункта стояла слега покосившаяся будка, назначение которой ни у кого не вызывала сомнений. Рядом валялись примятое ржавое ведро и поломанная метла с остатками поредевших и давно высохших прутьев. Старший сержант протянул руку в сторону инвентаря и уже безучастным голосом скомандовал:

– Вперёд, черти! Тот, кто первый схватит….

Он не смог договорить очевидно заранее заготовленную фразу. Пашка даже не успел заметить, как Витёк, перехватив сержантскую руку, резко развернул долговязого начальника к себе спиной и намертво прижал шею парня к своей груди. В правой руке невесть откуда появился самый настоящий финский нож. Витька приставил лезвие к правому уху сержанта и, хмуро глядя на опешивших командиров, заговорил чётко, без былого кривляния и паясничания:

– Короче, фраера недоделанные! Сейчас я вашему старшому ухо отрезать буду. Хотите? – для убедительности проведя лезвием над ухом сержанта, продолжил, – мне на ваши порядки н**ть с высокой колокольни. Ну, чо? Начинать?

Первым опомнился старший сержант. Поняв, что ему не удастся освободится от крепкого захвата, он всё же смог прохрипеть:

– Не надо… мы всё поняли. Отпусти…

Витька сильнее сдавил шею сдавшегося:

– Заткнись, фуфел, не у тебя, у корефанов твоих спрашиваю. Ну, чо, пацаны, резать?

На сержантов было жалко смотреть: лица их посерели от ужаса, а руки тряслись, не находя места. Никто из них не решался взять на себя инициативу. Витёк сильнее надавил ножом на сержантское ухо. Из-под лезвия показались капли крови. Пашка, схватив товарища за руку, попытался приподнять нож повыше:

– Хорош, Витёк. Будет с него!

Тот кивнул с весёлой злостью:

– Шибко сердобольный ты, Паха! Пусть извинится перед нами, тогда отпущу. Даже толчок чистить не попрошу.

Теперь в себя пришёл тот самый ретивый помощник по имени Фил. Не пытаясь скрыть своего испуга, он заговорил, в спешке проглатывая слова:

– Мы просто пошутить хотели. Мы ведь не знали…

Витька не ему дал договорить. Освободив шею сержанта, он с силой пнул его в спину и, не глядя как тот падает навзничь, обратился к насмерть испуганным парням:

– Вот, что, братишки… Вы свои понятия, где хотите устанавливайте. Только не в нашем вагоне. Увижу, или кто пожалуется, опущу при всех. И ещё: за свой базар ответку держать не смогли. Кишка тонка. А потому, вы все теперь у нас с Пахой в должниках ходить будете. Всю дорогу. Для начала, с каждого из вас по пузырю водки. «Столичной» или «Пшеничной», без разницы. На ваш вкус и выбор. И пожрать сложите, чего повкуснее. Курицу, колбаску… короче, что бы всё на уровне было. – Заметив, что старший сержант пытается подняться с асфальта, придавил его ступню ботинком. – А с тебя, чертило, литр коньку, персонально для Пахи. Сильно ты кореша моего обидел. К тебе и предъява посерьёзке выходит. И напоследок. Деньги, которые с пацанов срубили, в конверт и к жратве приложите. Я потом сам раздам. Усекли?