bannerbannerbanner
Позвольте представиться!

Майк Гелприн
Позвольте представиться!

Полная версия

Денис Гербер
Чьеда-чьёда

Ева первой обратила внимание на происходящие рядом с Виктором странности. Несколько дней она наблюдала за ним, хотя следить за пациентами входило в мои обязанности, после чего поделилась открытием:

– Знаешь, я бы ни за что не сказала такое, если бы не убедилась наверняка. Но, когда этот Виктор играет сам с собою в шахматы, с доски пропадают фигуры.

– Что ты имеешь в виду? Он ворует фигуры у самого себя?

Разговор этот происходил на заднем крыльце пансионата. Мы – одетая в белый халат Ева и я в зеленой курточке охранника – курили и глядели на кусты шиповника, на дорожки из псевдомраморных плиток, на решетчатую ограду, за которой виднелись пригородные коттеджи. Вечерело, и небо прикрылось розовой дымкой, как на картинах Моне.

– Никто ни у кого не ворует, – проговорила Ева, выпуская дым. – Фигуры исчезают и тут же появляются. Это происходит быстро, за долю секунды. Сначала я думала, что мне кажется. Но сегодня это случилось снова. Я точно видела, как эта башня… черт, как она там?..

– Ладья.

– Да, ладья… Она пропала и тут же появилась.

– В другом месте? – спросил я.

– В том же самом месте. Я бы никогда… если б не убедилась.

Она присела к жестяной банке из-под кофе, служившей нам пепельницей. Пока Ева тушила окурок, я сверху разглядывал ее длинную шею и рыжие волосы, собранные в нечто вроде восьмерки. Заколка изображала изумрудного цвета змея с разинутой пастью.

– Ты много общаешься с ненормальными, – сказал я.

Она выпрямилась и уставилась на меня. Легкий гнев прибавлял очарования ее лицу.

– А ты за ними наблюдаешь. Целыми днями пялишься в мониторы, но ничего не замечаешь.

– Я больше наблюдаю за тобой.

– Вот оно что! – Она осмотрела мою грудь, плечи. – Кто-то соскучился по кладовке?

– Возможно, – сказал я и бросил окурок в банку. – Почему нет?

Утром, когда я сдал смену и уже собирался домой, меня вызвал Бреус – врач и руководитель пансионата. Усаживаясь в кресло с лакированными подлокотниками, я подумал, что это место обычно занимают сумасшедшие, которые вот-вот распрощаются с вольной жизнью и надолго поселятся в пансионате.

– Почти год здесь работаете? – уточнил Бреус. Он оторвал взгляд от бумаг и посмотрел на меня сквозь очки в золоченой оправе.

– Десять месяцев. Только я не работаю – я тружусь.

– В чем разница?

– «Труд» – слово благородное, оно родственно слову «сотрудничество», а «работать» происходит от «раба», «рабства».

Бреус чуть повернул лицо вправо, словно принюхался к идущему от окна запаху.

– Если вы такой свободолюбивый, я могу сегодня же избавить вас от забот, – проговорил он.

– Нет, спасибо. Я добровольно согласился на эту должность. И уволиться хочу по своей воле.

Он усмехнулся и легонько постучал ручкой о стол.

– Любопытно… Трудиться, работать… Где вы такое услышали?

– От Евы, нашей медсестры.

– О ней, кстати, поговорим позднее… До того как попасть сюда, вы работали… трудились в художественном центре «Невский» – охранником, до того – системным администратором в музее… Почему вы согласились работать здесь?

– Я ведь говорил на собеседовании.

Он отложил ручку и чуть склонился вперед.

– А вы помните, что говорил на собеседовании я?

– О чем конкретно?

– О том, что это заведение особенное. Это не психиатрическая клиника, а специальный пансионат, где особенные клиенты получают особенное лекарство – покой. Помните? Вы призваны этот покой охранять! На собеседовании вы были более понятливы или казались таковым.

Я уже начал догадываться, к чему он клонит, и предпочел не возражать.

– Вот теперь о Еве, – продолжал Бреус. – Я настоятельно прошу вас прекратить все шуры-муры с медсестрами. Вы, разумеется, вольны делать, что захотите, но вне пансионата. Я говорю о ваших уединениях в кладовке. Помните: пациентам в первую очередь нужен покой, и мы здесь для того, чтоб это обеспечить.

– Хорошо, но не я инициатор…

– Я догадываюсь, что инициатор она. Но говорить об этом с девушкой… Или я не прав?

– Конечно, правы. Впредь я воздержусь.

Пансионат вовсе не был элитным заведением, как мне говорили во время трудоустройства. Зарплату изначально платили невысокую, а в прошлом месяце урезали еще на четверть. Бреус назвал это «временной мерой» и объяснил снижением числа пациентов.

После того как двух женщин забрали родственники, а парня по фамилии Шульга вернули в психиатрический стационар, обитателей пансионата осталось семеро. Две недели назад прямо здесь скончалась пожилая Маргарита, и под моим наблюдением осталась шестерка, где единственным мужчиной был Виктор.

На вид ему было около сорока. Чуть полноватый, невысокий, с вечно опущенной, как у сварщика, головой, он перемещался по пансионату мелкими шажками и никогда ни с кем не разговаривал. Иной раз издавал тихие возгласы или бормотал, но все попытки вызвать его на разговор заканчивались ничем. Не знаю, какая болезнь замкнула его сознание. Наверное, аутизм или что-то вроде того.

Бóльшую часть времени Виктор проводил в игровой комнате за шахматами. Играя сам с собою, он не разворачивал доску на сто восемьдесят градусов, как это обычно делают. Просто ходил за себя и за того парня, который отсутствовал с другой стороны стола.

Спустя три дня после разговора с Бреусом наши с Евой смены опять совпали. После обеда она заглянула в комнату охраны, где я сидел за мониторами.

– Это случилось снова. Они пропадают.

Она закрыла дверь и уселась на диванчик. Выглядела Ева утомленной, и я подумал, что фантазия с исчезающими и появляющимися предметами явно не доставляет ей удовольствия. Или это вовсе не фантазия?

– Ты хочешь меня завести или что? – спросил я. – К чему все это?

– К черту тебя с твоим заводом! – огрызнулась Ева. – Ты единственный, кому я могу об этом рассказать.

– Расскажи Бреусу.

– Чтоб я сама оказалась в какой-нибудь палате?

– А почему я единственный?

Она встала с дивана и подошла к столу.

– Ты мне не веришь?

– Трудно сказать.

– Слушай. – Она указала на мониторы. – Эти записи, они ведь сохраняются? Где?

– На общем сетевом диске. Но они постепенно обновляются. Свежая запись заменяет самую старую.

– Сколько дней мы можем посмотреть?

– Не знаю. Где-то неделю, может больше.

– Давай сегодняшнюю с игровой.

Пока я отыскивал папку с файлами видеозаписи, Ева пододвинула второе кресло и уселась рядом.

– Где вообще у нас камеры? – спросила она.

– В игровой, на ресепшене, в коридоре и столовой. В комнате лечебной физкультуры.

– А в палатах?

– Это запрещено.

Мы начали искать сегодняшний случай с исчезновением. По словам Евы, он произошел после завтрака, когда Виктор, по своему обыкновению, пялился на шахматные фигуры. Я отыскал этот момент, увеличил изображение, и мы с Евой прильнули к экрану.

Виктор, одетый в свободный коричневый пиджак, сидел, чуть склонив голову. Он совершал ходы редко, больше думал. Белые атаковали и находились в выгодном положении, хоть и разменяли офицера на пешку. Они вскрыли центр и прессинговали черного короля. Мне даже стало интересно, чем закончится партия. Вдруг это случилось. Стоящий на F6 белый конь исчез и появился снова. Я будто моргнул на мгновение, только в это мгновение пропали не все окружающие предметы, а лишь один. Странное ощущение, что и говорить.

– Ты видел? – Ева стиснула мне запястье. – Видел же?

– Кажется, да.

Я отмотал запись на двадцать секунд назад и включил замедленное воспроизведение. Белый конь пропал и снова возник. Мы пересмотрели это раз десять.

– Что ты думаешь? – осторожно спросила Ева.

Я не нашел, что ответить. Только пожал плечами.

– Вот и я ничего. – Ева откинулась на спинку кресла. – Но теперь я, по крайней мере, знаю, что не схожу с ума. А то уже передумала всякое.

– Кроме шахмат, ничего не исчезало? – поинтересовался я.

– Не знаю. Надо просмотреть записи со всех камер и за все дни.

– На это уйдет время.

– Мы их поделим и будем смотреть дома. Я принесу флешку, а ты скинь мне половину.

Я посмотрел на монитор, где красовался пойманный мною стоп-кадр: замерший с приподнятой рукой Виктор, пустое место на клетке F6. Я щелкнул мышкой, и изображение свернулось.

– Это против правил, Ева. Нельзя копировать и выносить записи с пациентами.

– Перестань, нет таких правил. А если есть – никто про это не узнает.

– Не хочу лишиться работы. Бреус меня к себе вызывал, отчитывал. Он знает про нас и кладовку. И запретил… шуры-муры – так он сказал, представляешь?

Ева вынула сигарету и играючи провела краешком фильтра по губам. На белой бумаге остался след от помады.

– Да к черту этого Бреуса! – томно сказала она. – Строит из себя поборника морали, а сам просто завидует, старый развратник. Ты знаешь, что у него в кабинете Библия прелюбодеев стоит?

– Что это еще такое?

– Библия с опечаткой. В одной из десяти заповедей наборщики пропустили частицу «не» и вместо «не прелюбодействуй» получилось «прелюбодействуй». Такое иногда случается, книги становятся коллекционной редкостью. – Она пододвинулась, и я ощутил плечом упругость ее груди под халатом. – Пойдем покурим. Только сначала заглянем в кладовку. Меня запреты еще больше заводят.

* * *

Несколько дней мы просматривали записи с камер видеонаблюдения. Сложность заключалась в том, что мы не знали, на какие предметы обращать внимание. Любой из них мог исчезнуть и появиться когда и где угодно. Поскольку исчезновения происходили очень быстро, мы не могли воспользоваться ускоренным просмотром, а иногда, если возникали сомнения или внимание рассеивалось, приходилось пересматривать.

Первое, что обнаружил я, – это «мигание» черного короля во время позавчерашней игры Виктора. Причем «мигание» происходило дважды. Затем я увидел, как мелькают другие фигуры, – ладья, офицер и сруб ленный ферзь, стоящий рядом с доской. Несколько раз пропадали и опять возникали пешки.

 

Последний инцидент случился едва ли не неделю назад, я обнаружил его в самых ранних из необновленных файлов. И этот случай отличался от остальных. Исчез белый король. Он не «мигнул», а пропал навсегда, оставив на и без того полупустой доске еще один свободный квадрат. Сколько я ни ждал, белый король так и не появился.

Камера в коридоре зафиксировала пропажу-появление цветочного горшка на подоконнике. Но уверенности в этом не было, потому что проходящий в этот момент Виктор наполовину заслонял горшок своим плечом, а от окна отражался какой-то блик.

Я вырезал все фрагменты со странностями и собрал их в единый видеофайл. Кое-где даже чуть увеличил контрастность – для усиления эффекта.

Ева принесла небогатый урожай. Она усмотрела один случай пропажи-появления, но случай не походил на остальные. Исчезло яблоко, лежащее на столе в столовой. Оно возникло на том же месте спустя несколько минут. Причем за столом в это время никто не сидел, а Виктор стоял у окна и глядел наружу. Высвечивался лишь его силуэт.

Обсудив с Евой наши открытия, я вдруг понял, что она сильно напряжена, словно ощущает угрозу.

– Знаешь, я ведь видела это яблоко раньше, – сказала она. – Как-то вечером зашла на кухню – зажигалку искала – и заметила его на столе. Удивилась тогда: что оно здесь делает? Одинокое, зеленое, лежит в темноте… Потом уже покурила и вспомнила про него. Подумала: возьму и съем – запах табака перебью. Возвращаюсь на кухню, а его уже нет. Словно померещилось.

– Когда это было?

Ева долго не отвечала, смотрела почему-то на мой подбородок.

– Года два назад. И вот еще что: этого белого короля я тоже видела.

– Где?

– В игровой, рано утром. Все шахматы с доской были убраны в шкаф. А король один лежал на столе. Я взяла его и положила в коробку к остальным фигурам. Это тоже давно случилось.

– И что все это значит?

– Кажется, я начинаю догадываться, – пробормотала Ева. – Пойдем-ка на крыльцо, проветримся.

На улице было прохладно. Уже подбиралась осень, и на березах оголились ветки. Желтая листва покрывала дорожки и давно пустующую скамейку. Тучи на небе скрутились и стали похожими на огромные темно-синие кулаки, грозящие нам сверху.

– Он перемещает их во времени, – не глядя на меня, сказала Ева. – Знаю, звучит фантастично, но иначе объяснить не могу.

– Должно быть другое объяснение.

– Какое? – усмехнулась она. – Этот Виктор каким-то образом отправляет предметы в прошлое и возвращает их назад. Я увидела яблоко в те минуты, когда оно пропадало здесь. Только я видела его два года назад. А этот белый король… Виктор отправил его в прошлое на некоторое время, там я его нашла и переложила в шкаф. Потому-то он и не появился на доске. Он появился в нашем времени уже в коробке, в шкафу.

– Может, это какой-то фокус?

– Да, проделанный сумасшедшим… Фокус, который никому не демонстрируют, – разве такое бывает?

Я затянулся и отчего-то подумал, что, обладай я способностями Виктора, выпустил бы сейчас дым в минувшее столетие, а там появившаяся в воздухе струйка кого-нибудь бы напугала.

– Он сейчас там, – сказала Ева и решительно затушила окурок. – Пойдем! Поговорим с ним.

Я не был в восторге от этой идеи, но последовал за Евой. Виктора мы и вправду нашли в игровой. Он в полном одиночестве сидел над очередной партией и никак на наше появление не отреагировал. Ева поставила два стула, и мы присели.

– Скажи, Виктор, как ты это делаешь?

Он продолжал сосредоточенно глядеть на доску, где остатки белых фигур – я с первого взгляда понял весь расклад – гоняли черного короля вокруг черной же пешки, а та пыталась пройти поле и обернуться ферзем.

– Виктор, я знаю, что ты слышишь нас и понимаешь. Просто ответь, как ты это проделываешь. Нам все известно. Скрывать не надо.

Он дернул щекой, точно отогнал досаждающую муху. На лбу его быстро, как волдыри, взбухли крупные капли пота.

Я тронул Еву за руку и тихо сказал:

– Нам лучше не беспокоить его, если не хотим проблем.

Она отдернула руку и с презрением глянула на меня.

– Что значат проблемы, когда тут настоящие чудеса открываются? А если мы узнаем, как это делается, – представляешь, что тогда?! Удивительные перспективы!

– Какие, например?

– Удивительные! Будем послания в прошлое отправлять, предметы перемещать. Может быть, и в будущее есть способ попадать. Мы же всего не знаем.

Неожиданно Ева протянула руку и с силой ущипнула Виктора за кожу на запястье. Он вздрогнул и еще пристальнее уставился на шахматную доску.

– Ева, что ты делаешь? – прошептал я. – Его нельзя тревожить. Бреус нас накажет.

– Плевать мне на Бреуса. И на тебя плевать, если у тебя и грамма любопытства нет.

Она снова ущипнула Виктора и на этот раз сжимала кожу долго и сильно – так что пальцы ее побелели от усилия. Он терпел, затем высвободил руку и спрятал ее под столом.

– Говори! – зашипела на него Ева. – Все равно тебя растормошу. Как ты это делаешь? Скажи, и я отстану!

В его горле зародился утробный звук, который стал нарастать.

– Хотя бы покажи нам! – напирала Ева. – Сделай это сейчас, чтоб мы видели! Давай, перемести что-нибудь, и мы уйдем. Пешку вот эту перемести.

Утробный звук из горла Виктора пробивался наружу. Я понял, что скоро раздастся крик, а дальше… ничего хорошего дальше не будет.

– Ева, хватит! – Я поднялся. – Так мы ничего не добьемся. Пойдем, обмозгуем все.

Она нехотя встала со стула.

– Да, ты прав. Придумаем, что делать.

Но в тот вечер мы так ничего и не придумали. Выпили по три кружки чая, съели полкоробки подаренных кем-то Еве конфет и разошлись.

На следующий день, когда я дома отсыпался после дежурства, Ева мне позвонила.

– У тебя далеко запись с исчезновениями? – спросила она.

– А в чем дело?

Я протер глаза и взял стоящий рядом с кроватью ноутбук, открыл его.

– Мы кое-чего не замечали, – говорила Ева, – а все потому, что смотрели на исчезающие предметы. Теперь взгляни на его лицо, на лицо Виктора.

Я запустил видеофайл – нарезку из всех найденных инцидентов. И понял, о чем говорила Ева: каждый раз, перед тем как предметы исчезали, Виктор едва заметно шевелил губами.

– Он что-то произносит, – проговорил я в трубку.

– Вот именно! Но я не могу разобрать. Почему звук такой тихий?

– Камера так пишет. Я попробую увеличить. Перезвоню тебе, как сделаю.

Около часа я возился в звуковом редакторе, загрузив туда файл с записью. Сначала увеличил уровень громкости, но бормотание Виктора потонуло в общем шуме комнаты. Сделав захват шума, я удалил его со всей записи и в итоге получил чудовищно искаженный голос, более похожий на голос робота. Теперь я слышал речь Виктора, но никакой ясности это не внесло. «Чьеда-чьёда… – всякий раз повторял пациент. – Чьеда… чьеда-чьёда».

– Это что, заклинание какое-то? – спросила Ева, когда я позвонил ей и все рассказал.

– Понятия не имею. Какая-то чушь. В Интернете по этому поводу ничего вразумительного нет.

– А ты точно это слышал? Чьеда-чьёда?

– Определенно. Он постоянно это говорит.

– Ладно, – протянула она. – В следующую смену всё обсудим.

Положив трубку, я представил, как сейчас Ева хватает предметы и, произнося «чьеда-чьёда», пытается отправить их в прошлое. Я посмеялся, а затем сам уставился на ноутбук и сказал:

– Чьеда… Чьеда-чьёда…

Ничего не произошло. Ноутбук остался на столе.

* * *

Наши смены пересеклись раньше обычного. Это не было совпадением – Ева специально поменялась с коллегой.

– Я знаю, что надо делать, – заговорщицки сообщила она. – Надо добыть его историю болезни. Выведаем, как он здесь оказался, – все поймем. Возможно, там про его болтовню что-то есть. Может быть, кто-то знает о фокусах со временем и специально держит Виктора здесь.

– Как мы ее добудем?

– Ты отвлечешь Бреуса, сделаешь так, чтоб он вышел из кабинета. Я войду туда и украду историю болезни. Знаю, где они хранятся. В электронном виде тоже есть, но там не достать. А бумажные – в шкафу, ключ всегда в дверце торчит.

– Он закрывает кабинет, когда уходит.

– Не всегда. Если что-то срочное – может и не закрыть.

Я вспомнил, как с виноватым видом сидел перед Бреусом. Не хотелось, чтоб меня снова отчитывали. Впрочем, затея Евы могла окончиться не только серьезным разговором с начальством. И не только увольнением.

– Если ты не поможешь, я сделаю все сама, – предупредила Ева. – Но с тобой будет проще, безопасней.

– Да? И как его отвлечь?

– Придумай что-нибудь!

– Хорошо. Но ты ее не украдешь. Сфотографируешь листы на телефон и вернешь на место.

После обеда я обошел пансионат и убедился, что все находятся в нужных местах: Бреус – в своем кабинете, Ева – в процедурной через стенку, дежурная – на ресепшене, пациенты отдыхают по палатам. Я вернулся в комнату охраны, осмотрел мониторы, затем по внутреннему телефону позвонил Бреусу.

– Владимир Олегович! – сказал я тревожно. – Кажется, у Шелковниковой какой-то приступ. Вижу на экране: она упала в игровой и трясется.

– Где медсестра? – рявкнул он. – Найди ее и бегом туда!

Я положил трубку и тут же удалил последнюю запись с игровой. Заметил на мониторе идущего по коридору Бреуса. Сейчас его нужно задержать.

Я выбежал в коридор и нагнал начальника у входа в игровую. Там было пусто, даже Виктор со своими шахматами отсутствовал. Бреус осмотрелся и вопросительно взглянул на меня. Я стоял, обливаясь потом, и думал: закрыл ли он кабинет, когда вышел?

– Где она? – недовольно спросил Бреус.

– Не знаю, может, вернулась в палату.

Бреус затопал по коридору к палатам. Я – следом.

Шелковникову мы застали лежащей в кровати. Она держала в руках глянцевый журнал и с удивлением глядела на нас. Какая-то актриса в красной шляпке так же взирала на нас с обложки журнала.

– С вами все в порядке? – спросил Бреус.

Она кивнула.

– Как себя чувствуете?

– Нормально.

– Мы видели, что вы упали в игровой. Что случилось?

– Упала? – Она недоуменно осмотрела нас. – Нет, просто утром голова немного кружилась.

– Хорошо, не переживайте. – Бреус повернулся ко мне: – Где сестра?

– Не могу ее найти.

– В кладовке смотрели? – усмехнулся он и вышел из палаты.

Я кинулся следом за ним.

– Постойте, Владимир Олегович! Я видел, как она покачнулась. Можем пойти и посмотреть записи с видеокамеры.

Он остановился, с презрением глянул на меня.

– Отыщите медсестру, пусть осмотрит и давление смеряет. И прошу не беспокоить по пустякам.

* * *

Я ждал Еву около часа. В моей голове крутились всевозможные варианты неудачного развития событий. Что, если Бреус застукал ее в кабинете? Что, если ей не удалось отыскать желаемое? Или она так и не проникла внутрь. Затем я поймал себя на размышлениях о собственных чувствах к этой девушке. Особенной привязанности и тем более влюбленности я не испытывал. Почему же вечно шел у нее на поводу, словно какой-нибудь студент, связавшийся с порочницей на десять лет его старше?

Наконец на смартфон пришло сообщение: «Удалось. Все сняла. Изучаю». А вечером, когда остальной персонал пансионата разошелся, Ева заглянула в комнату охраны.

– Ну как? – сразу спросил я. – Что разузнала?

Ева уселась на диван и некоторое время молчала – будто испытывала мое терпение.

– Увы, – наконец произнесла она. – В истории болезни ничего о его способностях. Он обычный аутист. В детстве ему поставили неверный диагноз – шизофрению, но потом поменяли. Такое раньше сплошь и рядом случалось.

– А про его бормотание?

– Это обычная эхолалия.

– Что это?

– Он повторяет услышанное. Возможно, и «чьеда-чьёда» где-то слышал. В прошлом или в будущем. Кто знает, в каком вообще мире он живет. Может, для него время – как кубик Рубика, который можно вертеть так и сяк.

Она замолчала, и я заметил в ее взгляде нечто неприятное – будто она задумала что-то, но не решается мне рассказать. По опыту я знал, что она все равно расскажет. И не ошибся.

– Знаешь, почему он все время возится с шахматами? – спросила Ева.

– Почему?

– Это его способ регулировать эмоциональное состояние. Аутисты часто так делают – повторяют одни и те же действия. Как обычные люди вертят карандаш или покачивают ногой. Так вот, Виктор всегда играет сам с собою. А что, если с ним сыграешь ты?

– И что это даст?

– Произойдет одно из двух. Либо ты найдешь с ним контакт. Как врач, который общается с больными при помощи карточек. Либо… с ним случится мелтдаун. Это состояние, когда аутист перевозбужден. Он может бегать, падать, кричать, бить себя. Таким образом он перезагружает нервную систему. – Ева вытянула шею и, не вставая с дивана, посмотрела в монитор. – Он сейчас в игровой? Пошли!

 

Виктор, как обычно, не отреагировал на наше появление. Только после того, как я уселся напротив него и осмотрел фигуры в шахматной партии, правое веко у него дрогнуло. Ева осталась в сторонке, прислонившись спиной к стене.

– Давай-ка я сыграю с тобой, – как можно спокойнее заговорил я. – Что тут у нас?.. Кажется, я не в лучшем положении… Черному королю поставили шах, следовательно, ход за мной… Хм, интересно…

Подумав, я передвинул офицера и прикрыл им короля. Осторожно взглянул на Виктора. Он смотрел рассеянно, словно и не видел доски перед собою. Ходить он, судя по всему, тоже не собирался. Хотя мог бы, например, сделать очередной шах ладьей, одновременно угрожая стоящей с краю пешке. Я почувствовал, что и сам мог бы разыграть эту партию в одиночестве. Наверное, это не так уж странно – играть с собою.

– Чьеда… – сказал вдруг Виктор. – Чьеда-чьёда…

Черный офицер исчез с доски и не появился. Мой король опять остался неприкрытым от шаха.

– Виктор, так нечестно, – заметил я. – Не прячь фигуры в прошлое.

Он откинулся на спинку стула и забормотал свое «чьеда-чьёда». Пропала черная пешка, затем белый конь и ферзь.

– Перестань, – попросил я. – Хочу доиграть эту партию.

Виктор вскрикнул, поднял руки и затряс кистями. Фигуры одна за другой исчезали с доски.

– Он перемещает шахматы в прошлое, – сказал я Еве и только сейчас заметил, что она от испуга вжалась в стену.

– И не только шахматы, – прошептала она.

Повсюду в игровой пропадали предметы. Исчезали книжки на полке, пропали часы со стены, несколько раз, будто голограмма, мигнул стул и больше не появился. Погасла одна из четырех ламп на потолке. Я посмотрел вверх и понял, что лампа не погасла, а тоже исчезла. Вместе со светом.

Виктор вскочил из-за стола и замахал руками.

– Чьеда-чьёда! Чьеда-чьёда! – кричал он. – Зи-ки-кара! Чьеда-чьёда!

Глаза его вращались, словно им было тесно в глазницах. То ли пот, то ли слезы сбегали по щекам.

– Хорошо, Виктор, давай не будем доигрывать, – примирительно сказал я. – Главное – успокойся.

– Не успокаивай его, – подала голос Ева. – Это мелтдаун. Пускай теперь бегает и кричит. Так организм гасит гормоны возбуждения.

И тут Виктор исчез сам. Только что он стоял вскинув руки – и вот его уже не стало. Я в недоумении осмотрелся, взглянул на Еву. Она стояла, все еще прижимаясь к стене, лицом белее собственного халата.

– Он сбежал в прошлое! – воскликнул я. – Ты этого добивалась? Что, если он не вернется? Что мы скажем Бреусу?

Ева не ответила, она озиралась по сторонам. Я понял, что предметы продолжают исчезать из помещения. Тумбочки, столы, висящий на стене дартс, диванчик, массажер для стоп – все это безвозвратно утекало из нашего мира в какую-то параллельную вселенную. Вдруг исчез потолок, и мы увидели звездное небо.

– Бежим отсюда! – крикнула Ева и кинулась к выходу.

Мы неслись по коридору, а предметы вокруг нас то исчезали, то появлялись. Уже было и не разобрать, в каком месте мы находимся. Мелькали дыры в стенах, за которыми чернела темнота. Что-то падало, трещало и взрывалось, словно пансионат начали сносить, а мы оказались внутри. Наконец мы выбежали на зад нее крыльцо, а затем в сад. Ева в страхе прижалась ко мне, я обнял ее за плечи.

И тогда я вдруг понял, что уже наступило утро. Нет, не утро. Уже был день, и солнце находилось в зените. Я отстранился от Евы и в изумлении обернулся. Никакого пансионата позади нас не было.

– Он что, все утянул за собой в прошлое? – мрачно спросила Ева.

Я не ответил ей. Нервная усмешка растянула мне губы, когда я осматривался. Не было не только пансионата. Пропал сад с березами и кустами шиповника, пропали плитки из искусственного мрамора. Пропал решетчатый забор и стоящие за ним коттеджи. Вместо всего этого нас окружали заросли лопухов, которые почти доставали нам до пояса. Чуть поодаль рос какой-то гигантский папоротник. Дальше начинались джунгли.

– Что это? – пробормотала Ева.

Я, продолжая по-идиотски улыбаться, прошелся вокруг нее. Воздух показался мне чужим – влажным и вязким. Дышать им было трудно. Вдобавок сильно пахло мхом и прелью.

– Виктор не сбежал в прошлое, – сказал я. – Он нас туда отправил. Все предметы, пансионат, сам Виктор – все возвращено назад, а мы – нет.

– В прошлое? Мы в прошлом?

– Да, и, кажется, в очень далеком. Сдается, что, кроме нас, тут никого нет.

Ева схватила меня за рукав.

– Постой, Адам. Он ведь вернет нас обратно?

– Кто знает… Возможно, когда успокоится… Но, если честно… мы ведь нарушали его покой, а должны были этот покой охранять.

Рейтинг@Mail.ru