Николай Пржевальский
Николай Михайлович Пржевальский. Путешествие длиною в жизнь
Михаил Кузьмич Пржевальский – отец Н. М. Пржевальского
Н. Ф. Дубровин нарисовал малосимпатичный портрет этого человека. И выглядело вполне естественным, что Алексею Степановичу Каретникову Михаил Кузьмич не понравился, так как был некрасивым, больным и в низких чинах. Каретников «отказал ему от дома». «Родители долгое время не соглашались выдать дочь за отставного пехотного офицера, считая такой брак мезальянсом, по сравнению с замужеством старших дочерей. Первое время Михаил Кузьмич очень не нравился семейству [Каретниковых]. Он был нехорош собой, говорит лицо, его знавшее [выделено нами. – Авт.], высокого роста, худой и бледный, глаза мутные с поволокою, а на голове шапочка, прикрывающая колтун. Каретниковы смотрели на него как на человека, не подходящего быть мужем Елены Алексеевны, и Алексей Степанович, обыкновенно никогда не высказывавший своего мнения о соседях, дал почувствовать Михаилу Кузьмичу, что ему не нравятся частые его посещения их семейства».
Кто это, «лицо его знавшее», которое дало «негативную информацию» в 1889 г.?
По словам Дубровина, это был смоленский помещик Севрюков, сосед Каретниковых по Кимборову. Скорее всего, имелся в виду капитан Петр Константинович Севериков из сельца Белое, который в 1844 г. был крестным отцом (восприемником) сына Михаила Кузьмича, Евгения Пржевальского. За давностью лет Севериков мог что-то забыть или перепутать, но очевидно, что Михаил Пржевальский в период ухаживания за Еленой Каретниковой не выглядел богатырем, так как вышел в отставку по причине плохого здоровья, да и богатыми имениями он не владел.
Перед увольнением со службы Михаил восемь месяцев пролежал в Динабургском военном госпитале и, как следовало из медицинского свидетельства, выданного старшим доктором госпиталя, «неоднократно подвергался кровохарканью, потемнению зрения, обморокам, сильным болям в груди»[52]. Скорее всего, здоровье он подорвал, когда ловил литовских мятежников: «Был в походе одну кампанию 1831 года с батальоном в Тельшевском и Шавельском уездах Виленской губернии, по случаю возникших там возмущений, для охраны границ Курляндии и находился в разных рекогносцировках для открытия и поимки литовских мятежников»[53].
Военные столкновения с мятежниками в основном происходили вблизи лесов и болот, в которых повстанцы легко скрывались. Именно в такой, по сути дела, партизанской войне на территории Литвы участвовал поручик (с 1829) Эстляндского полка Михаил Пржевальский. Он, как написано в послужном списке, «слабым в отправлении обязанностей службы замечен не был, беспорядков и неисправностей между подчиненными не допустил».
За период Польской кампании поручик Михаил Пржевальский «ранен не был, в плену не находился, чином, орденом и знаком отличия награжден не был». Отсутствие наград говорило о том, что Михаил в «действительных сражениях в пределах Царства Польского» не участвовал: бόльшую часть Польской кампании он провел в госпитале.
У Михаила было воспаление легких и болезнь глаз, и его восемь месяцев лечили в клинике при медицинском факультете Виленского университета. Пока он лечился, произошло сражение близ Вильно, на Понарских высотах (7 июня), в котором литовские повстанцы были полностью разбиты, и военные события переместились в Польшу, где 29 мая скоропостижно скончался от холеры генерал-фельдмаршал граф И. И. Дибич-Забалканский. В командование русской армией вступил новый главнокомандующий, генерал-фельдмаршал граф И. Ф. Паскевич-Эриванский.
Затем поручик Пржевальский, прослужив еще два года в Эстлянском полку, был переведен в сводный резервный батальон Невского морского полка (6 января 1834 г.). Полк только назывался морским, но по-прежнему был пехотным и входил в состав 1-й пехотной дивизии[54]. В отставку 10 мая 1837 г. Михаил Пржевальский вышел в чине штабс-капитана, по болезни[55], и «по отставке жительство будет иметь в городе Смоленске, где желает получить указ об отставке и пенсион». С «указом об отставке Михаила Казьмина сына Пржевальского, выданным от князя Варшавского графа Паскевича-Эриванского 20 декабря 1837 г. за № 7265», и с аттестатом (послужным списком) можно познакомиться в архивных делах, касающихся дворянства Пржевальских, в книге Н. Ф. Дубровина и в Морском архиве[56].
Заметим, что аттестат, хранившийся в Морском архиве, отличался от других последними датами службы М. К. Пржевальского. В нем говорилось, что Михаил Кузьмич находился в Невском морском полку с 1834 г., а не с 1829 г., и в отставку вышел 10 мая 1837 г., а не 1835 г. Эти данные с учетом времени реформирования армейской пехоты (1833) и годом указа об отставке (1837) кажутся нам наиболее достоверными.
Армейская жизнь Михаила Пржевальского началась в 14 лет. Он вступил в военную службу юнкером 4-го Карабинерского полка 1 мая 1817 г., произведен портупей-юнкером 18 августа 1817 г., уволен 3 января 1820 г. Вновь поступил на службу с переименованием в портупей-поручики (4 января 1821 г.) сначала Бородинского, затем Белевского пехотных полков (1821–1824). Прапорщик (3 октября 1824 г.), подпоручик (6 января 1827 г.), поручик (25 марта 1829 г.) Эстляндского полка, с которым Михаил участвовал в Польской кампании 1830–1831 гг. В 1837 г. отставной штабс-капитан М. К. Пржевальский получил пенсион ⅔ оклада и поселился у отца, Кузьмы Фомича, который в то время был управляющим имением Митюли[57] помещика Палибина в Ельнинском уезде Смоленской губернии (Дубровин, 1890, с. 4).
Расстояние между деревнями Кимборово и Митюли (следовательно, и усадьбами Каретникова и Палибина) было неблизким, но это не пугало 34-летнего Пржевальского, и несмотря на «отказ от дома», веря в предсказание жены Северикова, что «Алексей Степанович передумает и переменится», продолжал настойчиво посещать Каретниковых. «Предсказание сбылось, и в 1838 году брак состоялся» (Дубровин, 1890, с. 7).
Как и чем, кроме настойчивости, смог Михаил убедить Алексея Степановича в серьезности своих намерений и получить согласие на брак с его любимой младшей дочерью? Почему «умная и миловидная» Елена, дочь богатого помещика, бывшего дворового человека, получившего дворянское достоинство, полюбила некрасивого, больного и бедного столбового дворянина? Наверное, было в Михаиле Пржевальском что-то привлекательное: ум, характер, страсть, а не только «мутные глаза и колтун на голове». Других воспоминаний о нем, кроме сведений, сообщенных Н. Ф. Дубровину Севериковым, мы не знаем. Сыновья Михаила Кузьмича отца не помнили, «но чтили его память как человека, пользовавшегося уважением и характера решительного» (Дубровин, 1890, с. 9).
Николай Михайлович говорил, что отец «был человек практический». Может быть, он имел в виду, что Михаил Кузьмич успешно организовал строительство нового усадебного дома и отлично хозяйствовал в своих помещичьих владениях недолгие три года (1843–1846).
Владимир Михайлович написал:
«Отец наш после женитьбы жил в Смоленской губернии в имении Отрадном, вдали от всех своих родных. Железной дороги еще не было, и всякое свидание за сотни верст пути представляло собой большое затруднение. Отец умер, когда все мы были еще очень маленькими, и это порвало окончательно связи с его родственниками»[58].
Отрадное – усадьба молодой семьи Пржевальских
4 февраля 1838 г., в церкви Рождества Пресвятой Богородицы села Лобкова обвенчали отставного штабс-капитана Михаила Пржевальского с Еленой Каретниковой[59]. Поручителями при венчании были: по жениху – Смоленского уезда села Данькова титулярный советник Алексей Карлович Згоржельский[60], села Лобкова флота капитан Павел Михайлович Повало-Швейковский, поручик и кавалер Дмитрий Самуйлович Подвицкий; по невесте – муж Александры, урожденной Каретниковой, сестры невесты, капитан-лейтенант Павел Николаевич Потемкин, брат невесты коллежский секретарь Гавриил Алексеевич Каретников, поручик Евмений Ильич Верховский.
Венчал – храма Рождества Пресвятой Богородицы села Лобкова священник Иван Афанасьев Пряников.
Праздновали в имении Кимборово; там же молодые поселились, прожили пять лет, родили двух сыновей.
В свое новое имение Отрадное Михаил и Елена Пржевальские с сыновьями переехали в 1843 г., через год после смерти Алексея Степановича Каретникова, который землю под будущее имение, вернее фольварк (хутор), дал в приданое Елене.
Усадебный дом в Отрадном Пржевальские смогли построить благодаря деньгам Елизаветы, старшей сестры Елены и крестной матери Николая Пржевальского. Е. А. Завадовская, скончавшаяся в 1840 г., оставила по завещанию 2500 руб. Как выглядел новый дом, неизвестно. Когда путешественник по просьбе матери купил у нее дом, тот требовал ремонта (1870-е годы). Из писем матери[61] можно понять, что дом в Отрадном, его обстановка и сама жизнь семьи Елены Алексеевны были очень скромными.
«Что же ты пишешь насчет порубки леса, то это заставила нас крайность продавать его. Часто мы оставались без гроша денег, жить надобно, доходу никакого, то поневоле продашь лес да купишь необходимое. Мы живем скромно, ты это сам видишь, а в самом необходимом в жизни я не могу себе отказать, хоть и приходилось продавать лес. Скот же по возможности я буду прикупать, когда будет возможно». 16 февраля 1874 г.
«Вчера только возвратился Иван Демьянович из Отрадного, куда ездил собственно для того, чтобы измерить комнаты. Если желаешь обклеить обоями, то покупай самые простые, а то зимой мыши опять съедят все обои, а потому жаль хороших. Потолки тоже уже надобно обклеить и побелить, вообще работы много, разве ты будешь жить, а я совершенно отрекаюсь от жизни в деревне, тем более совершенно намерена вам продать Отрадное и отказаться от него. С этого лета мне нужен покой, и мне трудно и хлопотать переезжать каждый год. Пора жить… в одном месте, а не переезжать. Обоев нужно в залу 20 кусков 12-аршинной длины и 11-и вершков шириной. В гостиную 11 кусков, а в переднюю – 10 кусков. Но все куски должны быть длиной 12 аршин». 12 марта 1874 г.
О скромности дома в Отрадном также свидетельствовали строки из письма Николая Толпыго (1 августа 1880 г.), сына от второго брака Елены Алексеевны, путешественнику[62]: «Владимир Михайлович [родной брат Николая Михайловича] тоже купил дом в мае 1879 г. за 40 000 рублей на Арбате, в лучшей части города. Вся обстановка вполне аристократичная и нисколько не напоминающая Ваш скромный дом в Отрадном. Одно только и есть сходство, что у Владимира Михайловича и у Вас устроена отдельная комната для приезжих».
В 1862 г. (то есть вскоре после отмены крепостного права), когда владелицей усадьбы Отрадное была Елена Алексеевна, в Отрадном, Маланьином и Раковичах по 10-й переписи населения жило 89 крестьян мужского пола и 11 дворовых[63].
По словам Николая Михайловича, «материального недостатка в семье нашей не могло быть, потому что при существовании крепостного права у нас было до тысячи десятин земли и 105 душ крестьян» (Пржевальский, 1888а, с. 528).
После Николая Михайловича, купившего себе в 1881 г. имение на озере Сапшо[64], Отрадным владела в 1881[65]-1917 гг. Александра Ивановна Толпыго-Пыльцова, дочь от второго брака Елены Алексеевны. Судя по письмам Александры Ивановны и ее родственников, она отлично хозяйствовала, имение давало неплохой доход. Но 27 октября 1917 г., когда А. И. Пыльцова находилась по делам в Витебске, усадьба была разгромлена. По показаниям управляющего усадьбой Петра Антоновича Рогаль-Ивановского, «утром появилась толпа крестьян, человек 300, причем были и женщины, и сразу бросились на скотный двор, крестьяне пришли с… веревками, чтобы уводить скот; скота и лошадей в усадьбе не оказалось, тогда часть побежала на поле, где ходит скот, а другая стала разбивать и расхищать имущество, а потом разгромили дом и расхитили имущество[66]. По моему расчету, на сумму более 250 тысяч рублей… Как говорят, было около 17 вооруженных солдат. Участие в погроме принимали крестьяне дер. Старинки, Рожнова, Лазарева, Вошкино, Кимборово, Лотошино, Ракисли, хутора Ракислово, Пересна»[67].
Имение и деревня Отрадное располагались в полутора километрах от Кимборова на одном из притоков реки Россожи. Деревня просуществовала до 1978 г. Сегодня об усадьбе Отрадное напоминает маленький пруд, обнаруженный краеведческими экспедициями Е. П. Гавриленковой, А. С. Кочергина и Е. В. Богданова, В. Грушенко и заведующей Переснянской сельской библиотекой И. Н. Скопцовой. На месте усадьбы стараниями главы администрации Переснянского поселения А. И. Малашенкова и зам. председателя Смоленского отделения Союза краеведов России, заслуженного работника культуры РФ Н. В. Деверилиной установлен памятный камень с надписью «Здесь находилась усадьба „Отрадное“ родителей знаменитого путешественника Н. М. Пржевальского» (26 июня 2016 г.) (см. цв. вклейку).
«Рядом с памятным знаком местные жители, краеведы посадили 10 лип и два дуба, большую работу по организации посадки проявили В. В. Семченков и И. Л. Баранович (13 июня 2017 г.)» (В Отрадном посадили деревья… [Электронный ресурс]).
В 1844 г. молодую семью Пржевальских ждало пополнение.
Рождение братьев и сестры Церковь и кладбище в селе Лобково
В доступных для любого желающего метрических книгах можно прочесть о рождении братьев и сестры путешественника. Так, в метрической книге появилась запись № 25 о рождении 6 июля 1840 г. у тех же родителей сына Владимира. Восприемниками Владимира были «того же сельца Кимборова отставной коллежский асессор Алексей Степанов Каретников и села Лобкова отставного флота капитан-лейтенанта Павла Михайловича Повало-Швейковского жена, Анна Гавриловна»[68].
Церковь Рождества Богородицы в селе Лобково. 1905 г.
В записях метрических книг о рождении и крещении Николая и Владимира есть отметка о том, что свидетельство о рождении было выдано в сентябре 1843 г. Свидетельства братьев понадобились Михаилу Кузьмичу для внесения сыновей в родословную книгу витебского дворянства, VI часть.
Позднее, в 1846 и 1852 г., такая же отметка о выдаче свидетельства была проставлена в записях о рождении и крещении Евгения и Елены. Свидетельства были нужны Елене Алексеевне для внесения детей в родословную книгу cмоленского дворянства, II часть.
Евгений родился 15 (крещен 18) января 1844 г.[69]; Елена родилась 17 (крещена 20) мая 1846 г.[70] Восприемниками при крещении младших детей Пржевальских были: сельца Белого отставной капитан Петр Константинович Севериков и сельца Полян подполковника Николая Семичева жена Екатерина Никаноровна.
Четырех детей Михаила и Елены Пржевальских крестил священник церкви села Лобково Иван Афанасьевич Пряников.
Сегодня в Лобкове нет ни церкви, ни кладбища.
Недавно стараниями Л. А. Верховской и главы администрации Переснянского поселения А. И. Малашенкова на бывшем кладбище в Лобкове, близ уничтоженной церкви, были поставлены памятные камни (2016) старцу Зосиме (Захарию Верховскому) и Повало-Швейковским и часовня (2018) в память упокоившимся здесь прихожанам церкви Рождества Богородицы[71] (см. цв. вклейку).
Единственный сохранившийся с давних времен памятник установлен отцу, брату и мужу Елены Алексеевны: Алексею Степановичу Каретникову, Павлу Алексеевичу Каретникову и Михаилу Кузьмичу Пржевальскому. Из записей в метрической книге церкви села Лобкова следует:
Бывшее кладбище в селе Лобково. Слева направо: памятники Каретниковым и М. К. Пржевальскому; два памятных камня; часовенка. 2018 г.
Алексей Степанович Каретников умер «от обложной болезни»[72] 12 апреля 1842 г., похоронен 15 апреля. В графе «лета умершего» указано – 78 лет[73]. Дата рождения неизвестна.
Павел Алексеевич Каретников умер «от натуральной болезни»[74] 26 декабря 1876 г., похоронили его «на четвертый день Рождества», 28 декабря. В графе «лета умершего» указано – 76 лет[75], что неверно. Он родился в 1808 г.[76], следовательно, в 1876 г. ему было 68 лет.
Михаил Кузьмич Пржевальский скончался 27 октября 1846 г. «от водяной»[77], погребен 29 октября. В графе «лета умершего» указано – 40 лет[78], что неверно. Он родился в 1803 г.[79], поэтому в 1846 г. ему было 43 года.
Эти могилы и церковь Николай Михайлович, конечно, посещал не раз, например, когда был восприемником сыновей матери от брака с И. Д. Толпыго и крестным отцом племянника и племянниц Пыльцовых. Однако никаких записей об этом путешественник не оставил.
У Николая Пржевальского не сохранились воспоминания о жизни в Кимборове, что неудивительно. Ему было только четыре года, когда он вместе с родителями и братом покинул дедовскую усадьбу.
Об Отрадном, где прошли его детство и юность, куда он возвращался после многолетних странствий, Николай Пржевальский написал много хороших, а местами просто восторженных строк, которым в этой книге посвящен раздел «Первые „пробы пера“».
Невозможно представить жизнь имения без дворовых людей. О них – следующий раздел.
Дворовые люди
В детстве, кроме матери, на будущего путешественника большое влияние оказывали дворовые люди (мамка, нянька, дядька), с которыми он сохранял связь на протяжении их жизни. Наверное, Николай Михайлович разделял взгляды Е. Л. Маркова, высказанные в книге «Барчуки» (1875):
«Пусть меня не бичуют прогрессисты и гуманисты! Мне вдруг стало жалко нашего старого крепостного быта; его тихие и простые прелести не воскреснут для меня.
Вы, седые слуги, верные, как псы; вы, морщинистые няньки, благоговейно привязанные к целым барским поколениям, сменяющим одно другое, до самого дня своей поздней кончины берегущие своих барчуков, как весталки священный огонь, из рода в род, по заповедям старины, – где вы? Когда вы опять народитесь? Я знаю, что мы были связаны с вами какою-то родною, неразрушимою связью и что связь эта радовала и облегчала не одних нас, но часто и вас, и далеко не одного из нас!»
Пржевальский так вспоминал свой отъезд из Отрадного на военную службу: «Все дворовые пришли прощаться со мной; горячо я целовал каждого из них» (Пржевальский, 1862, с. 116). Среди них были мамка Марья, няня Ольга Макарьевна, ее сестра Анна, кухарка, дядька Игнатий Шелепов, любимый товарищ Васька Шелепов, сын Игнатия. Вместе с Николаем в армию отправился дворовый человек, прекрасный охотник Иван Марков.
Ольга Макарьевна Макарова. Смоленск
Иван Марков. Москва
Как писал биограф путешественника Н. Ф. Дубровин, «от мамки – крестьянки Марьи, из деревни Старинок он поступил на попечение горничной Ольги, известной впоследствии под именем няни Макарьевны.
Небольшого роста, полная и некрасивая, Макарьевна принадлежала к тому своеобразному типу старого крепостного времени, который теперь встречается очень редко и почти выродился. Крутость ее нрава, доходившего иногда до полной жестокости, странным образом уживалась с добротой и баловством детей.
Сверх обязанности няни Макарьевна исполняла должность ключницы, экономки и главной помощницы по хозяйству… Елена Алексеевна любила Макарьевну, не могла жить без нее, но между ними бывали частые стычки, так как и та и другая отличались настойчивостью характера.
Нянькою она была прекрасною и заслужила самую нежную и слепую любовь Николая Михайловича…
Из дворни Н. М. особенно любил Ваську, шалуна, никого не боявшегося и не признававшего никаких властей и препятствий. Мальчику шаловливому и непокорному, каким был сам Н. М., Васька был под пару. И они вдвоем лазили по деревьям, придумывали разные шалости и были за то часто наказываемы» (Дубровин, 1890, с. 7, 8, 10).
Иван Марков «служил в армии» с Николаем Пржевальским и кормил голодных молодых офицеров дичью, добытой на охоте. Позднее, после первой Центрально-Азиатской экспедиции путешественника, Иван жил у Николая в Петербурге.
Елена Алексеевна относительно Ивана Маркова писала сыну: «Насчет же твоего слуги, знаменитого Ивана, прежний хозяин его, Иванов, отзывается нехорошо: он любит и выпить, и нечист на руку, у него пропало несколько вещиц, и, наконец, еще начинает грубить, за что и был рассчитан Ивановым. Будь с ним построже, да и не доверяй много, особенно при расчете денег»[80].
После отъезда путешественника в следующую экспедицию Иван переехал к Владимиру Пржевальскому в Москву. Иван Марков умер в 1879 г. от укуса бешеной собаки, которую подобрал на улице и принес в дом. Смерть наступила спустя несколько месяцев. «Никому, даже доктору, не приходило в голову, что это было бешенство от укушения бешеной собаки. Все думали, что тиф или болезнь сердца от водки»[81].
Прежний дядька братьев Игнатий Шелепов (Игнуша) из Смоленска очень хотел получить работу в доме Владимира Михайловича, но «взять его я не могу, – писал Владимир Николаю, – потому что слишком запивает».
«Слишком запивали» не только бывшие дворовые, но и дядя Павел Алексеевич Каретников, на похоронах которого, по словам его сестры, «было выпито всеми, приходящими поминать, 4 ведра водки в один день». Может быть, насмотревшись на повальное пьянство, Николай Михайлович стал столь нетерпимым к «закладывавшим за воротник».
Детство Николая и Владимира прошло в постоянном контакте с дворовыми. Братья наслаждались свободой, испытывали радость от простых вещей, например от лежания на сене. И так созвучны были эти чувства описанному в «Барчуках»:
«Вот славно! Прелесть как спать на соломе! – говорил в восхищении Саша.
Высокая черная фигура старика-караульщика, Евсея, глядела на нас сверху, добродушно улыбаясь, будто удивляясь нашему удовольствию.
– Проказники! – ласково бормотал он, с какою-то любовью разглядывая нас, смирно улегшихся рядком… – Ишь, гнездушки себе поделали!.. А ведь узнает маменька, небось высекет; ай нет?»
Братья Пржевальские легко находили общий язык с простыми людьми и хорошо обращались с теми, кто служил в их доме или имении. Особенно высоко они ценили человека с охотничьими способностями.
Николай Михайлович платил пенсию не только матери и дяде, но и мамке Марье (по 12 руб. в год) и няне Макарьевне (25 руб. в год пенсион и по 5 руб. в месяц жалованье) (Дубровин, 1890, с. 276).
Перед отъездом в последнее путешествие он наказал управляющему «обставить Макарьевну так, чтобы она не скучала. Я на все согласен, лишь бы моя любимая старуха могла жить покойно» (Дубровин, 1890, с. 448). Макарьевна скончалась от воспаления почек вскоре после отъезда путешественника из имения Слобода. Эта весть застала Николая Михайловича в Москве. «Ведь я любил Макарьевну, как мать родную. Тем дороже для меня была старуха, что и она любила меня искренно» (Дубровин, 1890, с. 454). Он распорядился похоронить ее возле церкви в Слободе, на следующий год поставить ей памятник, посадить цветы и обнести могилу забором[82]. Положенные ей жалованье и пенсион за 1888 г. в сумме 65 руб. велел отдать ее родственникам.
Николай Михайлович не предполагал, что переживет любимую няню только на полгода.
