Николай Лединский
Амулет. Книга 5
Сьюзен лукаво взглянула на меня и на мгновение превратилась из запуганного ребёнка в маленькую кокетливую женщину. Она игриво повела плечиком, поправила складки своей импровизированной туники и стала походить на изящную античную статуэтку:
– Дело в том, – глубокомысленно заметила она, – что женщины любят примерять на себя те качества, которыми на самом деле не обладают. Часто они выбирают такие из них, которые прямо противоположны их собственным. Это род своеобразной косметики, украшающей не лицо, но душу, создающей дополнительный загадочный ореол. Разве ты не замечал, что те из нас, что кричат на каждом углу за права женщин, как только подворачивается возможность, с удовольствием становятся рабынями у какого-нибудь толстосума? А моралистки являются просто ненасытными гетерами. А всё потому, – она невинно захлопала ресницами, – что женщины значительно слабее мужчин. Поэтому, чтобы заполучить себе мужчину, который будет защищать её, кормить, заботиться о ней, женщина вынуждена лгать, блефовать и выкручиваться. Ничего не поделаешь, такова наша природа, – подытожила она, тихо засмеявшись.
Я не находил слов, поражённый не столько тем фактом, что Сьюзен не является девственницей, сколько тем, как зрело и по-взрослому рассуждала она об особенностях женской натуры. Я никак не мог ожидать от неё такого рода размышлений. Но на этом сюрпризы не закончились. Насладившись эффектом, который произвела на меня её речь, она произнесла, как бы между прочим:
– Вот я сказала, а теперь признаюсь тебе: я беременна.
Это сообщение настолько обескуражило меня, что я окончательно потерял дар речи. Повисло молчание. Наконец, перебравшись поближе к ней и присев рядом, я осторожно спросил:
– Но… Как же так, Сьюзен? Ты ведь не замужем!
– И что! – протестующее воскликнула она. – Я имею право на собственную жизнь! Может быть, у меня была любовь. Может быть, мой любимый… не успел сделать мне предложение.
– А что же теперь? – тихо спросил я её.
– Что теперь? Да ничего! Теперь всё решится само собой. Я так боялась, что об этом узнают родители – они очень строго меня воспитывали, и мне бы не поздоровилось. Уж я-то знаю! От одной мысли, что рано или поздно всё раскроется, меня бросало в дрожь. Я даже сама хотела наложить на себя руки. Да, – сердито сказала она, увидев, что я сделал попытку возразить ей, – теперь и к лучшему, что всё так произошло! Я совсем не против того, чтобы погибнуть здесь. Не придётся брать грех на душу, самой себя убивать…
Видимо, на эту тираду она потратила весь свой боевой запал, потому что решительность вдруг оставила её и, совсем по-детски всхлипнув, она тихо сказала:
– Ну и пусть мы здесь погибнем, и от меня ничего не останется. Ни от меня, ни от моего ребёнка.
Я с нежностью смотрел на эту отважную маленькую женщину, которая так отчаянно боролась со своим страхом. Женщину, которая была готова умереть, но при этом, как маленький ребёнок, боялась родителей. И только тут до меня дошёл смысл послания, которое я получил от амулета. Я понял, почему жизнь Сьюзен важнее, чем просто жизнь человека. Я вдруг отчётливо увидел её будущее.
Предвидения бывали у меня и раньше, поэтому я нисколько не удивился, а старался как можно точнее запомнить всё, что представало моему внутреннему взору. Я увидел Сьюзен, вернее, узнал её в очень немолодой уже женщине, сидевшей в людном зале, и с волнением глядевшей на сцену. На сцене, на первый взгляд, не происходило ничего особенного. Скромный, очень привлекательный молодой человек, сын Сьюзен, стоял один посреди огромной сцены и уверенным голосом что-то говорил. Сначала я не смог разобрать слов, но потом понял, что это проповедь. И ещё я ощутил необыкновенное притяжение его личности. Казалось, что души всех присутствующих в зале тянутся к нему и согреваются в лучах его простых и ясных слов. Я и сам, прислушиваясь к его речи, вдруг ощутил, как мрачные сомнения покидают меня, исчезают, как ненужная шелуха, превращаясь в пар, пыль, ничто. Он говорил очень просто и доступно: о любви, о Боге, о добре и зле, о смысле жизни. Но ничего назидательного не было в его тоне, слова ложились на душу, как целебный бальзам, и сердце радостно принимало их. Я вдруг понял, что все философские построения моего тюремщика – не более чем софистика. Что есть только одна истина, и эта истина – Свет. И она доступна каждому, кто тянется к ней.
«Поймите простую вещь, – уверенно говорил молодой проповедник, – между Всевышним и человеком не должно быть никаких посредников, все посредники – самозванцы, и только мешают человеку служить Богу. С помощью своей и чужой воли вы создали над собой огромное облако из суеверий, ошибочных мнений мистиков и прямого вранья шарлатанов от религий, и это облако не дает лучам Всевышнего спуститься на вас, дать вам пищу и смысл жизни. Вы недоступны помощи Бога – вот в чем ваша беда. Но вы можете помочь себе сами.
Как живет обычный человек? Он дробит свои силы и свое время на множество разнообразных занятий: рассуждения общего порядка, сон, еда, работа, покупки, дети, общение… Душа такого человека плохо очищается, поскольку его жизнь не является целеустремленной.
Другое дело, когда человек не очень-то задумывается над тем, что он ест, что одевает на себя, если над ним не довлеют половой инстинкт и животные страсти, а также различные житейские привязанности, если он направляет все свое существо на постижение Высшего разума, если человек живет во имя этого и все его поступки продиктованы только этим, он, пожалуй, будет малоинтересным для окружающих – довольно странным, но только таким образом он сможет открыть свою душу Богу и после смерти соединиться с Ним.
Учения древних говорят, что человек после смерти может воссоединиться с Богом или не воссоединиться, все зависит от того, сумеет ли он преодолеть препятствия, которые скрыты в его собственной душе. А что такое преодоление этих препятствий? Это соотношение себя с требованиями Высшего разума. Взять, к примеру, Библию, открыть ее на любом месте (которое, на самом деле, Бог укажет), прочитать страницу, вдуматься в ее содержание и соотнести ее содержание со своими поступками и состоянием своей души. Это и будет самоочищением. Не хотите читать Библию – обратите взор внутрь себя и спросите себя, почему вам неуютно? В чем причина вашего душевного дискомфорта? Может быть, в том, что вы не понимаете своей миссии в мире? Может быть, потому, что в своих поступках, мыслях и желаниях вы отошли от Создателя, от Его установлений?.. Ответы на подобные вопросы тоже будут вашим самоочищением.
Оно сродни работе художника: оно – индивидуально. Общее требование тут одно: трудись душой. Трудись и еще раз трудись. Как сказано, стучите, и вам откроется; просите, и вам будет дано. Вот инструкция по самоочищению, и другой нет. Она называется «Труд души».
Почему многие не хотят творить самоочищение? Потому, что оно, в отличие от работы ради денег и материальных благ, в которой предписывается тупо следовать установленным правилам, предполагает куда более кропотливую, трудную и самостоятельную работу человека, над самим собой, над своей душой. Оно малозаметно, сродни таинству. Оно и есть таинство – в тот момент, когда достигает высшей своей стадии. Таинство взаимосвязи с Высшим разумом.
Таинство – это общение человека с Высшим разумом, Богом, посредством самого себя, посредством очищения собственной души. Без привлечения барабанного боя, пения певчих и прочего ритуально-мистического антуража. Это тоненькая-тоненькая духовная нить, которая связывает человека с потусторонним миром.
Обретение таинства напоминает строительство духовной пирамиды в своей душе. Ты ступень за ступенью выстраиваешь свою душу по направлению к Богу, и вот в какой-то момент ты вдруг начинаешь испытывать встречное внимание к тебе и поддержку свыше. К тебе начинает переходить Божественная энергия, ты чувствуешь ее присутствие и тепло. Такой прорыв может произойти только на достаточно высоком уровне твоего эмоционального настроения или философского развития. Высота твоей духовной пирамиды, вошедшей в контакт с Богом, должна быть не ниже уровня твоих грехов… Только тогда возможно взаимодействие, образование той самой тоненькой нити, связывающей тебя и потусторонний мир.
Приведу пример. Допустим, человек изучает какую-то науку… скажем, химию. Сначала он ничего не знает. Потом он изучает неорганическую химию, потом – органическую, потом – взаимосвязь химии с физикой и другими науками… Наконец, он достигает такой точки в познании своего предмета, что он знает о нем все. И тогда он начинает творить свою теорию. Вот в это время и возможно озарение, подобно тому, как было у Менделеева, когда он страстно пытался уяснить свою периодическую таблицу химических элементов… И вдруг она открылась ему во сне.
На самом пике творческого поиска, подкрепленного основательным знанием, к человеку вдруг приходит озарение. В религии оно называется откровением.
Вы еще не знаете всех возможностей вашего разума и потому умаляете его. На самом деле при упорных усилиях вы вполне можете достигнуть откровения. Каждый смертный способен развить свою душу до этого уровня. Ведь Бог находится к вам ближе, чем вы думаете. Он не на небе, Он – рядом, в другом измерении. Вы можете это понять?..»
Люди внимали его словам, и я отчетливо видел, как на их измученные души снисходит умиротворение и уверенность в завтрашнем дне.
Видение прекратилось, и я понял, наконец, как велико значение Сьюзен и ребёнка, которого она носит под сердцем. Ее сын станет великим мыслителем, несущим людям освобождение от грехов и сомнений, исцеляющим души. «Этот человек будет очень важен для землян, – вдруг услышал я чей-то голос, смутно знакомый и звучавший как будто внутри меня. – Именно поэтому мы помогаем тебе и его матери спастись. В безвыходной ситуации мы отворяем для вас маленькую дверку, через которую можно выбраться. Ваша задача – не пропустить её. Запомни: если этого требует правое дело, в любом тупике всегда находится маленькая дверка в углу…».
– Да, – вдруг разнеслось из-под чёрного покрывала на столе, – непременно отсюда нужно выбираться.
Я в ужасе обернулся и увидел, как тело, лежавшее на постаменте, стало медленно подниматься, пока, наконец, не уселось на своём ложе, с кряхтением почёсывая огромные волосатые ноги. Сьюзен вскрикнула и уже была готова упасть в обморок, но я придержал её и сказал:
– Подожди ты пугаться! Что-то не похоже, чтобы это был покойник. Сэр, – обратился я к чудесно воскрешённому, – кто вы такой и откуда вы взялись?
Невозмутимо продолжая почёсывать ноги, бывший покойник, – судя по всему, птица невысокого полёта, да к тому же любитель выпить, о чем свидетельствовали сизый цвет носа и характерные, набрякшие мешки под глазами, – задумчиво посмотрел на нас и изрёк:
– Откуда, откуда… – ворчливо передразнил он меня. – Оттуда! Осточертела мне эта работа! Ладно бы просто противно было, а то ведь ещё и платят гроши!
– Да о чём вы говорите! – подступился я к нему. – Объясните нам всё по-человечески… если вы, конечно, человек, – добавил я на всякий случай.
Он гордо приосанился на своем постаменте и, приняв позу опереточного Мефистофеля, запахнулся, как в плащ, в траурное покрывало:
– О, сэр!.. Когда-то я был неплохим актёром, но жизнь, судьба…
Я недоверчиво взглянул на него, не скрывая иронии.
– И, да, конечно, – замялся он, – и вредные привычки, привели меня к самым низам общества. Никто не хочет понять ранимой души художника! – театрально вздохнул он и продолжил. – Вот вы, сэр, меня не одобряете, а, между прочим, везде можно жить. Вот тут, например, меня наняли исполнять роль покойника, а потом чудесным образом оживать. И что здесь дурного, я вас спрашиваю? Работа как работа. Если находятся дуралеи, готовые за это платить, то почему бы не воспользоваться случаем и не полежать в приятной компании? Публика в восторге. – Он заученным жестом провел себе по волосам. – Конечно, не совсем мой уровень, – к нему вернулось профессиональное самолюбие, как это часто бывает у неудачливых мелких актеров, – но, если бы платили, как следует творческому человеку, я бы ни о чём другом и не думал. А хотите, покажу, как здорово у меня получалось? – на этих словах покойник совершенно ожил, в глазах забегали озорные искорки.
Сьюзен, которая, несмотря ни на что, оставалась ещё совсем ребёнком, в чём я не раз убеждался, моментально преобразилась и радостно захлопала в ладоши:
– Давайте! Давайте!
– Сейчас, – довольный её реакцией, сказал актеришка. – Может быть, это последний мой выход в этой роли.
Он снова торжественно улёгся на своём ложе, укрывшись покрывалом, а потом стал медленно подниматься, дико вращая глазами и завывая глухим устрашающим голосом:
– Кто меня зовёт? Я иду к тебе, мой господин!
Закончив представление, он заискивающе посмотрел на нас, ожидая реакции.
– А что, неплохо, – великодушно одобрил я его игру, не желая обидеть «творческую личность».
– Да, – подхватила Сьюзен, – у нас подобралась профессиональная команда: двое из нас – почти покойники, а один – уже покойник.
Лицедей взглянул на нас так, будто собирался раскланяться под бурные аплодисменты, но внезапно передумал, ухмыльнулся и важно заявил:
– Леди энд джентльмен! Пока старина Сэм здесь лежал, невольно подслушивая ваши разговоры, он понял ваше положение и хорошенько обдумал своё. До этого момента я полагал, что состою на службе у простых мошенников, несложной мистификацией выманивающих деньги у доверчивых простаков. Поскольку излишней щепетильностью в этих вопросах я не обладаю, то не видел ничего зазорного в том, чтобы помогать им. В конце концов, это достаточно безобидный обман. Даже забавный. Но то, что я здесь услышал, заставило меня иначе оценить ситуацию. Если я не ошибаюсь, здесь пахнет настоящим убийством. Вам ведь угрожают смертью, не так ли?
Мы со Сьюзен безмолвно кивнули.
– В таком случае, я им больше не слуга! – гордо заявил комедиант. – Старина Сэм никогда не имел дела с такими злодеями, я работаю только с мелкими аферистами. Поэтому, господа, следуйте за мной, я покажу вам, как отсюда выбраться.
С этими словами, царственным жестом закинув на плечо свой «плащ», он, наконец, слез с постамента. Пройдя несколько шагов в сторону, он приглашающим жестом позвал нас:
– Идёмте, идёмте! Я покажу вам лаз, из которого я иногда появлялся в качестве привидения. Да, господа, была у меня и такая роль, – он мечтательно прикрыл глаза. – Эх, вот бы меня, с моим-то опытом и талантом, порекомендовали кому-нибудь в Голливуде! Я здесь так вжился в образы всевозможных призраков и покойников, что, наверное, мне не было бы равных.
– Не сомневаюсь, вы произвели бы на Спилберга неизгладимое впечатление! – польстил я ему, про себя горячо желая вернуть его из области мечтаний о карьере в суровую реальность, где он пообещал нам помочь выбраться из западни. – А вы уверены, что знаете, как отсюда выбраться?
Он ответил с видом человека, оскорблённого в самых лучших чувствах:
– Конечно, знаю! Только вот думаю, захочется ли вам попасть туда, куда я предлагаю, – он на секунду задумался, но потом махнул рукой, отгоняя сомнения, – хотя, в любом случае, я думаю, вам сейчас лучше находиться где угодно, только подальше от этого места. Так что надо отсюда бежать, пока эти психованные не вернулись и не начали палить через дверь. С них станется! Я за свою жизнь нагляделся на такое – будьте любезны! Ещё и меня подстрелят мимоходом. У нас во Вьетнаме был такой командир. Во время боя абсолютно ничего не соображал: палил в своих и чужих без разбора. А что – война всё спишет… Да ладно, хватит нам тут болтать, – прервал он свои размышления, – пошли! А то я и так уже задержался, а мне домой пора – хозяйка моя, наверное, совсем заждалась.
Тут Сэм прошёл в самый дальний угол комнаты, положил обе руки на раму висевшей там картины, и слегка нажал на неё. Часть стены вместе с картиной бесшумно отодвинулась, и мы увидели за ней слабо освещённый коридор.
Мой опыт передвижения по коридорам этого здания заставлял меня относиться настороженно к таким вот проходам. Была опасность, что, последовав за нашим проводником, мы попадём прямо в лапы преследователей. Но, с другой стороны, что нам было терять? Мы и так находились у них в лапах.
Прочитав, видимо, сомнение на моём лице, Сэм сказал:
– Да не бойтесь вы! Этот маршрут мне хорошо известен, здесь никогда никого нет. Только вот на выходе нужно быть осторожнее – неизвестно, что может нас там поджидать. Да ничего, всё лучше, чем сидеть здесь и ждать, пока нас прихлопнут, как мух в банке.
Он сделал первый шаг в образовавшийся в стене проём. Я взял Сьюзен за руку, и мы вошли вслед за Сэмом. Стена за нами снова сомкнулась, как будто никогда и не было этого прохода. Мы оказались в глухом коридоре без единого окна или двери. К моему облегчению, коридор оказался коротким, мы достаточно быстро миновали его, пробираясь почти на ощупь в полной темноте. По тому, как увеличилось пространство вокруг и прибавилось света, я понял, что мы вышли из коридора в какой-то холл. Я заметил одну-единственную дверь.
– Тс-с-с, – приложив палец к губам, тихо сказал Сэм, подойдя к двери, – прислушаемся, есть ли там кто-нибудь. И молите Бога, чтобы там никого не было.
– А что там, – прерывистым шепотом, заикаясь от биения собственного сердца, спросил я, – что находится за этой дверью?
– Мне, может быть, стоило сказать вам раньше, – смущённо ответил Сэм на самое мое ухо, – но выход из этого коридора возможен только через кабинет моего босса. Если босса там нет, нам крупно повезло. Но если он там, придётся ждать, когда он уйдёт. Увидев меня вместе с вами, он и меня пустит в расход. Так что давайте, послушаем, есть ли там кто.
Мы втроем, затаив дыхание, припали к двери. Из-за неё раздавались голоса. Там, определенно кто-то был, причём разговор шёл очень серьёзный. Сначала я решил, что ведутся обычные деловые переговоры, но вскоре уловил в голосах участников беседы форс-мажорные нотки. Судя по голосам, в кабинете находились несколько человек. Один из них предъявлял какие-то требования хозяину кабинета, и тон его был строго официальным. Голос хозяина показался мне отдалённо знакомым, но я не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах слышал его. К сожалению, видеть сквозь дверь я не мог, поэтому единственным способом утолить разгорающееся во мне любопытство, было целиком превратиться в слух.
Официальный представитель обратился к хозяину кабинета:
– По нашим данным, – отчеканил он, – в вашем здании находятся люди, которые разыскиваются правосудием.
«Наверное, это полицейский», – предположил я.
В ответ ему раздался мягкий голос, который я уже слышал когда-то:
– Вы ошибаетесь, сэр. Наша компания свято чтит американские законы. Все сотрудники, поступающие к нам на работу, тщательно проверяются, и могу вам гарантировать, сэр, что ни один из них никогда не погрешил ни против американских законов, ни против законов любой другой страны.
Полицейский, пропустив мимо ушей заверения собеседника, непреклонно заявил:
– Тем не менее, мы не можем игнорировать тот факт, что все следы ведут в ваши стены. Мы должны обыскать здание. Но прежде, чем мы начнём обыск, хочу порекомендовать вам добровольно выдать преступников, поскольку, как вам должно быть известно, добровольная помощь следствию служит смягчающим обстоятельством в суде.
В ответ на это хозяин кабинета надменно произнес:
– Мне кажется, здесь прозвучали угрозы в мой адрес?! Между прочим, господин полицейский, я – абсолютно чистый и законопослушный гражданин, к тому же, занимаясь своим бизнесом, многие годы исправно плачу налоги на содержание государственных служб США. И мои сотрудники не замешаны ни в каких преступлениях. Мы занимаемся сложными эзотерическими науками, наши исследования ведут к созданию новейшей медицинской техники, появление которой может качественно поднять уровень современной медицины. Цель нашей работы благородна – мы возвращаем больным и страждущим, которых не может спасти традиционная медицина, надежду на выздоровление. И неужели вы думаете, что, спасая по роду своей деятельности сотни человеческих жизней, я или кто-то из моих сотрудников сможет укрывать преступника, да ещё в этих священных стенах! Ваши подозрения отвратительны и оскорбительны, как для меня лично, так и для всего нашего благородного дела. Если вы думаете, что имеете право бездоказательно обвинять нас, то вы жестоко ошибаетесь. У нас найдутся серьёзные защитники, поэтому любая попытка нанести вред моему учреждению может именно вас, а не меня, – он резко повысил голос, – привести на скамью подсудимых. Будьте уверены, я не прощаю подобных выпадов в свой адрес! Надеюсь, у вас есть ордер на обыск?
К моему удивлению, полицейский замялся и сказал:
– В данный момент у меня нет ордера на обыск, но его доставят буквально через пять минут.
Хозяин кабинета рассмеялся и жёстко, раздельно произнёс:
– В таком случае, господа, мне не о чем с вами разговаривать. Прошу покинуть мой кабинет. В следующий раз я соглашусь говорить с вами только при наличии ордера.
Я решил не дожидаться, когда прибудет ордер, и, насев плечами вместе со стариной Сэмом на дверь, мы высадили её и ввалились в кабинет, оказавшись прямо перед большим конторским столом.
Во главе стола восседал знакомый мне Аристарх, которого наше появление сильно огорчило – он был нахохлен и мрачен. Вокруг стола толпились полицейские, среди которых я с радостным изумлением заметил Стаса. Наше появление было столь эффектным, что за ним последовала немая сцена. Я не сводил глаз с Аристарха и заметил, что, воспользовавшись общим замешательством, он пытается ускользнуть через другую дверь.
– Немедленно задержите его! – закричал я. – Этот человек преступник и убийца! На моих глазах его подручные убили девушку. Эту девочку, – я указал на Сьюзен, – мне чудом удалось спасти. Держите его! Он – страшный преступник!
Видимо, и без моих разъяснений, полицейские всё поняли. По команде большого толстого афроамериканца, который, видимо, руководил операцией, двое полицейских мгновенно, хотя и несколько грубовато, подхватили Аристарха, и не успел я и глазом моргнуть, как тот оказался в железных браслетах.
Толстый офицер полиции подошёл к Аристарху и спросил:
– Вы по-прежнему будете утверждать, что здесь нет преступников?
Аристарх взглянул на него с бессильной яростью:
– Без моего адвоката я не скажу вам ни слова!
– Думаю, на сей раз никакой адвокат вам не поможет, – холодно произнёс офицер и указал рукой на Сьюзен. – Эта молодая леди уже три дня находится в розыске. Она пропала около своего дома, так же, как и ещё несколько молодых девушек. Мне страшно представить, какая участь была ей уготована, не успей мы вмешаться. Трупы других девушек мы уже нашли. Видавших виды специалистов повергло в ужас то, что вы с ними сделали! Так что лучше не отпирайтесь, а назовите имена ваших соучастников. Хотя, учитывая тяжесть совершенных вами преступлений, я не могу гарантировать вам снисхождение в суде за чистосердечное признание. Но вы можете хотя бы использовать этот шанс.
Аристарх грозно посмотрел на него, но со стороны это выглядело иначе: попытался грозно посмотреть. На деле взгляд его был похож на взгляд затравленного хорька, которому отрезали пути к отступлению и лишили возможности кусаться. Весь прежний лоск сошёл с него, исчезло угрожающее высокомерие, и сейчас, в наручниках, он выглядел отвратительным и жалким. Его глазки бегали, обшаривая стены в поисках выхода, и неожиданно его взгляд встретился с моим.
Последовавшая за этим реакция привела меня в шоковое состояние. Аристарх внезапно подскочил на стуле и завизжал:
– Почему вы арестовываете одного меня?! Вот, – он кивнул головой в мою сторону, – вот кто настоящий дьявол!
Я так растерялся от неожиданного обвинения, что в первое мгновение даже задумался: а не совершил ли я, действительно, за время заточения чего-то дурного?
– Я ничего преступного не делал, – попытался оправдаться я.
– А как же твой брат? – задал он совсем уж непонятный вопрос.
Это переходило всякие границы здравого смысла, я возмутился:
– У меня нет никакого брата!
Аристарх улыбнулся улыбкой иезуита и сказал полицейским:
– Правильно, теперь у него нет брата. Потому что он его убил! Поистине, дьявольский поступок!
