Николай Иванович Хрипков
Темный час рассвета
Любовь нечаянно уйдет
Уснули мы под утро. Последнее, что я помню, что Наташа согласилась стать моей женой. Только с одним условием, что мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день. И что мне оставалось делать? Только согласиться с ее предложением.
Проснулся, само собой, поздно.
– А который час? Если это не военная тайна! – прокричал я с дивана, поскольку Наташи рядом не было.
А в ответ тишина.
– Наташа!
И громче:
– Любимая!
Я поднялся. На кухне Наташи не было, так же, как в ванной и в туалете. И одежды ее не было. И сумочки. Ну, что же, ясное дело – отправилась в магазин, уже приступила к исполнению своих супружеских обязанностей. А не опрометчиво ли ты поступил, Рома? Откровенный женофоб, противник всяческих обязанностей. И вот нате – решил взвалить на себя ярмо. Но как только я представил, что Наташи не будет в моей жизни, я согласился на всё, даже на то, чтобы носить всю жизнь железные вериги и бичевать плетьми свое похотливое блудное тело. Оказывается, что я могу прожить даже без водки, а вот без Наташи – нет.
Медленно тянулся. Я бессмысленно слонялся по квартире. Наташа всё не приходила. Потом я стал пить водку. Захмелев, прежде чем отправиться на диван, я проверил дверь. Она была открыта. Вдруг Наташа придет, а я не услышу. Утром я проснулся один. Долго лежал. Потом вскочил как ошпаренный.
Бросился к куртке. Карта лежала в бумажнике. Но это еще ничего не значило. Я оделся и вышел. На этот раз закрыл дверь. Банкомат недалеко. И Наташа мимо меня не пройдет. Фу! Все деньги были на месте. И как я только мог подумать об этом? Сволочь! Но почему? Почему ее нет?
Я затарился спиртным и продуктами и вернулся домой. К ночи я снова был в стельку пьян и не помнил, как добрался до дивана. Первой мыслью, как и вчерашним утром, была Наташа. Как ни хотелось мне этого делать, но другого выхода я не видел. Приняв полстакана и прожевав кусок колбасы, я взялся за мобильник.
– Извини, Рома! У меня сейчас совещание. Я тебе сам позвоню. Ладушки?
Ладушки-оладушки! Сам так сам. Только если бы ты знал, дружище, как долго тянется для меня каждый час без нее. И мне показалось, что прошла целая вечность, когда наконец-то затреньдел мой телефон. Я прыгнул на него, как лев на антилопу. Во! Какой удачное и поэтическое сравнение? Умею, когда захочу.
– Опять проблема, Рома?
– А ты догадливый!
– И что на сей раз? Опять какой-нибудь криминал.
– Наташа ушла. Пропала. Вторые сутки ее нет. А я не знаю даже, где ее искать. Не спросил, где она работает, где живет.
– Работает она проституткой, живет в борделе.
– Очень удачная шутка.
– Это не шутка, Рома, а констатация факта.
– Считай, что я тебе вмазал по морде.
– По-джентельменски, конечно. Но как-то драться из-за проститутки!
– Не говори больше этого слова!
– Хорошо! Не буду! Буду ее называть девушкой с пониженной социальной ответственностью. Кстати, это не я придумал, а наш президент.
– Ладно! Скажи мне только одно: где ее найти.
– Не скажу! Искать ее не надо. Повеселился, снял послетюремный синдром и довольно. Если хочешь еще девочку, могу подогнать. Но другую! А Наташе надо работать. Она и так много потеряла, пока бесплатно тебя обслуживала. Это у тебя достаточно средств, а ей надо зарабатывать на хлебушек, на косметику и на дурь тоже.
– Скажи мне адрес. Больше ничего не надо говорить.
– Так, Роман! Ты какой-то непонятливый! Никакого адреса. Влюбился, идиот? Забудь! Развлекись с другой и о ней даже вспоминать не будешь! Всё! разговор закончен! У меня работа! Чао!
Ладно. Пойдем другим путем, может быть, здесь чего-нибудь получится. Я еще выпил, оделся и вышел из дому. Поздоровался с дамами. Но видно, довольно сухо, чем огорчил их, судя по выражению их лиц. В квартале от моего магазина было интернет-кафе. Я, представьте себе, так и не обзавелся этой машиной. И глубоко убежден, что мне она совершенно не нужна. Но вот сейчас понадобилось.
Я забил в поисковике «Наташа Рыбакова». Он мне выдал почти два десятка лиц. Но моей Наташи там не оказалось, что, впрочем, меня не сильно удивило. Потом я отправился на сайт секс-услуг нашего города. Просидел довольно долго. И тоже никакого результата. Заказал кофе у бармена и как бы между делом спросил, не знает ли он какого-нибудь дорогого борделя в городе. Бармен решительно ответил «нет». Я протянул ему купюру. Он мне назвал несколько адресов. Ну, что же! Сегодня, не знаю почему, я чувствовал себя смертельно усталым, чуть ли не больным. По борделям пойдем завтра.
Да! Был денек! Хочется воскликнуть следом за поэтом. Хотя почему следом! Автор этих немеркнущих с веками слов тоже вроде был неплохой ходок. А сколько нового я узнал!
Но Наташи я не нашел. Мне не хотелось верить, что она пребывает в дешевых борделях. А может, Пинкертор и наврал, что она проститутка?
Всю ночь я проходил по ночным клубам. Шум и многолюдье претили мне. Но пришлось смириться. Я даже спрашивал у некоторых девиц или парней, не знают ли они Наташу Рыбакову и описывал ее внешность.
Прошла неделя. Никогда еще жизнь мне не казалась такой беспросветной и мучительной. Я желал одного: уснуть и больше никогда не проснуться. А зачем мне нужно это бессмысленное тягостное существование?
Как-то я даже разрыдался. Конечно, это были пьяные слезы, со всхлипываниями, воем. Хорошо еще, что хоть не стал биться головой о стену. Бормотал сквозь слезы что-то вроде того, что я один-одинешенек, никого-то у меня нет и никому я не нужен. Сдохну и никто не узнает, где могилка моя. Подсознательно я понимал, что всё это стыдно, вот эти дурацкие слезы и сетования, и жалость к себе. Буду после этого еще более противен себе. И сцену эту буду вспоминать с содроганием.
Я вздрагивал при каждом стуке. Замирал и вслушивался в тишину. Вдруг это вернулась Наташа. Казалось, что сердце мое разорвется, когда я увижу ее стоящей на пороге. О! сколько раз я представлял себе эту сцену! Наташа не возникала. Она исчезла из моей жизни. Вероятно, навсегда. Чем дальше тянулись дни, тем сильнее я утверждался в этом. Уже не было сил терпеть это. Кажется, я уже был на грани помешательства. Может быть, разжиться пистолетом, прийти в кабинет к Пинкертону, воткнуть ему ствол в лоб и потребовать, чтобы он назвал ее адрес? Я представил эту сцену и развеселился. А как будет веселиться Пинкертон! Он-то знает, что я никогда не выстрелю. Да и напугать его ничем нельзя. Сколько я его помню, ни разу не видел, чтобы он чего-то боялся. И ничего он мне не скажет. Только будет смеяться и издеваться надо мной.
Не помню, какой это был недели. Я выполз из своей келье, чтобы пополнить питейные и съестные припасы.
– Молодой человек! А здороваться не надо!
Черт! Совершенно забыл про своих бабушек.
– Здрасьте!
– Здрасьте – это лишь бы отделаться. Если вы действительно хотите пожелать здоровья, надо говорить полностью «здравствуйте».
– Здравствуйте! – выдавил я из себя. До чего же мне были сейчас неприятны и не нужны все люди. Чего им от меня надо? Отстаньте от меня! Я хочу быть невидимкой.
– Вроде как одолжение сделал!
Но мне было уже всё равно. Еще никогда я с такой остротой не ощущал бессмысленности своего существования. Ну, вот родился, учился, чего-то хотел. И чем всё закончилось? Полным отвращением к жизни. Да и Наташа! Ну, что Наташа? На миг она вернула мне смысл бытия. Нет, это совсем не плотские утехи. Она дала мне больше. Чувство! Жизнь! А зачем? Чтобы всё это обрушить в мгновение. До нее я безвольно и спокойно тянул свое существование. А теперь мне ничего не было нужно. И этого спокойного, вечно пьяного существования.
Опустив голову, я брел к магазину.
И тут меня словно ударило током. Впереди шла Наташа. Я остановился, потому что сердце так забилось. Сделал несколько глубоких вдохов. Кажется, голова больше не кружится. Я бросился чуть ли не бегом за ней. И когда оставалось несколько шагов, я жалобно простонал: «Наташа! Наташа!» Наташа не обернулась. Я ускорил шаг и схватил его за локоть.
– Наташенька?
– Молодой человек! Что вы себе позволяете?
На меня глядело чужое лицо, некрасивое и незнакомое.
– Извините! Я перепутал! Я принял вас за свою знакомую.
Лицо у девушки было некрасивым.
Бутылка с дозатором
Я отправился в магазин. Видно лицо у меня было настолько непрезентабельным, что знакомая продавщица не решилась заговорить со мной. Я рассчитался, вышел из магазина. Возле урны курил мужичок.
– Слушай, любезный! – обратился я к нему. – Презентуй сигаретку!
Он посмотрел на меня сострадающе. Протянул сигарету и поджег зажигалку. После двух затяжек у меня закружилась голова, ноги стали какие-то ватные. Начала тошнить. Но тошнота прошла. А на ее место явилась страшная слабость. Я опустился возле урны и почему-то заплакал.
Мужичок наклонился.
– Ты чего это?
– Что-то живот прихватило.
– Слышь! Может быть «скорую»!
– Не надо!
Я поднялся.
– Слушай, друг! Пойдем выпьем!
Друг удивился и кивнул.
Я зашел с ним за угол магазина и достал из пакета бутылку водки.
– Блин! – возмутился бомж.
Он был казахом, широкомордным и небритым. От него пахло мочой. Но меня это ничуть не смущало.
Бутылка оказалась с дозатором. Он вцепился коричными зубами в дозатор. Выдернул и выплюнул его. После чего стал переливать в себя водку. Покрытый черной щетиной его кадык ходил вверх-вниз. Мне было интересно наблюдать за его движением. Он опорожнил половину бутылки, не поморщившись.
Потом протянул бутылку мне. Я отпил несколько глотков. Достал плавленный сырок и сорвал обертку.
Как становятся бомжами
Я открыл глаза. Что это? Низкий бревенчатый потолок. Всё, что могло болеть во мне, болело. Начиная от макушки головы, раскалывающейся от боли, и заканчивая пятками, по которым, наверно, били бамбуковыми палками. Я попытался повернуть голову. Что-то затрещало в шее. Я застонал от боли.
– Очнулся? – услышал я хриплый голос.
Я открыл глаза. Надо мной наклонилась широкая темная рожа, заросшая густой щетиной. Что-то вроде казаха или метиса. Пахнуло таким амбре, что даже дыхание перехватило.
– А мы думали, что ты уже того… концы отдашь.
Тут же возникла еще одна опухшая темная рожа. Но она явно принадлежала женщине, если это существо еще можно было называть женщиной. Под глазами у нее висели большие синие мешки. Отличный типаж для фильма ужасов.
– Где я?
И сам удивился, насколько слаб был мой голос.
– В Куршевеле.
Парочка хрипло захохотала.
– Олюсик! Дай ему чефирку! – сказал мужик.
Существо в лохмотьях прошаркало к столу и, держа двумя трясущимися руками кружку, протянула ее мне. Я, глянув на металлическую посудину, покрытую изнутри и снаружи черным слоем с палец толщиной, отрицательно помотал головой.
– Пей! Это кровь расшевелит! Она у тебя сейчас застывшая. Можешь кранты отдать.
Она приподняла мою голову и поднесла кружку к губам. Я закрыл глаза и сделал вдох. Горячая горечь обожгла мои внутренности. А женщина продолжала поить меня. И действительно, после нескольких глотков головная боль стала отступать. Я огляделся. Это был какой-то подземный блиндаж, сверху перекрытый бревнами, а стены были обшиты нестругоной доской. Я лежал на широкой лавке на каком-то тряпье и был накрыт засаленным байковым одеялом. Такая же лавка была и у противоположной стены. На ней, выходит, спали мои гостеприимные хозяева. Еще стол, старинный с облезшим лаком, на котором громоздилась грязная посуда, какие-то пакеты, ломти хлеба, рыбьи кости. Низкая печка-мазанка и небольшое окошко под самым потолком.
– А где же ваш Куршевель находится?
Они назвали мне.
– Это город?
– Да!
Я никогда не слышал такого названия.
– А какая область?
Сказали. Не может быть! Я за тридевять земель от родного города. Уж не на ковре ли самолете я перебрался сюда?
– А как я сюда попал? Не сам же дошел?
– Кого там дошел! – сказал Юрасик. Так звали мужчину. – Думали, сдохнешь.
Это что же получается, братцы-кролики? Сплошные непонятки! Просто какой-то сборник загадок!
И кому же я так сильно понадобился, чтобы транспортировать мое порочное тело в такие дали? А может быть, это какая-нибудь телепортация? Что же было моим последним воспоминанием? Я потерял Наташу, искал ее по борделям, передо мной мелькали зовущие к совокуплению тела. Просил о помощи Пинкертона, даже собирался застрелить его. А потом? Что было потом? Ведь что-то же было потом? Я всю ночь блуждал по ночным клубам и чуть не оглох от этой дебильной музыки. Я даже в деталях вспомнил, в каких ночных клубах я был. Дальше? Дальше провал. Может быть, меня кто-то шарахнул по башке. Но не рассчитал вот, подлец, и я выжил. Башка какая-то подозрительно тяжелая и больная. Я поднял руку и ощупал голову, но ничего подозрительного не обнаружил: никаких шрамов и шишек.
Гостеприимные хозяева сидели за столом, пили из металлических кружек какую-то бурду и ели руками из консервных банок, громко чавкая. Тихо говорили между собой, но их разговор мне был совершенно непонятен, как будто разговаривали какие-то иностранцы. Многие слова, вылетавшие из их уст, я слышал вообще впервые. Но на «блатную музыку» это не было похоже. И ладно! С хозяевами мы разберемся потом! Всему свой черед!
Сейчас надо разобраться с собой.
Что-то пискнуло. Я повернул голову. Увидел крысу с длинным голым хвостом, который неподвижно лежал на полу. Она приподнялась на задних лапках, верхними уперлась в ножку стола и просительно смотрела вверх на хозяев логова. Я же не то, что крыс, даже мышей панически боялся, сколько себя помню. Когда я переехал на бабушкину квартиру, через несколько дней увидел бежавшую вдоль плинтуса мышку. Меня затрясло. Я вскочил на ноги, запрыгал на диване и так заорал, что мышь должна была сдохнуть от разрыва сердца. Вот такой я жестокий мышененавистник! Я купил отраву и растолкал ее везде, по всем комнатам. Мышей я больше не видел, ни живых, ни мертвых.
Странное дело: крыса, которая находилась в полуторах метра от меня, не вызвала не то, что страха, но даже отвращения. Внутри меня ничто не шевельнулось.
– Маргуша! – нежно проворковала Олюсик, обнажив при этом ротовую щель, которую украшали три темно-коричневых кривых зуба, один сверху и два снизу.
Олюсик подхватила кильку и протянула ее крысе. Та выхватила кильку, проглотила ее и, пробежав под столом, исчезла в угловой норе. Я смотрел, как медленно втягивается ее хвост в нору. Олюсик поглядела на меня и улыбнулась.
Юрасик проворковал:
– Красавица наша! Умница!
– А красавица и умница нам ночью носы и уши не отгрызет? – спросил я. – О чем-то подобном я слышал.
– Нет! Она умная и добрая.
Вот даже как! Ну, на счет ума крыс я не сомневаюсь, а вот об их доброте слышу впервые. Мне они всегда представлялись злобными монстрами. Но, как говорится, в семье…
Да-да! Я вспомнил!
Я повернулся к столу.
– Вы меня нашли на свалке? Ведь так же?
– Да! – кивнул Юрасик.
– Значит, вы брели по свалке и увидели, что лежит какой-то мужик?
– Не совсем так, что бродили и нашли. Приехал хозяин и повел нас. Видим, ты лежишь. Он сказал, чтобы мы тебя забрали к себе и чтобы ты обязательно остался жив. Если сдохнешь, он головы нам оторвет. Ну, и денег еще дал немного.
– Какой хозяин?
– Какой! Какой! Маугли! Вот какой!
– Маугли? Что это еще такое?
– Ну, это у него погоняло такое. Все его так называют. А как зовут по-настоящему, мы не знаем. Мы тоже книжки читаем и знаем, кто такой Маугли. Может быть, его тоже звери вырастили. Здесь же свалка. Ну, не его, конечно. Может, мэра. Может, бандюгана какого-нибудь. А он вроде как управляющий. Решало, то есть.
– Часто вы тут людей находите?
– Бывает. Находим.
– И живых находите?
– Да что ты! Хорошо, если не по частям. Живые тут только мы.
– Зачем Маугли нужно, чтобы я остался живой?
– Откуда мы знаем? Он нам этого не сказал.
– Даже врача сюда прислал,– встряла Олюсик. – А того, когда он сюда спустился, хоть самого в больницу отправляй. Бледный такой стал. А когда Моргушку увидел, то чуть в обморок не упал. Затрясся весь.
– Почему же меня в больницу не забрали?
– Откуда нам знать! – ответил Юрасик. – У нас не принято задавать лишних вопросов. Здесь вам не там. А любопытной Варваре на свалке голову бы оторвали. У нас так!
Они дружно засмеялись, если этот скрип, вырывающийся из их глоток, можно назвать смехом. Я поежился.
– Как тебя зовут-то? – спросил Юрасик.
– Роман. Ромой меня зовут.
– Рома, у которого нет дома.
Они снова засмеялись. Я улыбнулся.
– Может из-за этого? – спросила Олюсик, глядя на сожителя.
Он швырнул пустую банку в угол.
– Из-за этого тоже может быть. Хотя вряд ли из-за этого. Если бы из-за этого, то он бы это забрал,– степенно рассуждал Юрасик. – А он это не забрал. Может быть, он вообще не знал, что у него это есть. Если бы он знал, что у него это есть, то он бы обязательно это забрал. Скорей всего не знал про это. Откуда у бомжа может быть это. А если у него это есть, то это не бомж. Маугли брезгливый. Он не будет нашего брата обшаривать. И нам не сказал, чтобы мы его обшарили. И зачем обшаривать? У него даже мысли не было, что у него, то есть у тебя, может быть это.
– Этого у нас не бывает,– согласилась Олюсик.
Он что-то выпила из кружки, которую протянул ей Юрасик.
– Погодите! О чем вы? – спросил я.
– А ты разве не знаешь? – спросил Юрасик.
Они переглянулись.
– О чем я должен знать?
– Ну, достань, Олюсик, тогда!
Олюсик поднялась и прошла к полке, на которой были свалены газеты, журналы, книги, какие-то папки. Они гордо именовали эту полку библиотекой. Она сунула руку под пачку журналов, что-то достала и пошла ко мне. Вот это да! Это была моя кредитная карточка. Если бы меня ограбили… Хотя зачем меня было грабить? Налички у меня не было, ювелирки я не имею, часов не ношу. Только одна карточка. Если ты не знаешь кода, то для тебя это просто кусочек пластика, который и даром не нужен. Для меня же это целое состояние, которое позволит мне вернуться к прежней жизни и еще отблагодарить моих гостеприимных хозяев. Фу! Я спасен! Вот мой парус земной, моя надежда! Настроение сразу улучшилось. Я попытался подняться, что-то внутри треснуло, дикая боль. Я застонал и упал на спину.
– Лежи! – замахал Юрасик. – Лепила сказал, что ничего страшного, кости целы, органы не задеты. Но надо полежать. И потом, как ты в город пойдешь в этом. Это нас мусора не трогают, а до тебя докопаются.
– А что на мне?
Я сдвинул одеяло. На мне были мои джинсы, но они были порваны в нескольких местах и такие грязные, как в анекдоте. Ребенок выкупался в луже и возвращается домой. Папа: «Попробуем отмыть?» Мама: «А может, проще сделать другого?» Вряд ли это уже отмоешь.
– Если даже и доберешься до банкомата, там уже точно загребут.
Юрасик стал сворачивать козью ножку.
– Пусть он код скажет, я схожу в город,– сказала Олюсик.
Козья ножка упала из пальцев Юрасика. Они захохотали, настолько удачной им показалась шутка. Я снова попробовал улыбнуться. Вы что, ребята, хотите мои денежки прибрать? Совершенно разумная идея.
Юрасик словно читал мои мысли.
– Что, парень? Зассал? Да? Мы тебя за деньги тут выходили. Заберем теперь твои капиталы. Так да? Да не нужны нам твои деньги!
– Если они у него еще есть.
– А они у тебя есть? Деньги-то?
Я кивнул.
– Найдем тебе приличный прикид. У нас с этим проблем нет. Полежи еще несколько дней. А когда встанешь, отмоешься, побреешься, приоденешься и пойдешь в город. Ни одна сука к тебе не привяжется.
Я глядел в потолок. Хоть это и банальная, но всё же истина: водка до добра не доводит. Что-нибудь подобное и должно было случиться со мной. Докатился ты, Рома, до того, что оказался черт знает где, на какой-то помойке в логове у бомжей. Тут напрягай не напрягай свою больную голову, ничего она тебе не подскажет. Водка очень хорошо отбивает память. Хотя… вот этот Маугли. Он что-то определенно знает обо мне. Может быть, даже и то, как я сюда попал. Врача ко мне направил и хочет, чтобы я остался живой. Значит, для чего-то я ему нужен? Кто он такой этот Маугли и как я мог с ним пересечься?
– А кто он такой по жизни Маугли? – спросил я.
– Я же тебе уже говорил, что лучше лишних вопросов не задавать,– сказал Юрасик. – Честно! Мы не знаем, кто он. Скорей всего, бандюган. Нам это без разницы. Ездит на крутой тачке. И пареньки с ним крепкие в темных очках. Под пиджаками, конечно, стволы.
Скорей всего именно так, как сказал Юрасик. Но зачем ему понадобилась моя жизнь. Деньги? Но он не знает о существовании карты. Но кому и зачем понадобилась моя жизнь? От меня же никакого толка. Кому я понадобился на этом белом свете? Покажите мне этого идиота! Я не нужен НИ-КО-МУ! И всё-таки кто-то хочет, чтобы я жил. Кто же этот загадочный человек? Просто мистика какая-то. Может, попытаться всё-таки поговорить с Маугли? Вдруг что-то откроется? Другого выхода у меня нет. Ладно! Юрасик прав: сначала нужно восстановиться. Сейчас я и пары шагов не сделаю.
Утром Юрасик и Олюсик уходят на работу. До обеда они роются в мусоре, который привозят мусоровозы. У них есть своя делянка. Свалка – это настоящее государство, живущее по своим законам, за нарушение которых следует суровое наказание. Каждому отведена делянка, и никто не посмеет залезть на чужую. Такие случаи были, но заканчивались они весьма плачевно для нарушителей. Еду забирают себе, кое-что из вещей и одежды. То, что можно продать, откладывают и сортируют. Потом приезжает барыга, забирает эти вещи, а бомжам выплачивает гонорар, разумеется, небольшой. Хорошо оплачивается цветмет. Если находят что-то особо ценное (оружие, ювелирку, наркотики), то это забирает Маугли. Что-то затырить смертельно опасно.
Я чувствовал себя вполне сносно. После обеда Юрасик и Олюсик вернулись. Юрасик затащил большой черный мешок. В такие мешки собирают мусор.
– Прикид тебе приволокли!
Юрасик стал вытаскиваеть из мешка одежду.
– Примеряй!
– Нет! – решительно сказал я.
Парочка уставилась на меня.
– Мне нужен стиральный порошок. А лучше хозяйственное мыло. Достанете?
– Значит, брезгливый.
– Предусмотрительный.
– Ну, не надевай, раз ты такой предусмотрительный. Прикинь хотя бы так! Джинсы придется укорачивать в поясе, обрезать брючины. Ну, это мы сварганим!
Футболка и куртка вполне мне подошли. Кроссовки тоже были моего размера. А носки можно использовать и свои.
– Это завтра,– сказала Олюсик. – У нас рабочий день закончился.
На стол выложили продукты. Три бутылки портвейна. В полторашках. Мы сели ужинать. Ужин затянулся до поздна. Мы напились. Помню, что Юрасик и Олюсик настойчиво просили, чтобы я погладил Маргушу, потому что она очень хорошая. И совершенно ручная. И хотя я уже совершенно спокойно относился к этому домашнему животному, но погладить его решительно отказался. Не позволило мое проклятое воспитание.
