Николай Сергеевич Башев
Друг мой – Беркут_1
Вечером, завершив работу, я показал своё творение друзьям. Тут же сговорились идти на речку следующим утром. Теперь нам была не страшна никакая толпа обидчиков. Естественно, утром нас уже поджидали враги.
Мы пошли напролом. Шагов за 20 я вытащил из-за пазухи грозное оружие и приставил к фитилю спичечный коробок. Чужие пацаны, не ожидавшие такого поворота, расступились, а мы гордо зашагали на свою речку. Полдня наслаждались победой. Потом решили испытать наше оружие. Выбрали дерево потолще, отсчитали 10 больших шагов, прочертили на песке линию. Я прицелился и чиркнул коробком. Вспыхнул фитиль. Друзья заткнули уши, ожидая оглушительных выстрелов. Раздалось только противное шипение. Из стволов по одной выкатились и упали на землю мои картечины. Полный провал!
Ох, и накостыляли бы нам пацаны с Подгорной улицы, если бы пришлось применить моё изобретение в бою. С тех пор я всегда заранее досконально проверяю свои и чужие творения науки и техники, а не только мамкины пирожки да отцовский ремень.
Гималайский медведь.
Было это на исходе зимы 1960 года. Снег в огороде потемнел, и кое-где уже видны были проталины. Но ночи ещё стояли морозные. Приходилось топить печку и утром, и вечером. Дров под навесом оставалось совсем мало. Отец сходил на лесозавод и выписал за тридцать рублей машину обрезков, остающихся после распила брёвен на доски. Такие дрова развозили по ночам на разбитом самосвале с большим кузовом и с нарощенными в высоту бортами. Водитель даже не будил хозяев, а просто вываливал огромную кучу по указанному адресу прямо на улице рядом с калиткой или высыпал во двор, если ворота были открыты.
Наши ворота отец с вечера оставил распахнутыми. Утром весь двор был завален палками, отбракованными досками и брёвнами. Попались даже два огромных кедровых бревна, которые не смогли пропустить через пилораму. Это было большой удачей. Из них получались полноценные крупные поленья, которые горели долго и жарко. А тонкие палки легко рубились топором, но тепла давали мало.
Мама Мария, обрадованная таким подарком, не стала будить нас, а сама спозаранку отправилась по воду к колодцу на Подгорной улице с коромыслом и двумя оцинкованными ведрами, по 12 литров каждое. Идти до колодца надо минут 15. А вот обратно в гору с полными вёдрами выходит поболее, да и тяжело очень.
Обычно мы с братом привозили воду вечером на санках с бочкой. Но в этот раз мы прогуляли допоздна и про воду забыли. А вода в первую очередь нужна была для коровы, нашей кормилицы. Не будет воды, не будет и молока…
Донесла мама воду до дому, остановилась у ворот дух перевести и оторопела: медведь, чёрный-чёрный, с белой полоской на груди выбирается из дров. Не растерялась, окатила мишку ледяной водой из одного ведра, потом из другого. С рёвом выскочил зверь за ворота и покатился кубарем по обледенелой дороге.
Долго-долго сидела мать на кухне на солдатской табуретке, опустив натруженные руки и унимая дрожь в ногах. Добрался ли медведь до спасительного леса или нет, мы так и не узнали.
Через пару дней, разбирая дровяную кучу, обнаружили в кедровом бревне глубокое дупло, в нём-то и зимовал Михайло Потапыч. Так сонного и привезли его к нам. После этого события мы с братом Сашей отправлялись за водой без напоминания, чтобы маме больше не приходилось надрываться под непомерной тяжестью.
Хариус – радужная рыбка.
Июль – самый жаркий месяц на Дальнем Востоке. В городе нет спасения от безжалостного солнца. И тогда мы с друзьями отправляемся в уссурийскую тайгу к малюсенькой-малюсенькой речушке Гумин, стремительно несущейся с гор сквозь непроходимые заросли. Но мы знаем все звериные тропинки, и по ним протискиваемся к цели.
Ширина речки метра три, в сухую погоду воды в ней по щиколотку, на дне видно каждый камушек, а сама вода ледяная до ужаса. Можно часами смотреть на неё, и ни за что не увидишь там ни одной рыбёшки. Но там целые стайки рыб. Просто они превосходно маскируются своей окраской под разноцветные камушки-песчинки на дне.
Взрослые всегда поправляют нас, что Гумин не речка, а ручей. Но мы видели, какой большой и бушующей рекой становится Гумин, когда из Японского моря приходит тайфун и обрушивает на Приморье грандиозные ливни. В такие дни в тайге можно запросто исчезнуть навсегда.
Есть еще одна беда, от которой нет спасения. Это оводы. По виду напоминают пчёл, но крупнее их раза в два-три. Кусаются, как звери дикие, с лёту впиваются в тело. Место укуса обжигает огнём нестерпимым и вспухает красный волдырь.
Мы жутко ненавидим оводов, но не можем без них жить – они оказались лучшей наживкой для ловли хариуса. Надо только закатать рукав рубашки на левой руке, и туда тут же устремится безжалостный кровопийца. Тут не зевай, мгновенно прихлопни крылатого разбойника, но не до смерти, не до мокрого места. Насаживаем оглушенного овода на крючок удочки и забрасываем в воду.
Грузило не нужно при такой рыбалке. Наживка плывёт по поверхности. Обычно хариус хватает добычу, едва та коснётся воды. Дёргать удочку вверх надо молниеносно, чтобы подсечка получилась надёжной, и рыбка очутилась в твоей руке. Три-четыре быстрых заброса, и три-четыре переливающихся разноцветной радугой рыбёшки оказываются в садке, опущенном в выкопанную заранее ямку у берега.
Теперь надо переходить на новое место, иначе будешь зря терять время, ожидая атаки речного хищника. Хариус очень осторожный и умный. Он быстро понимает, что его товарищи скоро попадут на сковородку или на прутике поджарятся на костре вместе с кусочком хлеба.
Домой приходится возвращаться по самой жаре, но душа поёт и нам хорошо! Временами нас атакуют полчища оводов, загнавших стадо коров в противную тёплую воду на месте заброшенного песчаного карьера, и теперь желающих продолжить пиршество. Спасают нас только быстрые ноги и веники из зелёных веточек, которыми отмахиваемся изо всех сил от живодёров. Назавтра опять пойдём на рыбалку…
Золото.
Послевоенная разруха надоела всем. Люди мечтали о счастливой беззаботной жизни, о просторных светлых домах и сытых детях, об уютной баньке и цветущих яблоневых садах. В 1956 году стало полегче стране и наконец-то разрешили народу покупать стройматериалы и строить дома, летние кухни, сараи, конюшни, птичники…
Мужики с энтузиазмом взялись за дело. За три года город вырвался из развалюх и бараков. В ход шло всё: нестроевой лес и опилки, паровозный шлак, железнодорожные шпалы, отслужившие свой век. Всё стоило сущие копейки, но где их взять, когда зарплаты едва хватало на еду и кой-какую одежонку. Мужики покрепче уходили осенью бить кедровый орех, а зимой промышляли охотой. Но порох и дробь тоже стоили денег. Получался замкнутый круг.
Пока народ пропадал в тайге, стройка замирала. Без хозяина какая стройка в деревне, каковою и был на самом деле наш небольшой городишко. Да и не в каждом дворе был мужик. Многие не вернулись с войны. Вдовы тянули свою тяжёлую долю, поднимая детей на ноги.
А босоногие голодранцы, помогая им, ловили рыбу, собирали грибы да ягоды, копали огороды, пасли коров и мечтали найти клад с золотом и бриллиантами, чтобы вырваться в светлую жизнь. Клад не каждому покажется. Можно годами за ним охотиться.
Начитавшись приключенческих книг, мы с Вовкой решили сами заняться поисками золота в речках, текущих с гор. Чтобы не плутать в таёжных дебрях, раздобыли самодельные карты у старых охотников. Сколотили промывочные лотки из обрезков досок, отпилили покороче черенки лопат под свой рост, затарились прошлогодней картошкой и начали осваивать один ручей за другим. Постепенно набирались опыта и сил, перелопачивая в ледяной воде горы песка и гальки.
Через пару недель госпожа Удача, насмотревшись на наши мозолистые ладошки, решила нам улыбнуться. На дне лотка заблестели жёлтые долгожданные меленькие крупинки. На что нам теперь какой-то клад! Мы сами добудем кучу золота! Кучу, не кучу, а маленький полотняный мешочек стал пополняться день за днём всё больше. Радость наша скакала до небес. Радужные мечты наполняли наши головушки. Ах, какие сладкие сны снились нам по ночам. Как хотелось кричать и рассказать всем вокруг, что нашли много драгоценного золота!
Но мы твёрдо хранили тайну, понимая, что если проболтаемся, то золото просто отберут у нас и надают пинков под зад вдобавок. Решили мыть золото до тех пор, пока не приедет в отпуск мой старший брат Генка, который после горного техникума работал на Колыме, добывая золото в шахте. Он и поможет нам превратить наше сокровище в деньги. На эти деньги отец и нам построит новый дом.
К концу лета приехал Генка. Три дня мы его почти не видели. Загулял молодой парень с девками, пока не потратил остатки отпускных денег. Сидит брат, голову ломает, на какие шиши билет на самолёт до Магадана купить.
Тут мы с Вовкой и подкатили к Генке на хромой козе.
– Хочешь, братишка, мы решим твою проблему, только и ты нам помоги! – прошептали ему на ушко.
Поставили на стол перед ним наш мешочек, смотри, мол, какие мы молодцы-удальцы. Высыпал Генка золотишко из мешочка на клеёнку и принялся перебирать крупинки пальцами. Все пересмотрел, и давай гладить наши непокорные чубчики, а у самого глаза отсырели, и нос зашмыгал.
– Золотые вы мои, старатели, никакое это не золото, а обыкновенный медный колчедан, цена ему, пшик! – еле выговорил наш северянин.
Ночная саранча.
Промелькнуло жаркое лето, опалив наши спины и носы. Выгорели добела буйные чубчики. На смену бесконечным купашкам и рыбалке пришла пора лесных походов по грибы да ягоды днём и набегов на фруктовые сады по ночам.
Самые отчаянные пацаны сбились в небольшие ватаги и заколесили на ободранных велосипедах по улицам да переулкам, высматривая рясные груши да яблони, худые заборы и сторожевые проволоки с крючками, вперемешку с консервными банками, да чтобы без злобных собак и злющих хозяев.
Только две улицы, Танковая и Батарейная, были для нас запретными, раз и навсегда. Жили там с военного времени на одной улице ссыльные немцы, а на другой ещё хуже – ссыльные бендеровцы. Мы туда ни ногой, ни днём, ни ночью. И не страх сдерживал нас, а лютая ненависть за убитых и израненных наших родных и близких, за наше голодное и холодное детство.
Война пропитала нас насквозь, как будто не отцы наши, а мы сами прошли через её горнило. Немецкая речь, даже спустя десятки лет, заставляет судорожно искать на поясе кобуру с самодельным деревянным пистолетом.
Вечером, встретив своих коров, вернувшихся с пастбища, и быстро навернув большую кружку киселя с краюхой хлеба, пока мать занята дойкой, сбегаем из дому, чтобы нам не нашли какую-нибудь работёнку в огороде. Собирались обычно на задворках городской пожарной части. Огромные кучи брёвен и чурбаков, заготовленных на дрова на всю долгую зиму, служили нам лавками и табуретками.
И начинались бесконечные рассказы о фильмах, украдкой увиденных в солдатских летних лагерях, об удачных походах на рыбалку, о несметных кладах, закопанных японцами в тайге. Особенно нравились всем мои пересказы прочитанных книг, кои я глотал в несметном количестве. Не было в городской библиотеке такой книги, которая не оказалась бы правдой или неправдой в моих руках.
Далеко за полночь, когда малышня вся разбредалась по домам, взрослые крепко засыпали и затихали даже собаки, приходило время наших подвигов и порванных штанов. Даже вероятность получить заряд соли в тощий зад из старенького ружья не останавливала нас. Ну и что, что в своем саду висят эти яблоки, чужие-то вкуснее, что бы ни говорили. Я и сейчас не могу объяснить, как в кромешной темноте мы умудрялись обобрать деревья подчистую. Хуже саранчи мы были для хозяев поутру, когда они видели потерю урожая.
Малина.
Вкусна малина на кустах в бабушкином саду. Так и тянет к ней. Бросаешь надоевшую тяпку в междурядья цветущей картошки и начинаешь выбирать самые крупные и сладкие ягодки. Красота! Что может быть лучше? Лучше её только малина лесная на крутых южных склонах сопок в дальневосточной тайге. Там нет кустов, а торчит из земли коротенький прутик, а на вершине прутика пламенеет на солнышке, как рубиновая звёздочка, сочная и спелая ягодка.
