Николай Лузан
Становление спецслужб советского государства. 1917–1941 гг.
27 августа 1924 года на судебном заседании, носившем открытый характер, Савинков полностью признал свою вину. Его последнее слово по своему содержанию не похоже на выступление подсудимого, скорее оно может быть названо завещанием всем тем, у кого нет и не может быть другой Родины, кроме России!
В частности, он сказал:
«…Я полностью и безоговорочно признаю только Советскую власть и никакую другую. Каждому русскому, кто любит свою страну, я, прошедший весь путь этой кровавой, тяжелой борьбы против вас, я, отрицавший вас как никто другой, я говорю ему: если ты русский, если ты любишь свой народ, ты поклонишься в пояс рабоче-крестьянской власти и безоговорочно признаешь ее».
Нет оснований не верить в искренность этих слов Савинкова. Русский патриот и борец против любой диктатуры, не раз смотревший смерти в глаза, он в такие минуты вряд ли стал бы кривить душой. Савинков, без сомнения, любил Россию не меньше, чем его противники Ленин, Дзержинский, Артузов, Федоров, но ее будущее видел не в красных тонах.
29 августа 1924 года Военная коллегия Верховного суда СССР вынесла ему смертный приговор, замененный ЦИК на 10 лет лишения свободы. Но что это означало для человека неуемной энергии, постоянного действия и великих целей, к каким всегда стремился Савинков? Для него подобное наказание было хуже самой смерти. 7 мая 1925 года он покончил с собой.
О Савинкове много написано, снято фильмов, но, пожалуй, ничто так не отражает трагедию этого неординарного и яркого человека, непримиримого борца с самодержавием и тиранией, искренне любившего Россию, но в силу политических разногласий оказавшегося по другую сторону баррикад с большевиками, как его обращение к председателю ОГПУ Дзержинскому. В нем он писал:
«…Когда меня арестовали, я был уверен, что может быть только два исхода. Первый, почти несомненный, – меня поставят к стенке, второй – мне поверят и, поверив, дадут работу. Третий исход, то есть тюремное заключение, казался мне исключенным: преступления, которые я совершил, не могут караться тюрьмой, «исправлять» же меня не нужно— меня исправила жизнь… Я обращаюсь к Вам, гражданин Дзержинский. Если Вы верите мне, освободите меня и дайте работу, все равно какую, пусть самую подчиненную. Может быть, и я пригожусь: ведь когда-то я был подпольщиком и боролся за революцию. Если же Вы мне не верите, то скажите мне это, прошу Вас, ясно и прямо, чтобы я в точности знал свое положение».
Ответа Савинков не получил. Он так и не понял, что его время, время революционной романтики, безвозвратно ушло.
В ноябре 1924 года в докладе Дзержинскому по итогам работы в рамках дела «Синдикат-2» Артузов отмечал:
«…Нам удалось поставить свою работу так, что в настоящее время главные штабы иностранных государств снабжаются на 95 % материалом, который разрабатывается КРО ОГПУ совместно с военным ведомством, по указанию Наркомвоена и НКИД. Таким образом, иностранные штабы имеют о Красной армии, ее численности те сведения, которые желательны нам».
За время проведения операции «Синдикат-2» были выявлены и ликвидированы подпольные ячейки НСЗРиС в Смоленской, Брянской, Витебской, Гомельской губерниях, на территории Петроградского военного округа, а также 23 резидентуры в Москве, Самаре, Саратове, Туле, Киеве, Харькове, Одессе и других городах.
Операция «Трест»
Следующий не менее мощный удар советская контрразведка совместно с разведкой (Иностранным отделом, ИНО) нанесли блоку монархических организаций Высшему монархическому союзу (ВМС) и Российскому общевойсковому союзу (РОВС). Во главе ВМС стоял потомственный дворянин, монархист до мозга костей Николай Марков. В РОВС входили высшие и средние чины бывшей императорской армии, руководил им человек с железной волей, твердыми политическими убеждениями и хорошими организаторскими способностями генерал Александр Кутепов. При поддержке правительств и спецслужб Франции, Великобритании и Польши обе организации вели активную разведывательную, повстанческую и террористическую деятельность, направленную на свержение советской власти в России.
В целях ее нейтрализации и введения в заблуждение иностранных спецслужб Дзержинский и Артузов приняли решение: подставить лидерам ВМС и РОВС идейно близкую им легендированную антисоветскую организацию Монархическое объединение Центральной России (МОЦР). Ведущая роль в операции, получившей кодовое название «Трест», принадлежала ответственному работнику Наркомата внешней торговли РСФСР Александру Якушеву, ранее блестяще выполнявшему другие задания контрразведчиков. По своему содержанию и характеру действий ее основных участников она была близка к «Синдикату-2». Сценарий «Треста» был настолько мастерски прописан Артузовым, что спецслужбы Великобритании, Франции, Польши и других стран не могли избежать искушения подорвать советскую власть изнутри и снова поймались на все ту же удочку.
Операция была начата в ноябре 1921 года. Первый сигнал о существовании в России крупной подпольной антисоветской организации Якушев дал во время встречи в городе Ревеле (Таллин. – Примеч. авт.) с членом ВМС, бывшим корнетом лейб-гвардии Конного полка Юрием Артамоновым. Тот живо отреагировал на это сообщение и затем доложил своим вождям. Они не оставили без внимания его информацию, а когда узнали, что в руководство МОЦР входят в прошлом генерал императорской армии, а ныне преподаватель военной академии Красной армии (позже им. М. Фрунзе. – Примеч. авт.) Андрей Зайончковский, генерал-квартирмейстер императорского Генштаба, а ныне помощник главного начальника Всевобуча Красной армии Николай Потапов, а также сослуживец Кутепова по лейб-гвардии Преображенскому полку полковник Дмитрий Зуев, то отпали последние сомнения в ее существовании. Особый вес организации в глазах Кутепова и придавало то, что бывшие однополчане действительно занимали важные посты в Красной армии.
С 1922 года между МОЦР, ВМС и РОВС начались активные контакты. По поручению Кутепова Артамонов выехал в Варшаву, чтобы быть ближе к центру событий и координировать совместную деятельность. Через него уже к концу года Якушев вышел на прямые контакты с великим князем Николаем Николаевичем, председателем ВМС Марковым, генералами Кутеповым, Врангелем и Миллером. Вслед за ним МОЦР, а точнее, советская спецслужба проникла в большинство антисоветских организаций, действовавших в Европе, и поставила под свой контроль деятельность в России разведок Финляндии, Польши, Латвии, Франции и Великобритании. Якушев и Потапов, «выполнявший обязанности начальника военного штаба МОЦР», Зуев и их соратники, роль которых играли сотрудники КРО, регулярно снабжали спецслужбы этих стран выгодной для советского руководства в политическом и военном плане стратегической дезинформацией, разработанной на Лубянке и в Генштабе Красной армии. Эти их «заслуги» были высоко оценены руководством РОВС, ВМС и западными спецслужбами, за вклад в «борьбу с большевизмом» Якушев, Потапов и ряд других участников операции «Трест» удостоились высоких наград.
В течение почти шести лет чекистам удалось сдерживать террористическую и диверсионную деятельность боевых групп ВМС и РОВС, а их вожди Марков, Врангель, Кутепов и Миллер находились в плену иллюзий, порожденных докладами руководителей МОЦР о мощи организации и ее способности взорвать Россию изнутри.
Еще одним важным итогом операции «Трест» стал захват британского «суперагента», а скорее, международного авантюриста и искателя приключений Сиднея Рейли (Зигмунда Розенблюма. – Примеч. авт.). По нему в Советской России после провала «Заговора послов» «плакал» смертный приговор, вынесенный заочно Ревтрибуналом РСФСР.
Несостоявшийся король шпионов
В 1925 году, после прихода к власти правительства консерваторов, занявшего негативную позицию по отношению к Советской России, в условиях нарастающей активности Коминтерна в Западной Европе и в самой Великобритании Рейли снова оказался востребованным. После неудач с антисоветскими заговорами он с присущей ему энергией с головой окунулся в мутные воды бизнеса, но «золотой рыбки» так и не поймал. Торговля чешским радием и «чудодейственным» препаратом «гумагсоланом» не принесли ему желанного морального удовлетворения и материального благополучия. Поэтому, услышав призывный звук «шпионской трубы», Рейли решил вернуться в строй и «тряхнуть стариной».
В апреле 1925 года по каналу РОВС он направил письмо в адрес руководителей МОЦР. В нем предлагал свои услуги и план действий. На первом этапе предполагалось проведение силами организации крупного теракта, который, как полагал Рейли:
«…Произвел бы потрясающее впечатление и всколыхнул бы по всему миру надежду на близкое падение большевиков, а вместе с тем деятельный интерес к русским делам».
Руководство ОГПУ «приняло» его предложение и поручило КРО разработать операцию по заманиванию на территорию СССР и последующему аресту уже порядком поднадоевшего ниспровергателя советской власти. Ответ МОЦР не заставил себя ждать: там «приняли» план Рейли и, обращаясь к его богатому опыту, предложили использовать в этих целях возможности организации. Тут же к этому приглашению подключился его старый приятель и подельник по «заговору послов», резидент британской разведки в Финляндии капитан Э. Бойс, курировавший по своей линии деятельность МОЦР.
В январе 1925 года он отправил в Нью-Йорк письмо Рейли, в котором предлагал ему встречу в Париже для обсуждения «предстоящего предприятия в России». Тот, не раздумывая, бросил свой чахнущий бизнес и отправился во Францию, где встретился с Бойсом и генералом Кутеповым. Последний, после ареста и суда над Савинковым, стал весьма настороженно относиться к любой нелегальной деятельности в России, в том числе и МОЦР. Он пытался предостеречь Рейли от поспешных шагов и предлагал еще раз проверить надежность нелегальных каналов организации.
Руководители операции «Трест», не желая упустить инициативу, поспешили рассеять его сомнения в могуществе МОЦР и в подтверждение своей дееспособности нелегально переправили из России в Финляндию Бориса Бунакова, брата агента Бойса – Николая Бунакова. Вслед за ним с очередным курьером МОЦР границу пересекла и его раритетная скрипка. После таких убедительных доказательств Рейли, отбросив последние сомнения, покинул Францию и 21 сентября 1925 года прибыл в Хельсинки. Не мешкая, в сопровождении Н. Бунакова и доверенного лица Кутепова М. Захарченко-Шульц, не подозревавшей, что она уже давно втемную используется ОГПУ, выехал в Выборг для встречи с Якушевым.
Импозантный вид и уверенный тон руководителя МОЦР произвели впечатление на Рейли, а рассказ о кадровом составе и возможностях организации разожгли в нем шпионский азарт. В дальнейшем разговоре Якушев, умело играя на чрезмерном честолюбии и завышенной самооценке британского шпиона, сумел убедить его совершить кратковременную инспекционную поездку в Россию и пообещал, что 30 сентября, к отходу парохода на Штеттин, он успеет вернуться в Хельсинки. Непомерные амбиции и авантюризм Рейли заставили его пренебречь опасностью, и в ночь с 25 на 26 сентября он вместе с Якушевым через «окно» на финляндской границе перешел в СССР.
Перед тем как покинуть Финляндию, британский «супершпион» оставил письмо для жены Пепиты, в котором самоуверенно писал:
«…Если в России меня вдруг арестуют, то мне, скорее всего, предъявят какое-нибудь незначительное обвинение и скоро отпустят, поскольку мои новые друзья обладают достаточной властью».
И он не ошибся: «друзья» действительно обладали достаточной властью, возможностями и умом. В течение всей поездки до Москвы и потом, во время встречи с руководством МОЦР, у такого «тертого шпионского калача», как Рейли, не шевельнулось даже тени подозрений, что его – аса разведки – все это время банально водили за нос. Он был в восхищении от увиденного и услышанного, контрразведчики, умело играя на его чувствах, склонили направить из «сердца большевизма» – Москвы открытку Бойсу. Рейли так и поступил, лишний раз подтверждая возможности МОЦР, и тем самым снял возможные подозрения, что оно является порождением ОГПУ.
Теперь, когда «шпионская миссия» Рейли подошла к концу, по дороге на вокзал его негласно арестовали. На этом операция не закончилась, в ней наступил последний и драматический акт, мастерски разыгранный контрразведчиками. В ночь на 28 сентября Н. Бунаков и М. Захарченко-Шульц залегли у «окна» на финской границе, неподалеку от деревушки Аллекул и с нетерпением ждали возвращения Рейли.
Подошло назначенное время – и тут внезапно предрассветную тишину на советской стороне взорвали выстрелы. Ожесточенная перестрелка длилась несколько минут, и когда закончилась, то перед окулярами бинокля Бунакова проплыли носилки с тремя телами. Позже советский представитель передал финской стороне материалы расследования происшествия, произошедшего на границе 28 сентября 1925 года. В числе «убитых» нарушителей оказался Рейли.
«Похоронив» Рейли таким образом, в руководстве КРО рассчитывали тем самым продлить жизнь ЛД и продолжить оперативную игру с иностранными спецслужбами. Сам он, оказавшись во внутренней тюрьме на Лубянке в качестве узника № 73, долго не упорствовал и начал давать развернутые показания о подрывной деятельности против СССР британской и финской разведок. Как и его предшественник Савинков, Рейли обратился с письмом к председателю ОГПУ Дзержинскому и, выторговывая себе жизнь, предложил свои услуги. Но они не были приняты. 5 ноября 1925 года в отношении Рейли был приведен в исполнение заочный приговор, вынесенный еще в декабре 1918 года.
«Гибель» Рейли при переходе границы на глазах свидетелей, хоть и умело разыгранная сотрудниками КРО, тем не менее поколебала веру вождей РОВС и ВМС во всесилие МОЦР. И тогда Артузов с подчиненными сделали еще один серьезный ход в игре, имевший впоследствии исключительно важный пропагандистский результат.
Ранее к руководителям МОЦР обращался видный деятель белой эмиграции В. Шульгин – тот самый, который принимал отречение у императора Николая II. Он высказывал просьбу об организации ему нелегальной поездки в Россию для поиска сына, пропавшего во время Гражданской войны. И в КРО ее организовали.
23 декабря 1925 года по «каналу МОЦР» Шульгин въехал в Россию. В поисках сына он побывал в Ленинграде, Москве и Киеве. Все это время рядом с ним постоянно находились сотрудники КРО или их агенты, но они не закрывали ему глаза и не затыкали рот. Шульгин, при всей своей ненависти к большевикам, сумел разглядеть то, что не хотели видеть многие из его единомышленников.
В 1919 году ему пришлось бежать из истерзанной войной и разваливавшейся на части, некогда могущественной империи. Спустя всего шесть лет он снова увидел отблески ее будущего величия. Среди ужасающей разрухи и бедности, смотревших на него со всех углов, Шульгин узрел то, что не могли видеть сотни тысяч русских, выброшенных революцией на задворки империи. Перед ним была новая Россия, поднимавшаяся из мглы невежества и разрухи дерзкими порывами к знаниям и гигантскими стройками.
Как истинно русский человек, Шульгин почувствовал сердцем ту могучую народную энергию, что пробудила революция в людях. Страна на глазах сосредотачивалась для фантастического рывка в будущее. Впоследствии он так вспоминал об этом:
«…Я думал, что я еду в умирающую страну, а я вижу пробуждение мощного народа… Я был глубоко потрясен всем тем, что увидел на первых порах, и той громадной разницей, которая произошла в культурном отношении».
Вынесенные Шульгиным из поездки по России впечатления, которыми он делился со своими собеседниками, а затем выступления в эмигрантской прессе, а также изданная на их основе книга «Три столицы» у одних подорвали веру в возможность свержения советской власти, а у других вызвали чувство вины и еще больше усилили ностальгию по Родине. В этом, пожалуй, и состоял главный итог операций «Трест» и «Синдикат-2». Во многом благодаря им на время удалось приостановить масштабную братоубийственную войну и дезинформировать иностранные спецслужбы о состоянии Красной армии и обстановке в стране.
Другим и не менее важным результатом работы советских спецслужб стало укрепление ее оперативных позиций на таком важном и новом направлении в ее деятельности, как разведка. Перед ней открылись широчайшие возможности для проведения вербовок в высших сферах белой эмиграции. Генералы Скоблин, Монкевиц, Дьяков, Штейфон, Ветренко, адмирал Крылов и другие добровольно и бескорыстно, из патриотических побуждений в течение многих лет выполняли ответственные разведывательные задания.
Удары, которые понесли антисоветские организации за границей, в первую очередь РОВС в ходе операций «Синдикат-2» и «Трест», вызвали приступы бешеной злобы у его руководителей. Они вылились в налеты банд с территорий Польши и Румынии на западные территории Советского Союза. Ряд террористических актов боевикам РОВС удалось совершить в центре страны. В Ленинграде они сумели проникнуть в партийный клуб и бюро пропусков управления ОГПУ, заложить бомбы и привести их в действие. В результате взрывов погибли десятки человек. Аналогичные террористические вылазки были осуществлены в отношении советских учреждений и их представителей в Варшаве и Париже.
Все это вынудило партийное руководство СССР принять решение о нейтрализации главных организаторов этих акций. Выполнение данной задачи было возложено на ОГПУ. После смерти Савинкова и Рейли главной его целью стал глава РОВС А. Кутепов. Несмотря на серьезные потери, понесенные союзом в ходе операции «Трест», генерал с маниакальным упорством продолжал верить в то, что внутри России еще остались силы, опираясь на которые ему удастся свергнуть власть большевиков. В этом заблуждении его не могли разубедить даже такие авторитетные лидеры Белого движения, как П. Врангель и А. Деникин.
В ноябре 1929 года в одной из бесед с Деникиным, когда тот пытался убедить Кутепова в невозможности существования в СССР мощной антисоветской организации, с помощью которой можно было бы свергнуть власть большевиков, он заявил:
«Великие движения распространяются по всей России. Никогда еще прежде так много людей «оттуда» не приходили ко мне с просьбой о сотрудничестве с их подпольными организациями».
Эту иллюзию у главы РОВС искусственно поддерживали агенты ОГПУ, которых хватало в его ближайшем окружении. До последнего своего дня он не подозревал о том, что правая рука и бывший начальник штаба во время Гражданской войны генерал Штейфон уже давно сотрудничал с советской разведкой. Несколько «успешных» нелегальных поездок Штейфона в СССР, из которых он привез «обнадеживающую» информацию о зыбкости режима большевиков, укрепили решимость Кутепова в возможности осуществления государственного переворота. Но генералу в отличие от Савинкова и Рейли хватило ума не совать голову в петлю, подготовленную ОГПУ. Он отклонял все предложения Штейфона о поездке в СССР, и тогда в ИНО была разработана операция по его похищению.
Общее руководство осуществлял признанный мастер оперативных комбинаций Артузов. К участию в ней были привлечены силы нелегальной резидентуры во Франции и т. н. «группы Яши». Она была создана в 1926 году. Это было одно из самых закрытых подразделений – Разведывательный центр, впоследствии Особая группа при председателе ОГП – наркоме НКВД СССР, более известная среди сотрудников органов государственной безопасности как «группа Яши». Ее основное назначение состояло в осуществлении в глубоком тылу противника диверсий на крупных транспортных узлах и в морских портах, а также проведении акций по устранению лидеров зарубежных антисоветских организаций и предателей.
Ключевая роль в операции отводилась агентуре, именно ей предстояло усыпить бдительность Кутепова и заманить его в ловушку. Для непосредственного руководства операцией в январе 1930 года в Париж прибыл сотрудник центрального аппарата ИНО С. Пузицкий, проявивший себя в предыдущих операциях «Синдикат-2» и «Трест».
Чтобы не вызывать подозрений у Кутепова и отсечь охрану, замыслом операции предусматривалось доведение до него через агентуру информации о приезде из России курьеров подпольной антисоветской организации. Их роль предстояло исполнить резиденту ОГПУ в Париже Н. Кузьмину и агенту-нелегалу А. Фихнеру. Прикрытие встречи должны были обеспечивать боевики из «группы Яши». В качестве подстраховки, на случай сопротивления Кутепова, один из них должен был сыграть роль полицейского. И когда, наконец, все было готово, Штейфон сообщил генералу о приезде в Париж двух курьеров. Тот без колебаний согласился на встречу с ними. Чтобы уйти из-под наблюдения агентов ОГПУ, о которых только и говорили в РОВС, она была назначена в такси.
26 января 1930 года Кутепов, соблюдая требования конспирации, никого не поставив в известность, вышел в город и отправился на явку с «курьерами». Такси находилось на обусловленном месте, и когда генерал стал в него садиться, то заподозрил неладное, но было уже поздно, «полицейский» запихнул его внутрь. После короткой борьбы Кутепову ткнули в нос пропитанный усыпляющим средством платок, и все было кончено. В то время как соратники Кутепова с французской полицией пытались отыскать его следы, три машины, в одной из которых находился генерал, неслись на север, в порт Гавр. Там ждал советский пароход, чтобы взять на борт «груз» и доставить на Лубянку. Но живым Кутепова не довезли: в дороге у него отказало сердце.
Окончательно добила РОВС как антисоветскую силу очередная операция советской спецслужбы, также связанная с похищением следующего его главы – генерала Е. Миллера. Ее замыслом предусматривался вывоз генерала в СССР, в последующем, в случае склонения к сотрудничеству, планировалось использовать его в мероприятиях по компрометации деятельности РОВС. Выполнение этой задачи нарком Н. Ежов возложил лично на начальника ИНО А. Слуцкого. В декабре 1936 года тот выехал в Париж, чтобы на месте оценить обстановку и спланировать оперативно-боевые мероприятия.
Обстановка вокруг РОВС и его деятелей на тот момент была непростой. Предыдущее похищение генерала Кутепова заставило белогвардейскую контрразведку быть начеку и наделало много шума на Западе. И хотя французской полиции в тот раз не удалось поймать Москву «за руку», тем не менее на сей счет у нее сохранились серьезные подозрения. Поэтому, чтобы избежать нежелательных политических последствий, Слуцкий решил в качестве дымовой завесы использовать в операции так называемый «немецкий фактор».
С 1935 года объединенные ненавистью к общему врагу – Советскому Союзу гитлеровские спецслужбы и ряд деятелей РОВС активизировали свои контакты. Сближение с немцами не всем пришлось по нраву в ближайшем окружении Миллера и раздражало французскую контрразведку. Слуцкий решил сыграть на этом и поручил резиденту в Нидерландах В. Кривицкому подобрать двух надежных агентов, способных безукоризненно исполнить роль немецких офицеров. Их дальнейший вывод на Миллера планировалось осуществить через давнего агента генерала Н. Скоблина, связи которого в штабе вермахта тому были хорошо известны.
К середине сентября все подготовительные мероприятия были завершены. Последнее слово оставалось за Миллером. И здесь расчет Слуцкого полностью оправдался: генерал, в жилах которого текла немецкая кровь, живо откликнулся на предложение Скоблина провести конфиденциальную встречу с военным атташе Германии и сотрудником посольства в Париже.
22 сентября 1937 года лидер РОВС, не подозревая, что это его последний день на свободе, вышел из штаб-квартиры. Следившая за ним группа наружного наблюдения заместителя руководителя ИНО, известного как ликвидатора перебежчиков С. Шпигельглаза, к тому времени прибывшего в Париж для координации действий всех участников операции, не заметила охраны и признаков волнения в поведении генерала.
Казалось, все развивалось строго по плану, если бы не одна мелочь, которую вряд ли могли предусмотреть Шпигельглаз и главный исполнитель Скоблин. Миллер, наученный печальным опытом Кутепова, решил подстраховаться и написал записку своему секретарю, генералу П. Кусонскому. В ней он ставил его в известность о том, что:
«…На 12.30 назначена встреча с генералом Скоблиным, после которой предстояла беседа с двумя немцами из соседней страны и сотрудником посольства в Париже».
В назначенное время Миллер поднялся в конспиративную квартиру, но там его поджидали не немецкие офицеры, а группа захвата НКВД. Связанного по рукам и ногам, усыпленного хлороформом генерала доставили на машине в порт Гавра и под видом груза переправили на борт советского судна.
С наступлением вечера в штаб-квартире РОВС почувствовали неладное. Кусонский вскрыл пакет, и когда прочел записку Миллера, то подозрения его и генерала А. Кедрова сразу же пали на Скоблина. Их тень преследовала того еще со дня похищения Кутепова, но тогда не нашлось доказательств, подтверждающих его связь с советской разведкой. Теперь же записка Миллера выдавала Скоблина с головой. Кусонский с Кедровым не стали медлить, вызвали его в штаб-квартиру РОВС и учинили допрос. Скоблин, не подозревая о существовании записки Миллера, отрицал сам факт встречи с ним и тем самым окончательно разоблачил себя. Но доставить его в полицейский участок Кусонскому и Кедрову не удалось: на пути к нему Скоблин сбежал.
В связи с исчезновением Миллера русской эмиграцией был поднят большой шум, в прессе звучали прямые обвинения в причастности к его похищению агентов НКВД. Власти Франции потребовали от советского посла Сурица в Париже возвращения генерала, но тот отрицал всякую причастность к его исчезновению. Крайним во всей этой истории оказался Кусонский, соратники по РОВС обвинили генерала в предательстве.
29 сентября Миллера доставили в Москву и поместили во внутреннюю тюрьму на Лубянке. Руководство НКВД рассчитывало с его помощью, как это уже было с другим видным противником советской власти Б. Савинковым, нанести еще один мощный удар по РОВС и в целом по белой эмиграции. Кроме того, генерал мог сыграть важную роль в той сложной политической и дипломатической игре, которая велась между СССР, Францией, Великобританией и Германией. Но Миллер на первом же допросе у следователя Власова отказался от предложения выступить с обращением к своим соратникам из РОВС. Тем не менее ему сохранили жизнь и даже позволили писать частные письма жене. В руководстве НКВД, видимо, рассчитывали, что рано или поздно генерал «сломается» и пойдет на сотрудничество.
Но Миллер остался верен генеральской чести. Он был жив и в то же время перестал существовать. В Париже его считали погибшим, а в советской тюрьме узника с такой фамилией не существовало. В камере № 110 содержался заключенный Иванов Петр Васильевич. Кто на самом деле ее занимал, знали всего несколько человек: сам нарком, следователь Власов, начальник тюрьмы Миронов и ее комендант Блохин.
Оперативная разработка генерала продолжалась, но так и не дала результатов. Не изменил он своих показаний и после допроса у наркома Ежова, который состоялся 27 декабря 1937 года. В показаниях Миллера по-прежнему содержались общие сведения о деятельности РОВС, и без того хорошо известные в НКВД, отсутствовали имена и фамилии агентов и курьеров, направлявшихся в СССР. Он ни одним словом не обмолвился о проведенных и планируемых организацией повстанческих, диверсионных акциях в СССР и против его представительств за рубежом. Однако генералу позволили жить в том политическом пасьянсе, что раскладывался в Кремле, его фигура еще что-то значила.
Так продолжалось до мая 1939 года. К тому времени на карте Европы произошли стремительные изменения. При молчаливом согласии руководителей Франции и Великобритании 12 марта 1938 года состоялся аншлюс Германией Австрии. Затем наступил черед Чехословакии. В результате так называемого «мюнхенского сговора» лидеров Великобритании, Франции и Германии она, оставшись один на один с вооруженной до зубов фашистской армией, 30 сентября 1938 года капитулировала. Призывы руководства СССР к правительству Франции выполнить союзнические обязательства и совместно защитить Чехословакию остались без ответа.
В той сложной обстановке, где каждая сторона – Великобритания, Франция и Германия – вела свою игру, Сталин вынужден был маневрировать, чтобы выиграть время перед неизбежной войной. Сдача Австрии и Чехословакии показала ему, что рассчитывать на Париж и Лондон в обуздании Гитлера не приходилось, поэтому в начале мая 1939 года между Берлином и Москвой начались интенсивные переговоры. В этой новой игре фигура генерала Миллера становилась лишней.
11 мая 1939 года новый нарком НКВД Л. Берия, сменивший на этом посту Ежова, подписал предписание. В нем содержалась следующая запись:
«Предлагаю выдать арестованного Иванова Петра Васильевича, содержащегося в камере № 110, коменданту НКВД СССР т. Блохину».
Последним документом, который подвел черту под земной жизнью генерала Миллера, стал акт, в нем было всего несколько скупых строк:
«Приговор в отношении сего Иванова, осужденного Военной коллегией Верхсуда СССР, приведен в исполнение в 23 часа 5 минут, и в 23 часа 30 минут он сожжен в крематории в присутствии: Комендант НКВД Блохин.
Начальник внутр. тюрьмы ГУГБ НКВД Миронов».
Не менее трагично сложилась судьба тех, кто многие годы находился рядом с генералом Миллером. После бегства из Парижа Скоблин укрылся в Испании и там при невыясненных обстоятельствах погиб. Его жена, известная русская певица Н. Плевицкая, была арестована французской полицией как соучастница похищения генерала Миллера и в декабре 1937 года осуждена к 20 годам каторжных работ. Скончалась она в тюрьме за несколько месяцев до освобождения Франции от фашистов.
К тому времени РОВС как военно-политическая сила уже не представлял серьезной угрозы для советской власти. В его верхушке царили разброд и шатания, а ударные структуры – нелегальные боевые резидентуры, находившиеся на территории СССР, были разгромлены органами госбезопасности. В этих условиях западные спецслужбы обратили пристальное внимание на новую силу – Организацию украинских националистов (ОУН). С приходом нацистов к власти в Германии они взяли их под свое крыло. В НКВД не остался без внимания их альянс. Руководство советской разведки приступило к разработке операции по проникновению в центральные структуры ОУН. Основным исполнителем этого рискованного и дерзкого замысла стал будущий гений специальных операций Павел Анатольевич Судоплатов.
