Николай Лузан
Военная контрразведка. Вчера. Сегодня. Завтра
Часть 1
Бой после Победы
16 апреля 1945 года. 5:00.
Время московское. 20 км до Берлина
Шел 1393-й день Великой Отечественной войны. Командир 47-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майор Василий Щугаев и начальник отдела военной контрразведки Смерш майор Александр Матвеев бросали нетерпеливые взгляды на часы. Стрелки, как им казалось, медленно ползли по циферблату и отсчитывали последние минуты в заключительной стратегической операции советского командования – штурме столицы фашистской Германии – Берлина.
Матвеев прильнул к окуляру стереотрубы. В блеклом свете луны и отблесках осветительных ракет передняя линия обороны гитлеровцев напоминала огромное чудовище. Она бугрилась чешуей бетонных дзотов и дотов, таращилась темными глазницами-амбразурами, щетинилась густой сетью проволочных заграждений. За ней, всего в двадцати с лишним километрах, находилась заветная для миллионов советских солдат, офицеров и генералов цель – Берлин. Александр Иванович шел к ней долгие четыре года по полным невзгод и невосполнимых потерь фронтовым дорогам.
22 июня 1941 года вероломная война, начатая фашистской Германией, беспощадно ворвалась в мирную жизнь секретаря Запорожского горкома комсомола Александра Матвеева. Не заводские гудки, а надрывный вой сирен воздушной тревоги и разрывы авиабомб подняли на ноги запорожцев. Страшная беда пришла в их дома и в дома миллионов советских людей.
23 июня Матвеев, отказавшись от брони, прибыл на сборный пункт военкомата и в числе первых добровольцем отправился на фронт. Волевой, смышленый и имеющий опыт работы с людьми, он сразу привлек к себе внимание военных контрразведчиков. После прохождения краткосрочных курсов специальной подготовки его зачислили на службу старшим оперуполномоченным особого отдела НКВД в 983-й стрелковый полк. Матвееву на ходу пришлось осваивать сложнейшее искусство контрразведки. Уже в августе он разоблачил своего первого вражеского агента. Им оказался бывший советский военнослужащий, попавший в плен, завербованный абвером (гитлеровская военная разведка и контрразведка) и с диверсионным заданием проникший в состав экипажа бронепоезда. Спустя месяц во время ожесточенного боя Александр Иванович заменил погибшего командира батальона, руководил организацией обороны, а когда фашисты ворвались в окопы, вступил с ними в рукопашную схватку.
Весь 1941-й и следующий, 1942 год Матвеев провел на передовой и не выходил из боя. Вместе с боевыми товарищами он вынес на своих плечах всю тяжесть обороны Сталинграда. Его жизнь не один раз подвергалась смертельной опасности. После контузии он категорически отказался отправиться в тыл, остался в строю, продолжал беспощадно бороться со шпионами, диверсантами и не позволил измене проникнуть в ряды красноармейцев.
Личное мужество, результаты оперативно-боевой деятельности, профессионализм и организаторские способности Матвеева не остались незамеченными начальником особого отдела Сталинградского фронта старшим майором госбезопасности Николаем Селивановским. В августе 1942 года его приказом Александр Иванович был назначен на должность заместителя начальника особого отдела НКВД СССР 99-й стрелковой дивизии.
В боях под Сталинградом Матвеев сформировался как руководитель. После разгрома фашистов вместе с подчиненными прошел фронтовыми дорогами по землям Украины, Белоруссии и Польши. В июле 1944 года он был назначен на должность начальника отдела контрразведки Смерш 47-й гвардейской стрелковой дивизии. К тому времени на его счету находились десятки разоблаченных вражеских шпионов, диверсантов и террористов. Несмотря на высокую должность, Александр Иванович не отсиживался в кабинете. В сложных ситуациях он брал на себя ответственность и вступал в схватку с противником.
Однажды сотрудниками Матвеева была задержана группа матерых диверсантов. Под конвоем их доставили на допрос в особый отдел. Воспользовавшись нерасторопностью конвоиров, диверсанты разоружили их. Матвеев не растерялся, в борьбе с одним из них завладел автоматом и вступил в бой. Одному из диверсантов – Грачу – удалось скрыться. Впоследствии он сыграл зловещую роль в судьбе Александра Ивановича. После окончания войны судьба так распорядилась, что Матвееву снова пришлось вступить в схватку не только с Грачом, а и с французской спецслужбой, стоящей за спиной предателя. В той полной смертельного риска операции Смерша Александр Иванович вышел победителем.
Она была еще впереди, а тогда, 16 апреля 1945 года, Матвеева и его боевых товарищей отделял всего один марш-бросок от логова фашизма – Берлина. В эти последние мгновения перед решающей схваткой Александр Иванович испытывал сложные чувства. Пьянящее чувство грядущей победы кружило голову, а леденящий холодок окатывал спину. Предстоящий бой мог стать для Матвеева последним. Он гнал прочь мысль о смерти, посматривал на часы и торопил время.
Секундная стрелка стремительно бежала по циферблату. На часах было 5:00. В чернильное небо взметнулись две сигнальные ракеты. Через мгновение Матвееву и Щугаеву показалось, что небеса рухнули на землю. Рев тысяч орудий 1-го Белорусского фронта взорвал тишину, и огненный вал обрушился на позиции противника. Узкая полоска земли, зажатая между рекой и холмами, как клокочущая лава в вулкане, вздыбилась и зловещими тюльпанами выплеснулась в равнодушное к безумству человека небо. В воздухе смешались бетон, металл и человеческая плоть. Надрывный вой бомбардировщиков, разрывы бомб и снарядов слились в ужасающуюся какофонию. В 5:29 она, как по мановению дирижерской палочки, прекратилась. Наступившая вязкая тишина плющила и прижимала к земле.
Оглохшие, ошеломленные этой невиданной за годы войны мощью, Матвеев и Щугаев распахнутыми ртами хватили упругий, как резина, воздух и пытались сохранить равновесие на все еще ходившей ходуном земле. И когда пелена пыли и дыма рассеялась, то перед их глазами открылись апокалипсические картины. В зареве бушующих пожаров позиции гитлеровцев напоминали каменоломни, по которым прошлась гигантская лапа, выпотрошившая наизнанку доты, дзоты, танки, самоходки и машины. Прошло мгновение, и они исчезли в ослепительно яркой вспышке. На часах было 5:30. Сотни зенитных прожекторов, направленных на оборонительные порядки 56-го танкового корпуса вермахта, сделали слепыми тех, кто уцелел после артиллерийского и авиационного цунами. Настал черед для частей 8-й гвардейской армии 1-го Белорусского фронта перейти в наступление.
Щугаев снял трубку полевого телефона и объявил:
– Я Первый! Слушать всем! – и после паузы приказал: – Вперед, ребята! Дайте прикурить фрицу, да так, чтоб у него загорелось в заднице!
Опустив трубку на телефонный аппарат, он обратился к Матвееву:
– Ну что, Александр Иванович, пришел и наш час! Твои орлы готовы?
– Да, находятся на исходной позиции, – подтвердил Матвеев.
– Может, дать тебе еще взвод?
– Спасибо, Василий Минаевич, не надо. Достаточно тех сил, что есть.
– Ну как скажешь. Удачи, Саша! – пожелал Щугаев и покинул наблюдательный пункт дивизии.
Вслед за ним вышел Матвеев и поспешил в расположение сводной десантно-штурмовой группы. Она состояла из военных контрразведчиков, танкистов и пехотинцев. Ей предстояло выполнить особую задачу, поставленную начальником отдела Смерш 8-й гвардейской армии генерал-майором Витковым, а именно прорваться в тыл противника и захватить архив гитлеровских спецслужб. По данным советской разведки, в нем хранились совершенно секретные сведения о шпионской сети агентов, оставленных Главным управлением имперской безопасности Германии на освобожденных советскими войсками территориях Белоруссии, Украины, Польши и Чехословакии. Архив, как сообщали зафронтовые агенты Смерша, гитлеровцы вывезли из Берлина и хранили в пригороде – Целендорфе, в одном из корпусов сельскохозяйственного института.
Выполняя приказ генерала Виткова, Группе Матвеева предстояло на плечах 47-й дивизии прорвать оборону противника, преодолеть не менее 12 километров по территории, насыщенной гитлеровскими войсками, прежде чем достичь цели – Целендорфа. На подготовку к операции было отведено чуть больше суток. Матвееву пришлось на ходу формировать оперативно-боевую группу. Ее ядро составили наиболее опытные и, что немаловажно на войне, удачливые подчиненные: старшие оперуполномоченные Голубцев, Коратуев, Маринин, Шишин и переводчик Васильев, прикомандированный из разведотдела 47-й дивизии. Для усиления Группы командующий 8-й армией генерал Чуйков выделил мотострелковый батальон капитана Орлова и танковую роту старшего лейтенанта Петрова.
Покинув наблюдательный пункт дивизии и избегая открытых мест, Матвеев пробрался в расположение Группы и вызвал к себе командиров рот и батальона. Опытные, прошедшие огонь, воду и медные трубы, они не задавали лишних вопросов, развернули карты и ждали указаний. Матвеев посчитал, что настал час довести до армейских товарищей конечную цель операции, и объявил:
– Товарищи, перед нами стоит следующая задача: на плечах дивизии войти в прорыв и, не ввязываясь в бой, пробиться к пригороду Берлина – Целендорфу. Там мы должны захватить важный объект и удержать до подхода наших основных сил. Задача ясна?
– Так точно! – подтвердили командиры.
– В таком случае сверим по карте маршрут нашего движения, – предложил Матвеев.
Офицеры, подсвечивая фонариками карту, внимательно следили за его карандашом. Он, описав замысловатую петлю, остановился на юго-восточной окраине Целендорфа.
– Расстояние до цели около 12 километров, – сообщил Матвеев и уточнил: – Какие есть вопросы?
– Разрешите, товарищ майор? – обратился Петров.
– Слушаю тебя, Иван.
– Товарищ майор, а почему бы не пройти вот здесь? Так будет короче, – рука Петрова опустилась на карту.
– По данным нашей разведки, на первом маршруте наименьшая концентрация немецких войск, – пояснил Матвеев.
– Можно еще вопрос, товарищ майор? – спросил Орлов.
– Да, Владимир Николаевич.
– Если не секрет, что находится на объекте?
– Уже не секрет: часть архива Главного управления имперской безопасности Германии.
– Ничего себе! – воскликнул Петров и уточнил: – А что в том архиве?
– Все продажные шкуры прописаны! – сообщил Матвеев и, завершая постановку задачи, распорядился: – Владимир Николаевич, если со мной что случится, командование Группой переходит к капитану Коратуеву.
– Все будет нормально, товарищ майор! Прорвемся, где наша не пропадала! – заверил Орлов.
Его дружно поддержали остальные офицеры.
– Будем живы, не помрем! – с улыбкой произнес Матвеев и перешел к инструктажу. – Товарищи, объявляю порядок движения! Во главе колонны следует рота танкистов старшего лейтенанта Петрова. За ней поротно двигается батальон капитана Орлова. Я нахожусь в центре колоны. Капитан Коратуев возглавляет, а капитан Шишин замыкает ее. Вопросы по порядку движения есть?
– Никак нет, – последовал дружный ответ.
– Раз нет, то по местам! Командирам проверить связь по колонне и ждать моей команды! – приказал Матвеев и вместе с Голубцевым, Марининым и Васильевым отправился в расположение второй роты батальона.
Командиры заняли свои места в подразделениях. Группа Матвеева изготовилась к броску. Все взгляды обратились на запад. Багровые всполохи рвали и терзали предрассветный полумрак. Между разрывами снарядов и мин прорывалась пулеметная и автоматная стрельба. Матвеев внимательно вслушивался в эту особую мелодию войны, чтобы не пропустить тот, только ему одному известный, миг, когда на чаши весов жизни и смерти придется положить души своих подчиненных. Она ему говорила: наступление советских войск успешно развивается.
Раскатистое «У … ра!» все дальше отдалялось на запад. Полки генерала Щугаева одним стремительным броском преодолели нейтральную полосу и ворвались на передний край обороны противника. Советская артиллерия и авиация превратили его в сплошное месиво. Подавив редкие очаги сопротивления, штурмовые группы 47-й дивизии устремились вглубь боевых порядков 56-го танкового корпуса вермахта.
Матвеев решил: пришло его время, и дал команду на марш. Первые полтора километра были пройдены без боя, а дальше на пути Группы встали силы второго эшелона обороны противника. И здесь десантников выручило мастерство танкистов Петрова. Точным залпом они накрыли пулеметные точки противника и, сметая блок-посты, устремились к Целендорфу.
Ошеломленные их дерзостью и напором гитлеровцы не успевали выстраивать на пути Группы заслоны из грузовиков и повозок. Танкисты Петрова разметали их в стороны. Под гусеницами и колесами стремительно исчезали километры. Матвеев напрягал зрение и пытался в предрассветном полумраке отыскать ориентиры. Промелькнула и осталась позади развилка дорог. Впереди возникла серая громада элеватора. От нее до Целендорфа оставались считаные километры. Он бросал нетерпеливые взгляды на часы и торопил время. Наконец, слева показалась кирха, за ней потянулись одноэтажные коттеджи, прятавшиеся в глубине садов.
Начались окраины Целендорфа. Опасения Матвеева, что Коратуев и Петров запутаются в лабиринте узких улочек, рассеялись. Прошло несколько минут, справа возникла высокая металлическая ограда, за ней угадывались корпуса сельхозинститута. Стрелки часов показывали 6:17 московского времени.
Ночь подошла к концу. Звезды трепетно задрожали и исчезли. Яркая вспышка разорвала утренний полумрак, и в следующее мгновение алая полоска зари прорезала небосклон на востоке. Над горизонтом мучительно медленно прорезалась багрово-грязная кромка диска солнца. День вступил в свои права. Порывистый ветер развеял утреннюю дымку, и перед глазами Матвеева отчетливо проступил главный корпус института. Ему не потребовалось давать команду на штурм. Коратуев и танкисты Петрова с марша перешли в атаку. Головной танк вышиб ворота, смял сторожевую будку с часовыми, вылетел на середину площади и грозно повел стволом. Вслед за танкистами на территорию института ворвались пехотинцы. Их появление стало шоком для гитлеровцев. Они не оказали сопротивления, сложили оружие и безропотно выполняли команды Матвеева.
В руках Группы оказались пять бронетранспортеров, девять грузовых машин, в кузовах находилась часть архива и свыше 100 человек военных и гражданских под командованием подполковника Анкла. Отправив пленных в подвал под замок и спрятав архив в подвал, Матвеев вместе с Орловым и Петровым занялись организацией круговой обороны. Десантникам предстояло продержаться до подхода основных сил 47-й дивизии, но они завязли в обороне противника. Об этом Матвееву говорили слабые разрывы артиллерийских снарядов, доносившиеся с востока. Чем тут же не преминуло воспользоваться командование гарнизона Целендорфа. Гитлеровцы пришли в себя и, подтянув артиллерию, открыли шквальный огонь по позициям Группы. Обстрел продолжался около двадцати минут, а затем семь танков при поддержке пехоты пошли на штурм, но, встретив упорное сопротивление со стороны десантников, дальше внешней ограды не пробились и залегли.
Передышка длилась недолго. В течение дня гитлеровцы четырежды поднимались в атаку. Последняя и самая продолжительная была предпринята вечером. Пользуясь сумерками, под прикрытием минометного и пулеметного огня они прорвались к основному рубежу обороны десантников и вступили в рукопашную. Клубки тел извивались на земле. Противники в слепой ярости кусали, терзали, кололи тесаками и ножами друг друга. Чужая и своя кровь хлестала по лицам и по рукам. Пощады не знал никто. Пришедшие на выручку пехотинцам танкисты Петрова решили исход рукопашной. Гитлеровцы отступили, наступило временное затишье.
Вечерние сумерки сгустились и черным покрывалом укрыли поле боя, усыпанное воронками и телами убитых. Наступила ночь. Яркая россыпь звезд проступила на чернильном небосклоне. Эта ночь могла стать последней для Матвеева и его товарищей. У танкистов закончились снаряды, из девяти танков уцелело только четыре. Еще хуже было положение в батальоне. Он потерял больше половины личного состава. Матвеев отдавал себе отчет: еще один такой штурм гитлеровцев, и Группа перестанет существовать. Но оставалась надежда на то, что полки Щугаева успеют прийти на помощь.
В ту ночь Матвеев так и не сомкнул глаз, обходил посты, подбадривал бойцов и с тяжелым сердцем ждал, возможно, последнего в своей жизни восхода солнца. Перед рассветом, сморенный свинцовой усталостью, он прикорнул в спортзале. На ноги его поднял шум боя, начавшийся у восточного корпуса института. Передернув затвор трофейного автомата и проверив патроны в магазине пистолета – их осталось всего два, – Матвеев спустился в подвал и занял позицию перед окном.
В сизой дымке за оградой серой мышиной стаей стелилась вражеская пехота. Десантники встретили ее скупым огнем, на счету был каждый патрон. Матвеев вскинул автомат, выискивал цели и не находил. Они будто растворились в утреннем тумане. Перестрелка, так же внезапно, как началась, прекратилась. Насупила особенная, звенящая тишина. Ее нарушил грохот кирпичей, и через мгновение в дверном проеме возник Коратуев. На изможденном закопченном лице Михаила застыла счастливая улыбка. На помощь десантникам прорвался арьергард 47-й дивизии. Во двор института, подняв облако пыли, влетел танк. И когда пыль рассеялась, то алая звезда на его борту сказала десантникам, что все самое страшное осталось позади.
Матвеев опустил автомат, в изнеможении откинулся на стену и закрыл глаза. Как сквозь вату, до него доносились голоса Коратуева, Шишина и Орлова. Они тормошили его и что-то говорили. В ответ он улыбался блаженной улыбкой. В эти мгновения на перепаханном гусеницами танков и осколками снарядов клочке земли, усеянном телами врагов и своих, Матвеев чувствовал себя самым счастливым человеком. Он был счастлив тем, что остался жив, что выстоял и победил.
Как в тумане, перед ним возник Витков. Собравшись с силами, Матвеев пытался доложить о выполнении задания. Генерал махнул рукой и стиснул его в своих объятиях. Витков что-то говорил, но Матвеев не слышал. В его сознании, как в калейдоскопе, смешались машина, баня и пахнущее хлоркой нательное белье. После завтрака, засыпая на ходу, он рухнул в постель и впервые за последние недели уснул безмятежным сном.
На следующий день вместе с Коратуевым, Голубцевым и Шишиным Матвеев возвратился в отдел и с головой окунулся в фильтрационную работу среди захваченных в плен гитлеровцев и власовцев. Их количество было огромным. С раннего утра и до глубокого вечера контрразведчики занимались поиском среди военнопленных фашистских бонз, сотрудников и агентов специальных служб и карательных органов Германии, пытавшихся скрыть свою волчью личину под безликой армейской формой.
Просматривая протоколы допросов, Матвеев обратил внимание на показания перебежчиков-коллаборационистов Беспалова и Мустафаева. Они носили подробный характер и касались главарей так называемой «Русской освободительной армии» (РОА). Желая искупить вину, Беспалов и Мустафаев рвались оказать помощь контрразведчикам в поиске и задержании Власова, Малышкина и других предателей рангом пониже.
Матвеев снова и снова перечитывал их показания, и в его голове все отчетливее вырисовывался замысел будущей операции. Ключевую роль в ней он отводил Беспалову и Мустафаеву. Еще раз взвесив все за и все против, Матвеев утвердился в своем мнении, снял трубку телефона и доложил Виткову.
Генерал внимательно выслушал и охладил его пыл.
– Не пори горячки, Александр Иванович! Остынь!
– Так время же уходит, Григорий Иванович! Сбегут же, гады! – горячился Матвеев.
– Саша, я же сказал: остынь! Дальше виселицы не убегут! День-два ничего не решают.
– Для нас – да. А для Беспалова и Мустафаева имеет значение каждый час. Он работает против них.
– Вот только не сгущай краски. Сейчас не 41-й, а 45-й год, и бардака у фрицев хватает. Беспалов и Мустафаев как-нибудь да отбрешутся. А вот с Власовым – этой гнидой – раньше времени прокукарекаешь наверх, потом сам не рад будешь. Тут, Саша, с кондачка решать нельзя, – предостерег Витков и заключил: – Сделаем так: я доложу твои соображения наверх, генералу Вадису. Как он решит, так и будет.
– Григорий Иванович, так, может, я предварительно переговорю с майором Михайловым? Он на таких делах собаку съел, – предложил Матвеев.
– А ты его хорошо знаешь?
– Вместе работали, когда готовили Отто для зафронтовой работы.
Витков задумался. В трубке монотонно журчал эфир. Матвеев теребил карандаш и с нетерпением ждал ответа. Он не хотел упускать уникальный шанс захватить предателя № 1, бывшего советского генерала Власова, и торопил события. Но многоопытный Витков не спешил с решением и, взвесив его последствия, приказал:
– Значит так, Александр Иванович, никакой самодеятельности! На Михайлова пока не выходи. А то как бы раньше времени волну не погнать. Беспалова и Мустафаева готовь к переброске за линию фронта. К работе с ними привлеки самых опытных сотрудников. Задача ясна?
– Так точно, товарищ генерал! – подтвердил Матвеев.
– Все материалы, полученные на Мустафаева и Беспалова, а также свои соображения по их оперативному использованию в отношении Власова и его своры немедленно доложи шифром лично на мое имя!
– Есть доложить шифром! – принял к исполнению Матвеев.
– Жду, не затягивай! – закончил разговор Витков.
Спустя два часа шифровка Матвеева в отношении Беспалова и Мутафаева и с замыслом операции по захвату предателя Власова поступила в отдел Смерш 8-й армии. Ее содержание развеяло последние сомнения Виткова. Он не стал медлить и по ВЧ-связи вышел с докладом на начальника управления Смерш 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенанта Вадиса. Профессионал, прошедший все служебные ступеньки и находившийся на фронте с первого дня войны, тот с полуслова оценил важность полученной информации. Война с фашистами подходила к концу, и на первый план перед органами Смерша выходила задача по поиску и аресту военных преступников.
В тот же день по распоряжению Вадиса в отдел Смерш 47-й дивизии был направлен майор Владимир Михайлов. Один из самых опытных сотрудников управления Смерш 1-го Белорусского фронта, он занимался подготовкой и проведением активных контрразведывательных и разведывательных мероприятий. Прибыв на место, Михайлов сразу же приступил к делу: выслушал доклад Матвеева, прочел показания Беспалова и Мустафаева, потом побеседовал с ними и пришел к заключению о возможном их использовании в операции по поиску главарей РОА. Свои соображения он доложил шифровкой Вадису. Тот изучил их и дал санкцию на вербовку Мустафаева и Беспалова. Ее провели Михайлов и Матвеевым вместе и затем продолжили подготовку теперь уже зафронтовых агентов Смерша к выполнению задания.
В ночь на 21 апреля Мустафаева и Беспалова под легендой вырвавшихся из окружения советских войск вывели в тыл противника через «окно» на линии фронта. Дальнейшую работу с ними предстояло вести Михайлову. Он возвратился в управление Смерш фронта, чтобы готовить операцию по связи с агентами. Матвеев вместе с подчиненными продолжил фильтрационную работу с военнопленными и одновременно занимался систематизацией архива Главного управления имперской безопасности, захваченного в Целендорфе.
24 апреля ничем отличалось от предыдущих дней. Работа отдела Смерша по 47-й гвардейской стрелковой дивизии шла своим чередом. Время подошло к полудню, когда в кабинете Матвеева зазвонил телефон. Он отложил протокол допроса полковника Вайса, снял трубку и услышал голос дежурного по отделу:
– Товарищ майор, это капитан Волков. Разрешите доложить?
– Слушаю, слушаю тебя.
– Александр Иванович, тут такое дело…
– Ну говори! Говори!
– Одна немочка просит ей помочь.
– Помочь? А что случилось?
– Она говорит, шо наши бойцы не дают ей прохода.
– Вот же кобели! – в сердцах произнес Матвеев и приказал: – Бойцов в комендатуру, а ее отправить к родителям!
– Александр Иванович, та дело в том, шо она не местная, из Берлина.
– И что? Мы контрразведка, а не пансионат для благородных девиц. Дай ей охрану и направь в комендатуру. Пусть там разбираются.
– Извините, Александр Иванович, но она просит, шоб ее принял начальник русского абвера.
– Чего-чего? Иван, ты ничего не напутал?
– Никак нет, товарищ майор. Дамочка шпарит по-нашему не хуже нас, – оправдывался Волков.
«Русский абвер? Говорит по-русски? Любопытно! Очень даже любопытно!» – заинтересовался Матвеев и распорядился: – Ладно, проводи ее ко мне!
В коридоре раздался дробный стук каблучков. Дверь в кабинет Матвеева приоткрылась. В щель заглянул Волков и спросил:
– Александр Иванович, позвольте войти гражданке Лонге?
Матвеев махнул рукой. Волков отступил в сторону. Робко переступив через порог, в кабинет вошла девушка лет 20–22-х. Поздоровавшись на отменном русском языке, она представилась:
– Рената Лонге.
Матвеев кивнул и задержал взгляд на ней. Под тонким облегающим плащом угадывалась точеная фигурка. Ее украшала горделиво вскинутая головка с тонкими чертами лица. На нем выделялись небесной голубизны глаза. Волосы пшеничного цвета топорщились задорным хохолком.
«Хороша! Ничего не скажешь! Можно понять наших бойцов, мимо такой не пройдешь», – признал в душе Матвеев.
Отпустив дежурного, он предложил Лонге сесть. Она опустилась на краешек стула и под его строгим взглядом нервно затеребила рукав плаща.
«Волнуешься? С чего это вдруг? Русский абвер? Откуда тебе это известно? Кто ты?» – размышлял Матвеев и обратился к Лонге:
– Так кто вас обидел, Рената?
– Господин майор! Господин майор, только не надо их наказывать! Они… они… – Лонге смешалась и потупила взгляд.
– Как так не наказывать? Это недопустимо! Виновные должны понести заслуженное наказание!
– Не надо! Не надо! Они ничего плохого не сделали! – воскликнула Лонге и всплеснула руками.
– Ладно, разберемся, – не стал настаивать Матвеев и поинтересовался: – А теперь, Рената, объясните, как вы, не местная жительница, оказались в прифронтовой полосе?
– Я… я бежала, куда глаза глядят. Там невозможно оставаться! Там… – осеклась Лонге.
Она была столь искренна и непосредственна в своих чувствах, что подозрения, возникшие было у Матвеева о ее возможной связи с абвером, развеялись. Перед ним находилась одна из множества безвинных жертв войны. Его больше интересовало другое – блестящее знание русского языка Лонге. Он смягчил тон и отметил:
– Рената, вашему знанию русского языка можно позавидовать. Вы что, жили в Советском Союзе?
Лонге встрепенулась, на лице появилась робкая улыбка, и девушка призналась:
– Нет, в вашей стране я никогда не была, господин майор.
– Для вас я Александр Иванович, – ушел от официального тона Матвеев и уточнил: – Рената, а где вы научились так хорошо говорить по-русски?
– На филологическом факультете Берлинского университета. Я еще знаю французский и понимаю английский. Мне языки как-то легко даются.
– Такое не каждому дано, это талант. А откуда у вас столь чистое произношение? Ему невозможно научиться в университете, – допытывался Матвеев.
– Этим я обязана нашим соседям. Они были русскими, из Санкт-Петербурга. Бедные, бедные, погибли во время бомбежки.
– М-да, война, к сожалению, не разбирает, кто прав, а кто виноват, – признал Матвеев и уточнил: – Так, значит, вы из Берлина?
– Нет! Нет! Я там только училась, – лицо Лонге снова исказила гримаса, и она выплеснула весь тот ужас, что испытала несколько часов назад. – Там!.. В Берлине настоящий ад! Мертвые люди повсюду. Их никто не убирает! Это невозможно…
Голос Лонге сорвался, и на ее глаза навернулись слезы. Матвеев налил из графина воды в стакан и подал ей. Всхлипывая, она пила мелкими глотками. Он исподволь наблюдал за девушкой; в нем опять заговорил контрразведчик, и он пытался понять, кто находится перед ним: несчастная жертва войны или гитлеровский агент. Заострившиеся черты лица, запавшие щеки, ссадина на правой руке, пятнышко сажи на лбу и прорехи на плаще убедительно свидетельствовали о том, что Лонге действительно каким-то чудом сумела вырваться из ада, в который погрузился Берлин. Еще недавно она находилась между жизнью и смертью. Подозрительность, проснувшаяся в Матвееве, уступила место простым человеческим чувствам. Он видел перед собой юную девушку, бежавшую от ужасов войны, снял трубку телефона; ответил дежурный по отделу, и Матвеев распорядился:
– Иван, срочно найди бинты, йод или зеленку!
– Вы сказали – бинты, Александр Иванович? А что случилось? – уточнил Волков.
– Ничего! Делай, что тебе говорят! – потребовал Матвеев.
– Понял! Есть!
– А-а, и еще, Иван, поищи мыло, мыло надо женское.
– Извините, Александр Иванович, вы сказали – женское?
– Ну не наше же хозяйственное! От него даже у мужика шкура слезет!
– Так у Головко такого нет.
– Иван, ты служишь в контрразведке или где?! – начал терять терпение Матвеев.
– Все понял, Александр Иванович, найду!
– Другое дело! А сейчас ко мне в кабинет кофе и бутерброды. И еще, ты не забыл, как за дамами надо ухаживать?
– Э-э, ну…
– Постарайся.
– Понял! Есть! – принял к исполнению Волков.
Матвеев положил трубку на аппарат, обратился к Лонге и предложил:
– Рената, пройдите к дежурному по отделу, капитану Волкову. Вам окажут медицинскую и другую необходимую помощь.
Девушка ответила благодарным взглядом и покинула кабинет. Матвеев остался один, и в нем снова заговорил контрразведчик.
«…Интересно, как это ты вырвалась из Берлина? Каким образом перешла линию фронта? И этот твой русский абвер! Что за всем этим стоит?»
Вместе с вопросами ожили и прежние подозрения.
«…А если ты подстава абвера? Перед такой красавицей редкий мужик устоит. Вот бойцы и поймались на твой крючок, а дальше ты разыграла сцену. Русский абвер – это уже приманка для меня. Ничего не скажешь, с умом разработана легенда…»
Стук в дверь прервал размышления Матвеева.
– Войдите! – разрешил он.
Это был помощник дежурного по отделу. Он внес поднос с кофейником и бутерброды с ветчиной. Вслед за ним в кабинет возвратилась Лонге. За несколько минут она преобразилась. Роскошные волосы пышной волной ниспадали на плечи. Щеки окрасил нежный румянец, а в глазах появилась живинка. О прежней Ренате напоминала белоснежная повязка на правой руке.
«Женщина есть женщина!», – отметил про себя Матвеев, разлил кофе по чашкам, кивнул на тарелку с бутербродами и предложил:
– Угощайтесь, Рената.
Она деликатно откусила маленький кусочек и запила кофе. Но голод дал о себе знать, и, съев бутерброд, девушка потянулась ко второму. Матвеев наблюдал за ней и возвращался к мысли о возможной связи Лонге с германской разведкой.
«…Если ты подстава на вербовку, то кто за тобой стоит? Главное управление имперской безопасности? Тайная полевая полиция? Гестапо? Вряд ли. Слишком тонкая комбинация. В лучшие времена они этим не занимались, а сейчас и подавно…»
