Николай Николаев
Новая мировая религия. Опыт сравнительного размышления о планетаризме
Глава 3
Религия: закат и снова рассвет
Но, прежде чем поговорить о новых идеях, постепенно завоевывающих мир, давайте вспомним, что предшествовало появлению существующих мировых религий, и проанализируем, есть ли сегодня предпосылки для изменения мирового религиозного ландшафта.
Мы боимся смерти. Рано или поздно этот страх поселяется в каждом из нас. Мы стараемся избегать боли и страданий, а в ужасе от того, что все хорошее, что есть в нашей жизни, может закончиться в любой момент… и наступят другие времена. Стремление к вечному и благому существованию, без боли и страданий – это то, что является самым искренним нашим чувством и желанием. Мы можем делать вид, что любим свою работу, даже если она вызывает в нас лишь отвращение, можем восторгаться искусством, втайне зевая перед лицом «Джоконды» или «Черным квадратом» Казимира Малевича, мы также можем искренне убедить себя в том, что забота о больной престарелой тетушке – это то, что доставляет нам удовольствие, периодически стыдливо отгоняя мысли о возможном наследстве. Человек способен виртуозно врать даже самому себе. Но стремление к прекрасной вечности, к истинному благу мы не можем скрыть ни от других, ни от самих себя. И мы верим, что это возможно. Это часть нас самих[21].
Именно поэтому наша вера в идеалы или путь, который нас должен привести к этому благу, столь искренна и сильна. Настоящая вера безоговорочна. В максимальном своем проявлении это вера христианских мучеников, мусульманских смертников и йогинов, в течение десятилетий преданных своим экстравагантным обетам. Для них это путь в вечное божественное Царствие Небесное, путь в беззаботный и прекрасный Рай, в нирвану, где никогда уже не будет страданий.
Подспудно мы осознаем, что именно эта наша жизнь на земле – уникальна, это шанс, который мы не можем упустить. А значит, не можем себе позволить ошибаться, в противном случае рискуем или попасть в ад, или пойти на новый мучительный круг сансары или остаться в памяти проклинаемыми потомками за несправедливость созданной нами цивилизации.
Первое, что предлагает нам религия, – это уникальную возможность избежать ошибок. Через священные тексты, предание, через своих служителей и учителей, через своих последователей она предлагает путь, отправившись по которому мы наверняка достигнем вожделенного Царствия Небесного, Рая, нирваны или прекрасного общества равенства и справедливости. Религия учит нас методу, с помощью которого мы сможем достигнуть желаемого.
Религия дает нам ответы на все вопросы, подсказывает, что делать дальше, дает уверенность в том, что мы не заблудимся и не собьемся с пути, если будем придерживаться определенных правил и методов. В конце концов, она даже дает шанс исправить уже совершенные ошибки и начать заново. Религия дает нам систему координат, возможность жить в условиях непрекращающегося хаоса, царящего в нашем мире.
…Религия есть, по сути, самая древняя и самая серьезная попытка создать порядок в сознании людей. Именно поэтому религиозные ритуалы способны доставлять огромное наслаждение, —
писал Михай Чиксентмихайи в своем «Потоке»[22].
Однако что происходит, если мы перестаем получать ответы на свои вопросы? Что происходит, когда мы теряем уверенность в том, что выбранный путь приведет нас к прекрасной благой вечности? Что происходит, когда перед нами открывается неискренность тех, кто несет нам это учение?
Ответ очевиден. Мы не можем позволить себе оставаться без ответов, мы не можем жить без веры, побеждающей хаос. Каждый из нас есть homo fidei (человек веры), а потому мы начинаем поиск людей, учения, истины, которые восстановят нашу уверенность, вернут нам смысл и укажут, теперь уж наверняка, надежный путь к прекрасной вечности. И мы их находим. Всегда.
Это значит, что вероятность прихода в мир нового сильного вероучения напрямую зависит от того, насколько существующие религии удовлетворяют ожиданиям своих приверженцев, насколько они искренни и информативны.
«Горе вам, книжники и фарисеи…»
Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты; так и вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония[23].
Эти слова Иисуса Христа, приведенные в Евангелии от Матфея, хотя и были направлены к представителям вполне конкретного религиозного течения в Иудее, тем не менее выражают всю сущность явления, которое присуще, увы, всем религиям, движущимся к своему закату, и которое получило название по имени этого течения. Фарисейство – это чисто внешнее, формальное или показное исполнение религиозных правил, понятие, которое стало синонимом лицемерия, лживости и ханжества.
Именно фарисейство – причина ускоренной деградации одной веры и стимул для зарождения другой. Это неудивительно, так как фарисейство – попытка изобразить веру при ее реальном отсутствии.
Искренность религии и прежде всего тех, кто является ее проводником, – один из важнейших факторов восприятия вероучения. Большинство из нас не может бросить все свои дела и, обложившись книгами, предаться скрупулезному самостоятельному изучению пути к вечному блаженству. У нас семья, работа, нам нужно сделать ремонт в доме и не забыть съездить поздравить друзей с юбилеем свадьбы.
Мы нуждаемся в проводниках на этом непростом пути. В тех, кто смог возвыситься над жизненной суетой и узнать, в чем состоит истинный путь к великой цели: благой и прекрасной вечности. Нам нужны священники, монахи, старцы, раввины, мудрецы и учителя… Для любого верующего обывателя они являются живым примером истинности выбранного пути. В них мы ожидаем увидеть себя такими, какими хотим стать. Они – символ того, что достижение праведности возможно, что мы, простые смертные, тоже сможем достигнуть великой цели.
С одной стороны, мы очень хотим верить в их непогрешимость и праведность. Прекрасной иллюстрацией наивности и силы нашей безоговорочной веры в людей, посвятивших себя религии, является множество попрошаек, одетых в рясы и с молитвой подставляющих вам руку или кружку для подаяния. В свое время из-за массовости такого мошенничества Русская православная церковь была вынуждена отказаться от сбора пожертвований на улицах и выпустить официальное предостережение, размещенное сейчас почти в каждом храме.
С другой стороны, именно из-за желания воочию видеть пример праведности мы очень требовательны к священникам, вероучителям, монахам. Заподозрив неискренность или обман с их стороны, мы начинаем сомневаться. А если фарисейство становится сутью религии, мы отворачиваемся от нее. Наша вера постепенно угасает, но это не значит, что мы перестаем искать путь к вечному счастью.
Как мы знаем, само появление христианства как религиозного учения во многом связано с распространением фарисейства в иудаизме. Без фарисейства не было бы и христианства. Многие проповеди Нового Завета посвящены сравнению лицемерных фарисеев, которые молятся напоказ и раздают милостыню, но веры не имеют, с новым путем в Царствие Небесное, который требует только искренней веры и любви, не терпящей лжи, так как сам «Бог есть любовь».
Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят[24].
Конечно, люди, разочарованные прежним учением, погрязшим в фальши, не могли остаться равнодушными. Видя перед собой фарисеев, в которых ничего не осталось от живой веры древних пророков, люди отдавали свои сердца тому, кто «любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам», Иисусу Христу, который, по выражению Мирча Элиаде:
Как и пророки… превозносит чистоту сердца в противовес обрядовому формализму; он постоянно напоминает о любви к Богу и ближнему[25].
Распространение христианства среди простого населения на территории Римской империи также было связано с противодействием религиозному формализму. Помимо поклонения различным богам, римские обычаи предписывали обожествление императоров, которые ни в глазах населения, ни в глазах приближенных святостью никак не отличались. Неудивительно, что
…со II в. отказ участвовать в прославлении императора был основной причиной преследования христиан[26].
Правда, в своей истории церковь Иисуса Христа сама не раз вступала на путь фарисейства, что приводило к глобальным изменениям и появлению, по сути, новой веры в рамках христианства.
Тридцать первого октября 1517 года Мартин Лютер прибил к воротам церкви в Виттенберге 95 тезисов против индульгенций – ярчайшего проявления фарисейства Римско-католической церкви, когда любой желающий мог купить себе отпущение грехов авансом. С этого дня началась эпоха Реформации и рождение протестантизма, суть которого изначально состояла в сопоставлении Священного Писания и искренней веры, с одной стороны, и католического формализма, злоупотребления таинствами и неоправданными преимуществами священничества – с другой. Именно фарисейство папского двора, погрязшего в роскоши и распутстве, привело к призыву Лютера вернуться к истинной вере. Его призыв был услышан и поддержан теми, кто перестал получать ответы от Римско-католической церкви на свои духовные запросы. Сегодня к различным протестантским деноминациям себя причисляют более 800 миллионов человек, это второе по численности христианское направление после католицизма.
К чему приводит формализация веры и фарисейство ее официальных предводителей, в России помнят как нигде лучше. Как известно, Петр I поставил Русскую православную церковь в подчиненное положение относительно государства, что постепенно привело к духовному кризису конца XIX – начала XX века. По сути, церковь стала частью государственного аппарата, частью чиновничества, со свойственным ему развитием формализма.
Во второй половине XIX века реформы Александра II привели к серьезнейшим социальным изменениям в обществе[27]. Упразднение крепостного права и появление новых городских сообществ, изменение семейных устоев – появление так называемых нуклеарных[28] семей, развитие новых видов экономической деятельности – все это потребовало от церкви ответов, поддержки, искренней помощи. Но, увы, Русская православная церковь того времени в большинстве своем не смогла удовлетворить духовные потребности своих последователей. Результат – массовый отток из церкви людей в поисках новой истины.
Этот поиск первоначально проходил в рамках привычной парадигмы христианства. Это и появление движения внутри самой церкви, которое ратовало за созыв Поместного собора и восстановление патриаршества, это и уход в старообрядцы, и, конечно, появление многочисленных сект, оказавших сильнейшее влияние на русскую историю и духовность. Хлысты, скопцы, шелопуты, духоборцы, молокане и еще пара десятков сект[29] привлекали к себе миллионы тех, кто утерял опору в официальной православной церкви и начал собственный поиск искренней веры и надежного пути к вечному счастью.
Неудивительно, что предложение альтернативного пути, пусть и не для себя, но для потомков, появление новой истины, предлагающей понятный каждому метод достижения счастья, очень быстро получили поддержку масс. Революции 1905 и 1917 годов в результате стерли с лица земли некогда могущественную империю и некогда могущественную церковь, освободив место для новой веры.
Победа марксизма предопределила судьбу страны на долгие годы. И во многом определяет ее и сейчас. Религиозный формализм и фарисейство стали причиной глубочайшего вероучительного кризиса, создавшего условия для быстрого распространения и укрепления новой веры. Но не избежал губительного влияния фарисейства и сам марксизм.
Принятая народом как яркое вероучение, захватившее умы миллионов, по мере своей догматизации и огосударствления, красная религия достаточно быстро приобрела формально-фарисейские черты. Новое идеологическое государство, официальной религией которого стал марксизм, требовало не героев‐революционеров, импульсивных и страстных, а бюрократовуправленцев.
Одновременное слияние государственной и идеологической иерархий вело к тому, что прагматические критерии при оценке статуса и при карьере (хороший работник) подтачивали критерии идеологические: наверх шли не столько догматики-идеалисты, сколько в худшем случае – карьеристы, в лучшем случае – просто честные работники, преданные Родине и партии, то есть Сталину, верящие в марксизм, но видящие в нем скорее просто символ этой преданности, чем действительно источник вдохновения…[30] —
так описывает постепенную формализацию марксизма замечательный историк и религиовед Дмитрий Фурман (1943–2011).
Как и в определенный период христианства, марксизм прошел свою попытку реформации, на статус лидера которой претендовал Никита Сергеевич Хрущёв. Однако, по замечанию Д. Фурмана,
…марксистский Лютер из него выйти не мог. Он был порождением той бюрократической идеологически-государственной иерархии, которая не могла создать никакого института, сохраняющего индивидуалистических, самостоятельно мыслящих и чувствующих, преданных идее людей, и систематически уничтожала их[31].
В результате система отдала предпочтение не преобразованиям, а стабильности, что и привело сначала к брежневскому периоду, когда официальный марксизм деградировал до примитивных бессодержательных формул и шаблонов, а потом и к отказу от марксизма как официальной советской религии.
Марксистское учение перестало отвечать на духовные запросы не только обывателей, но и тех, кто должен был профессионально поддерживать огонь веры в его идеалы, – партийных и комсомольских функционеров и членов КПСС. Неудивительно, что и в этом случае фарисейство расчистило дорогу для других вероучений и подтолкнуло людей к новым поискам истины.
Духовная смута 1990‐х, как и сто лет назад до этого, – это секты, лжеучения, язычество и многочисленные духовные практики. Но в этот раз – также и попытка возврата к традиционным религиям.
Масштабная формализация и деградация существующих вероучений – это одна из важнейших предпосылок для появления новой сильной религии, способной ответить на духовные потребности разочарованных людей. Эта закономерность видна не только на примере христианства и марксизма. Так была расчищена дорога в том числе для буддизма и ислама.
Середина I тысячелетия до н. э. стала в Индии временем кризиса древней ведический религии, хранителями и ревнителями которой были брахманы. И неудивительно, что «слабое звено» брахманизма – государства северо-востока Индии – стало опорой и цитаделью альтернативных религиозных движений, к которым принадлежал и буддизм. А возникновение этих альтернативных учений, в свою очередь, было тесно связано с разочарованием части древнеиндийского общества в ведический религии с ее ритуализмом и формальным благочестием…[32] —
так описывает предпосылки укрепления буддизма известный российский востоковед Евгений Торчинов (1956–2003).
Массовому восприятию проповеди пророка Мухаммеда также предшествовало разочарование в политеизме, царившем на Аравийском полуострове, а также в противоречии учений различных монотеистических групп христиан и иудеев. В ситуации, сложившейся на Аравийском полуострове перед появлением Мухаммеда, есть много общего с ситуацией в Палестине перед появлением Христа.
В начале VII века христианской эры религиозный мир Аравии, в области которого Мухаммед хотел предпринять реформу, был причудливой смесью самых разнообразных верований, извращенных в своей первоначальной идее и покрытых чуждыми их первоначальному духу наслоениями: монотеизм уживался наряду с идолопоклонством, политеизм переходил в пантеизм. Иудейская вера, забывшая Пятикнижие и принявшая Талмуд, прониклась учением Зороастра; христианство было представлено в Аравии самыми разнообразными ересями и сектами, и идолопоклонники обвиняли монотеистов в многобожии. Такова была нива, на которой предстояло трудиться Мухаммеду[33], —
так описывает религиозное состояние Аравии перед зарождением ислама Павел Павлович Цветков (1875–1919), русский офицер, проведший много лет в различных мусульманских странах и расстрелянный большевиками, автор уникального исследования, результаты которого были опубликованы в двух томах под названием «Исламизм».
Сыграл свою роль также и формализм, затронувший религиозное служение в Мекке, равно почитаемой поклонниками всех аравийских религиозных течений. Мирча Элиаде пишет:
В Мекке служба при святилище, хорошо оплачиваемая и переходящая по наследству от отца к сыну, доверялась выходцам из влиятельных семей[34].
Видится, что данную закономерность, когда деградация веры и формализация религиозного ритуала становятся предтечей зарождения новой религии, можно брать за основу рассуждений о том, возможно ли сегодня появление новой мировой религии, которая привлечет миллионы тех, кто не получает духовного удовлетворения от существующих признанных вероучений.
«Духовной жаждою томим…»
После такого краткого исторического экскурса самое время задаться вопросом, что же происходит сейчас? Насколько сильны сегодня существующие мировые религии, насколько они актуальны и отвечают духовным запросам людей? Сохранили ли они былое могущество и влияние? Есть ли сейчас предпосылки того, чтобы из идей, во множестве бурлящих в современном обществе, выросло новое религиозное течение, способное изменить мир в такой же степени, как когда-то это сделали христианство, ислам или марксизм?
Влияние и силу религии прежде всего демонстрирует количество ее приверженцев. Вряд ли можно назвать сильной религией кучку сектантов, собирающихся по выходным в крайней избе далекой деревни. Перспективы, несомненно, у них есть. Но не более того.
Как же определить количество истинных адептов вероучения? Не тех, кто называет себя, например, христианином, побывав в храме лишь на собственное крещение в нежном младенческом возрасте и не держав в руках Евангелие. А тех, кто знает, во что именно он верит, и сможет для себя сформулировать, что он ждет от будущего как христианин.
Как уже говорилось выше, религия и вера – тема исключительно личная, а позиционирование себя в качестве приверженца той или иной религии обусловлено множеством факторов. Ответ на вопрос: «Являетесь ли вы верующим человеком и какой религии придерживаетесь?» – будет зависеть не только от внутренних духовных убеждений, но также от того, насколько религиозность является общественно одобряемой характеристикой, насколько религия является элементом национальной идентичности в той или иной стране, и многое другое.
Если вы живете в одной из скандинавских стран, где вопросы религии не столь важны для жизни общества и государства, или, например, в Чехии, одной из наименее религиозных стран Европы, то вам будет не сложно откровенно говорить, что вы атеист или агностик[35], придерживающийся мировоззрения итсизма[36].
Однако, если вы живете в Эфиопии, Нигере, Афганистане или другой стране, входящей в верхний сегмент рейтингов по уровню религиозности[37], то декларативная принадлежность к определенному вероисповеданию – это элемент национальной идентичности, часть общественно одобряемого и безопасного поведения. Особенно если мы говорим о странах, в которых существует государственная религия. В этом случае гражданин может придерживаться одних взглядов, но приписывать себя к официальной религии и формально соблюдать ее правила – это наиболее безопасная линия социального существования[38].
Если вы русский, то, скорее всего, православный, если еврей – иудей, а если чеченец, то мусульманин. Сложно представить русского иудейского вероисповедания, чеченца-буддиста или православного афганца. Я вполне допускаю, что такие люди есть, вот только это редкое исключение, которое, скорее всего, не будет афишироваться.
Поэтому при изучении значимости определенного религиозного учения в той или иной стране полагаться на официальные данные переписей или лобовых социологических опросов опрометчиво. Декларация принадлежности к той или иной религии, увы, мало что говорит о реальном мировоззрении человека. Другое дело – поступки.
Мы можем скрывать свои мысли, на словах притворяться не теми, кто мы есть на самом деле, но поступки нас будут выдавать всегда. Именно поэтому для понимания влияния мировых религий в современном мире важно получить информацию о том, насколько люди в повседневной жизни придерживаются религиозных предписаний и ритуалов.
Такие исследования есть[39]. В частности, Институт сравнительных социальных исследований, реализующий российскую часть проекта «Европейское социальное исследование»[40], регулярно публикует данные своих опросов по многим странам. Теме религиозного поведения и активизма периодически посвящают свои исследования российские Фонд «Общественное мнение», «Левада-Центр», ВЦИОМ. Статистику религиозной принадлежности также публикует проект «Евробарометр»[41].
Сравнение данных о доле населения, заявляющей о своей принадлежности к определенной религии, и данных о реальном религиозном поведении опрашиваемых свидетельствует о глубоком кризисе мировых религий в большинстве стран цивилизованной Европы и России – исторически христианских территориях.
Хотя формально все выглядит не так плохо.
Согласно проекту «Евробарометр» 2015 года, распределение людей, которые афишируют, что являются последователями той или иной религии, выглядит следующим образом:
Тех, кто декларирует себя «верующим», абсолютное большинство. Однако значительно меньше людей подтверждают свою приверженность вере реальным религиозным поведением.
Проект «Европейское социальное исследование» регулярно проводит опросы, в которых респондентам предлагается ответить на вопрос: «Если не считать особые случаи, такие как свадьбы или похороны, как часто в последнее время Вы посещаете религиозные службы?» – выбрав один из вариантов:
– Каждый день
– Чаще чем раз в неделю
– Один раз в неделю
– Один раз в месяц
– Только по религиозным праздникам
– Еще реже
– Никогда
Прежде чем мы перейдем к результатам, остановимся на том, что именно могут демонстрировать предлагаемые ответы.
Говоря о христианстве как об исторически доминирующей религии на территории Европы, надо помнить, что все основные таинства, без которых верующий не может реализовать свою главную религиозную цель – очиститься от грехов и достичь Царствия Небесного, совершаются в храмах. Это не значит, что священник не может прийти домой к прихожанину, чтобы принять его исповедь или причастить, но это скорее исключение из правил, которое делается ради тяжело больного, неспособного выйти из дома человека. В остальных же случаях жизнь истинно верующего христианина невозможна без регулярного посещения храма ради участия в литургии, во время которой происходит причастие тела и крови Христовой. Поэтому регулярное участие в церковной службе оказывается для истинного христианина обязательным элементом его поведения.
Религия является не просто верой. Как писал Бертран Рассел:
Я не считаю христианином любого человека, старающегося в соответствии со своими убеждениями жить честно. Думаю, что прежде чем получить право называть себя христианином, вы должны разделять некоторые конкретные верования… В те дни (Рассел имел в виду времена Августина и Фомы Аквинского. – Н. Н.), если человек говорил, что он христианин, всем было ясно, что именно он хочет этим сказать. Тогдашний христианин принимал единую совокупность догматов, сформулированных с большой точностью, и верил в каждую крупицу этих догматов со всей силой своих убеждений[42].
А значит, христианин должен свято верить в цель своего вероучения. Но ее невозможно достичь без действий. Если ваша цель – добраться из точки А в точку Б, недостаточно просто сказать об этом, в противном случае вы останетесь на исходной позиции. Надо встать, пойти, побежать, доехать… то есть совершить действие. Так вот достижение религиозной цели, будь то Рай, нирвана или коммунизм, также не терпит формальной декларации, оно требует действия: исполнения определенных правил и требований, ритуалов и волевых усилий, о чем мы еще поговорим.
Тем не менее с учетом нашего суетливого времени посещение службы «несколько раз в неделю», «один раз в неделю» или «один раз в месяц» проблематично[43]. Но если человек находит возможность посещать службу хотя бы по религиозным праздникам, это, на мой взгляд, показатель, который вполне может характеризовать в наше время религиозного человека, исповедующего христианство и делающего это более или менее осознанно. Ведь именно осознанность является стимулом к действию.
Расплывчатость варианта ответа «еще реже» (чем только по религиозным праздникам) допускает также случайные посещения храма, поэтому рассматривать такое поведение как свидетельство реальной веры я бы не стал.
Таким образом, если признать, что сегодня приверженцами христианства, в минимальной степени подтверждающими свою веру в Христа, являются люди, посещающие службы хотя бы по праздникам и чаще[44], то складывается следующая картина:
Тех же, кто посещает службу еженедельно, как это на самом деле и полагается истинно воцерковленному христианину, катастрофически меньше: разброс по странам, включая Россию, составляет всего от 2 до 5 процентов. В результате большую часть населения стран, некогда являвшихся оплотом христианства, сегодня по факту невозможно отнести к верующим христианам. Они могут быть агностиками, гностиками, придерживаться системы верований, исключающих наличие Бога (например, марксистами или планетаристами, о которых мы дальше подробно поговорим), или придерживаться взглядов итсизима, чувствуя нереализованную потребность в вере, но никак не истинными христианами.
Но эти люди не перестали мыслить, не перестали искать ответы на главные жизненные вопросы, не перестали думать о том, зачем они родились на свет или останется ли что-то после их смерти. И если они не получают ответы на свои духовные чаяния от традиционных религий, то в чем они видят опору для своих нравственных и духовных представлений?
Сильнейший удар по христианству в Европе нанес коронавирусный кризис. Такие масштабные трагедии, как эпидемии или войны, казалось бы, должны только объединять людей под сенью религиозных учений. Находясь в условиях абсолютной неопределенности, находясь в ситуации, когда степень личного контроля над собственной жизнью резко снижается, человек по идее начинает искать опору в религии.
Однако вопреки ожиданиям коронавирусный кризис не усилил влияние традиционных религий. Для большинства тех, кто ранее декларировал свою принадлежность к христианству, сила веры осталась индифферентна к внешним трагическим обстоятельствам, а в некоторых случаях кризис даже привел к разочарованию в религии, что демонстрирует оторванность формальной религиозной принадлежности от реальных духовных запросов.
Согласно исследованию, проведенному совместно социологическим агентством «Левада-Центр» (исследование по России) и Pew Research (исследование в 17 странах мира) «Роль религии в период пандемии»[45], в среднем 65 % населения заявили, что коронакризис никак не повлиял на их религиозные воззрения, порядка 15 % сказали, что их вера ослабла. Конечно, были и те, чья вера стала крепче во время коронакризиса, – таких также оказалось 15 %, однако в подавляющем большинстве случаев это люди, в жизни которых религия и до событий 2020 года играла очень важную роль.
Честно говоря, я не удивляюсь такой диспозиции, так как большинство христианских церквей практически никак себя не проявило в период пандемии 2020–2021 годов именно с духовной точки зрения. И мне, православному христианину, горько это констатировать. Полностью уступив светской власти право распоряжаться своими верующими, позволив во многих странах ограничивать доступ приверженцев церкви в храмы, официально вводя формальные внутрицерковные противоэпидемические меры и тем самым подчеркивая несостоятельность своего вероучения перед болезнью, многовековая, традиционная для Европы религия разочаровала многих своих приверженцев, а еще значительно большую часть оставила равнодушной. И это дополнительно подчеркивает тот факт, что для большинства современных европейцев христианское вероучение утратило связь с повседневной жизнью. Пожалуй, здесь можно согласиться с Ювалем Ноем Харари, который, рассуждая о западной цивилизации в одном из своих «уроков для XXI века», высказал мнение об абсолютной практической бесполезности традиционных религий и переосмыслении религии в качестве элемента национальной идентичности[46].
Однако человеческой духовности и психике, не терпящей хаоса, нужны не атрибуты, а ответы на множество простых и сложных вопросов, нужна понятная модель мира, охватывающая все надвременное и над-пространственное измерение, не ограничиваясь календарными рамками земной жизни.
Отсутствие ответов – это жесточайшее разочарование. А за разочарованием, как мы уже видели в нашем небольшом историческом экскурсе, следует массовое устремление к иному учению, которое способно удовлетворить разочарованных духовных странников.
Кризис традиционных религий, который мы видим и в цифрах социологических исследований, и в оценках аналитиков, и просто зайдя в христианский храм в воскресенье где-нибудь в Бонне, Праге или Париже, говорит о том, что место для появления нового глобального вероучения свободно.
Конечно, такая ситуация сложилась не в один момент. Христианство в Европе вступило на путь деградации давно, за что человечество поплатилось нацистскими и коммунистическими трагедиями XX века, лишившими Европу и Россию десятков миллионов военных и гражданских, мужчин и женщин, стариков и детей.
Если принять теорию, согласно которой религия является формой групповой адаптации в процессе эволюции, прекрасно изложенной Дэвидом Уилсоном в книге «Собор Дарвина»[47], то мы подошли к этапу, сравнимому с периодом вымирания динозавров. Похоже, что большинство попыток адаптироваться к внешним условиям приводят европейское христианство лишь к очередному поражению и дальнейшему постепенному «вымиранию».
И если первой трагической вехой в истории европейского христианства был раскол, спровоцированный фарисейством папского двора и приведший к появлению протестантизма, то не меньшей трагедией стал Второй Ватиканский собор – XXI Вселенский собор Римско-католической церкви, проходивший с 1962 по 1965 год. Это была попытка адаптировать церковь к абсолютно новому миру, сформировавшемуся после промышленных революций, мировых войн, конца колониализма, появления компьютеров и наступления эры финансовых рынков. Это была попытка сделать ослабевающую церковь, неспособную ответить на духовные и нравственные вызовы времени, более привлекательной и доступной для верующих. Но вместе с тем церковь стала потребительской, если так можно сказать, клиентоориентированной, то есть она перестала требовать, а стала потакать.
