Николай Иванович Хрипков
Библиотека, или Музей книг
– Это… босс! – пробурчал Стас. – Говори на понятном языке! Мы же университетов не кончали.
– Слушайте, пацаны сюда! Мы, как то дерьмо, плывем по течению. Кто попадется нам на пути, того и запечатлели. Порой вообще ничего примечательного. Много очень пустышек, которые мало кому будут интересны. Работать будем целенаправленно! Надо составить список жмуриков и разместить их по рейтингу. Нас интересуют больше всего верхние строчки. Там будут самые известные, самые богатые.
– Понял! – закричал Влад. – Пять, четыре, три, два, один. Пять – это самые знаменитые и богатые. На них мы больше всего и заработаем. Это верняк, босс! Идея понятна! А то и действительно, писали всякую мелочовку. Много ли с нее бабла срубишь!
Пацаны закивали. Лица их засветились. Они гордились своим боссом. Им-то и в голову такое бы не пришло.
– А раз вам всё ясно, то тогда подходи ко мне и получай блокноты и ручки. И работаем! Пишите! Потом сравним списки и распределим всех по рейтингу. И будем работать с верхними этажами. Вы тоже можете! Больше народу – больше кислороду!
Это уже к нам. Мы переглянулись. Вот и нас уже пытаются затянуть в свою авантюру.
– Присоединяйтесь, девочки и мальчики! Вы должны! В том числе, и вы многоуважаемый мессир. Думаю, что у вас получится очень интересный списочек. Вам же известны самые интересные типажи всей мировой истории. Ваши консультации нам очень пригодятся.
– Если мы откажемся? – спросила Леночка. – Что тогда? Нас эти ваши дела не интересуют.
– Не советую отказываться. Больно мы еще никому не делали. Так что не испытывайте нашего терпения. Оно не бесконечно. Да! Наиболее активные получат бонусы. Обещаю! Любой труд должен быть оплачен. Это мой принцип. И он помогает.
– Как? – спросил Васька. – Ну, эти самые бонусы? Как они будут выглядеть? Интересно же!
– В виде шелестящих бумажек, на которые приобретаются жизненные блага и разного рода удовольствия. Люди в твоем возрасте всегда испытывают в них недостаток.
– Это ты о деньгах? – воскликнул Васька. – Да мне вообще родоки ничего не дают.
– Ты очень догадлив, мой маленький брат! Ценю! Мне по душе догадливые люди.
Васька вытянул руки вперед и шагнул к Большому Василию. Нас это напугало. А Васька приблизился к Большому Василию. Тот поднялся и взглянул на нас так, как будто просил помощи. Уж не подумывал ли он о том, чтобы задать стрекоча. В глазах его было какое-то беспокойство. Он медленно стал пятиться назад. А Васька неуклонно приближался.
– Я знал, что найду тебя! – торжественно выкрикнул Васька и обнял Большого Василия, уткнувшись носом в его грудь. – Где же ты был столько лет? Почему не подавал о себе весточки?
Васька приподнялся на цыпочках и заглянул в глаза Большому Василию. Тот отклонил голову.
Он догадался, что перед ним разыгрывается индийская мелодрама. Отстранился и вытер пот.
– Ты это чего? Какой я тебе брат? Ты это брось! Чего ты придумал? Ну, какой я тебе брат?
– Какой брат? Ты же сам только что назвал меня младшим братом! Так просто никого младшим братом не называют.
– Это просто обращение такое. Например, у племен индейцев. Старшие называют младшего младшим братом.
– Какое такое обращение? Ну, зачем ты, брат, пытаешься выворачиваться. Не бойся, я ничего с тебя не потребую.
– Какой я тебе могу быть брат, если нас обоих зовут Василиями? Ты думай головой-то! – завизжал Большой Василий. – Сборище кретинов! Откуда только такие берутся? Ну! Какой? Какой я тебе брат?
– Какой? Двоюродный! – отвечал простодушно Васька, глядя своими облачными глазами.
– Да никакие мы не братья! – закричал Большой Василий, брызгая слюной. – Идиот что ли? Отойди от меня! Еще сейчас целоваться надумаешь, родственничек! Я чокнусь с вами!
Васька как-то сразу сник, скуксился, стал маленьким. Мне было его искренне жаль. Ну, в конце-то концов все люди братья и даже сестры. Предки-то у нас одни и те же – Адам и Ева. Поэтому Васька в общем-то прав. Если подходить философски к этому вопросу.
Мы шли постоянно вверх. Всё выше и выше. Это закаляет характер, а ноги делают крепкими и несуетливыми. И поступь теряет легкомысленность. Если сложить все расстояния, которые мы прошли, поднимаясь вверх, то должны были уже стоять на вершине Эвереста. Зачем нам Эверест, на который только ленивый сейчас не забирается? Говорят, что там на самой вершине уже помойка образовалась.
А многие ли покорили вершину Аида? Вот то-то же! Может быть, мы первооткрыватели!
Наши старшие товарищи всю дорогу только вспоминали и вносили в списки знаменитых жмуриков, видеоинтервью с которыми сделает их богачами. Они то и дело останавливались и записывали всё новых и новых клиентов. Иногда начинали спорить.
Вергилий почти всю дорогу декламировал стихи. Свои или же еще какого-то римского поэта, сказать не могу, хотя с латынью я несколько знаком, но не в такой степени, чтобы отличить оды Горация или Вергилия. Говорят, чтение стихов – это тренировка для ума. Если бы Вергилий не был поэтом, то за две тысячи лет превратился бы в идиота.
Леночка продолжала дуться. Но на кого, не поймешь. Кажется, это уже ее постоянное состояние.
Хорошо, если она сердится на меня. Значит, она думает обо мне. Значит, я ей не безразличен. А от мыслей о человеке до настоящей большой любви один шаг. Это вам подтвердит любой сердцевед, каковым я имею право считать и себя. Потому что я много размышлял об этом.
Васька рассказывал, какие замечательные пышки, шанежки и калачи стряпает его бабушка. Но делал он это не специально. Однако нас это раздражало. Время от времени кто-нибудь на него цыкал.
Мы настойчиво и упорно двигались вперед к вершине Аида. Что там нас еще ждет? Может быть, это вовсе и не сияющая вершина. Но мы узнаем об этом только тогда, когда доберемся до нее. Всё-таки какая-то мотивация. Без нее человек теряет интерес к жизни. Даже к загробной.
Тропинка делает еще один поворот и круто идет вверх. Перед нами бескрайняя равнина. Но не такая, которая радует глаз разноцветьем, ухо стрекотаньем стрекоз, а душу своим богатырским размахом. Это пустыня в самом банальном смысле этого слова, поскольку здесь совершенно пусто. Ни песочных барханов, ни травинки, ни леска, ни даже уродливых зарослей саксаула. Просто ничего нет. И всё! Одна лишь до самых горизонтов природная лысина. Мы остановились на последней полянке, с которой начинался спуск в это безжизненное безобразие. Достали остатки еды. Что же нас ожидает дальше?
Даже седьмой круг с его зловонием выглядел просто эдемским садом по сравнению с этим безжизненным вакуумом. Наверно, так и должен выглядеть Аид – царство смерти, где ничего не может выжить. Здесь любая душа ссохнется и задохнется от тоски и отчаянья. Чуточку утолив голод, мы молча сидели и созерцали это безобразие.
– Туда я не пойду! – решительно заявила Леночка. Что, впрочем, и следовало ожидать. – Будете меня тащить насильно, я начну кричать. Буду царапаться. Могу и укусить.
До этого доводить ее не стоит. Потому что ее крик-визг подобен взрыву атомной бомбы, от ударной волны которой сметает всё вокруг на много миль. Этого уж точно мы не переживем.
– Я вижу, мессир, вы решили испытать еще и славу Моисея, который водил свой народ сорок лет по пустыне, – сказал Большой Василий Вергилию. – Надеетесь быть зачисленными в сан пророков?
– А зачем? – удивился Васька. – Мужик этот по пустыне-то ходил? Заняться было нечем?
– За сорок лет выросло новое поколение, которое уже не помнило о прежней жизни в Египте и во всем беспрекословно верило Моисею. Так что Моисей создал новый народ.
– Ясно! – Васька покачал головой. – Хотя ничего не понятно. Какая ему разница, какой народ?
Только Стас и Влад молчали. Наверно, кладбищенская тишина навсегда у них отбила тягу к красноречию, убедив их в том, что в этом мире всё суета сует и всяческая суета. А может быть, они молчали потому, что за них всё решал босс Большой Василий. Так что нечего и тратиться на слова. Всё равно от них нет никакого толка.
– Друзья! Я не могу принять на себя такую ответственность. Пусть это будет коллективное решение.
Вергилий оглядел нас, стараясь каждому заглянуть в глаза. Я, честно признаюсь, опустил очи долу. Поскольку уже догадывался, о чем хочет поговорить с нами Вергилий.
– Конечно, вы праве решать, идти ли нам дальше или оставаться здесь. Никто не будет лишать вас права выбора. Я с пониманием приму любое ваше решение. Но всё-таки послушайте! Хочу напомнить, что путь из Аида – это путь вперед, а не назад. Если кто-то решит повернуть назад, должен знать, что обратного выхода для него не будет.
– А умные герои всегда идут в обход! – пропел Васька, отбивая чечетку. Может быть, он не понял?
Где это он научился делать? Таким людям, которые в самой непростой ситуации не теряют оптимизм, я завидую черной завистью. Ну, или светлой. Если такая бывает.
– Идиот! Какой тебе обход? – в рифму проговорил Большой Василий. – Где ты его видишь? С одной стороны ущелье, с другой скала, а впереди бескрайняя Сахара. Обходчик!
– Это я так. Извиняюсь, конечно, если что не так. Слова нельзя сказать,– обиделся Васька.
И сник. Отошел в сторону, показывая всем своим видом, что он покорно примет любое решение. Даже самое неразумное. Поднялся Большой Василий, подошел к Вергилию. Долго вместе с ним вглядывался в неприглядные дали. Оба были похожи на сфинксов.
– Всё это понятно, мессир. Мы просто не пройдем через это безобразие. Это точняк. Есть ли у нас хоть малейший шанс выжить, если мы решимся на такое безумство?
Кругом, насколько хватало взгляда, тянулась бесплодная голая пустыня, ничем не радующая глаз. Ну, хоть бы травинка, былинка, какой-нибудь одинокий саксаул. Ничего!
– Без воды и продовольствия мы пропадем здесь. К гадалке ходить не надо. Продукты у нас на нуле. Где взять воды, я тоже не вижу. Или вы можете предложить что-нибудь еще?
– Ну, что же! Давайте вернемся назад! – невозмутимо сказал Вергилий. – Я подчинюсь общему решению. Выбирайте любой круг Аида для ПМЖ. Можете коллективно или индивидуально.
– Нет! – завизжала Леночка. – Лучше я сразу умру! Больше ноги моей здесь не будет!
Мы увидели впереди нечто телесное. Приблизились и остановились от него в нескольких шагах. Это был первый грешник, которого мы встретили в этом кругу. Долго рассматривали его. Больше не было никого и ничего, кроме безжизненной пустыни и бесконечного неба над ней. Сидел он в позе йога и смотрел вдаль. Когда мы подошли к нему, в его лице ничего не изменилось, взгляд оставался всё таким же пустым, как и местность вокруг. Можно было принять его за статую, но это было не так, в чем мы вскоре убедились. Мы подошли к нему. Его ноздри чуть раздувались. Мы стояли возле него и наблюдали. Он не проявлял к нам никакого интереса. Может быть, попросить Ваську, чтобы тот его погладил на голове. Васька такой!
– Эй! – крикнул Васька. Сделал шаг вперед. – Ты слышишь меня? Или нет? Отвечать!
Помахал рукой, щелкнул пальцами, свистнул. Никакой реакции. Сделал перед самым его лицом «козу».
– Да он же слепой! Ясен пень! Видите, никакой реакции! Даже не моргнет. Зрачки стоят на месте.
– Глухой к тому же, – добавил Большой Василий. – Вычеркиваем из списка. Нам такие не нужны.
– Друзья мои! – начал просвещать нас Вергилий. – Прошу минуточку внимания! Дело в том…
Мы притихли. Придвинулись к Вергилию вплотную, хотя его можно было услышать и за километр.
– Здесь находятся те, кто жил только для самих себя. Остальные для них не существовали. Это грех. Конечно, другие существовали, но для них это было ничто, необходимая пыль, без которой не обойдешься. Они мирились с существованием других.
Но закончить Вергилий не успел. Влад далеко ушел вперед, а теперь бежал назад и кричал:
– Пацаны! Вы не поверите! Это же Шапкин! Вон там! Сам Шапкин! Я обалдел. Думал, обознался.
– И чего? Какой еще Шапкин? – удивились его друзья. – Ты его знаешь? Кто он тебе?
– Тот самый Шапкин! Иван Федорович. Генеральный директор какой-то фирмы. Я ее даже название не выговорю. Да это неважно! У него этих фирм было, сколько у тебя Стас волос на голове не будет.
– Точно! – подтвердил Большой Василий. – Чего ты стоишь, Стас? Снимай это мурло! Оно многих заинтересует. Пусть полюбуются на своего любимого шефа его подчиненые!
– Что тут снимать, если он пень пнем? Тут же их всех наказали отсутствием всяких чувство.
– Мессир! А нельзя ли расшевелить это бревно? Мы хотели бы задать ему пару вопросов? Он сможет отвечать? – спросил Большой Василий у Вергилия. – Или хотя бы кивать головой?
– Сто вопросов можете задать. Ответа не услышите. И не надейтесь. Никакого общения.
– Но почему не услышим? Их полностью лишили органов слуха? А написать они могут?
– Наказание такое. В жизни они никого не слушали и сейчас вечно продолжают не слышать.
– В том, что они не слышат, не видят и превратились в соляные столпы – и есть наказание?
– Слышат они и видят. Но ничего не ответят. Вот этот Иван Федорович будет молчать, как рыба. Более его ничего не растревожит, не заставит волноваться. Всё для него превратилось в ничто.
Большой Василий огорчился. Влад стоял в сторонке, но всё слышал. Он усмехнулся.
– Да вы знаете, какой он был? Для него все мусор, труха. Пыль на ботинках, которую он щеточкой раз – и нету!
Голос Влада стал злым. Я впервые видел его таким. До этого он выглядел таким увальнем.
– Никого он не уважал, не ценил, не любил. Для него не было кумиров, идеалов, героев. Все люди для него дерьмо. Всех он считал ничтожествами, грязью под его ногами. Ну, ладно, еще подчиненных. Это еще как-то можно понять. Я начальник, ты дурак. Президент для него – ноль без палочки, все писатели и журналисты – болтуны, актеры и музыканты – алкаши и тунеядцы. Никто не хочет работать, все врут, воруют и только об одном мечтают день и ночь, как тебе напакостить, строгануть какую-нибудь подлянку. За что же он должен любить людей? За их подлость?
– Откуда ты знаешь? – удивился Большой Василий. – Так складно излагаешь? Удивил!
– Одно время поработал в его фирме. До сих пор вспоминаю об этом с содроганием. Коленки даже трясутся. А представляется, что я чувствовал под его начальством?
Влад перевел дыхание, сплюнул в сторону и продолжил для нас, непосвященных:
– Создатель финансовой пирамиды, депутат, заместитель мэра. А фактически сам рулил городом. Представляете, как нарулил. А главное сколько! В инвалюте на зарубежных счетах.
Глава 20. В круге девятом
– Дальше я не пойду! Всё! Лучше сразу убейте меня на этом месте! Любым способом!
Вы догадались, что это была Леночка. Хотя дальше идти было некуда. Мы стояли перед ущельем. Конечно, можно было зажмурить глаза, раскинуть руки, оттолкнуться и на какое –то время ощутить себя птицей. Гордо реет буревестник! Почему-то среди нас таких не нашлось. Даже Васька, который гордо пропел «К чему я не сокол, к чему не летаю?», всё-таки соколом быть не стремился. Это был бы первый и последний его соколиный полет.
– Что теперь? – спросил Большой Василий. – Как говорится, приехали. Здрасьте, я ваша тетя!
– За что боролись, на то и напоролись, – расширил его мысль Стас. – Типа, из огня да в полымя.
– Будьте предельно осторожны! – предупредил Вергилий. – Тропа сужается. Идем медленно! Гусиным шагом! Не торопясь! И тесно прижимаемся к стене! Вниз не смотреть!
– Тропа-то не только сужается. У нас, кажется, гости. К тому же еще и незваные, и не долгожданные.
Это уже Стас, который вызвался на разведку и шел впереди. Показал. По тропинке навстречу нам двигалась кавалькада людей. То есть их тени. Но их ничем не отличишь от людей. Разве что по глазам. Некоторые даже могут вступить в разговор с тобой и горячиться, если с ними начинаешь спорить. Вы будете чувствовать их дыхание, запах, исходящий от них, прикоснуться к ним. И ощутить их плоть.
Медленно, но неотвратимо они приближались. И что же нам теперь делать? Мы же не разминемся с ними на этой тропинке? Поворачивать назад? Назад нам не хотелось.
– Стоим пока на месте! – сказал Вергилий. Остановился. – Не кричите и громко не разговаривайте!
Мы прижались к стене. Процессия остановилась в нескольких метрах от нас. Мы их смогли хорошо рассмотреть. Здесь были женщины и мужчины, дети и старики, блондины и брюнеты, худые и толстые. Что же их свело вместе в одну толпу? Хотя разве толпа может быть единой? Толпа – это случайные люди, которые оказались рядом в одном месте и в одно время. Толпа может образоваться и с какой-то целью на недолгое время. Люди собираются вместе для чего-то. Их может объединить какое-то дело, общий интерес. Что же сблизило их, объединило, свело вместе и заставило двигаться в одном направлении. Я никак не мог понять. Ведь все они были такие разные. Что может быть общего у подростка и седовласого старика? У старухи и цветущей девушки?
Мы почувствовали страх. Хотя вроде бы ничего пугающего в них не было. Никакой агрессии они не проявляли. Тут я понял, что их объединило, свело в толпу. Сделало единым целым. И теперь они были одним организмом, который живет одной целью.
Это тоже может объединить в толпу. Полное равнодушие ко всему. Отрешенность от всего. Полное неприятие окружающего мира. Все они были зациклены на чем-то одном, что их свело вместе. Но друг другу они были нисколько не интересны. Равнодушие может проявляться не только ко внешнему миру, но и к самому себе.
Впереди стоял пожилой мужчина, поэтому я разглядел его хорошо. И до сих пор он у меня перед глазами. С плотным круглым простодушным лицом, как у пастушка. Ему бы играть в фильмах деревенских чудиков. Как раз подходящий типаж. Шукшину бы он понравился. И вначале он вызвал у меня даже симпатию. Мне нравятся бесхитростные люди.
Улыбка не сходила с его лица, как будто он так рад был видеть именно вас, самого близкого и дорогого ему человека. Вы проникались симпатией к нему. Какой он милый! Добродушный! И совершенно беззлобный! И вы ему очень нравитесь, как и все.
Я увидел его глаза. небольшие, черные, левый глаз немного косил. От них веяло холодом, смертью, безнадегой. Стало жутко. Я больше не смел заглянуть в его глаза. Это не глаза человека. Он встал на краю пропасти. Поглядел на других. Потом вниз, что-то там рассматривал. Медленно стал наклоняться вперед. Другие равнодушно глядели на него. Я обернулся назад и увидел, как Леночка зажала рот. И грубо говоря, выпучила глаза. Он стоял на месте, но его тело продолжало двигаться вперед. Спина была прямая. Никто не крикнул, не кинулся к нему. У них были по-прежнему отрешенные лица. Они не проявляли никакого участия, словно ничего не происходило. Но я был уверен, что они знали о том, что произойдет дальше. И ждали этого.
Мы оцепенели от ужаса. Одно дело читать или слышать про это. А теперь мы это видели. Каждый из нас стал свидетелем того, что случилось. И никто не мог помешать этому. Вот его тело потеряло равновесие, и он стал падать головой вниз. Это всё происходило как в замедленной съемке крупным планом. Как будто он нырнул в реку. Было слышно, как его ноги ударились о каменную стену и хрустнули кости. Потом глухой удар, который отбросил его от стены. Он исчез без единого крика. А на его месте уже стоял другой. Мы молчали, застыв от ужаса. Они один за другим, как в эффекте падающего домино, исчезали в ущелье. Очередь становилась всё меньше. Последней была девочка, лет двенадцати. У нее было грубое лицо. Когда ее поглотило ущелье и тропинка освободилась, Вергилий негромко скомандовал:
– Скоро они начнут возвращаться. Идемте! Нам нельзя здесь задерживаться ни на секунду.
Хотя тропинка сузилась, это уже не пугало нас. И вообще вряд ли что-нибудь сейчас могло напугать нас. А позади из ущелья выбирались на тропинку окровавленные существа с переломанными ребрами и конечностями. Непонятно, как они могли двигаться. У многих вместо голов на плечах было кровавое месиво. Они ползли и ползли. Хорошо, что вскоре мы свернули и уже не видели этого кошмара. Все вздохнули с облегчением. Но тем не менее скорость не стали замедлять.
Большой Василий шел впереди меня. Он резко остановился, я чуть не налетел на него, и крикнул:
– Слышь, Стас! А ты сейчас снимал? Что-то я не помню, была ли камера у тебя в руках.
– Что снимал? – Стас остановился. – Когда? Ну, я же постоянно снимаю, как ты приказал.
– А вот это? – глаза Большого Василия стали злыми. – Вот это ты сейчас снимал? Что молчишь?
– Да ты чего, босс? Я про себя-то забыл от этого ужаса. Какое там снимать! И про камеру не вспомнил. И знаешь, такое было ощущение, что я тоже сейчас сигану в ущелье.
– Идиот! Это была бы бомба! Она разнесла бы Интернет! Ну, ты лошара! Накладываю на тебя штраф.
– А потом за эту бомбу нас взяли бы за одно место. Нет! Меня что-то не тянет париться на нарах. Извиняюсь! Ты не знаешь, что ли, что бывает за пропаганду самоубийства?
– Идиот! Я же тебе говорил: не выпускай камеру из рук, снимай всё подряд. Без рассуждений!
Мы уже сильно устали и хотели сделать привал, как вдруг за спиной не то, что даже услышали, а почувствовали тяжелое дыхание и смрад. Словно рядом подожгли помойку.
– Это он! – прокричал бледный Вергилий. Нам стало страшно. – Бежим! Ну же! Быстрей!
Мы не понимали, о ком он. И продолжали стоять на месте. Что его могло так напугать?
– Цербер! – выдохнул Вергилий. – Как же я мог про него забыть? Глупая моя башка!
– Тот самый? – ужаснулся я. Перед моими глазами возникла картинка из учебника истории.
– А какой же еще, мой юный друг! Значит, мы близко к выходу из Аида. А его собачья сущность в том, чтобы никого не выпускать. Если он нас догонит… Но чего же вы? Бежим! Бежим! Бежим! Бежим! Может быть, мы и спасемся. Хотя я не очень верю в это.
Большой Василий переглянулся со своими товарищами. Как по команде, они выхватили пистолеты. Как только Цербер показался из-за поворота, они открыли по нему огонь из всех стволов. Все пули летели в грудь чудовища. Это видно его удивило. Он остановился. Но никаких ран, никакой крови. Пули отскакивали от него, как от танковой брони.
– Эх, собачка! – крикнул Васька.
В руках он держал мяч. Когда он его успел вытащить из рюкзака, мы не видели.
– Держи пас!
Он кинул мяч под лапы Цербера. Тот опустил все три головы. Потом одной лапой поддел мяч. Мячик прокатился и застыл в нескольких шагах от него. Цербер радостно тявкнул, подпрыгнул и снова пнул мяч. И тряся оскаленными мордами, бросился за ним. Мы бросились бежать.
– Выбрасывайте всё! – крикнул Вергилий. – Иначе мы не убежим!
– Я вам выброшу! Следом полетите за рюкзаками.
Это уже Большой Василий.
Глава 21. Господа! Ваш выход!
Кряхтя, как старик, Васька карабкался по крутой тропинке. Тяжелый рюкзак не позволял ему разогнаться. Мне он сейчас напоминал паровоз, который стоит в нашем городке на вокзале. Городок у нас небольшой. Он вырос из железнодорожной станции.
Паровоз установлен на постаменте. Мимо него проезжают электровозы, внуки этого красавца. Он символ ушедшей эпохи, когда потные кочегары швыряли в его топку уголь. Конечно, я никогда не слышал, как паровоз пыхтит, взбираясь на гору, но почему-то Васька мне представлялся именно паровозом. За моей спиной постоянно раздавались его отрывистые вскрики: «О! О! О!» Васька хотел привлечь внимание к своей тяжкой доле. На него не обращали внимания. Как не обращают внимание на вьючное животное.
Я представил пыхтящий паровоз, который изо всех своих паровозьих сил пытается взобраться на гору. Машинист, потный и красный, швыряет лопату за лопатой в его жадную глотку.
– Друзья-товарищи! Не знаю, как вы, а уж точно буду разорван этой страхолюдной псиной! – задыхаясь, выкрикнул Васька. – Могли хотя бы словом поддержать меня! Но от вас, конечно, я не дождусь сочувствия даже в загробном мире.
– Брось к черту этот рюкзак! – крикнула Леночка. – Ты с ним, как ишак плетешься! Мало что из-за тебя всех разорвут, так еще же и я могу пострадать по твоей милости.
Действительно, вопрос стоял о жизни и смерти, и почему Ваське должно было выпасть второе, лишь потому, что кто-то решил обогатиться на репортажах из потустороннего мира. Они будут обогащаться, а Ваську в клочья раздирать клыки свирепого Цербера. Как-то это не очень вежливо и по-товарищески. Мне было его жаль.
– Точняк! – обрадованно воскликнул Васька. – Оно же не мое! Чего я должен чужое тащить?
Сам бы он, конечно, никогда не додумался до такого и покорно бы плелся позади всех до своего скорбного часа. Интересно, а зубатая пасть Цербера способна перемолоть дорогую аппаратуру или он выплюнул бы ее, как шелуху? Нужно было бы бросить рюкзак в одну из пастей Цербера.
– Вызывали-с? Я тут мимо променад совершал, слышу кто-то зовет. Вот явился! Слушаю.
Я оглянулся. Ну, конечно, перед Васькой уже расшаркивался галантный черт. Рожа его так и светилась готовностью оказать любую услугу. Помог снять рюкзак, закинул его за спину и довольный донельзя понесся вниз по тропинке. Вот обрадуется чертячье племя! Ребятишки они везде ребятишки, даже если у них родители черти.
Черт насвистывал веселую арию. Мимо него промчался взбешенный Цербер. Из его пасти разлеталась желтая пена. Все шесть лап его звонко стучала по каменистой тропе.
– Бобик! Притормози! – проговорил с презрительной гримасой черт. – Чуть в ущелье не столкнул! Чего гоношиться, не понимаю! Никакой вальяжности! А ведь тут Аид, а не Привоз какой-нибудь. Веди себя достойно! Ты же не шавка какая-нибудь!
Даже у постоянных обитателей Аида есть особо нелюбимые персонажи. К таковым относился Цербер. Поскольку он был нелюдим, то есть нечертим. А чертям это тоже не нравится.
Васька, освободившись от рюкзака, стал ускоряться и обгонять впереди бегущих. И насвистывал он ту же самую мелодию, что и черт. Оказывается, у него еще и музыкальный слух имеется. Он обогнал Стаса, тот заверещал, как мышь, которой наступили на хвост:
– Босс! Смотри! У него рюкзака нет! Ништяк, однако, получается! Эй, малахольный! Слышь! Оглох что ли? Совсем берега попутал! Ты что наделал? Где рюкзак?
Большой Василий повернулся, долго смотрел на тезку и взорвался, заорал в ярости:
– Убью! Кретин! Дебил! Идиота кусок! Ты знаешь, сколько эта аппаратура стоит? Тебе жизни не хватит рассчитаться за нее! Там же были запасные аккумуляторы! Без них мы ничего не снимем! А запчасти, объективы, солнечная зарядка! Это такие деньги! Ты своей дурной башкой способен хоть немного думать? Урою! Останешься здесь!
– Жизнь бесценна! – с философским спокойствием ответил Васька. – И к чему эти вопли странника, заблудившегося в пустыне? Кто услышит этот безумный вопль? Нужно всегда сохранять благоразумие!
Что значит общение с личностями такого масштаба – без ложной скромности – как я и Вергилий. Недаром же говорится: «С кем поведешься, от того и огребешься!» Вот вам наглядная иллюстрация! Если вы будете настаивать на «как Вергилий и я», то возражать не буду. Я человек скромный. Не к чему выпячивать свои выдающиеся достоинства! Рядом с Вергилием можно стоять и на втором месте. Я не обижаюсь, честное слово.
Яростно завизжала Леночка. Я и не заметил, как она отстала. Вроде бы вот только что бежала впереди! Я оглянулся и стал холодцом от ужаса. Холодец, он трясется при малейшем дуновении. И даже без него. Потому что он холодец. Из него вынули кости и не оставили никакой скрепы. И это желе, которое кто-то считает очень вкусным, постоянно трясется. Вот сейчас я был таким холодцом. Даже сердце похолодело. И мизинцы на ногах. Цербер – это злобное существо Аида – держал в своих лапах Леночку. Двумя лапами держал, а на остальных четырех опирался. Скотина!
Я, конечно, должен был ринуться в схватку, которая бы продлилась не более секунды, после чего куски моего изжеванного тела переваривались бы в желудке свирепого пса. Леночка бы, конечно, прожила бы на секунду дольше, после чего разделила бы мою участь. И наконец бы соединились не только наши сердца, но и прочие отдельные органы, вплоть до элементов одежды и обуви. Хотя обувь Цербер скорее выплюнул бы. Зачем ему нужен синтетический кожзаменитель, когда рядом столько питательной калорийной пищи. Это вы сейчас так долго читаете этот абзац, а в то мгновение всё у меня промелькнуло молнией. Со скоростью света. Или даже сверхсветовой. Всё осознав, разумеется, я завопил что было мочи:
– Спасите! Помогите! Псина Леночку жрет! Не допустим зверского убийства. Скажем ему дружно «нет»!
Хотя в моем крике не было никакой необходимости, потому что перевопить Леночку я всё равно бы не смог. Никто, даже мой противник по сердечным делам Васька, не бросился на выручку. Хотя было ясно, что даже если мы навалились скопом, Цербер с тремя-то своими головами порвал бы нас как Бобик рукавичку. Но такое поведение моих партнеров давала мне возможность не чувствовать себя трусом и предателем. В конце концов, чему быть, тому не миновать! Нужно смотреть трезво на жизнь. Даже более того, сознаюсь, в моей голове, да и скорей всего, не только в моей, в Васькиной уж точно, мелькнула мысль о том, что можно воспользоваться этим моментом. И пока чудовище пожирает Леночку, мы сможем оторваться от него. И может быть, даже спастись. Вот так откровенно я говорю обо всем, как Лев Николаевич Толстой в своей исповеди. И посыпаю голову пеплом. Ну, это фигурально. Вам, читатель, сейчас легко осуждать меня. Хотел бы посмотреть, как вы повели себя, оказавшись на моем месте.
И только Вергилий сохранял спокойствие. Он не сдвинулся с места. Лицо его даже было равнодушно. Он поднял руку, как это делали римские трибуны, когда хотели объявить вето, и проговорил:
– Не делай этого! Я же знаю, что ты не хочешь этого делать. А девочка эта ни в чем не виновата.
– Чего? – удивился Цербер. Хвост его задвигался быстрей. – Вергилий! О чем ты? Это моя работа.
– То, что ты хочешь сейчас сделать, не нужно делать. Если ты проголодался, можешь полакомиться мной. Хотя вряд ли ты утолишь свой звериный аппетит. Я всего-навсего тень.
Цербер покрутил лапой возле одной из голов. Хвост скользнул и замер возле его ног.
– Ты меня удивляешь, Вергилий! Вроде ты такой мудрый и проницательный человек, а говоришь такое! Как тебе могло только прийти это в голову. Эхе-хе-хе-хе! Не подобает тебе такого говорить. Ты хорошо знаешь правила Аида. Я же их верный страж.
Из всех трех пар его глаз покатились слезы крупные, как яблоко. Это было неожиданно.
– Никто-то меня не любит! Не жалеет! Все считают меня распоследним злодеем. А я ведь всего-навсего собака. Пусть и большая и о трех головах! – хныкал он, как ребенок.
Признаюсь, мы растерялись. Что угодно. Но чтобы такое? Трудно было поверить, чтобы Цербер заплакал. И тем не менее это было так. Он размазывал слезы, бежавшие по мордам, всхлипывал и жаловался на свою несчастную долю. Шерсть на груди его блестела от слез.
