Николай Павленко
Елизавета Петровна
Глава вторая
Долгий путь к трону
У Елизаветы Петровны было еще одно основание сторониться большого двора и императрицы Анны Иоанновны: угрюмая, грузная, с лицом, изуродованным оспой, она не могла соперничать с привлекательной цесаревной и, как всякая женщина, ревниво относилась к ее успеху у сильного пола.
Любопытный эпизод произошел в 1734 году, во время приема китайского посольства. Императрице вздумалось задать послу вопрос, какую из присутствующих на приеме дам посол считает самой красивой. Посол пытался уклониться от прямого ответа, заявив: «Глядя на небо в звездную ночь, можно ли сказать, какая из звезд более всего блестит?» Анна Иоанновна не удовлетворилась сказанным и настойчиво потребовала прямого и точного ответа, видимо, рассчитывая, что посол проявит учтивость и назовет ее имя. Но посол проявил бестактность, не свойственную восточному человеку: он поклонился цесаревне Елизавете, и Анне Иоанновне перевели сказанные им слова: «Из числа всех этих прелестных дам я считаю эту прекраснейшей, и если бы у нее были не такие большие глаза, то никто бы не мог, взглянув на нее раз, не умереть после этого от любви».
Опасаясь мести императрицы и недоброжелательства большого двора, цесаревна, как уже отмечалось, вынуждена была изменить и уклад своей жизни, и поведение, вызывавшее осуждение современников: ее фаворит Шубин был отправлен в Сибирь, а Елизавете, надо полагать, дали понять, что если она не укротит своего сладострастия, то ей доведется остаток жизни коротать в монастыре. Цесаревна должна была покориться и отказаться от своих прежних привычек: от жизнерадостного веселья и общительности она перешла к замкнутости, стремилась появляться при дворе императрицы только на официальных церемониях и избегать встреч с двоюродной теткой, замкнулась в окружении своего так называемого малого двора, в котором не было ни вельмож, ни представителей знатных фамилий, – общаться с опальной царевной и тем более служить ей считалось опасным.
В окружении цесаревны самым близким к ней человеком был сменивший Шубина фаворит Алексей Григорьевич Разумовский, за ним следовали братья Александр и Петр Ивановичи Шуваловы и Михаил Илларионович Воронцов. Пятым приближенным был лекарь цесаревны И. Г. Лесток. Все они не могли похвастаться знатным происхождением; среди них не было, за исключением Петра Ивановича Шувалова, и лиц с выдающимися способностями. Их роднила еще одна особенность – все они были красавцами, что свидетельствовало о вкусах цесаревны, которую привлекала прежде всего внешность приближенного, а не его интеллект.
Самым близким человеком был Алексей, сын реестрового казака Григория Яковлевича Розума, отличавшегося беспробудным пьянством и сварливым нравом. После ранней смерти непутевого родителя забота о воспитании трех сыновей и трех дочерей легла на плечи работящей вдовы Натальи Демьяновны. Скорее всего, Розумиха и ее многочисленное семейство, влачившее полуголодное существование, затерялись бы среди таких же безвестных односельчан, если бы не случай, давший среднему из сыновей, Алексею, историческую известность.
Георг Кристоф Гроот.
Портрет Иоганна Германа Лестока.
1740-е. Местонахождение неизвестно
Алексей отличался сказочной красотой, богатырским телосложением и обладал дивным голосом. Именно голос обеспечил ему участие в церковном хоре и покровительство дьячка, обучившего его грамоте. Проезжавший в 1731 году через деревню Лемехи полковник Федор Степанович Вишневский обратил внимание на 22-летнего красавца, певшего в церковном хоре. Полковник упросил дьячка, у которого проживал Алексей, отпустить его в столицу, чтобы пристроить в хор императрицы. Алексей Розум приглянулся Елизавете Петровне, и она получила разрешение взять его в свой хор. После ссылки Шубина его место занял певчий Алексей, которого стали называть не Розумом, а Разумовским. Он прославился самым продолжительным в XVIII столетии исполнением обязанностей фаворита – в течение двух десятилетий, с 1731 по 1751 год, он пользовался благосклонностью сначала цесаревны, а затем императрицы Елизаветы Петровны.
Цесаревна Елизавета Петровна не располагала возможностями облагодетельствовать своего избранника чинами и поместьями. Награды посыпались на него одна за другой лишь после того, как цесаревна стала императрицей, а в десятилетнее правление Анны Иоанновны ему довелось разделить все невзгоды, выпавшие на долю его опальной возлюбленной.
Среди лиц, составлявших интимный кружок цесаревны, видное место занимали братья Шуваловы. В отличие от пастуха и певчего церковного хора, едва владевшего грамотой, добродушного и ленивого, чуравшегося интриг, братья Шуваловы, как и Воронцов, отличались большей образованностью, энергией и честолюбием. При цесаревне Елизавете братья были камер-юнкерами ее двора, а после ее воцарения достигли умопомрачительных высот в карьере.
Пятым членом компании, коротавшим время при опальном дворе цесаревны, был француз Лесток. Приехав в Россию, он был определен лекарем цесаревны Елизаветы, но за распутную жизнь Петр сослал его в Казань. Лесток был возвращен из ссылки Екатериной I, а после ее смерти вновь занял должность лекаря цесаревны. Иоганн Герман Лесток импонировал цесаревне близкими ей чертами характера: веселым нравом, беззаботностью, общительностью, легкомыслием, что дало ему возможность войти к ней в доверие и занять положение ее советника.
Цесаревна Елизавета Петровна долгие годы не проявляла интереса к власти – ее честолюбие в царствование матери и племянника оттеснялось на второй план всякого рода удовольствиями, в том числе и любовными утехами, мысли о будущем ее не волновали, она держалась в стороне от дворцовых интриг. Она решительно отвергла предложение Лестока домогаться короны после смерти Петра II в 1730 году.
При Анне Иоанновне она вела себя так, чтобы не раздражать жестокую и мстительную императрицу. Старания ее увенчались успехом – ей удалось остаться в столице, причем не без помощи фаворита императрицы Бирона. Анна Иоанновна склонна была заточить цесаревну в монастырь, но вступился Бирон, тайно надеявшийся жениться на ней после смерти своей болезненной супруги или женить своего брата.
В 1740 году Анна Иоанновна скончалась, и императором был провозглашен шестинедельный сын ее внучатой племянницы Анны Леопольдовны и ее супруга герцога Брауншвейгского. Это событие пробудило интерес Елизаветы Петровны к императорской короне.
Дело в том, что ко времени смерти Анны Иоанновны в стране действовало два исключающих друг друга закона о порядке престолонаследия: Устав о наследии престола, изданный Петром Великим в 1722 году, и Тестамент (завещание) Екатерины I 1727 года. По Уставу о наследии престола право назначать себе преемника предоставлялось царствующему государю – «кого он похочет, того и назначит», в то время как по обычному праву, которым руководствовались в предшествующие столетия, наследником автоматически становился старший из сыновей. Завещание Екатерины I, вопреки Уставу о наследии престола, определило преемников на ближайшие десятилетия: трон должен был занять Петр II – внук Петра I, сын царевича Алексея Петровича, погибшего в 1718 году; в случае его смерти бездетным престол должен принадлежать старшей дочери Петра Великого – Анне, а если после ее кончины не останется детей, то наследницей становилась Елизавета Петровна и ее потомки.
Неизвестный художник.
Портрет императрицы Анны Иоанновны.
XVIII в. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург
После неожиданной смерти юного Петра II, не оставившего завещания, Верховный тайный совет, являвшийся высшим органом власти, игнорируя Тестамент Екатерины I, избрал императрицей Анну Иоанновну, выданную Петром I замуж за Курляндского герцога, который скончался после свадебных торжеств в пути из Петербурга в столицу герцогства Митаву. Выбор Верховного тайного совета нельзя считать случайным – верховники считали, что Анна Иоанновна, 19 лет с лишним прожившая вне России, не имея своей «партии» внутри страны, охотно подпишет документ, ограничивавший ее власть в их пользу. Так оно и случилось – Анна Иоанновна подписала «Кондиции» в Митаве, но, прибыв в Москву, обнаружила, что олигархические притязания верховников не поддерживают ни гвардия, ни широкие круги дворянства, разорвала «Кондиции» и объявила себя самодержавной императрицей.
В итоге троном овладела вторая ветвь династии Романовых, родоначальником которой был сводный брат Петра I Иоанн Алексеевич.
Напомним, у царя Алексея Михайловича было две супруги: от первой из них, Марии Ильиничны Милославской, царь имел множество детей, в том числе сына Федора, занимавшего трон в 1676–1682 годах и умершего в двадцатилетнем возрасте, и знаменитую царевну Софью. После смерти Федора Алексеевича, по обычаю того времени, престол должен был занять следующий по старшинству сын Алексея Михайловича Иоанн – болезненный, подслеповатый, косноязычный 16-летний юноша, но по настоянию патриарха на престоле оказался десятилетний сын от второй супруги царя, Натальи Кирилловны Нарышкиной, – Петр Алексеевич.
Милославские не смирились с передачей трона Нарышкиным, организовали Стрелецкий бунт, в результате которого на троне оказались два несовершеннолетних царя – сводные братья Иоанн и Петр, а регентшей над ними стала энергичная и честолюбивая царевна Софья Алексеевна. Она правила Россией до 1689 года, когда была свергнута Петром и заточена в Новодевичий монастырь, где и скончалась в 1704 году. Формально страной управляли два царя, но фактически власть принадлежала не по летам деятельному Петру Алексеевичу. Таким образом, в борьбе за трон верх одержала вторая ветвь династии Романовых, происходившая от второй супруги царя Алексея Михайловича – Н. К. Нарышкиной.
А. Д. Меншикову, П. А. Толстому и прочим «птенцам гнезда Петрова» удалось посадить на трон вдову скончавшегося императора Екатерину I, а последняя назначила своим преемником, как выше было сказано, Петра II. После его кончины на престол была возведена представительница династии Романовых, ведущая начало от первой супруги царя Алексея Михайловича – М. И. Милославской.
У Иоанна Алексеевича было три дочери: Екатерина, Анна и Прасковья. Петр Великий, стремясь укрепить влияние России на европейские дела, использовал в качестве инструмента брачные союзы: дочь Анну он выдал замуж за герцога Голштинского, а дочерей сводного брата Иоанна Екатерину – за герцога Мекленбургского, Анну – за герцога Курляндского. Младшая болезненная дочь Прасковья осталась незамужней.
Умирая бездетной в 1740 году, Анна Иоанновна назначила преемником сына своей племянницы Анны Леопольдовны (дочь Екатерины Мекленбургской), выданной замуж за герцога Брауншвейгского Антона Ульриха. Рожденного за шесть недель до смерти Анны Иоанновны ребенка нарекли Иваном, регентом до совершеннолетия императрица назначила своего фаворита Бирона. Однако Бирон удержался на этом посту всего три недели, а затем был свергнут фельдмаршалом Минихом с отрядом гвардейцев, и Анна Леопольдовна получила должность правительницы и титул «высочества».
Неизвестный художник.
Портрет герцога Курляндского Эрнста Иоганна Бирона.
XVIII в. Рундальский дворец, Латвия
Из всех переворотов, происшедших в XVIII столетии, этот был самым легким. 7 ноября во время представления кадетов, из которых герцогиня должна была выбрать себе пажей, она пожаловалась фельдмаршалу: «Граф Миних! Вы видите, как обращается со мною регент. Мне многие надежные люди говорили, что он намерен выслать меня за границу. Я готова и уеду, но если вы можете, похлопочите, чтобы, по крайней мере, отпустили со мною и моего ребенка».
У фельдмаршала, человека крайне тщеславного, тут же возникла мысль извлечь из сложившейся ситуации выгоду, которую он не извлек из своего активного участия в назначении регентом Бирона. Взяв клятву у Анны Леопольдовны никому не сообщать о состоявшемся разговоре, Миних через день, 9 ноября, в два часа ночи отправился в Зимний дворец, разбудил герцогиню и заявил ей: «Каждая минута дорога, нынче же будет смещен караул Преображенского полка, состоящего в моей команде; я жду от вас решительного повеления…»
Группа солдат во главе с Минихом и его адъютантом полковником Манштейном двинулась к Летнему дворцу, где крепко спали Бирон и его супруга. Манштейн без всякого сопротивления со стороны караула вошел в покои Бирона и арестовал его. В два часа дня 9 ноября закрытая карета отправилась в Шлиссельбург, где бывший регент превратился в узника.
О том, что совершенный Минихом переворот был полной неожиданностью для современников, своего рода сюрпризом для них, явствует из многих свидетельств. Английский посол Э. Финч подтвердил совершеннейшую неосведомленность вельмож о событиях во дворце: «Здесь никто 8 ноября, ложась в постель, не подозревал, что узнает при пробуждении». Сколь неожиданным был арест Бирона для вице-канцлера А. П. Бестужева-Рюмина, любимца регента, видно из вопроса, заданного им офицеру, прибывшему, чтобы взять его под стражу: «Что за причина немилости регента?»
Даже кабинет-министр А. М. Черкасский 9 ноября, то есть в день, когда Бирон уже содержался в каземате Шлиссельбургской крепости под крепким караулом, предпринял попытку пробиться в его апартаменты. Не имел понятия о случившемся и всезнающий А. И. Остерман. Кабинет-министр, по своему обыкновению, сказался больным. Он решил повременить с поздравлением Анны Леопольдовны до тех пор, пока не убедился, что судьба Бирона решена окончательно и бесповоротно. «Остерман при первом известии от великой княгини почувствовал такие колики, что извинился в невозможности явиться к ней, и прибыл ко двору только тогда, когда за ним прислали вторично с известием об аресте регента».
Свергнув Бирона, тщеславный Миних рассчитывал, что Анна Леопольдовна щедро отблагодарит его давно желаемым чином генералиссимуса, но каково же было его удивление и раздражение, когда в обнародованном 11 ноября списке награжденных напротив чина «генералиссимус» он обнаружил не свою фамилию, а фамилию отца императора – Антона Ульриха. Миних должен был довольствоваться должностью первого кабинет-министра. Стараниями «мудрого» Остермана должность Миниха нисколько не прибавляла ему власти, ибо Кабинет министров отныне делился на три самостоятельных департамента и на долю фельдмаршала досталась власть, которой он владел ранее, – президента Военной коллегии. Внутренней политикой должен был ведать возведенный в великие адмиралы Остерман, а внешней политикой – получивший должность канцлера Черкасский.
Раздосадованный Миних излил свою желчь в манифесте о пожаловании генералиссимусом Антона Ульриха. Манифест содержал уязвлявшие самолюбие принца слова о том, что чин генералиссимуса за его великие заслуги было бы справедливо присвоить Миниху, но он, Миних, отрекается от этого чина в знак «его высочества почтения». Остерман не слыл бы великим интриганом, если бы не воспользовался этой оплошностью своего заклятого врага, которому он ранее покровительствовал.
Миних позволил себе еще одну бестактность – он игнорировал все приказы, исходившие от новоиспеченного генералиссимуса, чем настроил против себя находившихся в разладе принца и правительницу.
Таким образом, Миних сам дал повод Брауншвейгской фамилии избавиться от него – сгоряча он в знак протеста высказал намерение уйти в отставку, рассчитывая, что его станут умолять остаться в правительстве, что без его опыта правительница потерпит крах. Миних просчитался, ему не по плечу было тягаться с многоопытным интриганом Остерманом, – его просьба об отставке была тотчас удовлетворена, и Миних оказался не у дел.
24 марта правительница изложила своему фавориту причины, вынудившие ее принять отставку Миниха: «Он неисправим в своем доброхотстве к Пруссии, тогда как я ему много раз выражала решительную мою волю помочь Марии Терезии (австрийской королеве). Кроме того, я ему давала понять, чтобы он все повеления, приходящие к нему от моего мужа, исполнял как мои собственные; он как будто и знать не хочет, и не только отказывается принимать их, но не исполняет решительно и моих собственных приказаний, а вместо того делает распоряжения противные». Подлинное объяснение причин отставки Миниха заложено в последней фразе: «Я не могу дальше откладывать его увольнение, потому что нельзя быть спокойной, пока имеешь дело с таким человеком». Опасение, что Миних с такой же легкостью, с какой он преподнес власть Анне Леопольдовне, может отнять ее и передать более покладистому претенденту, явилось главной причиной коварного поведения правительницы и ее готовности немедленно удовлетворить просьбу Миниха. Кстати, официальное основание для отставки отсутствовало – Миних заявил о нем в частной беседе в устной форме.
Миниха опасалась не только правительница, но и Остерман, столь же тревожившийся за свою карьеру при непредсказуемых действиях несостоявшегося генералиссимуса. Остерман, согласно донесению Линара, действовал через супруга правительницы Антона Ульриха, находившегося под полным влиянием опытного интригана. Граф Линар доносил 10 марта 1741 года: «Граф Остерман, лишенный выгоды бывать у правительницы столь же часто, как граф Миних, старается привлечь на свою сторону генералиссимуса, дабы чрез него могли доходить его внушения… принц часто ездит к графу Остерману, остается у него подолгу, и по отзывам его для всех становится заметно, что он берет уроки общей политики».
Генеалогическое древо Романовых от царя Алексея Михайловича было изложено для того, чтобы читатель усвоил простую мысль – объявление наследником престола представителя ветви Романовых от Иоанна Алексеевича напрочь отрезало Елизавете Петровне путь к трону. Единственный способ овладеть им состоял в использовании силы, то есть путем переворота: свержение Иоанна Антоновича и его правительницы-матери Анны Леопольдовны. С опозданием проснувшееся честолюбие Елизаветы Петровны не без помощи внушений Лестока подвигло ее на организацию заговора с целью лишить Брауншвейгскую фамилию трона.
Переворот в пользу Елизаветы Петровны отличался некоторыми особенностями. Едва ли не главная из них состояла в том, что к захвату власти готовились заранее и в глубокой тайне. Заговор возглавляла сама претендентка на трон. Напомним, предшествующие перевороты походили в значительной мере на импровизацию, исполнители которой действовали от имени претендентки на престол. Подобным способом совершилось вступление на престол Екатерины I и свержение регента Бирона. Теперь же сама претендентка двинулась во главе заговорщиков в рискованный поход за короной.
Особенность вторая – социальный состав участников переворота. Как и прежде, главным действующим лицом была гвардия. Но гвардия времен Петра Великого разительно отличалась от гвардии елизаветинского царствования. При Петре в гвардейских полках служили преимущественно дворяне; теперь же стараниями Бирона и Миниха, стремившихся обезопасить себя от дворянских притязаний распоряжаться троном, в гвардии заметно возрос удельный вес крестьян и горожан. Анализ социального состава заговорщиков подтверждает слова современника о том, что в гвардейских полках стали «все люди простые, мало способные сохранить столь важную тайну».
Третья отличительная черта переворота состояла в его антинемецкой направленности. В годы царствования Анны Иоанновны страной фактически управляли немцы: фаворит императрицы Бирон, руководитель Кабинета министров Остерман, президент Военной коллегии и главнокомандующий русской армией фельдмаршал Миних. Этот «триумвират» мог бы долго править Россией, если бы у его участников была сплоченность, если бы непомерное тщеславие каждого из них не превращало их в непримиримых врагов, пожиравших друг друга. Засилье немцев, известное под именем «бироновщины», способствовало пробуждению национального сознания. Имя Елизаветы Петровны приобрело значение символа русского начала и восстановления величия России, частично утраченного после кончины Петра Великого.
Наконец, еще одна немаловажная особенность заговора – к нему были причастны иностранные государства, заинтересованные в смене внешнеполитической ориентации России и низведении страны до уровня, занимаемого ею до преобразований Петра Великого. Они рассчитывали отнять у России территории, отошедшие ей по Ништадтскому мирному договору, а также вернуть ей статус европейского захолустья и установить гегемонию Франции на Европейском континенте.
Генрих Бухгольц.
Портрет графа Бурхарда Кристофа фон Миниха.
XVIII в. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург
Возможность вмешательства иностранных государств во внутренние дела России свидетельствовала, с одной стороны, об отсутствии в стране политической стабильности, о слабости правительства, позволявшего европейским державам без большого для себя риска вторгаться в сферу, в которую суверенное государство не должно допускать никого. С другой стороны, это же дает основание толковать вмешательство как признание достигнутого Россией веса в европейских делах и стремление лишить ее великодержавия, достигнутого при Петре Великом. Словом, причастность иностранных государств к перевороту – это попытка вернуть Российскую империю в Московскую Русь, сохранить за ней прежний уровень отсталости во всех сферах жизни общества.
Должно, однако, отметить, что реальное значение иностранных государств в описываемых событиях было ничтожным и состояло в том, что они подталкивали Елизавету Петровну к перевороту, но совершен он был без их участия.
Заговорщики располагали несколькими средствами достижения желаемых результатов. Один из них состоял в использовании услуг «специалиста» по переворотам фельдмаршала Миниха, с легкостью необыкновенной лишившего Бирона обязанностей регента. В столице ходили слухи о том, будто Миних, будучи у Елизаветы Петровны, припав на колени, заявил ей, что если она повелит свергнуть Брауншвейгскую фамилию, то он готов это немедленно исполнить, на что цесаревна ответила: «Ты ли тот, который дает корону кому хочет? Я оную и без тебя, ежели пожелаю, получить могу».
Подобный разговор, в принципе, возможен, как возможен и отказ цесаревны от услуг фельдмаршала: в ее глазах он был человеком, способным отнять власть у одного, чтобы вручить ее другому, и с такой же легкостью отобрать эту власть у другого, чтобы вручить ее третьему.
Визит Миниха к Елизавете подтверждают два свидетельства английского посланника Э. Финча, внимательно следившего за интригами в жизни русского двора. Они дают основание полагать, что Миних не зря зачастил к цесаревне. 14 февраля 1741 года он доносил: «Фельдмаршал повадился за последнее время делать продолжительные визиты к великой княжне Елизавете Петровне, что, конечно, не по сердцу правительнице и не содействует ее расположению к Миниху». Правительница ограничилась установлением за Минихом слежки, поручив, как доносил Финч, сержанту Барановскому схватить его «мертвым или живым», если он выйдет вечером и отправится к цесаревне.
Еще более бдительная слежка была установлена за Елизаветой Петровной. Секунд-майору Василию Чичерину супруг правительницы поручил сформировать команду численностью до десяти гренадеров и капрала, одеть их в шубы и кафтаны, чтобы наблюдать за визитами к Елизавете Петровне Миниха и князя Черкасского.
В Брауншвейгской фамилии установились странные семейные отношения. Анна Леопольдовна вышла замуж за нелюбимого ею Брауншвейгского герцога – брак состоялся в 1739 году по принуждению: ей навязывали в мужья либо сына Бирона, либо герцога Брауншвейгского. Она остановила свой выбор на менее ненавидимом Антоне Ульрихе. Свадьба, пышно отпразднованная, более напоминала похоронную церемонию, чем радостное событие, – все главные действующие лица были в слезах: заливалась слезами невеста, плакала императрица, Анна Иоанновна, прибывшая поздравить новобрачных, цесаревна Елизавета тоже рыдала. Лишь жених, по словам леди Рондо, «выглядел немного глупо среди этого потока слез».
Иоганн Ведекинд.
Портрет принцессы Анны Леопольдовны.
XVIII в. Государственный исторический музей, Москва
Семейная жизнь у молодоженов не ладилась, что пагубно отражалось на политике правительства. Антон Ульрих, по свидетельству Манштейна, являлся послушным орудием интригана Остермана и «следовал только его советам и от него одного выслушивал доклады о делах», в то время как Анна Леопольдовна оказывала «полное доверие» графу Головкину, поручив ему исполнение чрезвычайно важных дел, «не сказав о том ни своему супругу, ни графу Остерману».
Среди свидетельств современников нет ни одного положительного отзыва об Анне Леопольдовне. В 1732 году, когда ей исполнилось 14 лет, супруга английского посла леди Рондо писала, что она была «собой нехороша и так застенчива, что трудно сказать заранее, что из нее будет». Три года спустя принцесса повзрослела, но леди Рондо не обнаружила в ней ничего, заслуживавшего похвалы: она «не хороша собой, не изящна и ничем не поражает в умственном отношении. Держит себя важно, говорит мало и почти никогда не смеется, что кажется мне весьма странным в такой молодой особе. Я полагаю, что важность ее происходит скорее от бестолковости, нежели от нрава». У Елизаветы Петровны принцесса тоже не оставила благоприятного впечатления: «Она совсем дурно воспитана, не умеет жить и, сверх того, у нее нехорошее качество быть капризной так же, как герцог Мекленбургский, ее отец». Фридрих II: «Она (Анна Леопольдовна. – Н. П.) при некоторой трезвости ума отличалась всеми прихотями и недостатками дурно воспитанной женщины». Фельдмаршал Миних: «Она была от природы неряшлива, повязывала голову белым платком, идучи к обедне, не носила фижм и в таком виде появлялась публично».
Не обнаружил привлекательных черт в Анне Леопольдовне и адъютант Миниха полковник X. Манштейн: «Она была чрезвычайно капризна, вспыльчива, не любила труда, была нерешительна в мелочах и в самых важных делах, она очень походила характером на своего отца, герцога Карла Леопольда Мекленбургского, с той только разницей, что она не была расположена к жестокости. В год своего регентства она правила с большой кротостью. Она любила делать добро, не умея делать его кстати». Все это не помешало М. В. Ломоносову, исполнявшему обязанности одописца, произнести в адрес правительницы слова: «Надежда, свет, покров, богиня над пятой частью всей земли».
Неряшливость не украшает женщину. Ее, однако, можно было бы извинить, если бы правительница была награждена способностями государственного деятеля. Но в том и состояла ее беда, что она была их лишена полностью.
Правительница не выдерживала сравнения с Елизаветой Петровной: «Достаточно увидеть последнюю (Анну Леопольдовну. – Н. П.), – доносил маркиз Шетарди в депеше от 14 ноября 1741 года, – чтобы согласиться, что она (Елизавета Петровна. – Н. П.) скорее, чем правительница, рождена носить корону… ее величественный вид довольно указывал мне, что она была дочь Петра I, между тем как я никогда бы не узнал правительницу, если бы мне ее не назвали. Правительница проводила большую часть своего времени в компании своей фаворитки мадемуазель Менглен… Правительница так привязалась к ней, что страсть возлюбленного ничто по сравнению с этой страстью».
Ограниченность и недальновидность Анны Леопольдовны выражались и в том, что она в еще большей мере, чем Анна Иоанновна, благоволила к немцам. Шетарди доносил 31 марта 1741 года: «Она только и внимательна к иностранцам, только ими и окружена беспрестанно». Справедливость этого наблюдения подтверждает круг наиболее приближенных к ней лиц, с которыми она играла в карты. Среди них не было ни одной русской фамилии, кружок сплошь состоял из иностранцев: ее супруга, ее фаворита графа Линара, министра венского двора маркиза Бота, английского посла Финча и брата фельдмаршала Миниха.
Особой доверенностью в компании 23-летней Анны Леопольдовны пользовались ее фаворит Линар и ее любимица недалекая девица Менгден. Родом из Лифляндии, Юлия Менгден получила деревенское воспитание, готовилась стать послушной супругой какого-либо преуспевающего помещика, но случай вознес ее к подножию трона, которым она распоряжалась как домашняя хозяйка. Она благоволила к своим родственникам и выходцам из Лифляндии, решала, кого из русских вельмож можно допустить для доклада правительнице, а кому отказать, что, естественно, вызывало их острое недовольство.
Не вызывала восторга русских вельмож и чрезмерная благосклонность правительницы к графу Линару. Он был награжден орденом Святого Андрея Первозванного, щедро осыпан многими милостями. Чтобы предоставить фавориту возможность постоянно находиться при дворе, девица Менгден в угоду своей покровительнице согласилась вступить с ним в фиктивный брак. Предшествовавшая ему помолвка отличалась необыкновенной пышностью, и ее можно считать единственной акцией правительницы за время ее регентства. По свидетельству маркиза Шетарди, Линар, уезжая в Дрезден, чтобы уладить свои хозяйственные дела, а затем вернуться в Петербург и отпраздновать свадьбу, «увозил с собою на 150 тысяч франков бриллиантов; драгоценности фаворитки стоили столько же. Два подарка, которыми они разменялись между собою при помолвке, стоят 50 тысяч экю, и ничто ни в мебели, ни в серебре не может превосходить великолепия, которое приятно правительнице выказывать в доме, ею подаренном и почти заново перестроенном для девицы Менгден».
Поведение правительницы, проводившей время в пустых разговорах с любимицей, отсутствие у нее интереса и способностей к управлению страной, продолжение традиции Анны Иоанновны покровительствовать немцам – все это создавало благоприятные условия для переворота. Но как его совершить?
Шетарди в своих депешах часто пользуется словом «партия», под которой должно подразумевать значительную группу сторонников цесаревны, готовых совершить переворот в ее пользу. В действительности численность «партии» ограничивалась несколькими приближенными, о которых сказано выше, лишь позже в нее были вовлечены гренадеры Преображенского полка. Заметим, в «партии» не было ни одного офицера, не говоря уже о полковниках и генералах. В составе этой «партии» отсутствовали и вельможи. Малого двора опальной цесаревны сторонились как военачальники, так и сановники, и те, и другие за контакты с цесаревной могли поплатиться карьерой.
В этих условиях Елизавете Петровне казалось, что она может рассчитывать на успех переворота, если будет опираться на помощь иностранных государств. Такую помощь готова была оказать Франция, посол которой, умный и деятельный маркиз де ла Шетарди, прибыв в Петербург в 1739 году, уловил глухой ропот против немецкого засилья. Он воспользовался тем, что многие вельможи были недовольны режимом немцев, установил контакты со своим соотечественником Лестоком, а через него и с цесаревной Елизаветой Петровной.
