Николай Леонов
Чистилище для Гурова
– Лева! Ну, почему ты не хочешь занять мое место? Одно твое слово, и я все мигом организую, а наверху только рады будут! Я бы тогда со спокойной душой ушел на пенсию и наконец-то отдохнул от нашей окаянной работы.
– Никогда! Чтобы я за других урожай шишек на свою голову собирал, политес блюл и прокладкой работал?! Я сейчас захотел послать Сучка по матери – и послал! И они там, – ткнул пальцем в потолок Лев, – это сожрали! Причем мы с тобой оба прекрасно знаем, что даже без твоего заступничества они бы это хоть и с трудом, но проглотили. Потому что я – Гуров, и личность свободная! А тогда? Нет, наверху, конечно, рады будут, потому что я управляемым стану! Меня можно будет вызывать на ковер и песочить! А я не котелок, чтобы меня песком драить! Да и потом, генеральские погоны мне не пойдут! – легкомысленно закончил он.
– Значит, я прокладкой работаю? – укоризненно покачал головой Орлов. – Что ж ты не уточнил, какой именно: водопроводной или той, что женщины иногда используют? Если первой, то я готов стерпеть, а вот против второй категорически возражаю!
– Брось, Петр! И я тебя прекрасно понимаю, и ты – меня, – невесело произнес Гуров. – Нас с тобой теперь двое осталось, надо вместе держаться.
– Лева! Не руби с плеча! – попросил Орлов. – Лично я жену Стаса понимаю, потому что ее жизнь – совсем не сахар была! Сколько ночей она не спала? Сколько валерьянки выпила? Да море, если не океан! А Стас? Да ты вспомни, сколько раз он, бросив все, тебе на помощь кидался! А уж если совсем откровенно, то у него всегда на первом месте был ты, а не семья! Ну, сдали у бабы нервы! Столько лет терпела, а тут сорвалась! Выработала она весь свой запас прочности, ну и понесло ее по кочкам! Так что ж, расстреливать ее теперь за это? К тому же когда Стас весь свой отпуск полностью отгуливал? Хоть раз такое было? А тут все вот так сошлось! Не держи ты на него зла! Он же сейчас сам себе не рад, что в трудную минуту тебя бросил. Ему этот отдых – поперек горла!
– Не ту ты стезю в жизни выбрал, Петр, – усмехнулся Гуров. – Тебе в попы идти надо было, грехи отпускать! Самое для тебя занятие! – Он встал и, уже в дверях обернувшись, напомнил: – Дело запросить не забудь!
– Эх, Лева, Лева! – вздохнул ему вслед Орлов.
Дома Гуров с удовольствием поужинал – Мария начала потихоньку осваивать премудрости кулинарного искусства, и порой у нее, как, например, сейчас, получалось даже что-то вполне съедобное. Увидев его довольную физиономию, она спросила:
– Ну, и как тебе первый после отпуска день на работе?
– Машенька! Ты не представляешь, какое это наслаждение – послать распоследнего мерзавца к такой-то матери! – выразительно проговорил Лев.
– Левушка! – усмехнулась она. – Ты не оригинален! Я тоже порой не отказываю себе в таком удовольствии!
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись – кажется, их семейная жизнь окончательно наладилась.
Вторник
Приехав на работу, Гуров в коридоре на своем этаже увидел, как тот парень, что чуть не бросился на него вчера, вышел из кабинета Богданова, работника весьма средненького, но очень услужливого. Тот его тоже увидел, издевательски усмехнулся, потом демонстративно помахал каким-то листком в файле и вальяжно прошествовал мимо. Взбешенный Лев бить ему морду все-таки не стал, а зашел в кабинет Богданова.
– Богдаша! Уж не отзывом ли о прохождении практики этот сучонок мне сейчас привет послал? – хриплым от ярости голосом спросил он.
– Лева! Ты меня взглядом не пепели! – тоже взвился Богданов. – Да! Я не Гуров! Это ты можешь любого генерала куда угодно послать, и тебе все с рук сойдет! А я обычный человек!
– Что ж ты, обычный человек, погоны надел? Шел бы в юрисконсульты! Или, еще лучше, – в адвокаты! Прогибался бы перед клиентом и немалую деньгу за лизоблюдство зашибал! У тебя хоть капля порядочности осталась? О чести я уже не говорю! Может, ее звонком сверху или бабками уже выдавили?
– Да пошел ты! – огрызнулся тот.
– Как фамилия этого гаденыша? Я ему такой отзыв о прохождении практики устрою, что он с юридического ласточкой вылетит!
– Так ты же сам сказал, – удивился Богданов.
– Что я сказал? – удивился теперь уже Гуров, а потом все понял: – Так это сын Сучка был!
– Ну, да! Сучков Юрий Сергеевич. А насчет того, что ты его из универа выпрешь, даже не мечтай! Он весной старика на тротуаре насмерть сбил – пробку он, видите ли, объезжал! – так папаша его отмазал вчистую! Да и до этого за ним подобных художеств – немерено!
– Знаешь, Богдаша, а я ведь тоже генеральский сын. И отец у меня – не Сучку чета, а настоящий мужик и настоящий генерал! Только я вел себя соответственно своему званию и своей должности, а не его, то есть скромненько! И его заслугами никогда не козырял!
– Другое время, Лева! Ты же знаешь, что и я не всегда таким был!
– В паскудное время мы живем, Богдаша! И ничем хорошим оно не закончится! – бросил Лев и вышел.
У себя в кабинете он с горя сделал себе кофе, который был ему противопоказан, запасся терпением и стал дожидаться, когда ему привезут то уголовное дело, о котором он вчера говорил Орлову. Как ни странно, но доставили его из архива довольно быстро, и Гуров принялся его изучать, удивляясь тому, что дело такое тонкое, прямо-таки тонюсенькое. Едва он начал, как тут же понял, что оно не просто сырое – вода из него настоящим потоком хлестала. Сляпано оно было кое-как, но провернули его так лихо и быстро, что Гуров просто диву давался – ну, не было на его памяти такого случая, чтобы с момента задержания до приговора прошла всего неделя. Кто-то очень сильно торопился закрыть его всеми возможными способами. Но кто?
Итак, некто Алексей Алексеевич Солнышкин, родившийся 30 апреля 1993 года, возвращаясь домой, встретил по дороге девушку, с которой захотел познакомиться, но она его грубо отвергла, и они повздорили. Он, разозлившись, толкнул ее, и она неудачно упала затылком на бордюрный камень. Осознав, что натворил, Солнышкин бросился к девушке, но помочь ей было уже нельзя – она умерла на месте. Тогда он остановил проезжавшую мимо машину и попросил вызвать «Скорую помощь» и полицию. Приехавшая «Скорая» зафиксировала смерть до прибытия, а подъехавшим вскоре пэпээсникам он чистосердечно рассказал обо всем, что случилось, и после допроса в райуправлении был отпущен под подписку о невыезде. Но на следующее утро Солнышкин был взял под стражу и отправлен… А вот тут начинались настоящие чудеса, потому что в ИВС он пробыл всего несколько часов, потом суд очень оперативно дал санкцию на арест, и он был помещен уже в СИЗО. Заседание суда, причем присяжных, состоялось через неделю, и он был признан семью голосами против пяти виновным по статье 109 УК РФ, то есть «причинение смерти по неосторожности». Но почему же он получил три года по максимуму, а не условно, что при данных обстоятельствах было бы естественно? Он же и полицию со «Скорой» вызвал, и от правоохранительных органов не скрывался, и со следствием сотрудничал, дав чистосердечные показания. Да вот только спросить теперь ни у судьи, ни у прокурора, ни у следака, ни у тех семерых, что проголосовали за его виновность, было уже невозможно – покойники почему-то разговорчивостью не отличаются. Да и те два свидетеля, парень с девчонкой, уже тоже никогда и никому ничего не скажут по той же причине. А, главное, какая «мудрая» голова додумалась направить этого ребенка для отбытия наказания в одну из нижнетагильских «черных» зон? И каким чудом ему там до сих пор удается оставаться живым – там же такого мальца, как он, в первый же день «опетушат»? Так кто же ты такой, Алексей Алексеевич Солнышкин, Алексей – божий человек, с гор вода течет? И кто за тебя так мстит?
А что собой представляет Солнышкин? Мальчишке тогда едва восемнадцать исполнилось, детдомовский, родных – никого, но постоянная регистрация в Москве почему-то имеется. Нигде не работал, а учился в художественном училище, отсюда сразу возникает вопрос: на что жил? Гуров смотрел на его фотографии и только диву давался, потому что этого практически ребенка со светлым, открытым и доверчивым взглядом даже под прессом нельзя было втиснуть в рамки данного уголовного дела. Лев читал его показания и понимал, что Алексея кто-то самым тщательным образом проинструктировал, что нужно говорить. Адвокат? А защищал его Гурьянов, чьи услуги стоят очень недешево. Вопрос: откуда у детдомовца такие деньги? Но даже Гурьянов, при всем своем красноречии и умении убеждать, не смог добиться не то что оправдания, а даже условного срока – вещь для него совершенно неслыханная! А показания двух свидетелей, написанных как под копирку? А присяжные, которым словно глаза завязали и уши заткнули? Да их просто купили! За что они и поплатились! И все это означало только одно: кого-то выводили из-под удара, но кого? И кто? Чтобы вот так раскрутить неповоротливую машину судопроизводства, силы нужны немалые.
А кто у нас отец пострадавшей? Мама родная! Болотин Игорь Петрович! То есть нефть, газ, цветная металлургия и еще очень многое в придачу. Только на суде он почему-то громы с молниями не метал, смертной казни для подсудимого не требовал, а только хотел, чтобы восторжествовала справедливость. Учитывая тяжелый характер олигарха, это может говорить только о том, что он понял – Солнышкин просто козел отпущения, и ничего больше. Интересно, он занимается самостоятельными поисками настоящего убийцы? Скорее всего, да! Но вот к серии убийств он – никаким боком, потому что судьба детдомовского мальчишки ему до лампочки.
Убрав дело в сейф, Гуров принялся размышлять, с чего начинать. Перво-наперво – адвокат! Кто-то же его нанял и оплатил его услуги! Потом нужно будет поехать в детдом и узнать, что за человек Солнышкин. Ну, а оттуда в СИЗО – может, его сокамерники соизволят информацией поделиться. Не лишним было бы поговорить с оставшимися в живых присяжными, но это для полноты картины, и если время останется. А может, нацелить на них Павла с Виктором? А что? Это идея! Пусть тренируются! И Гуров поехал к Гурьянову.
А тот, хоть и был одним из самых дорогих адвокатов столицы, но от безделья не маялся, так что Льву пришлось довольно долго ждать в приемной, попивая очень вкусный чай в компании с очаровательной секретаршей, чей строгий костюм и еще более строгий взгляд ясно давали понять, что ее сердце, как и остальные части тела, уже заняты. Наконец адвокат освободился, и Гуров прошел к нему в кабинет. Его удостоверение не произвело на Гурьянова ни малейшего впечатления, впрочем, Лев на это и не рассчитывал – он просто представился.
– Присаживайтесь, господин полковник! – пригласил его адвокат. – Что вас ко мне привело?
– Дело Алексея Алексеевича Солнышкина. Вы его помните?
– На память не жалуюсь, а что именно вас интересует?
– Кто был вашим клиентом, точнее, кто оплачивал его защиту? – объяснил Гуров.
– Это не тайна. Ко мне обратился директор детского дома, где вырос Алеша. Это очень заслуженный и очень больной человек, который относится к мальчику как к родному сыну. Он его у себя, кстати, и прописал, и даже свою комнату в коммуналке по дарственной на него оформил.
– Но где он взял деньги?
– Господин полковник! – укоризненно покачал головой адвокат. – Я не задаю своим клиентам таких вопросов. Он пришел ко мне, обрисовал ситуацию и спросил, сколько это будет стоить, – он человек прямолинейный. Я назвал сумму, и директор пообещал, что они ее соберут, а уже на следующий день принес деньги.
– Но вы не добились нужного результата, мальчишку осудили по максимуму, а ведь могли дать и условно, – заметил Гуров.
– Господин полковник! Вы не были на заседании, а я был. Там даже Плевако вместе с Кони ничего не добились бы. Но, чтобы не выглядеть в ваших глазах законченным негодяем, могу сообщить, что половину суммы я вернул – репутация мне, знаете ли, дороже.
– Все было решено заранее?
– Господин полковник! Вы читали уголовное дело? – Гуров кивнул. – И я его изучал! Вы, как я слышал, очень умный человек, так вот и я, простите за нескромность, не самый глупый. Что же мы с вами будем, как дети, водить хоровод вокруг елки?
– А почему не подали апелляцию?
– Вы думаете, она что-нибудь изменила бы? Кроме того, мой подзащитный от нее отказался. Думаю, ему сокамерники объяснили, сколько стоят мои услуги, и он решил не разорять окончательно своего приемного отца – давайте назовем его так.
– Тогда поделитесь впечатлением о Солнышкине. Что он за человек? – попросил Лев.
– Вы знаете, у меня две дочери. Так вот, если бы у меня был такой сын, я, с одной стороны, был бы самым счастливым отцом на свете, а с другой – самым несчастным. Потому что Алеша настолько открыт и доверчив к этому миру, что за него нужно каждую минуту бояться, как за младенца, что его приемный отец и делает.
– То есть толкнуть кого-то он в принципе не мог бы? – уточнил Гуров, хотя и сам уже все понимал.
– Господин полковник! Если на его руку сядет комар, он его даже не сдует! Что вы хотите? Алексей – божий человек, и этим все сказано.
– Но, если дело хотели закрыть, ведь могли просто осудить условно, а так как дали реальный срок, значит, его нужно было убрать из Москвы. Почему?
– Вы такой умный человек, что мне нечего вам ответить, – развел руками Гурьянов.
– А убить Солнышкина в СИЗО, что было проще простого, они не посмели, потому что тогда могли бы подумать, что это Болотин мстит за свою дочь, а связываться с ним мало кто рискнет, – продолжал рассуждать Гуров.
– Скажите, а вы читали акт судебно-медицинской экспертизы? – поинтересовался адвокат, и Лев кивнул. – Ну, и какой рост был у потерпевшей?
– Сейчас! – Гуров задумался, потом ответил: – Где-то метр восемьдесят.
– А в Алеше от силы метр шестьдесят пять, а еще он тонкий и хрупкий, как солнечный лучик, – спокойно заметил адвокат.
– То есть сбить ее с ног он просто не смог бы, – понял Лев и неожиданно задал вопрос в лоб: – Скажите, на вас давили?
– Конечно, нет! – удивился Гурьянов. – Во-первых, за меня есть кому постоять, а во-вторых, зачем, если от меня ничего не зависело?
– Тогда дайте мне, пожалуйста, все координаты директора детдома – я хочу с ним поговорить, – попросил Гуров.
Адвокат тут же нажал кнопку на телефоне и сказал:
– Девочка! Принеси мне договор с Куликовым на защиту Солнышкина.
– А вы слышали о прокатившейся по Москве серии убийств? – поинтересовался Лев, пока секретарша искала документы.
– О ней только глухой не слышал, – спокойно ответил Гуров.
– Вас это ни на какие мысли не наводит?
– Господин полковник! В моей голове одновременно столько мыслей о гораздо более важных для меня делах, что думать еще и о посторонних вещах у меня нет ни сил, ни времени.
Секретарша принесла договор, Лев выписал оттуда все данные о директоре детского дома и, распрощавшись, ушел. Он старался держать себя в руках, но взбешен был до предела. Пока не зная, что произошло на самом деле, Лев негодовал – отправить в колонию такого мальчика, как Солнышкин, настоящее преступление! И те, кто за деньги или по чьей-то злой воле приговорили его фактически к смерти, сами ничего лучшего не заслуживали. И ни малейшего сожаления по поводу их гибели он не чувствовал.
День был будний, так что Гуров поехал не домой к Леониду Николаевичу Куликову, а к нему на работу, в детдом. Предъявив охраннику удостоверение, спросил, где ему найти директора, и узнал, что тот давно уже болен, и его обязанности выполняет заместитель – Анна Степановна Золотова. К ней-то Гуров и направился, когда увидел на стене большой фотопортрет Солнышкина, а рядом с ним плакат, на котором крупными буквами было написано: «До возвращения нашего Солнышка осталось 880 дней», причем цифры были написаны на отдельном листке, который явно менялся каждый день. Большинство детей оказались на занятиях, так что в коридорах было довольно пусто, но Гуров остановил пробегавших мимо мальчика с девочкой и, показав на стену, спросил:
– Что это?
– Это наш Леша Солнышкин, – ответила девочка. – Его проклятые менты погубить хотят!
– Сволочи! – с ненавистью бросил мальчик, и они побежали дальше.
Слышавший все это охранник откашлялся и немного смущенно попросил:
– Не обижайтесь на них. Просто вы не знаете, какое это чудо – наш Алешка!
Стерпев эту ничем не заслуженную моральную пощечину, Гуров только покачал головой и все-таки направился к Золотовой. На вид Анна Степановна показалась ему классической учительницей, причем старой школы, когда преподаватели не позволяли себе никаких излишеств в одежде. Лев поздоровался, представился, и она обеспокоенно спросила:
– С кем-то из наших что-то случилось?
– Нет, Анна Степановна, я хотел бы поговорить с вами по поводу Леши Солнышкина.
Женщина закрыла глаза и, сжав руки в кулаки, несколько раз глубоко вздохнула, потом отошла в сторону, накапала себе в чашку лекарство, и по комнате тут же поплыл запах корвалола. Она немного посидела, явно стараясь успокоиться, и напряженным голосом начала:
– Алеша поступил к нам из дома ребенка – его мать в роддоме оставила. Ну, с именем проблем не было, назвали по святцам. С фамилией тоже – он же рыжий, весь в веснушках и всегда улыбается, вот и стал Солнышкиным. Вы знаете, его, даже маленького, никто никогда не обижал – ну разве можно обидеть солнышко? Его у нас здесь все любили.
– А он с кем-нибудь особенно дружил?
– Скажите, а с кем солнце дружит? – вопросом на вопрос ответила она. – Это к нему все тянутся, чтобы погреться в его лучах. Так что Алеша любит весь мир! Всех, без исключения! Всегда готов помочь, утешить, поговорить! В нем нет ни капли зависти или злости! Он чужим успехам радуется больше, чем своим! – Ее голос начал звенеть, и она все-таки, не сдержавшись, сорвалась на крик: – А вы его без малейшей вины в колонию отправили! А он там просто не выживет! И его смерть будет на вашей совести! Хотя какая у вас может быть совесть?! Вы даже не знаете, что это значит! Продажные, лживые твари! Как вас только земля носит?! Для вас же самое главное – любой ценой дело закрыть! А дети Алешу ждут! Дни считают! Вы представляете, что с ними будет, если они узнают о том, что он там умер? Что они даже на его могилу никогда прийти не смогут, чтобы цветы положить? Они возненавидят всех вас, эту страну, да и нас тоже, потому что мы учим их быть честными, порядочными и добрыми, помогать людям! А это теперь никому не нужно! Теперь, чтобы выжить, надо врать, изворачиваться и предавать! Уходите отсюда! – заорала она. – Уходите немедленно, иначе я в вас чем-нибудь запущу! И вы тогда уже меня, заломив мне руки за спину, потащите в полицию, чтобы бить и издеваться! Это ведь для вас так сладко – мучить других людей! Садисты проклятые! Уходите! – Анна Степановна схватила вазу и шарахнула ее об пол. – И не смейте даже думать, чтобы пойти к Леониду Николаевичу! Он до последнего надеялся, что Алешу если не оправдают – хоть условный срок дадут! Но вам же всех растоптать надо! А у него больное сердце! Он живет только надеждой, что когда-нибудь снова увидит Алешу! И смерть Лешеньки убьет его! Вон отсюда, или я за себя не ручаюсь!
– Успокойтесь, Анна Степановна! Вообще-то я пришел сюда именно потому, что хочу доказать невиновность Алексея, – тихо заговорил Гуров, и она, потрясенно вытаращившись на него, растерянно застыла. – До свиданья!
Льва трясло от бешенства. Его еще никто и никогда так не возил мордой по столу, причем не за его, а за чужие грехи. Он прошел мимо охранника, не попрощавшись, и, когда подошел к своей машине, увидел, что у нее не только проколоты все четыре колеса, но и весь кузов исцарапан самыми неприличными словами, какие только есть в русском языке. Кто это сделал, можно было даже не гадать – детдомовцы! К ним пришел незнакомый человек, они поинтересовались у охранника, кто это, а тот ответил, что из полиции. Они, естественно, стали подслушивать под дверью Золотовой, сделали собственные выводы – и вот вам результат! Гуров достал телефон и позвонил Орлову:
– Петр! Организуй быстро эвакуатор к детдому, а то мою машину отделали так, что место ей теперь только в автосервисе, причем надолго.
– Сам-то жив? – обеспокоенно спросил тот.
– Это не ДТП, это юные неразумные вандалы постарались, – объяснил Лев…
Он забрал из машины все необходимое и пешком отправился к ближайшей оживленной улице, чтобы поймать такси. Но, прежде чем ехать в СИЗО, решил заглянуть в районный отдел образования и поинтересоваться личностью Куликова – беспокоить человека с больным сердцем он не решился. Там, узнав, что полиция интересуется личностью Леонида Николаевича, сразу же насторожились:
– А у нас к нему никаких претензий нет! И вообще с тех пор, как он стал директором детдома, там никаких происшествий не было. Да он для своих воспитанников просто отец родной!
– Вы знаете, у меня к нему тоже претензий нет, – заверил он их. – Просто мне нужно поговорить с ним об одном из его воспитанников, вот я и решил подготовиться к этому разговору и получше узнать, что за человек Куликов. А то вдруг я каким-нибудь своим вопросом его сильно разволную, а у него, как мне сказали, больное сердце.
– Интересно, какое бы оно у вас было, если бы такое пережили. Он же военным был и служил в Чечне, когда там война началась. И вся его семья – жена и двое детишек – под нашими же бомбами погибла. Тогда-то у него с сердцем все и началось! А потом еще и ранение! Комиссовали его! Только он без дела сидеть не привык. Стал себе работу искать, вот ему и предложили детдом возглавить, а он у нас, между прочим, самым проблемным в городе считался. Куликов согласился и за десять лет вывел его в лучшие! Ребятишки теперь этот дом своим родным считают, а себя – братьями и сестрами! Когда выпускаются, и детдому помогают, и друг другу!
– Да, нелегкую работу он проделал! – согласился Лев. – А с жильем вы ему помогли?
– С коммуналкой-то? Нет, она ему от матери досталась, умерла она два года назад. Да, говорят, там все сносить будут, так что новую квартиру он получит. Если доживет, конечно. Ему же операцию на сердце нужно делать, а откуда у него такие деньги? Личное дело смотреть будете?
– Нет, спасибо, – отказался Гуров, – я уже все узнал.
Он действительно уже все узнал и теперь отправился в СИЗО, купив по дороге сигареты и на всякий случай зажигалку. Попасть к начальнику оперчасти ему труда не составило, а вот побороться за журнал – пришлось, потому что старый, которого Гуров знал черт знает сколько лет, ушел на пенсию, а новый, борзой, решил «поиграть мышцой».
– Ну, что, давайте тогда через начальство, – вздохнул Лев, доставая сотовый.
– Вы бы еще через президента попробовали, – рассмеялся майор.
– С вас и Орлова хватит, – отмахнулся Гуров. – Или вы про серию ничего не слышали?
– Так это вы ее поднимаете? – вытаращился на него майор. – Ну и привалило вам дело. Только мы здесь с какого боку?
– А с какого нравится! Хоть с левого! Хоть с правого! – ответил Лев и заговорил в трубку: – Петр! Я в СИЗО. Тут начальник оперчасти позу скорпиона принял… Понял! Передаю!
Следующие несколько минут он с удовольствием наблюдал, как менялся цвет лица майора, а уж начальственный рык Петра Николаевича доносился даже до него. Когда буря утихла, майор вернул сотовый Льву и безропотно достал журнал. Гуров нашел все, что ему было нужно, а потом спросил:
– Как я понял, Бур еще здесь?
– Да, осужденный Буров Алексей Панкратович еще здесь, на пересылку его через два дня отправим, а там – по этапу.
– Вот и организуйте, чтобы нам с ним свободно поговорить, – попросил Гуров.
– Выбирайте любую допросную, – предложил майор.
– Вы меня не поняли! Я сказал свободно, то есть на свежем воздухе, – объяснил Лев.
– Вообще-то, – начал было тот, но слова «не положено» предпочел проглотить, чтобы снова не нарваться на неприятности, и распорядился о встрече с заключенными.
Уже через несколько минут Гуров и Бур стояли в тюремном дворе для прогулок, где, кроме них, не было ни души.
– Гуров, ты чего по мою душу прибыл? Я тебя век не видел и еще столько же видеть не хочу, – «поприветствовал» его Бур.
– Я тебя тоже очень люблю, – ответил Лев. – Только разговор у нас пойдет не о тебе, а о Солнышкине.
– Распорядись, чтобы меня в камеру вернули, – бросил Бур и пошел к дверям.
– Стой! – приказал Гуров, но тот продолжал идти. – Бур! Я знаю, что Алеша ни в чем не виноват, и хочу это доказать.
– Между хочу и могу – очень большая разница! – резко поворачиваясь к нему, сказал Бур. – Ты влезешь, все разворошишь, а потом руки умоешь – не получилось, мол. А мальчонка пострадает!
– Бур! Ты сколько лет меня знаешь?
– А я помню? Кажись, еще при Советах пересеклись!
– Вот и ответь мне, я когда-нибудь начатое дело на полпути бросал?
– Время сейчас другое, Гуров! В мусарне сволочей всегда хватало, но чтобы столько сук, как сейчас, развелось, – такого не было!
– Мы теперь не милиция, а полиция!
– Ах ты батюшки! Большая разница! Переаттестация, блин! Кто смог заплатить, остались, а честные, у кого денег таких нет, на улицу вылетели! Нет, нам, конечно, проще! Забашлял, кому надо, – и гуляй вольно! Только что же вы таких детенышей, как Алеша, в топку бросаете? Да если б у меня только такой сын был, я бы его через всю свою жизнь до самой смерти в ладошках пронес! Да я чище него человека в жизни не видел! По сравнению с ним даже новорожденный младенец – уже грешник! Потому что Лешка – святой! А его без всякой вины на три года закатали? Что? Я, старый уголовник, это понял, а судья с прокурором и присяжные – нет?
– Бур! Я, полковник Гуров, даю тебе слово, что докажу Алешину невиновность и добьюсь его освобождения! – совершенно серьезно сказал Гуров.
– Ты наши законы не хуже меня знаешь! Ты понимаешь, чем тебе, в случае чего, отвечать придется? – глядя на Гурова тяжелым, давящим взглядом, спросил Бур.
– И знаю, и понимаю! – твердо и уверенно ответил ему Лев.
– Ну, тогда давай сядем и побазарим, – предложил Бур.
Они сели, Лев достал из кармана и протянул ему сигареты с зажигалкой.
– Эх, какой же ты ласковый бываешь, когда тебе чего-то надо! – язвительно заметил Бур, но сигареты взял и закурил. – В общем, дело так было. Алешка девчонку свою проводил и на метро пошел – там недалеко. Время было позднее, но фонари вовсю горели. И тут машина мимо него проехала – джип черный, а на заднем стекле – черт какой-то рожи корчит.
– Он случайно номер не запомнил?
– А чего это запоминать? Номер козырный! Три шестерки! Ни у одного работяги такого не будет! Как и джипа, впрочем!
– А серию и регион?
– Нет! Ну, в общем, джип вдруг притормозил, и из него девку стали выталкивать. Она, конечно, визжала, орала, сопротивлялась! Но выкинули ее все-таки! А она, как упала, так и затихла. Причем время зимнее, а она в одном платье была и туфельках.
– Именно вытолкнули, а не она сама на ходу выпрыгнула? – уточнил Гуров.
– Сказал же: вытолкнули! Алешка от ужаса сам не свой был – ему ведь даже в страшном сне такое привидеться не могло. А джип дальше поехал, только потом задний ход дал, и парень оттуда вышел, подошел к девке, посмотрел и хотел обратно в машину вернуться, чтобы уехать. И тут! О господи! И как же этот малец жить дальше будет?!
– Алексей что-то крикнул? – догадался Лев Иванович.
– Ну, да! Ему бы бежать оттуда в три лопатки или пришипиться и молчать! Он говорил, там кусты высокие вдоль дороги, а он ростом – метр с кепкой, его бы и не увидел никто! А он? Только, с другой стороны, куда от своего характера денешься? В общем, крикнул он тому парню: «Что вы делаете? Ее же в больницу надо!» Парень быстро в машину запрыгнул – и ходу! Алеша к девчонке этой бросился, а она уже мертвая. Тут он на дорогу выскочил, стал руками размахивать и какую-то машину остановил.
– Ну, а те уже вызвали и «Скорую», и полицию.
– Все так, только сначала пэпээсники приехали, а дежурного следака они уже потом дернули, когда Алеша им все рассказал. Сняли с Алеши показания, как со свидетеля, и домой отпустили. Дяде Лене, у которого он живет, Алеша ничего не рассказал – сердце у того больное, вот и не стал волновать. А утром менты приехали и его повязали. Привезли в районное управление, и тот же следователь, что его накануне отпустил, обвинил его в том, что это он девчонку толкнул, в результате чего она упала, стукнулась головой и умерла. Алеша, конечно, все отрицал, повторял, как дело было, да только кто его слушал? Странно, что не били.
– Они за полгода до этого крупно на таком случае погорели, вот и поостереглись. Вместо этого его за один день и через ИВС провели, и через суд, и к тебе в пресс-хату засунули! Или я что-то не то сказал?
– Умеешь ты, Гуров, ближнему в щи плюнуть! Да! Как бы иначе мне срок скостили? Только когда я его увидел, у меня, веришь, сердце зашлось! – Бур был вором старой формации, а такие частенько и сентиментальные, и по-своему порядочные. – Вошел он, улыбнулся, и в камере сразу светлее стало, а потом спрашивает: «Можно?» Господи! Да что ж вы, суки, творите?! Ну, подозвал я его, посадил рядом, чаю налил и спрашиваю, чего у него приключилось. А он мне все как на духу и рассказал. И понял я тогда, что нет у мальчонки выхода! Потому что, если он завтра следаку чистосердечно не признается в том, чего не совершал, то переведут его от нас, и он еще неизвестно к кому попадет. Сели мы с мужиками и стали думать, как ребятенка спасать – у нас ведь свои университеты, и УК мы не хуже следаков знаем. А потом начал я мальцу втолковывать, что ему говорить надо. А он смотрит на меня глазищами своими голубыми, ресницами хлопает и все повторяет: «Дядя Леша! Но ведь это нечестно!» Чуть с ума не сошел, пока объяснил ему, что не выпутаться ему, не доказать свою правоту! Что его просто убить могут! Так он у нас под крылом до самого суда и прожил! Вот тебе истинный святой крест, Гуров! – Бур перекрестился. – Когда его на суд повезли, я переживал за него так, как и за самого себя не волновался. Все надеялся, что ему условно дадут. А тут он возвращается и говорит, что «треха». Когда он мне начал рассказывать, что да как там было, я только что волком не выл! Эх, попался бы мне этот судья, я бы его своими руками задушил, хотя «мокрыми» делами никогда не занимался.
– Не дергайся! За него уже отомстили и судье, и прокурору, и следаку, и присяжным, и лжесвидетелям, – сообщил Лев.
– Кто? – подался к нему Бур.
– Хотел бы я сам знать. Так, что дальше было? Это ты отговорил его апелляцию подавать?
– Я! Потому что понимал, что ничего она не изменит! А главное то, что народ на этап собирать начали, а на пересылке, сам знаешь, человека задавить легче, чем таракана. Или ты не помнишь, что в Челябинске в 2010-м мусора устроили?
