Николай Немытов
Курганник
Глава 2. Песчаная воронка
Вот холм сомнительный, подобный вздутым ребрам.
Чей согнутый хребет порос как шерстью чобром?
Кто этих мест жилец: чудовище? титан?
Максимилиан Волошин. Киммерийские сумерки
Где-то далеко прокричал петух: пришло время самого глубокого сна и первой рассветной песни. Через минуту-другую крик повторился – молчание было ему ответом. Ничто больше не потревожило сырых от росы сумерек. Тогда неугомонная птица прокричала в третий раз, неистово, сильнее прежнего, выкладываясь в этом порыве полностью. Звук повис в сыром воздухе, замер на последней ноте, и тут подмога не заставила себя ждать: на противоположном конце деревни запевале ответила другая птица, потом третья, еще одна и еще. Наконец, перебивая друг друга, петухи устроили утреннее состязание.
Мир дрогнул, очнулся от глубокой темной дремоты. Низко стелясь над сухими стеблями сухой травы, по степи пронесся ветерок. Мир преобразился, неуловимо меняясь, приобретая привычные для людей черты. Призраки ночи отступили, отступили тревоги и томления, порождаемые тьмой. Все вернулось в привычную колею августовского раннего утра.
Макар Зотов приподнялся, осмотрел округу. Дыхание ночи исчезло не сразу. Оно, словно горячее марево, искажало окрестности, создавая двойники и фантомы. Даже курганов некоторое время было два: видение прошлого, украшенное каменной стелой, маячило растянутым миражом над курганом Рытый, лишенным каменного изваяния. Смена миров длилась несколько секунд, и у Макара захватило дух от этого зрелища. Он ощутил приступ тоски, отчаяния, когда мираж стал растворяться, истончаться, проваливаясь то ли в иновременье, то ли в иномирье – за ту грань, куда человеку ступить невозможно, но так желанно и любопытно.
Наконец видение исчезло. Степь стала прежней унылой равниной под мутной пеленой предрассветных небес, изрезанной морщинами балок и оврагов. Серый туман лежал в них, путался среди высокой травы, но еще не поднялся выше пояса.
Зотов устало побрел к рукотворному холму, плывущему в туманном море. Балка у подножия кургана превратилась в дымящуюся реку, при виде которой любого, увидевшего посреди степи такое чудо, охватывала оторопь. Казалось, ступи в нее – и тут же беззвучно возникнет ладья Харона, и перевозчик протянет к тебе свою костлявую ладонь за двухмонетной данью.
Макар передернул плечами. Когда вокруг глухо и неясно, то лучше не предаваться таким размышлениям. Он понимал, что бояться уже нечего, но, окунаясь в туман, все же потянул ятаган из заплечных ножен – туманы Шпаревой балки иногда таят смертельную опасность. Осторожно ступая, Зотов прошел по дну к противоположному берегу и стал подниматься.
По расчетам, пора было бы вынырнуть из тумана, увидеть вершину холма, однако, перевалив через край балки, Макар все еще брел в непроглядном молоке. Пот холодной каплей пробежал меж лопаток, капля влаги упала со лба на нос, щекоча ноздри. Зотов присел, прислушался, а потом быстро прошел вверх по склону и вынырнул из мглы у самой вершины.
Ничего страшного не произошло. Просто налетевшим порывом ветра туман выплеснуло на курган, в эту прибойную волну и попал Макар.
Он огляделся. В селе гавкали собаки. Их лай немного успокоил, и все же не следовало расслабляться до тех пор, пока солнце не войдет в полные свои права и не разгонит туманные сумерки.
Синяя тетрадь:
«Название свое Рытый курган получил из-за воронки на вершине. О яме этой рассказывают разное. В нашей семье Зотовых есть свое предание, связанное с курганом. Мой прадед Илья был совсем молодым, когда со своими товарищами попытался достать скифские сокровища из могильника. Копали целый день, а под утро яма землей заросла. Поначалу струхнули: колдовство, не иначе. Посовещались малость и решили копать день и ночь, покуда не доберутся до сокровищ: может, курган при людях осыпаться не станет.
Коварный холм новое коленце выкинул.
Земля копалась хорошо, и к вечеру яма была в полтора человеческих роста. Тут-то грунт и пошел потоком назад. Из всех удальцов только Илья жив остался: он на вершине раскопа стоял и успел отпрыгнуть. Мама рассказывала, что земля зыбкой стала, водой потекла в недра коварного холма. Горемыки, которые в яме были, даже крикнуть не успели.
Потом здесь дважды копали археологи. Первую экспедицию в 1926 году якобы перебила не то банда белогвардейцев-врангелевцев, не то ватага белоказаков. Прятались бандиты якобы в подземелье, что связано с курганом тайными ходами. Археологи, мол, вскрыли те ходы, а ночью белогвардейцы вырезали всех до одного.
Вторая экспедиция пришлась на время развала Советского Союза. Приезжали люди из Симферополя, толкались в деревне, ходили к кургану, даже брались копать, но вскоре все затихло: техника у кургана не развернется, а вручную копать не стали. Так и остался курган рытым, с небольшой воронкой на самой макушке – то ли снаряд во время войны угодил (болтают и такое), то ли след от археологов остался».
Макар осторожно подошел к краю ямы. Воронка была неглубокой, почти правильной конической формы. Такие образуются, когда нечто сыпучее проваливается в полость. Длинные плети порея оплели стены ямы, но глубоко не укоренились.
Зотов поднял полог травы и ткнул в землю ятаганом. Песок. Речной песок. Макар усмехнулся, сделал шаг и вновь ткнул оружием в яму, проверил грунт вокруг себя – довольно твердо. Однако, чем дальше он продвигался к центру, тем сыпучее и суше становился грунт. Если по краям ямы плети травы корнями еще как-то скрепляли стены, то в середине они были совсем слабыми и просто лежали на поверхности. Зотов сделал еще один маленький шажок. Центр ямы оказался прямо перед ним на расстоянии вытянутой руки. Поразмыслив, Макар с размаха вонзил клинок ятагана в воронку. Ничего не произошло, но, когда он потянул оружие на себя, песок пришел в движение, бойко потек из-под ног в образовавшуюся «рану». Зотов быстро отскочил назад, чувствуя, как грунт увлекает его за собой, не выдерживая массы. Макар упал на спину, перевернулся на живот и пополз по-пластунски, пока совсем не выбрался из коварной ямы.
– Нормально, – пробормотал он, садясь на землю, чтобы перевести дух.
Туман поднялся к небу и скрыл весь белый свет молоком. Макар быстро промок, от футболки повалил пар. Он опустился на колени, сел на пятки, руки ладонями вверх легли на бедра. Глаза закрылись сами собой. Его душа объяла окружающий мир и растворилась в нем, легла под сухой дерн, устремилась в пелену туманного небосклона.
Синяя тетрадь:
«Рабочий землекоп Петренко был ранен в ногу стрелой! – писал один из участников экспедиции в своем дневнике. – Я бы решил, что это скифская стрела, не будь она такой новой. Мы явно кому-то мешаем, и этот кто-то весьма хитер и образован. Он хочет, чтобы мы поверили в проклятие кургана, если взялся мастерить такие стрелы. Наш руководитель в растерянности».
Дальше: «Проездом был Игнатий Яковлевич. С его специализацией на нашем раскопе делать нечего. Мы славно провели вечер, слушая рассказы о московских подземельях, и поутру Игнатий Яковлевич отправился далее в Симферополь. О том, что якобы мы нашли подземелье в кургане – досужие россказни местных».
Мне повезло с дневником. Вот что значит – книжный червь! Наша сельская библиотека чего только не хранит. Старую тетрадку археолога сунули в раздел «История – археология». Хотя кто, кроме меня, залезет в эти книги?
Итак: Игнатий Яковлевич. Судя по дневнику, он занимался поисками подземелий – в том была его специализация. В 1926 году это мог быть только один человек – Игнатий Яковлевич Стеллецкий, известный в то время специалист по подземельям. Вопрос: почему местные были уверены, что археологи нашли подземные ходы?
Со слов Спиридоныча, местного старожила (чтоб он был здоров!), известно, что до Великой Отечественной войны на совхозных полях часто находили каменные плиты.
– Сдвинешь такую, а под ней костяк человеческий, казаны, горшки стоят. Старики нам, молодым, тогда еще говорили, мол, то человеческие жертвы, совершенные нехристями, – поведал Спиридоныч таинственным шепотом, дыша убойным перегаром.
Потрепаться о всяких страхах – его хлебом не корми.
Мне сразу стала понятна история с подземельями. Такие захоронения оставила после себя кеми-обинская культура, которая существовала в Крыму во 2-м тысячелетии до нашей эры. Первое нашли при раскопках кургана Кеми-Оба в 1957 году. После подобные могильники были обнаружены едва ли не по всему Старому Свету: в Африке, в Азии и Европе. Четыре стены, составляющие каменный ящик, украшали рисунком из красных, белых и черных полос, причем рисунок каждой могилы дважды не повторялся. Подобным образом украшали стены даже шумеры. Главное: курган Рытый под Гострой Могилой некогда являлся центром целого сакрального комплекса».
Очнулся Макар, когда веки залило красным светом, приятное тепло солнечных лучей согрело лицо и живот. Тело с наслаждением потянулось к протаявшей синеве небес, по которым плыли блеклые клочья тумана. Трава, увешенная каплями росы, сверкала мириадами крошечных самоцветов. Радостная сила наполнила душу, заставляя трепетать жилы и мышцы. Макар обнажился до пояса и понесся с кургана вниз, купаясь в холодной росе.
Глава 3. Гостра Могила
Снова в поле, обвеваем
Легким ветерком.
Андрей Белый. Деревня
Виктор проснулся от холода. Тело трясло, рубашка и брюки промокли от росы, руки и ноги плохо слушались. Он медленно перекатился на бок, поджал ноги в тщетной попытке согреться. Не помогло. Его начинало корежить – судороги схватывали то икры, то плечи, потому Ковалев снова лег на спину и вытянулся во весь рост. Восходящее солнце немного согрело живот и бедра, но стоило пошевелиться, холодная мокрая одежда противно липла к коже.
Кряхтя, словно глубокий старик, Виктор кое-как поднялся и сел. Августовское солнце, висящее в утренней дымке, ослепило закисшие глаза, зато грело сильнее. Ковалев встал на ноги, принялся растирать занемевшие конечности. Зубы громко стучали, норовя прикусить язык. Он попытался сцепить челюсти – начало сводить судорогой мышцы скул.
– Что-о-о за-а-а черт? – Непокорность собственного тела начинала злить.
Ладонями он тщательно растер уши, щеки, шею, потом, дергаясь от дрожи, как марионетка, стал делать зарядку. Во время приседаний сухожилие под левым коленом быстро задеревенело, тупая боль пронзила ногу, икра напряглась. Виктор едва не свалился. Сидя на корточках, стиснув зубы от боли, принялся тщательно чесать задеревеневшую мышцу ногтями, пока судорога не отпустила. Снова поднялся на ноги, отдышался.
Солнце неуклонно делало свое дело – дрожь прошла, рубаха на плечах начала подсыхать. Еще полчаса – и надо будет искать укрытие от солнцепека: август в этом году выдался жаркий.
Виктор прикрыл глаза от яркого утреннего света и огляделся. Метрах в двадцати от него земля полого уходила в овраг, до следующего «берега» было метров двадцать пять, и у самой кромки из-под земли торчали серые зазубренные выступы известняка. Вот откуда Ковалеву пришлось лететь прошлой ночью. Слава богу, о камни не зацепился. Повезло…
Слева в полутора километрах от оврага пролегала трасса, сверкающие на солнце жуки-автомобили уже спешили по своим делам. Виктор хорошо различил и злополучный указатель, и поворот на Гострую Могилу, однако его машины видно не было.
– Чтоб вы провалились, – прошипел Ковалев, в очередной раз проклиная налетчиков.
В селе, расположенном километрах в двух от оврага, пели петухи. Виктор удивился самому себе: вот это драпанул! У страха глаза велики и ноги быстры.
Первым делом Ковалев решил пройти на место преступления, где на него напали всадники. А потом можно будет найти Зота и обратиться к участковому. Машину необходимо найти хотя бы потому, что в пиджаке, оставленном в машине, были документы.
Виктор осторожно подошел к краю оврага, но спуститься в него не решился – пошел в обход к трассе, где ров превращался в глубокую обочину.
Машина пропала. На месте ее Виктор нашел пластмассовый колпак с четырьмя кольцами да колдобину со свежими царапинами – в этом месте авдюшка скрежетнула дном. Ковалев покрутил колпак в руках и с силой запустил его в степь.
– Опаньки! Пошла, родимая! – крикнул кто-то сиплым голосом.
Виктор обернулся на окрик. По старой дороге от трассы катил тарантас, влекомый желтой кобылой. Полуспущенные колеса, которые когда-то принадлежали тракторному прицепу, хрустели камешками. Управлял этим экипажем старичок в засаленной милицейской рубахе и в серой потрепанной кепочке.
– Здорово, отец! – поприветствовал его Виктор. – До села довезешь?
– Тю! Дык ты ж уже ж вроде как?
– Чего «как»? – не совсем понял тарабарщину возницы Ковалев.
– Да в селе ты ужо!
Виктор на ходу присел на плоскую дощатую платформу слева от извозчика:
– Это понятно. Мне бы человека одного отыскать. Поможешь?
Старичок обернулся к пассажиру и, дыхнув убойным перегаром, лукаво улыбнулся:
– Ты шо ж пеши к нам пожаловал, чтоб человека сваго сыскать?
– На машине, – пожал плечами Виктор. – Да только не знал, что у вас тут банда орудует – машины крадет.
Извозчик крякнул, насупился и, отвернувшись, стеганул кобылу:
– Но, Маркитантка! Ить едрить тую дивизию!
– Так что, отец? Поможешь мне человека найти?
– Чё ж не помочь, – пробурчал старик. – Токма кого ж ты шукаешь, сынок?
– Макара Зотова. Знаешь такого?
Спина извозчика выпрямилась. Он качнул головой: «От ешь-трешь!»
– Знаю. Как не знать. Однак Макарку ты щас дома не застанешь. На работе ен.
Старичок принялся еще чего-то объяснять, но Виктор не слушал его треп. «Надо переодеться и помыться, – рассуждал он. – Значит, первым делом к Зоту домой. Хотя нет. Там Клавдия Ивановна, я ее своим видом только перепугаю. И что прикажете делать?»
– М-да, история, – вслух произнес Виктор.
– А я ж тебе чё и говорю! – подхватил старичок.
– Послушайте, отец, вас как зовут? А то нехорошо как-то: едем вместе и еще не познакомились.
– Мене? – Старичок неожиданно растерялся. – А так ить я ж Вадим Спиридоныч Ляпунов, своею персоною. – Он приподнял кепочку, обнажая розовую лысину, и отвесил небольшой поклон.
– Очень приятно. – Ковалев протянул руку. – Виктор Сергеевич Ковалев.
Обменялись кривым рукопожатием – старик сидел спиной к пассажиру.
– А ты ж по какому такому делу к Макарке? – поинтересовался извозчик.
– Мы вместе служили на флоте. Вот решил заехать повидаться.
– Эгеж-эгеж, – пробормотал Спиридоныч.
– Дорога тут у вас – просто жуть.
К тому времени старый асфальт сменился пыльным проселком, на который выходили огороды сельчан. Народ уже вовсю работал на богатых овощами наделах, и Вадим Ляпунов часто приподнимал кепочку, приветствуя односельчан.
– Та какая энто дорога! По ней никто ж не ездить, – ответил Спиридоныч после очередного «доброго здоровьичка!».
– А указатель?
– Де?
– На трассе.
Старик фыркнул:
– И шо, шо указатель? Каки дороги – таки и указатели. Прислали трех дурней тот бисов указатель ставить. Они старый столб корчанули, новый – вкопали. И шо? Тута Катькина верста стояла. Пришли кацапы с красным флагом колгосп строить: версту срыли – указатель поставили. От как пошла та дурь от них, так по сию пору. – Спиридоныч махнул рукой.
Шарабан свернул в проулок, прополз между домами и выкатил на центральную улицу села. Здесь асфальт имел не столь удручающий вид, хотя ухабов хватало.
– От тебе дорога! От самого тракта идеть. На ее указатель ставь – не промахнешься, – пояснил возница.
Спиридоныч слегка толкнул Ковалева локтем:
– Он, бач? – Он ткнул толстым пальцем на здание справа от дороги. – Поместье Шпарево. Ране тута правление було, потом клуб соорудили, а теперя бар-шмар… Тьху! Женька под свой магбзин сцапала. Сюды старая дорога шла. Посля переселенцев приперли и дома строили. Знамо дело, улицу провели прям к шасе.
Виктор спохватился:
– Э, погоди, Вадим Спиридоныч. Сигарет хочу купить.
– От и хорошо, – кивнул возница. – Мне тож надо. Баба просила соли узять.
Здание удивило Ковалева своим внешним видом. Широкая лестница вела под центральную арку, справа и слева располагались еще два арочных проема, под которыми стояли пластмассовые столы и стулья. Над всем этим находился балкон, огороженный каменными стойками и гнутыми стальными прутьями.
– А это герб помещика? – спросил Виктор, указывая на украшение над балконной дверью.
Спиридоныч глянул из-под козырька кепки на барельеф и пожал плечами:
– Бис его знает. Може, и помещика. Коммуняки, так те бы звезду присобачили.
На щите красовалось изображение крылатого кентавра, вставшего на дыбы, причем на голове его был то ли колпак, то ли шапка. Видимо, когда-то щит венчала корона – ее не срубили со стены, но тщательно замазали зубцы штукатуркой. Получился выступ, похожий на вазон для цветов.
Справа возвышалась восьмигранная башня в три этажа, увенчанная зубцами, как и лицевая стена здания. Нижнее окно, видимо в целях безопасности, заложили кирпичом, оставив небольшое отверстие в левом верхнем углу.
Над правой аркой висела желтая вывеска с ярко-красными буквами «БАР». Наверняка краска была со светонакопителем, которым рисуют дорожные знаки, чтобы поздние клиенты не ошиблись адресом.
Вторая вывеска над левой аркой была выполнена в более художественном стиле. На зеленом фоне красовалась каллиграфическая надпись желтой краской: «Мини-маркет «Евгения». «Магазин имени меня красивого», – пробормотал Ковалев, припоминая слова Спиридоныча о Женьке с магбзином.
Хозяин второго этажа тоже не долго думал над названием своей парикмахерской: «Парикмахерская (черными неуклюжими буквами по красному) у Назима (зеленые буквы в восточном стиле)».
Однако при всей любви к ярким вывескам своих заведений хозяева нерадиво относились к самому зданию: во многих местах нежно-салатовая штукатурка осыпалась, обнажив белый камень и ракушечник. Как говорится, у семи нянек – дитя без глаза.
На лестнице, которая от времени не сильно пострадала, сидело трое неопрятных мужиков с лицами землистого цвета – завсегдатаи «бара-шмара». Виктор усмехнулся. Бар он представлял себе по-городскому: стойка под дерево, высокие стулья или табуретки, бармен, ловко жонглирующий бутылками. И вот такие рожи в дорогих костюмах при галстуках заказывают выпить «на троих» – смешно.
У входа в здание толстенная бабка нависала над скамеечкой с мешочком жареных семечек. Ковалев никак не мог понять, на чем торговка сидит: со всех сторон свисали телеса, и, видимо, где-то в их недрах утонуло сиденье.
Когда старик шел мимо компании следом за Виктором, один из постоянных клиентов, в коричневой вытянутой футболке и драных спортивных брюках, просипел:
– Здорово, Спиридоныч…
– Здорово, Витька, – равнодушно ответил Ляпунов.
Ковалев невольно оглянулся: тезка, оказывается.
– Дело есть. Давай потолкуем, – заговорщически произнес Витька, шамкая опухшими губами.
– Да ай! – отмахнулся старик. – Все твои дела давно известны!
Пьяница еще попытался остановить Вадима Спиридоныча, но тот уже подошел к торговке и потерял всякий интерес к секретным делам.
– Доброго здоровьичка, Петровна!
– Здорово, Вадим. Куда это ты нынче пропал? Жора все колеса истер, по селу колеся. Кого только за тебя не спрашивал. Хотели уж собаками искать. – Торговка противно захихикала.
– Та тю на того Жору! – ответил Спиридоныч. – Ен же сам меня послал в Курганное за лемехами.
– Тебя бы за смертью послать. – Петровна снова рассмеялась, и троица на лестнице подхватила ее смех, сыпля шутками в адрес старика.
Спиридоныч, тихонько ругнувшись, поспешил за Виктором, который уже вошел в распахнутые двери. Местные сплетни Ковалева сейчас интересовали меньше всего.
– Не ходи туда! – завизжала следом торговка. – Манька полы моить!
Но было уже поздно. Виктор вошел в просторный холл, из которого широкая лестница вела на второй этаж. Богато жил местный помещик, отметил про себя Ковалев: пол под ногами украшала замысловатая мозаика из разноцветных не то плиточек, не то камешков.
Гость свернул направо к бару и едва не столкнулся с коренастой круглолицей молодухой со шваброй в руках.
– Тебе чего, пьянь подзаборная? Не видишь – человек пол моет! – звонким голосом возмутилась она и воинственно дунула на соломенный локон, падающий на лицо.
– Э-э-э… Простите, – промямлил Виктор, отступая назад.
– Эк ты дура, Маняшка! – вступился за приезжего Спиридоныч. – Человек усю ночь в степи торчал, чуть жив остался, а ты – «пьянь подзаборная». У, дурища!
В глазах молодухи появился испуг. Она озадаченно хлопнула ресницами.
– Все одно, – пробормотала, упрямо насупившись, – сюда не пущу. Зайдить через веранду.
Пришлось подчиниться.
Бар удивил Виктора не меньше, чем здание: стойка из темного дерева, деревянные полки во всю стену, уставленные разносортными дешевыми винами, наливками и водкой. Ячейки этой своеобразной витрины бликовали вставленными зеркалами. Конечно, высоких стульчиков не было. Всю мебель составляли четыре пластиковых набора, как и на веранде под арками.
– Доброго здоровьичка, Любаня! – Спиридоныч расплылся в улыбке, снимая засаленную кепочку.
Загорелая жгучая брюнетка слегка насмешливо смотрела на вошедших огромными очами цвета крепкого чая. Легкий синий топик прикрывал высокую грудь.
– Здравствуй, Спиридоныч, – небрежно ответила барменша. – Тебе как всегда – в долг?
Взгляд Виктора невольно устремился в декольте. Он кашлянул, заставил себя смотреть девушке в глаза, однако это оказалось не легче. Красивых дур он знавал немало, а вот умницы тигриной породы чаще всего заставляли его трепетать, отступать, а потом злиться на себя самого за минутную слабость. Главное для Ковалева – не спасовать сразу, не испугаться, а там пойдет.
– Тю! Как можно, Любань? Я ж с кобылою, – возмутился старик на слова девушки.
Она улыбнулась:
– Да вроде это конь! – кивнула на Виктора.
Спиридоныч в сердцах чертыхнулся.
– Вот как гутарить с ею? – спросил он Ковалева. – Ты ж вроде не дура, Любань?
– Вот спасибо! Вот приветил! – Девушка уперла руки в боки и воинственно произнесла: – Ты, старый дурень, или заказывай чего, или проваливай!
Спиридоныч отступил на шаг, а Виктор оперся на стойку и спокойно, медленно подбирая слова, произнес:
– Мне, пожалуйста, блок «Кэмел». – Он спрятал двадцатку в карман и положил на блюдце перед барменшей сотку, чтобы та видела деньги. – «Союз-Виктан» ноль-пять с собой и того же по сто здесь.
Ковалев имел привычку держать небольшую сумму в кармане брюк. Теперь эта привычка выручила его как нельзя кстати, и оказалось там ни много ни мало сто двадцать гривен. Для Виктора сумма небольшая, так сказать, на мелкие расходы, а для деревенских – довольно приличные деньги, при виде которых Спиридоныч крякнул, вытер ладонью рот, как после сытного обеда.
– «Виктан» – водка дорогая, – заявила барменша. – Я ее не разливаю. Хотите – берите вторую целую.
Теперь Виктор пожалел, что выложил большую купюру. Любаня разводила его и, не скрывая этого, лукаво улыбалась.
Ковалев прищурился, глядя на нее в упор, – пришлось призвать на помощь все свое самообладание, и хмыкнул:
– Две так две. Тогда и два стаканчика, пожалуйста.
Перед ним возникли пластиковые стопочки.
– Стеклянные, пожалуйста, – настоял Виктор.
Он вдруг почувствовал себя значительно смелее. Игра в разводилово начинала его забавлять.
– Кошерно! – восхитился он, когда Люба поставила на стойку невысокие стаканы с толстым дном.
– Может, тогда и поухаживаете за клиентом? – поинтересовался Ковалев, излучая саму приветливость.
Улыбка девушки слегка смялась, но она старалась держать марку.
Старик Ляпунов крякнул от удовольствия, наблюдая, как барменша наполняет его стакан.
– Ах, Вадим Спиридоныч, – вздохнул столичный гость, не сводя глаз с девушки, – как я вам завидую.
– Мене? – удивился возница. Его рука замерла на полдороге к вожделенному лакомству.
– Конечно! Вы каждый день можете видеть такую красоту.
Девичьи ресницы взметнулись, Люба в упор посмотрела на приезжего.
– Любовь, можно вас пригласить сегодня на вечеринку? – гнул свое Виктор.
Она подалась чуть вперед, давая заезжему хлыщу возможность оценить свои прелести в полной мере. Сейчас будет от ворот поворот, решил Ковалев.
– Вечеринка в нашей деревне? – Люба усмехнулась. – Это ж надо. За ваш счет?
– Ну, я же приглашаю. – И Виктор подался чуть вперед, опираясь на прилавок.
– И к кому ж приехал такой щедрый господин?
Она пахла просто великолепно. Сначала Ковалев решил, что это духи, однако очень скоро понял – так пахнет загорелая чистая кожа девушки. Темно-карие очи оказались с золотой искрой, а длинные ресницы без малейшей крапинки туши.
– К другу. Макара Зотова знаете? Мы с ним вместе служили в Мурманске.
Ее зрачки вдруг расширились, на какое-то мгновение в них полыхнуло пламя. Или показалось? Люба отстранилась, отвела взгляд.
– Знаю, – чуть кивнула она. – Знаю Макара.
Спиридоныч шмыгнул носом, напоминая о себе.
– Поехали, чё ль?
Виктор отмахнулся, увлеченный предвкушением желания.
– Ну, так придешь?
Люба глянула на него исподлобья – ресницы взметнулись крыльями. Ковалева слегка качнуло от нахлынувшей страсти.
– Приду.
Виктор почувствовал, что сейчас завертится, как щенок, от радости. Он едва сдержал себя и, развернувшись, направился к двери, однако Люба окликнула его.
– Постой. Тебе рану надо обработать. – Она сняла с полки коробочку. – Нечего кровью людей пугать. А рубашку скинь. В магазине напротив купи чего-нибудь.
Виктор невольно коснулся пореза на щеке, поморщился от боли – следует обработать, перевязать. Да и совет насчет рубашки вполне дельный.
