Николай Манвелов
Гвардии Камчатка
© Манвелов Н. В., 2019
© Издательство «Пятый Рим»™, 2019
© ООО «Бестселлер», 2019
Предисловие автора
К идее написания этой книги автора привели две причины.
Первая – работа над фильмом «Гвардии Камчатка» в качестве исторического консультанта. Через мои руки прошло огромное количество архивной, мемуарной и визуальной информации, запирать которую в ящиках стола, на полках шкафов и в папках компьютера было бы крайне расточительно. И я очень благодарен продюсерам фильма – Валдису Пельшу и Елене Потаниной – за то, что они таким образом способствовали написанию этого труда, а позже поддерживали меня в работе.
Вторая причина – интерес к этой теме главного редактора издательства «Пятый Рим» Григория Пернавского, который еще в самом начале работы над фильмом сказал, что издательство готово напечатать такую книгу. Григорий был крайне настойчив, пришлось смириться.
Почему же книга посвящена именно обороне Петропавловска-Камчатского (на тот момент – просто Петропавловска) в августе 1854 года? Дело в том, что этот эпизод Восточной (Крымской) войны 1853–1856 годов является, по сути, единственной победой русского оружия против иностранных держав на Дальнем Востоке за всю историю Российской империи. Что же касается соотношения сил, то сравниться с Петропавловском 1854 года может только подвиг прапорщика полевой пешей артиллерии Александра Щеголева, способствовавшего отражению от Одессы союзной англо-французской эскадры десятого апреля 1854 года.
Нельзя сказать, что про оборону Петропавловска написано мало. Другое дело, что различные авторы опираются на различные источники, не всегда соотнося их друг с другом.
Отдельно стоит сказать о большом количестве легенд, которые связаны с нашим событием. Часть из них не выдерживает никакой критики, часть требует изучения, часть базируется на реальных фактах. На страницах книги сделана попытка проанализировать некоторые из этих преданий.
Автору хотелось бы выразить искреннюю благодарность еще двум моим коллегам, без которых написание книги было бы невозможно.
Прежде всего это начальник отдела информационного обслуживания и выставочной деятельности РГА ВМФ России Алексей Емелин, который оказал мне неоценимую помощь в поиске необходимых материалов, включая иллюстративные.
Отдельная благодарность блогеру Сергею Сигачеву, известному под ником Перископ. Благодаря Сергею я смог лучше разобраться в географии Петропавловска, менявшейся от столетия к столетию, а также получил немало интересных зарисовок, касающихся исторической памяти на Камчатке. Часть фотографий в этой книге также принадлежит ему.
Все даты, касающиеся Российской империи, даны по старому стилю.
При цитировании старых документов и воспоминаний, особенности орфографии, пунктуации и стиля оставлены без изменений.
Задворки империи
К середине XIX века российский Дальний Восток представлял собой довольно пустынное пространство с относительно небольшим количеством населенных пунктов. Городами и городками считались небольшие поселения Петропавловск (о нем мы подробно поговорим в следующей главе), Аян (950 жителей на 1855 год), Большерецк (447 человек на 1854 год), Охотск (957 жителей на 1855 год), Гижига, Тигиль и Нижнекамчатск (242 жителя на 1852 год), которые больше смахивали на крупные села.
Вот, например, как выглядела в начале XIX века крепость Тигиль, которую в 1810 году посетил русский кругосветный мореплаватель Василий Головнин:
«В крепости есть старинная деревянная церковь, дом начальника, во всем подобный находящемуся в Петропавловской гавани, несколько амбаров и казармы, а около крепости рассеяны кое-где несколько десятков обывательских домиков и избушек. Жители же здешние состоят из мещан, отставных унтер-офицеров, солдат и казаков».
Василий Головнин
Впрочем, крепостью данное сооружение назвать было уже довольно сложно. Деревоземляное укрепление было возведено в начале 1750-х годов и с тех пор только «поновлялось». Вместо стен оно имело так называемый палисад[1], окружавший территорию около 2,5 тысяч квадратных метров. По углам стояли пушки. Внутри стен располагалась церковь, присутственные места, казармы, а также склады для пушнины, которую местные власти собирали в качестве натурального налога-ясака с местных жителей.
По сути, власть в огромном регионе опиралась на небольшое количество гарнизонов, практически не связанных между собой. Вся система укреплений и их качество напоминали Белогорскую крепость, описанную в повести А.С. Пушкина «Капитанская дочка». Образно говоря, это был некий чемодан без ручки, который, как известно, нести тяжело, а бросить – жалко. Контролировать огромные пространства Русского Дальнего Востока было невероятно сложно, а зачастую – невозможно.
Флота в северной части Тихого океана у России также практически не было. Сообщение между различными пунктами поддерживалось немногочисленными парусными транспортами, которые часто терпели кораблекрушения из-за неточности карт[2].
Так, в первой половине XIX века все шесть построенных в Охотском адмиралтействе бригов («Михаил», «Елисавета», «Екатерина», «Александр», «Николай» и «Камчатка») погибли в результате навигационных ошибок либо штормов. Кроме того, были потеряны два бота («Кадьяк» и «Ангара»), два галиота («Святой Николай» и «Охотск») и два транспорта («Охотск» и «Гижига»).
Даже Охотское море за Курильской грядой было настолько плохо описано гидрографами, что проход крупных кораблей в эти места был чреват катастрофическими последствиями. И это несмотря на то, что русские плавали в Охотском море уже более 150 лет…
Судостроительная база на востоке Российской империи была весьма слабой. Представлена она была уже знакомым нам Охотским адмиралтейством, действовавшим с 1732 по 1849 год и строившим только малые суда. Располагалось оно на реке Охота в городе Охотске.
Дело дошло до того, что в 1840-х годах император Николай Первый принял решение направлять в высокие широты Тихого океана по фрегату, задачей которого было бы утверждение российской власти в собственных владениях…
Вполне естественно, что такая ситуация привлекала в Северную часть Тихого океана множество охотников за деньгами и приключениями. Тем более что недостатка не было ни в одном, ни в другом. Один только промысел китов в северной части Тихого океана позволил в 1848–1861 годах добыть жира на 130 миллионов долларов. И эти цифры отражают деятельность лишь американских китобоев, причем являются сугубо оценочными.
Для сравнения – в 1867 году правительство Российской империи продаст Северо-Американским Соединенным Штатам свои владения в Северной Америке за гораздо меньшую сумму – 7,2 миллиона долларов золотом…
Известно, что ежегодно в российских водах китов били не менее 250 иностранных судов, бороться с бесчинством которых крайне немногочисленные русские военно-морские силы были неспособны. Только в 1842 году, по явно неполным официальным данным и только под флагом США, в этих местах промышляли до 200 китобойцев.
Пользуясь практически полным отсутствием контроля со стороны правительств держав, которым принадлежали данные земли, китобои вели себя подобно викингам времен «темных веков» Средневековья.
Об отношении коренного населения к иностранным китобоям и промышленникам хорошо говорит рапорт мичмана 46-го флотского экипажа Николая Бошняка с острова Сахалин:
«Относительно посещения этих мест иностранцами, то западные берега посещаются китоловами, и страх жителей к судам так велик, что где я не проезжал, везде меня спрашивали с заметным беспокойством, не придет ли на будущий год судно. Это, вероятно, происходит от бесчинств, производимых на этих берегах экипажами китоловных судов».
А кроме китов в тех местах добывали моржей и морских котиков, тюленей и каланов, соболей. И сколько их добыли за десятки лет бесконтрольной охоты – одному Богу известно. До описанных Редьярдом Киплингом времен было еще очень далеко:
Свинцом и сталью подтвержден, закон Сибири скор.
Не смейте котиков стрелять у русских Командор!..
(Ибо русский закон суров – лучше пуле подставить грудь,
Чем заживо кости сгноить в рудниках, где роют свинец и ртуть.)
В течение года в одной только Камчатской области добывали свыше 9 тысяч шкурок соболя, норки, росомахи, горностая, ласки… Пушной промысел обеспечивал стабильное пополнение государственной казны и делал Империю монополистом.
Неслучайно, начиная с Крузенштерна, все кругосветные экспедиции заходили в Петропавловск, и коммерческий груз, который они принимали на борт, позволял не только окупить все путешествие, но сделать его прибыльным.
Официальный Санкт-Петербург между тем прекрасно понимал, насколько доходными были его владения. Простой пример. Шкурка калана, проданная в Европе, позволяла содержать двух-трех солдат в течение года.
Вот только на Камчатке это сказывалось мало.
Так, в 1823 году доходы империи от Камчатки составили 31 341 рубль 13 с половиной копеек, а расходы – 67 218 рублей 42 с половиной копейки. Ясака в год собирали 2766 рублей 16 с четвертью копеек. Как видим, экономическое значение огромного региона было весьма сомнительным.
Сельское хозяйство на Камчатке было на довольно низком уровне.
«Хлебопашество даже в обширной долине по реке Камчатке неблагонадежно, и главное затруднение составляет иней, падающий внезапно во время лета. При Великой Императрице Екатерине II отправлено было сюда несколько крестьянских семей с рогатым скотом, лошадьми и разными необходимыми потребностями. Этих крестьян поселили в двух деревнях по реке Камчатке; у ее устья – Минькова, а другая, Ключевская, у подошвы Сопки (того-же названия). Хлеб сначала у них родился довольно хорошо, но впоследствии эти переселенцы, приняв обычаи страны, нашли более выгодным пушной промысел.
Огородные овощи здесь родятся в изобилии и замечательны по своей величине; к ним нужно присоединить разные питательные травы и коренья.
Равнины по берегам рек изобилуют травою выше роста человеческого; случается, что в одно лето косят по три раза. По известиям 1850 года на полуострове было до 800 лошадей и 1,900 голов рогатого скота», – отмечал автор книги о Камчатке, написанной в середине 1850-х годов.
Поскольку желающих ехать на Камчатку по своей воле было немного, правительство старалось заинтересовать офицеров и чиновников различными льготами. Так, очень часто практиковалось досрочное производство в следующий чин, а также установление более высоких, чем «на материке», окладов жалования.
Любопытная деталь – доставка грузов из России на Дальний Восток обходилась гораздо дешевле морем вокруг света, нежели сухопутными путями по территории Российской империи. Причина была в том, что товары не требовалось перегружать и отсутствовала зависимость от бездорожья.
Геннадий Невельской
Впрочем, чиновники часто старались отправлять на Восток товары не лучшего качества, ссылаясь на то, что иного там все равно нет. И если офицер, командовавший транспортом, вступал в споры и требовал проверки состояния груза, то это очень часто приводило к тому, что выход корабля из Кронштадта по назначению задерживался на неопределенный срок.
Вот что писал об этом будущий адмирал Геннадий Невельской, назначенный командовать транспортом «Байкал»:
«Я твердо, во что бы то ни стало, положил себе устроить так, чтобы приемщики мои сами за все отвечали, несмотря на желание начальства отправить в столь отдаленный край самое лучшее, держать вскоренившейся пословицы: «Ведь все это на Камчатку и в Охотск, за 10 тысяч верст, и тем будьте довольны, что привезут, да и куда же нам, дескать, и сбыть худое – здесь на глазок не примут, и попадешься!»
А Иван Крузенштерн отмечает, что после каждого прихода судна снабжения цены на ряд товаров в Петропавловске падали в разы:
«По прибытии нашем в Петропавловск скоро приметили мы великую перемену в одеянии тамошних жителей, а особливо женского пола. Камчатку можно было бы удобно снабжать всем с изобилием, если бы посылать туда ежегодно один корабль из какого-либо Европейского Российского порта. Цены всех нужных вещей понизились бы многими сотнями процентов. По прибытии нашем вдруг упала цена кизлярской[3] водки с почти на 6 рублей за штоф, сахара с 7 на 1½ рубля за фунт.
Места северо-восточной Сибири могли бы в таком случае получать из Петропавловска некоторые товары, а особливо иностранные, гораздо удобнее и дешевле, нежели как-то производится ныне доставлением оных столь дальним и трудным сухим путем».
Вот что пишет еще мореплаватель о наличествовавшем в городе продовольствии и ценах на него:
«Я намерен означить здесь цены товаров, привозимых в Камчатку из Охотска, которых, однако и за великие деньги получить иногда невозможно. Ведро весьма худой фруктовой водки стоило до прибытия нашего 160, следовательно, штоф 20 рублей[4]. Сия цена недавно была утверждена, прежде продавалось ведро горячего вина свыше 300 рублей как то показано в донесении губернатора генерала Кошелева к государю императору. Фунт сахару стоит обыкновенно от 4 до 5, но часто платили и по 7 рублей. Фунт коровьего масла 1½ рубля, мыла и свеч редко ниже 2-х рублей; а табак до 5 рублей; прочие необходимые в хозяйстве потребности продаются в соразмерной дороговизне[5]; но при всем том самонужнейшие потребности и с деньгами редко достать можно. Ром, французская водка[6], виноградное вино, кофе, пряности, уксус, горчица, деревянное масло[7], сарачинское пшено[8], хорошая пшеничная мука, коровье масло и другие сим подобные вещи, которые и в самобеднейшем городке России продаются, не привозятся никогда в Камчатку для продажи; сукна и других материй для платья, выключая толстый холст, шелковые платки и синюю китайку, нет вовсе. Офицеры выписывают обыкновенно для себя сукно и все прочее, принадлежащее к мундиру, из Иркутска, что обходится им весьма дорого.
Черной хлеб и рыба без всякой приправы, без уксусу, хрену, перцу и даже без соли составляют все, что как офицер, так и солдат ставят на стол свой. О перемене в пищи и помышлять не можно!»
Стоит сказать, что климат Камчатки для европейца был достаточно суровым. Вот что писал французский морской офицер в середине 1850-х годов об условиях плавания в районе полуострова:
«По мере приближения эскадры к Северу с каждым днем плавание становилось труднее по причине быстрого перехода от теплой температуры тропиков к холоду этих негостеприимных морей. Постоянные густые туманы заставляли нас бояться разлучения. Случалось судам по отдельным дням не видеть друг друга, как бы близко не держались они между собою. Барабаны, рожки и звон колокола возвещали об опасности столкновения, а также и пушечные выстрелы своим порядком и в известные промежутки времени определяли места судов… Трудно было поверить, что мы находились на параллели, южнее парижской…
Взглянув на карту всего света и сравнивая полуостров Камчатку с Британскими островами, не без удивления видишь между этими странами сходство в географическом положении и даже в наружном виде; но во всех других отношениях нет никакого сходства. С одной стороны бесчисленные корабли богатейшей на земном шаре морской торговли и 25 000 000 жителей, питающихся произведениями плодородной почвы; с другой – земля бесплодная, покрытая снегом в продолжении 8 месяцев и немогущая удовлетворить нуждам нескольких тысяч обитателей, которые ведут здесь бедную жизнь. Обе страны находятся в одной широте; достаточно западного ветра, который так благодетелен у нас в Западной Европе, чтобы произвести плодородие там, где он дует, напитанный парами Атлантического океана, или напротив, постоянное бесплодие там, куда он достигает, лишенный влажности во время своего прохода по Сибирским равнинам».
Региональный центр и база снабжения
Петропавловск – столица и крупнейший город Камчатки – был не только центром области. Это был один из крупнейших перевалочных пунктов и баз снабжения Российско-Американской компании, управлявшей так называемой «Русской Америкой», которую у нас часто принято называть просто Аляской.
Российско-Американская компания[9], основанная в 1799 году императором Павлом Первым, представляла собой институт, автономный от российских властей на Дальнем Востоке. Формально территория, подконтрольная Компании, не входила в состав Российской империи, что в годы Восточной войны сыграло положительную роль. Боевые действия на территории Русской Америки не велись, хотя захватить ее владения противнику не составило бы особого труда.
Но вернемся несколько назад.
Флаг Российско-Американской компании
Главной задачей компании была монопольная эксплуатация природных богатств Аляски[10], для чего строились фактории, основывались населенные пункты, число которых к началу 1820-х годов выросло до пятнадцати. Столицей Русской Америки был город Новоархангельск (на языке местных жителей – Ситха, современная Ситка), где имелись театр, библиотека и астрономическая обсерватория.
Русский шлюп «Нева» в Новоархангельске (Ситхе)
На территории, подконтрольной Компании, колонисты и местные индейцы занимались сельским хозяйством (хотя и без особого успеха), вели добычу в скромных количествах угля, меди, золота, слюды, железной руды. Работали небольшие промышленные предприятия и судостроительные верфи. В целом же благополучие огромной территории целиком и полностью зависело от материковой части империи, откуда поступало продовольствие и основная часть необходимых для жизни вещей. В ответ в Россию шли меха и иные богатства Аляски, за которыми из Кронштадта снаряжали кругосветные экспедиции.
Постепенно одним из главных центров снабжения владений компании стал Петропавловск, на тот момент небольшой городок на побережье Авачинской губы. С 1804 года в поселении существовал склад Российско-Американской компании, деятельность которого контролировал особый комиссионер.
Надо сказать, что собственно Камчатка компанию интересовала совсем мало – все попытки обязать ее менеджмент хоть как-то заботиться о своем главном перевалочном пункте чаще всего оканчивались крахом.
Приведем лишь один пример.
В 1807 году в Иркутске были закуплены 500 пудов[11] различных семян, которые предполагалось использовать для развития хлебопашества. Посевной материал упаковали в 198 деревянных ящиков, из которых на Камчатку были доставлены… восемь! Остальные же попросту бросили «на якутской дороге» – началась распутица, и дальнейшая перевозка стала невозможной. Вот и путешествовали 190 ящиков с семенами аж до 1810 года, когда последние места груза добрались до полуострова.
«Хлеб от сырости воздуха морского, от коего и деревянные ящики защищать его не могли, приходил в порчу и на посев делался неспособным», – горестно рапортовали местные власти.
Кончилось дело тем, что правительство империи в 1828 году разрешило сроком на десять лет иностранцам торговать на Камчатке всем, кроме алкоголя. Впоследствии разрешение было продлено, однако эпоха расцвета торговли на полуострове так и не наступила. Заезжие коммерсанты не видели особой выгоды от торговли в малонаселенном и бедном регионе на отшибе Российской империи.
Вот как описывал Авачинскую бухту начала 1850-х годов геолог и географ Карл фон Дитмар, назначенный в 1850 году чиновником по особым поручениям при военном губернаторе Камчатской области:
«В четыре часа утра мы увидали уже вдали огонек маяка[12], на который прямо и держали. Слева показался острый конус Вилючинской сопки и остров Старичков, а справа – великолепный вулканический трезубец: Коряка[13], Авача[14] и Козел[15]. Вскоре появился и тесный, окруженный высокими, отвесными скалами вход в Авачинскую бухту. Здесь приветствовал нас кит со своим брызжущим фонтаном. Затем мы вошли в своего рода Дарданеллы, образуемые входом в бухту, имея по бокам выступающие из воды, отделившиеся от берега каменные колоссы – слева Бабушкин камень, справа – Три Брата. Наконец, в семь часов мы вошли в прекрасный, обширный Авачинский залив и в 8 часов утра бросили якорь в маленькой бухте Св. Петра и Павла».
Петропавловск получил статус города только в 1812 году, а до того числился селением. Это совпало с выходом «Нового положения о Камчатке», по которому полуостров получил особый статус и отдельного начальника. Столицей региона и стал Петропавловск.
Второго декабря 1849 года Петропавловск был объявлен центром вновь образованной Камчатской области. Официальное население города было между тем невелико и менялось от десятилетия к десятилетию – в 1825 году оно составляло 938 человек, в 1840 году – 641 человека, 1852 году – 1594 жителя, включая 1178 мужчин и 416 женщин. Город лежал на одной широте с Бременом, Орлом, Ливерпулем и Иркутском.
С высоты птичьего полета, по словам Дитмара, город выглядел следующим образом:
«Дно упомянутой небольшой долины начинается прямо у подошвы Меженной горы[16] таким сильным вдавлением, что здесь образовалось небольшое озеро; затем это дно поднимается, образуя умеренно высокое плато, на котором выстроена официальная часть города, и наконец в самой южной своей части быстро и круто падает под уровень моря, покрываясь небольшой бухтой Петропавловского порта. На упомянутом плато, между бухтой и озером, расположены, окаймляя улицы и площади, почти исключительно казенные дома, стоящие очень просторно; число этих домов, по сведениям канцелярии губернатора, простиралось до 40. Посередине, на свободной площади, помещается православная церковь; далее – большой губернаторский дом, окруженный садом, канцелярия, госпиталь, аптека, несколько казарм для команды, некоторое число жилых зданий для офицеров и чиновников, квартиры духовенства и здания Российско-Американской Компании. К этой лучше выстроенной казенной части города непосредственно примыкает неофициальная, расположенная вдоль всего восточного берега маленькой губы и образующая пять параллельных с ним вытянутых рядов. Начиная от самой воды и распространяясь на одну треть высоты Шестаковской пади[17], постепенно поднимаются дома с их небольшими огородами; домов здесь всего 116. Весь Петропавловск построен исключительно из дерева, причем все частные дома крыты тростником и длинной травой, казенные же – железом. В самом конце бухты, непосредственно на берегу, стоят строения морского ведомства: гауптвахта, несколько магазинов[18], пекарня и несколько небольших мастерских. Девять маленьких ключевых ручьев текут по небольшим ущельям и рвам с горы и протекают через городок, доставляя обывателям прекрасную ключевую воду для питья».
Вот что писал другой современник:
«Город выстроен почти в долине, на пологих подошвах двух огромных гор, с правой Березовой, а с левой Никольской, в виду вечно курящейся сопки Авача, у самой Петропавловской бухты. Он состоит с небольшим [из] около трехсот одноэтажных деревянных домов, так как здесь частые землетрясения, церковь почти в средине, дом начальника, а ныне Губернатора Камчатки, на правой возвышенности; от него по косогору тянется сад, около некоторых домов частоколом обнесены огороды, все пространство между домами поросло густою муравою, тропинки тянутся по разным направлениям, езды в экипажах нет никакой; местами, подле домов, протекают горные ключи.
В летнее время этот маленькой городок, подымаясь из зелени, представляет живописный вид, окруженный горами, некоторые из них покрыты сплошным цветом диких роз, рододендум[19], жимолости и лилий».
Несмотря на то что Петропавловск являлся основной базой снабжения Русской Америки, житье в нем, как мы помним, трудно было назвать в буквальном смысле хлебным.
«Булки[20] подаются лишь изредка как величайшее лакомство; сахар к чаю дается вприкуску, почти внаглядку», – писала позже жена камчатского губернатора Юлия Завойко. Главным продовольственным ресурсом была рыба, хотя ее улов разнился год от года.
Поскольку Петропавловск был самым восточным городом Российской империи, почта и курьеры добирались до него, мягко говоря, небыстро. И всякий раз по-разному. Вот, к примеру, сколько требовалось гонцам из различных точек Восточной Сибири, чтобы попасть, как говорится, из пункта «А» в пункт «Б» в первой половине 1850-х годов:
Петропавловск – Санкт-Петербург. 27 мая – 28 сентября.
Якутск – Санкт-Петербург. 28 сентября – 16 ноября.
Иркутск – Санкт Петербург. 28 апреля – 29 мая.
Иркутск – Николаевск-на-Амуре. 11 мая – 28 июня.
Иркутск – Николаевск-на-Амуре. 25 октября – 14 февраля.
«По местным обстоятельствам Камчатки почта отходит оттуда два раза в год, именно в Мае и Декабре месяцах, а потому не получающие долго известий из этого отдаленного края не должны безпокоиться», – предупреждал читателей в 1854 году официальный орган Морского министерства Российской империи журнал «Морской сборник».
Современники отмечали, что сроки получения почты зависели не только от работы почтарей и курьеров, но и от действий… камчатского начальства, пусть даже и не имевшего отношения к почтовому ведомству империи:
Юлия Завойко
«Давно, очень давно, когда в Камчатке еще и не думали о губернаторах, а довольствовались обыкновенным областным управлением, начальник этого отдаленного края выкидывал для препровождения времени следующую штуку: по приходе почты он отбирал все казенные бумаги и частную корреспонденцию, последнюю раздавал по рукам, по первой делал соответствующие и зависящие от него распоряжения и потом, собрав и отложив в сторону все журналы и газеты, он раздавал их не вдруг, а в обыкновенные петербургские сроки, т. е. газеты ежедневно, журналы помесячно, чем без сомнения желанные результаты были им вполне достигнуты».
А как прикажете относиться к такой, как утверждают, вполне правдоподобной истории, также по почтовой линии:
«Рассказывают довольно правдоподобный анекдот: Почта в Камчатку ходила прежде раз летом из Охотска – морем, и раз зимою – берегом, чрез Ижигу[21]; в этих редких сообщениях, может-быть, и забыли о Камчатке во время нашествия иноплеменников, и вдруг, спустя долгое время, когда Наполеон был уже заключен на остров Эльбу, жители Камчатки читают в журналах: о ужас! Что это? Наполеон собирается на Россию. Слушайте!.. Слушайте! Ведь супостаты перешли Неман. Общее изумление оковало всех, так как читать новости собирались обществом. Возможно-ли? что дальше?.. продолжайте. Смоленск взят… что, что?.. Да, Смоленск взят… Видно, Господь Бог наказует нас по грехам, проговорило небольшое общество и отправилось в церковь, молиться за спасение отечества от нашествия врага. Потом снова принялись читать и не могли окончить – Москва взята!.. Взята первопрестольная! Златоглавая! Белокаменная! И кто даже не видал Москвы, не слыхал о чудесах ее архитектуры, плакал о ней, как о своей матери, безутешными рыданиями малолетнего сына, опускающего в могилу родную мать. Где-то этот антихрист, этот огненный аполион[22], и скоро ли он сюда явится?
Опасения были страшные; но одно еще утешало, что привезший почту из Охотска ничего еще не слыхал такого сумнительного и, наверное, узнал бы от своих, если бы Французы, или какая-нибудь басурманщина завелась поблизости в Якутске. Долго ли горевали в Камчатке о взятии Москвы не знаем; но можно сказать достоверно, что быстр был переход от горя к радости: веселыми криками провожали они разбитого неприятеля и оставляли его только тогда в покое, когда шумная радость требовала шумного подкрепления вином, выпитым по этому случаю без счета и без меры».
А вот как перепугались петропавловские обыватели в 1805 году, когда к городу подошел шлюп Ивана Крузенштерна «Надежда», ожидавшийся в другое время:
«Приближение наше в сей раз к Петропавловску произвело в жителях оного немалой страх. Они знали, что отсутствие наше долженствовало продолжаться два месяца; однако им казалось невероятным, чтоб могло то последовать с такою точностию. Почему, увидев наш корабль, не верили, чтоб это был он действительно; другого же одинаковой с ним величины Российского судна не могли они ожидать никакого: и так заключив, что идет к ним корабль неприятельский, начали многие уже из них уходить с имуществом своим на близлежащие горы. Со страхом несовместен хладнокровный рассудок, Петропавловцам казалось вероятнее, что неприятельской фрегат обошел полсвета для того, чтоб овладеть их местечком, коего все богатство состоит только в некотором количестве сушеной рыбы и где фрегат найдет провизии едва ли на полмесяца, нежели думать, что мы возвращаемся к ним в назначенное время и невзирая на то, что по последним за полгода назад известиям знали они, что Россия ни с кем не воевала; однако не прежде успокоились, пока не пришел к ним солдат, занимавший пост свой на горе близ входа в порт, и не уверил их, что наводящий страх корабль должен быть точно “Надежда”, как по всему своему виду, так особенно по весьма короткой в сравнении с другими кораблями бизань мачте. Сей опытный солдат, бывший в Экспедиции Биллингса[23], почитался разумеющим таковые вещи, почему и поверили ему с радостию».
Как и любой плохо снабжаемый отдаленный регион, Камчатка отличалась изрядной дороговизной. Постройка уже упоминавшегося нами склада обошлась Российско-Американской компании десять тысяч рублей, «хотя в самом Петербурге не стало бы оное никак больше нескольких сотен».
Или другой пример. Пуд соли, производимой в порту Охотск (одном из основных пунктов снабжения самого Петропавловска), обходился казне в 28 рублей, поэтому гораздо дешевле было возить ее с Гавайев. Для справки – расстояние от Петропавловска до гавайской столицы Гонолулу составляет приблизительно пять тысяч километров. До Охотска – около тысячи двухсот.
Правительство, впрочем, предпринимало меры для того, чтобы сделать перевозки на Дальнем Востоке выгодными как для мореплавателей, так и для владельцев груза. С 1846 года были установлены новые расценки на доставку пассажиров и разного рода багажа между сибирскими[24] портами. Перевозка пассажира стала обходиться в 1,7 рубля, пуда груза – в 30 копеек. За шкурку меха следовало заплатить от 3 до 30 копеек, а за спиртное – 14,5 копейки с каждого ведра[25] (с 1851 года тариф в этом случае вырос до 30 копеек).
Что же касается Петропавловска, то за перевозку пуда груза между ним и поселениями Аян и Охотск была установлена плата в размере 60 копеек с пуда. 35 % из этих сумм шли экипажу судна, а остальное – Морскому министерству.
В первой половине 1850-х годов в Петропавловске уже имелась (благодаря деятельности нового начальника Камчатки Василия Завойко, о котором пойдет разговор несколько ниже) оборудованная эстакадная пристань. Согласно штатам порта, утвержденным в марте 1851 года, в нем должен был быть капитан (он же помощник губернатора Камчатской области) с помощником, секретарь, бухгалтер с помощником, 2 кондуктора[26], 14 вахтеров[27], 8 подшкиперов[28], 8 баталеров[29], 23 унтер-офицера и 20 писарей-делопроизводителей. Впрочем, судоремонтные мощности порта были более чем скромными.