Правитель тотчас же сел на колесницу, приехал к патриарху и сказал ему:
– Извини меня, я не был уверен, что твоя святость уже дома.
– Наше смирение всегда близко и всегда далеко от того, кто чего заслуживает, – ответил патриарх.
– Знает, конечно, твоя святость, какой все приняло оборот? Вера ваша теперь здесь у всех в почтении.
– Воскрес Бог, и враги Его тают.
– Да, коварный Пеох убит тупым колом от руки своих же единоверцев, бабу Бубасту задушили.
Патриарх промолчал: его слова не стоила баба Бубаста, но правитель о ней продолжал, что ей забили рот и нос глиною и что теперь много разноверных людей просятся к сдвинувшим гору.
– Я этого ожидал, – сказал патриарх.
– А я не ожидал этого и сознаюсь со стыдом, что я очень ошибся.
Патриарх улыбнулся и тихо заметил:
– Что делать? и Гомер ошибался.
– Да, я ошибся, и теперь прошу твою святость – давай помиримся: мы можем быть очень полезны друг другу.
– Ну, мне кажется, что нашему смирению теперь уже никто не нужен.
– А пусть твое всеблаженство вспомнит, что и Гомер ошибался.
Патриарх это вспомнил.
И они остались вдвоем изрядное время, беседуя без аколуфов и опахальщиков.
В этот же день к пресвитерам приходило много людей, желавших креститься, и епископ не знал, как ему поступить: ждать ли, когда их, по обыкновенному порядку, наставят катехизаторы, или, в виду необыкновенных обстоятельств, крестить, нимало не медля, всех, кто пожелает.
– В этом я предоставляю тебе избирать то, что полезнее, – отвечал патриарх.
Народ толпами шел к пресвитерам, прося их крестить. Крепкие же суеверы, настоящие «Рем-ен-Кеми», смотрели на это сумрачно и тихо шептали друг другу, что «это должно быть… Распятый бог победит всех богов Кеми,[4] и имя пророка Палестины пронесется по волнам священного Яро…[5] Это слышали птицы, которые ночуют в гнездах, устроенных ими в ушах говорящей статуи Аменготепа»…[6]
Ошибся в своих расчетах и толстый Дуназ. Нефора изменила свое решение и не пошла за него замуж, да она и не была ему больше желанна, потому что богатство ее истощилось: она отпустила всех своих рабов на волю, и все свое состояние, которое было нужно Дуназу, она раздала тем, которые обедняли и не могли содержать свои семьи. Дуназ стал искать другую невесту с большим состоянием и нашел ее. Нефора же жила в скромной доле, благотворя бедным и учреждая школы для детей, где их учили полезным наукам и ремеслам. Слух о поступках ее скоро достиг до Зенона, и тогда художник снова пришел к ней и сказал:
– С тобою мир божий, который превыше всего: ты возлюбила добро; зачем нам быть розно? Иди в дом мой, и будем вместе жить для пользы тех, кому можем оказать помощь. Будь женою моей, Нефора!
И это так сделалось. Зенон и Нефора стали супругами и жили долго и были людям полезны и богу любезны. Зенон по-прежнему занимался своим художеством и никогда не порицал ничьей веры и своею верою не возносился. Однажды, когда он был призван для некоторых работ в патриархию, – патриарх, сделав ему заказы, спросил его:
– Кем ты, Зенон, наставлен и утвержден в твоей вере?
– Я в ней еще совсем не наставлен, – ответил Зенон.
– Как это так?
– Она мне открывается мало-помалу и не всегда во мне равномерна: порою она едва брезжит – как мерцание рассвета, а порою ярко горит и тогда все мне осветит.
– Значит, ты слаб еще в вере.
– О, весьма слаб.
– Что же ты не стараешься сделать ее постоянно крепкою?
Зенон задумался.
– Скажи: о чем ты думаешь? – вопросил его патриарх.
– Я вспомнил слова Амазиса: тетива на луке слаба, пока на нее не наложат стрелу и рукой ее не натянут. Когда же нужно, чтобы она напряглась, она напряжется и сильно ударит; но если ее постоянно тянуть и держать в напряжении, она истончает, и сила ее ослабеет. Я боюсь, чтобы мне не утратить и то, что хоть порою мне дается от неба.
1888 г.