Николай Иванников
Восемь пуль людоеду

– Вот и познакомились, – сказал Роман Макарович. – На этом вступительная часть закончена. А теперь давай, Антон, посмотрим, на что ты способен в трезвом состоянии, – он заговорщицки подмигнул Тошке.

Тошка почувствовал, что краснеет.

– Вы хотите сказать, что я сейчас буду драться?

– Да, небольшой спарринг, в ознакомительных целях, конечно, а не на победу… Вот, пожалуй, с Сережкой вы почти в одной весовой категории, – Роман Макарович похлопал по плечу чернявого сумрачного паренька. – Он не намного крупнее тебя. Женька, будь добр, дай Антону свои перчатки…

– Но… но я не взял спортивную форму, – попробовал возразить Тошка. Ему почему-то жутко не хотелось сходиться в спарринге ни с кем из этих ребят, даже с самым маленьким из них.

– Ерунда, боксер всегда в форме. Надеюсь, ты в трусах?      ‘

– Да.      .

– Вот и раздевайся до трусов… И не бойся, это не настоящий бой, я просто хочу внимательнее присмотреться к твоей технике – вчера она меня поразила.

Роман Макарович дал команду ребятам, и они в минуту устелили пол посреди зала толстыми матами. Тошка разделся до трусов, скинул сандалии. Тренер помог ему завязать перчатки и подтолкнул к матам.

– Ну, парни… – он взмахнул рукой. – Бокс!

Тошка неуверенно принял боксерскую стойку, прикрывая лицо огромными перчатками, и закружился вокруг чернявого Сережки, пружиня на упругих матах. Сережка, время от времени бросая вопросительные взгляды на тренера, поступил точно так же. Он иногда делал обманные движения руками и всем корпусом, но ударов не наносил – должно быть, чувствовал, что противник гораздо слабее его как физически, так и технически, и слегка недоумевал: для чего тренер на первой же тренировке выпустил новичка в спарринг?

– Ну же, парни, давайте, – подбадривал их Роман Макарович, видя некоторую скованность мальчишек. – Не бойтесь, это просто небольшая разминка… Антон, ну давай же, не уходи от боя!

«К черту!» – решил Тошка и тут же нанес справа короткий удар, метя в корпус. Сережка легко отбил его руку, не дав удару достичь цели, затем так же легко отбил удар слева в голову, но ответной серии проводить не стал – снова вопросительно покосился на тренера.

– Ну бокс же, бокс! – взмолился Роман Макарович. – Что с вами, ребята? Сергей, в чем у тебя проблема? А ты, Антон? Чтобы войти в раж, тебе нужен допинг? Извини, у нас здесь не наливают…

Тошку бросило в жар. Он никак не ожидал от Романа Макаровича такой подлости – при всех этих мальчишках почти в открытую намекать на его вчерашние похождения. Это было по меньшей мере нечестно. Нет, Роман Макарович вовсе не давал ему никаких обещаний не заводить разговор о вчерашнем, да Тошка и не просил его об этом, но ему казалось вполне естественным желание молчать об этом, и он считал, что Роман Макарович тоже должен это понимать.

Нахмурившись, он продолжал прыгать на матах по кругу, сквозь защиту перчаток наблюдая за сумрачным Сережкой, но попыток атаковать больше не предпринимал, только следил за тем, чтобы не пропустить удар со стороны противника.

– Брэк, – вздохнув, сказал Роман Макарович.

Мальчишки сразу остановились и опустили руки. Тренер подошел к Тошке, взял за плечи за подбородок двумя пальцами и вздернул голову.

– Антон, – сказал он строго, – в чем дело? Тебя как будто подменили. Я уже начинаю думать, что страдаю галлюцинациями и ничего необычного в той драке вчера я не увидел, а просто пытаюсь выдать желаемое за действительное… Что случилось? Может, ты стесняешься? Здесь все такие же, как ты, стесняться некого… Или твои таланты проявляются только после порции алкоголя? В это я никогда не поверю.

– Не знаю, – ответил Тошка, насупившись. – Я не умею драться просто так…

– Но вчера же дрался!

– Вчера они первые начали.

– А вот это неправда. Я видел все с самого начала – первым начал именно ты, и этот… твой дружок.

– Но они стали к нам приставать, не ждать же, пока нас начнут бить! К тому же они нас разозлили.

– Вот! – сказал Роман Макарович и слегка встряхнул Тошку. – В этом все и дело, Антон. В злости! Но не в той злости, которую испытываешь после выпитой! бражки, а хорошей злости, спортивной. Разозлись! У тебя отлично это получается, я своими глазами видел. Разозлись, Антон, и все пойдет как по маслу.

Он сошел с матов и скомандовал:

– Бокс!

Мальчишки снова закружились по матам. «Разозлиться… – думал Тошка. – Легко сказать. С чего мне вдруг злиться на этого Сережку? Он ничего мне не сделал. Я даже его и не знаю толком…»

Мальчишки обменялись парой несильных ударов по перчаткам.

– Злитесь! – крикнул им Роман Макарович. – Больше злости!

Сережка умело провел хук справа, Тошка не успел уклониться и едва не упал. Хук слева заставил его затрясти головой, чтобы прийти в себя. «Ах ты!.. – мысленно возмутился Тошка. – Ну, ладно, Сереженька, вот теперь я действительно начинаю злиться!»

Он сделал обманное движение корпусом и левой рукой, и Сережка поймался на это, как новичок. Он поставил блок справа, на секунду упустив из внимания правую руку своего противника, и Тошка не замедлил этим воспользоваться. Он нанес великолепный удар снизу Сережке прямо в подбородок, вложив в него всю свою массу и умение, и хотя Сережка был тяжелее и опытнее, но ничего не смог противопоставить этому удару. Его даже подбросило над матами. Но не успел он еще приземлиться, как Тошка резким ударом в корпус не дал ему удержать равновесие и свалил на маты. «Вот так мы умеем злиться! – мысленно кричал он, прыгая вокруг ошалело стоящего на четвереньках противника. – Мы еще и не так умеем!» Сережка поднял голову, сделал попытку встать на ноги, и Тошка сразу же подскочил к нему, чтобы правым ударом окончательно повалить его на маты, но в этот момент Роман Макарович перехватил его руку.

– Брэк! – крикнул он. – Все, Антон, молодец, ты победил… Сережка, вставай, с тобой все в порядке?

– Нормально, – отозвался Сережка. – Легкий нокдаун. Я бы смог продолжать бой.

– Хм… Если бы я не прервал схватку, то легкий нокдаун мог бы стать глубоким нокаутом. Я же говорил, что это перспективный парень.

– Да уж…

Роман Макарович протянул Антону свою огромную руку.

– Держи пять, боксер!..

* * *

– Какого черта! – воскликнула Ирина. – Я не понимаю, какое отношение это имеет ко всему, что ты натворил! При чем тут твое детство?

– Действительно, ни при чем, – пьяно хмыкнув, сказал Антон. – Просто я сам себе пытаюсь объяснить, как и с чего все это началось. Судьба – это цепочка случайностей, сестренка, и кто знает – не приложись мы в тот день к браге Костикова отца, и жизнь наша сложилась бы совсем по-другому. Выпади из этой цепочки хоть одно звено, и не сидел бы я сейчас здесь, а тот гад не был бы трупом…

– Ты говоришь о Зубастом? – Ирина скривила рот. – Тебе-то он чем не угодил?

Антон вдруг зашелся в смехе. Смеялся долго и с видимым удовольствием, но, когда смех умолк, Ирина увидела, что глаза брата полны слез.

– Антон, я ничего не понимаю. Объясни мне, только все по порядку!

– Чем я и занимаюсь, Птичка. А ты не даешь мне это сделать.

– Но ты забрался в такие дебри! Детство, брага, бокс… Бек… Ты бы еще вспомнил, как обошелся с Плохишом!

Ирина сказала это и сразу же напряглась, потому что заметила в глазах брата нехорошую искру.

– Ты что, Антон?! Ты и об этом тут собрался рассказывать? Не надо, мне и без того все известно! Я не хочу вспоминать об этом!

– Зато я хочу. И рассказываю я это не столько тебе, сколько себе. К тому же тебе известно далеко не все, Птичка…

Глава 2 (1990 год)

– Сваливаем! – сказал Плохиш.

Он склонился над лежащим на мокром асфальте пареньком и, заметив, что тот пытается приподнять голову, коротко ударил его в скулу. Кастет в его руке был тяжелый, иззубренный, и паренек с коротким криком откинулся.

– Лежать, падла! – цыкнул на него Плохиш.

Паренек больше не двигался. Тогда Плохиш вытер о его рубашку кастет и кинулся к мотоциклу.

– По тачкам, братва! – крикнул он. – Какая-то сука ментов вызвала.

– Почему ты так решил? – гулким басом спросил Клоп. Заслышав про милицию, он сразу же вскочил на свой мотоцикл и теперь лихорадочно дергал стартер, но двигатель не заводился.

– Когда началась драка, окно вон в том доме погасло, а потом свет снова включился.

– Ну и что?

– Они погасили свет, чтобы разглядеть, что происходит на улице, и как только сообразили, что это драка, то сразу снова включили свет. Им вовсе не хотелось досмотреть, чем закончится драка, они просто вызвали милицию.

– А если нет? – спросил Клоп. Он в очередной раз дернул стартер, и мотоцикл наконец взревел. Усаживаясь в седле удобнее, он повращал ручкой газа. Глушитель с мотоцикла был снят, и рокот стоял невообразимый.

– А если да? – резонно спросил Плохиш.

– Вадик прав, пора уезжать, – сказала Ирина.

Они никогда не называла Плохиша по кличке. Она ей не нравилась, и Ирину очень удивлял тот факт, что сам Плохиш весьма ею доволен.

Ирина потеснилась на мотоцикле, дав Плохишу возможность сесть впереди. Мотоцикл зарокотал. Ирина обхватила Плохиша за пояс и прижалась к его спине. Где-то вдалеке послышался нарастающий вой сирены.

– Поехали, – сказала Ирина. – Ты был прав, они вызвали милицию…

Они находились на небольшой площадке в окружении лысеющих тополей и двухэтажек старой постройки – шесть человек из банды Плохиша, все с кастетами, нунчаками и на мотоциклах; на окровавленном асфальте лежало четверо ребят с разбитыми лицами, они не двигались – кто-то потому, что был без сознания, а кто-то из-за боязни, что его станут добивать. Это были местные ребята, с Овражьего околотка, и, возможно, они даже не принадлежали к здешней банде, но Плохиша это особо не интересовало – главное, они здесь жили, а значит, были врагами. Такие наезды на вражеские территории Плохиш предпринимал почти каждую неделю; они были жестокими и быстрыми – стремительное вклинивание на мотоциклах в глубь территории, подчиненной вражеской банде, затем стремительный поиск жертв и наконец – жестокая расправа. Убивать не убивали, по многие из таких стычек выходили искалеченными…

Шесть мотоциклов рванулись с места. Ирина сильнее прижалась к Плохишу. Спина у пего была широкая и крепкая, Ирина чувствовала, как буграми напряглись на ней мышцы.

Когда выехали на дорогу, была уже полночь. Но темно не было – на небе светила полная луна, да и фонари вдоль дороги работали исправно. Они ехали не спеша, чувствуя свою безнаказанность; Плохиш был из тех, кто никогда ничего не боялся, но в то же время он всегда был очень осторожен – за ним охотились очень многие, от милиции до вражеских группировок, но до сих пор никто не мог похвастаться хотя бы тем, что напал на его след. Плохиш был неуловим, и Ирина не могла понять, являлось ли это простым бандитским везением или же тонким умелым расчетом. Назвать Плохиша очень умным она не могла – умный человек, в ее понимании, должен был обладать как минимум большой эрудицией и, уж во всяком случае, должен был много читать, что нельзя было сказать о Плохише. Но и назвать его глупцом она вряд ли решилась бы. Во-первых, потому, что Плохиш действительно им не был, а во-вторых – она его любила. Она не была членом его банды – какой прок от девчонки, когда то и дело приходится размахивать кулаками и нунчаками? – да она и жила-то не в районе Плохиша, а именно здесь, в Овражьем, и, по сути, должна была стать для Плохиша врагом номер один, если бы не это сумасшедшее чувство к нему. Именно сумасшедшее. Уже не однажды она пыталась убедить себя, что у нее – нормальной приличной девочки, умницы, надежды родителей и прочее, и прочее – не может быть ничего общего с таким типом, как Плохиш, что связь с ним может быть очень опасна, и что ни к чему хорошему она не приведет. Причем умом она понимала резонность этих доводов, но сердце ей говорило другое. «Ну и что?! – кричало оно в ответ. – Если он любит драться и кататься на мотоцикле без глушителя, это еще не означает, что он плохой человек! Просто некоторые считают его негодяем, а Вадику плевать на их мнение, чтобы он стал его опровергать… Если бы они знали, КАК он меня любит, свою Птичку, то сразу же пересмотрели бы свои взгляды. Плохой человек не может любить так, как любит он…»

Скорее всего она выдавала желаемое за действительное. Целовать девчонку, спать с ней и катать на мотоцикле еще не означает любить, но Ирина этого не понимала, или, вернее, – не хотела понимать. Где-то на задворках сознания у нее имелась мысль, что долго ее связь с Плохишом не продлится, и что на самом деле он вовсе в нее не влюблен, а просто использует красивые слова, чтобы затащить ее в постель, но всем своим существом она сопротивлялась тому, чтобы эта мысль завладела ею. Ей нравилось быть влюбленной. А то, что влюблена она в негодяя, даже как-то подогревало ее страсть…

Мотоциклы с оглушительным рокотом неслись по Овражьему околотку. Справа вдоль обочины тянулся кажущийся бесконечным ряд одинаковых аккуратных сосенок – их посадили здесь лет десять назад, когда дорога, по которой они сейчас ехали, еще не была покрыта асфальтом, а Овражий околоток состоял всего из нескольких пятиэтажек и представлял собой большую строительную площадку.

Через несколько минут в свете фар стал заметен поворот налево, и мотоциклисты снизили скорость. Сразу же за поворотом начинался большой овраг, через который был переброшен виадук. Мост был широкий, капитальный, но въезжать на него из-за поворота на большой скорости было делом рискованным – Ирина помнила несколько случаев, когда любители больших скоростей, не вписавшись в поворот, проламывали железные перила моста и глазом моргнуть не успевали, как оказывались на самом дне оврага. Остаться в живых, упав с такой высоты, было почти невозможно. Во всяком случае, до сих пор никто не оставался…

– О, черт! – вскрикнул вдруг Плохиш.

Крик был хорошо слышен даже сквозь рокот мотоциклов, и от нехорошего предчувствия у Ирины сдавило сердце. Она закрутила головой, пытаясь сквозь стеклянное забрало шлема рассмотреть, что же стало причиной этого крика, но понять ничего не могла. Впереди метался свет фар, сверкали красные огни стоп-сигналов, мелькали какие-то тени.

– Черт! – снова крикнул Плохиш.

А потом послышался звонкий удар, металл о металл, и Ирина почувствовала, что мотоцикл начинает заваливаться на бок. От страха и неизвестности она закричала. Скорость была небольшая, но и на боку мотоцикл протащило по асфальту с десяток метров. Сноп искр взметнулся из-под защитных дуг и ударил Ирине прямо в лицо. Она продолжала кричать, пытаясь удержаться за Плохиша, но какая-то невероятная сила выдернула ее из седла и отбросила в сторону. Кувыркаясь, она пролетела еще несколько метров и остановилась.

Сознание она не потеряла. Она не раз ударилась головой о дорогу, но на ней был шлем, и это спасло ей жизнь. При последнем ударе шлем в конце концов слетел и откатился в сторону, а Ирина сразу же вскинулась. Бегло осмотрела себя. Кожаная куртка разорвана, из драного рукава стекает густая кровь, в темноте кажущаяся черной, плечо горит. Кости гудят, но, кажется, переломов нет.

В эту секунду со стороны моста донеслись крики, и Ирина тут же забыла о себе. С усилием встав на ноги, она повернулась к мосту. И сразу же поняла, что произошло. У моста шла драка. Вернее, дракой это можно было назвать с большой натяжкой – шестерых мотоциклистов Плохиша, выбитых из седел, избивали человек десять, били жестоко и методично – дубинками, железными цепями, нунчаками.

Ирина заметалась. «Где Вадик? Где он?» Она сделала решительный шаг к мосту, под свет фонарей, но сразу же остановилась. Снова отшатнулась назад, в темноту. Никто ведь не посмотрит, что она девушка, для них она такой же враг, как и все остальные, и поступят с ней соответственно… Цепи и нунчаки – удары ими она не выдержит, их и парни не выдерживают, а у нее кости тонкие, хрупкие, лопнут при первом же ударе. Ее убьют и даже имени не спросят.

Стало очень страшно. Но не только за себя. И за Вадика тоже. Возможно, тем, кто устроил здесь на них засаду, и неизвестно еще о происшедшем двадцать минут назад побоище в их районе, но… А если уже известно? Если они готовы сейчас на все, даже убивать?

Ирина совсем растерялась. А у моста по-прежнему шла бойня, сопровождаемая криками и звонкими металлическими ударами.

«Ну где же Вадик, где?!» – Ирина все еще ни на что не могла решиться. Ее начинало трясти, даже боли она уже не чувствовала. Инстинкт самосохранения заставлял ее бежать отсюда – спрыгнуть в черный кювет слева, скатиться вниз по мокрой траве, а там бегом вдоль оврага в ближайшую рощу, где ее уже не найдут, но мысль о Плохише не давала ей сдвинуться с места. У моста его почему-то не видно, впрочем, там вообще не разобрать, где кто, – свалка, а мотоцикл все еще лежит где упал и, кажется, горит. Вероятно, из бака вылился бензин и вспыхнул, а вскоре пламя охватит и весь мотоцикл.

«Мамочка, мама!.. Его убьют, убьют…»

Вдруг сбоку к ней метнулась большая тень. Она машинально отшатнулась, закрывшись руками, почувствовала, что кто-то схватил ее за куртку и отшвырнул к кювету. Ирина коротко вскрикнула, но сильная рука тут же зажала ей рот.

– Тише, не ори. Это я.

Плохиш… Лицо разбито, волосы слиплись от крови. Но – живой.

– Все, уходим отсюда. Плохо нам придется, если поймают…

– А как же ребята? – слабо спросила Ирина, хотя ей было глубоко плевать на всех этих подонков, которыми окружил себя Плохиш. Но чувствовать себя предателем она не хотела.

– Выкрутятся. Сейчас мы им ничем помочь не сможем, только сами пропадем. Надо сматываться. А завтра я устрою в Овражьем бойню…

Он снова рванул Ирину, и они скатились в кювет. Их никто не заметил – схватка у моста все еще продолжалась, хотя крики уже стали тише. Плохиш с Ириной по сырой узкой тропинке спустились к оврагу, где тропинка становилась еще уже и сквозь густой кустарник шла вдоль обрыва. Тут темнота была полная, Ирина даже Плохиша не могла рассмотреть, хотя они шли совсем рядом и его хриплое дыхание было слышно совершенно отчетливо.

Вскоре крики у моста совершенно стихли – либо драка кончилась, либо они убежали уже достаточно далеко. Тогда Плохиш остановился, выпустил руку Ирины из своей и наклонился, уперевшись в колени. Он тяжело дышал и непрерывно плевался. Ирина терпеливо ждала.

– Гады, – наконец сказал он, когда слюноотделение закончилось. – Суки… Ты поняла, что произошло?

– Не очень, – сказала Ирина. – На нас напали?

– Это и ежу понятно, – Плохиш распрямился и утер лицо рукавом. – Они поставили поперек дороги трубу. Там фонари светят только у моста, и когда я увидел трубу, то было уже поздно. А Клоп ее так и не заметил. Похоже, ему кранты – шею сломал. Да и остальные тоже… Хорошо еще, я вовремя заметил эту трубу – успел завалиться набок. Колено повредил, да кусок мяса с ноги сорвало. А ты как?

– Немного ушиблась, но, в общем-то, все в порядке. Могло быть хуже.

– Конечно. Гораздо, гораздо хуже… Но ничего, я завтра же отыграюсь и за себя, и за Клопа, и за остальных. Они у меня, суки, попляшут, я им все кости переломаю.

– Ты их запомнил? – осторожно спросила Ирина.

Плохиш махнул рукой.

– Это не имеет значения. Главное, что они местные, и я буду отыгрываться на всех, кого встречу.

– Но ведь так нельзя… – попробовала возразить Ирина, но Плохиш ее перебил.

– Еще как можно! – заверил он. – Я всем им, гадам, рога пообломаю. Пусть не думают, что этот вечер им так легко сойдет с рук… Но все же одного из этих гадов я хорошо запомнил. К нему у меня счетик особый.

– Ты о ком?

– Да был там на мосту один типчик. Сопляк еще совсем, щенок, малявка, я даже поначалу на него и внимания не обратил, думал, что случайно затесался… Но потом он Сивухе так кастетом сунул, что тот кувырком полетел и уже не шевелился. Этот щенок, оказывается, у них там что-то вроде главаря…

– Как ты у своих? – поинтересовалась Ирина.

– Почти. Только этот сопляк, помладше. Но дерзкий тип. И держался крепко. Когда я сообразил, что он у них главный, сразу к нему рванулся, хотел вывести из строя первым делом. Но просчитался.

– Почему?

– Он оказался сильнее меня, – признался Плохиш.

Ирина взглянула на него с удивлением – таких слов от своего парня она не слышала никогда. Он был слишком самолюбив, чтобы признаваться в таком, и, должно быть, в этом пареньке он увидел действительно серьезного противника.

Так оно и оказалось.

– Он сшиб меня с ног первым же ударом, – сказал Плохиш с задумчивыми нотками в голосе, словно попутно вспоминал, как все это происходило. – Я и сообразить ничего не успел – от неожиданности должно быть, – как он завалил меня. Нос, кажется, сломал, сука! Все кастетом в висок метил, я еле успел увернуться, так он мне чуть затылок не проломил.

Плохиш вдруг зло рассмеялся.

– Как, однако, бывает обманчива внешность, – заметил он. – Больше всего меня смутило то, что он совсем еще пацан, я рассчитывал его одним пальцем раздавить. А он, видать, не промах. Из новых – никогда раньше с ним не встречался. – Плохиш снова рассмеялся, и на сей раз его смех понравился Ирине еще меньше. – Ничего, я с ним еще встречусь. Я тоже ему отметину поставил, щеку кастетом разорвал, шрам хороший останется.

Плохиш показал Ирине кулак, забрызганный капельками крови.

– Вот только мотоцикл жалко, сгорел… Ну, ничего, я с ним за все рассчитаюсь!

Он замолчал, еще раз сплюнул в темноту и, развернувшись, прихрамывая, зашагал по тропинке. Ирина засеменила следом.

– Ты иди домой, – приказал ей Плохиш, не оборачиваясь. – А у меня еще есть дела…

Ирина не ответила. Она знала, что спорить с Плохишом в таком состоянии не имеет смысла, да она и не хотела сейчас спорить – больше всего на свете ей сейчас действительно хотелось домой. Она даже не думала о том, что скажет ей мать, увидев порванную куртку и кровь. Нет, ничего доказывать она не собирается. Она собирается в постель. Скорее забыться.

Домой она добралась быстро. С Плохишом расстались не попрощавшись, он только буркнул сквозь зубы: «Я им, гадам, устрою!» – и исчез в темноте. Проводив его взглядом, Ирина подошла к дому и встала под окнами своей квартиры, напротив детской. Привстав на цыпочки, трижды стукнула ногтем по стеклу. Входить в квартиру через дверь она не хотела – мать обязательно проснется, а это был бы не лучший поворот событий.

Подождав с минуту, она повторила стук. В окне замаячил худой силуэт Славика, младшего брата. Стукнули шпингалеты, окно раскрылось.

– Двери нет? – недовольно спросил Славик.

– Цыц, – сказала Ирина. – Где мамка?

– Спит уже, где же ей быть?

– А Тошка?

– Не знаю, не приходил еще.

Ирина ухватилась за раму, подпрыгнула и, скользнув ногами по стене, впорхнула в комнату. Квартирка у них была маленькая, всего из двух комнат, одна являлась гостиной и спальней родителей одновременно, а во второй приходилось ютиться всем троим детям Владимира и Елены Савченко. У мальчишек кровати стояли в два яруса, верхняя принадлежала Славику, а снизу безраздельно властвовал Тошка; Ирина же довольствовалась старенькой софой в углу у окна.

Не зажигая свет, она сняла куртку, повесила ее на спинку стула и легла на софу, прямо поверх покрывала. Расслабилась и сразу же поняла, что падение с мотоцикла прошло вовсе не так бесследно, как ей казалось. Тело моментально заныло, загудело, и, даже не рассматривая себя, Ирина могла сосчитать все свои синяки. Левая нога – один сплошной синяк, левое плечо тоже, тело было почти сплошь усыпано мелкими ссадинами.

Разбудил ее тихий стук в окно. Она моментально открыла глаза, словно и не спала. За окном темнота, значит, еще по-прежнему ночь. Ирина нащупала на тумбочке будильник и поднесла его к глазам. Стрелки слабо светились и показывали два часа ночи.

Стук повторился. Ирина резко села на кровати и едва не вскрикнула – тело уже не просто ныло, а буквально разрывалось при малейшем движении. Шепотом ругаясь, она встала и открыла окно.

– Где ты шлялся? Мать узнает, голову оторвет.

– Подвинься, – сказал Тошка, вскарабкиваясь в окно. – Ты сама-то давно нарисовалась?

– Я уже взрослая.

– По твоей морде не скажешь.

Ирина дотронулась до поцарапанной щеки. Царапины были большие и уже покрылись толстым слоем запекшейся крови.

– На себя посмотри, – обиженно сказала она, посмотрев на Тошку. – Твоя морда ничем не лучше. Кто тебе щеку порвал?

Неожиданно она замолчала. Вдруг испугалась чего-то, хотя в первую секунду не сообразила, чего именно, только почему-то подумала: «Все пропало!» А уже в следующее мгновение поняла, что ее испугало.

«Я тоже ему отметину поставил, – вспомнились слова Плохиша. – Щеку кастетом разорвал, шрам хороший останется…»

«Был там на мосту один типчик. Сопляк еще совсем, щенок, малявка…»

А Тошка, между прочим, боксер, уже два года занимается, призы домой носит, грамоты, тренер пророчит ему большое будущее, через неделю состоятся областные соревнования, где Тошка собирается забрать главный приз.

Тело сразу же перестало ныть, вернее, эту боль затмила другая – пронзительная боль в груди. Вероятно, это был страх, а может, просто предчувствие чего-то нехорошего, чего она так боялась и что все-таки случилось.

– Где ты был? – с замирающим сердцем спросила она брата.

– А тебе какое дело? Я же не спрашиваю, где была ты!

Тошка закрыл окно, скинул куртку и зажег ночник. Уставился на сестру, словно видел ее впервые в жизни.

– Кстати, а где ты была? И кто тебя так подрал? Тебя изнасиловали?

– Кретин! – сказала Ирина. Потом схватила брата за грудки и встряхнула. – Ты был на мосту? Был, я тебя спрашиваю?!

– На каком мосту? – Тошка казался очень удивленным.

– Не придуряйся! Я говорю про виадук! Это ты был там со своей шпаной?! Отвечай, боксер чертов, или я из тебя всю душу вытрясу!

Ирина снова встряхнула его с такой силой, будто на самом деле намеревалась вытрясти из брата душу, хотела встряхнуть еще раз, но Тошка схватил ее за запястья и оттолкнул от себя.

– Не ори! – прошипел он. – Мать разбудишь, она устроит тебе «ночь длинных ножей». Откуда ты знаешь про виадук?

– Значит, это все-таки был ты! Что же ты наделал, гад! Ты же Клопа убил, щенок! Человека убил! Из-за тебя теперь здесь начнется настоящая война!

– Из-за меня? – уже совсем не шепотом спросил Тошка; в голосе его слышалось немалое возмущение. – Эти подонки избили четверых наших, один из них, Костя Жмыхов, сейчас в реанимации. Ему глаз вышибли, теперь кривым будет, если вообще жив останется.

«Мамочка!» – испуганно ахнула Ирина.

– Откуда ты знаешь? – прошептала она.

– Женька Сомов все видел из окна своей квартиры. Он вызвал «Скорую» и сразу же позвонил мне. А я придумал сделать засаду на мосту.

Тошка замолчал.

– Послушай, – сказал он немного погодя, – а тебе-то какое до этого дело? При чем тут ты? И откуда тебе известно про засаду?

Он приблизился к сестре и взял ее за подбородок. Пробежал взглядом по царапинам на лице, по изодранной руке, по ноге и сказал:

– Ты тоже была там, да?

– Почему ты так решил? – Ирина отдернула голову.

– У тебя интересные шрамы, сестренка, – все направлены в одну сторону. Такие шрамы остаются, когда падаешь с мотоцикла на асфальт и тебя тащит по нему несколько метров. У тебя разбито колено, значит, ты сидела сзади, потому что спереди тебя защитили бы дуги… Ты была с ними, да? С этими гадами?

– К твоему сведению, – стараясь казаться злой, заявила Ирина, – с этими гадами у меня нет ничего общего. Если я там и была, то не потому, что мне нравится их компания. Я была там с одним-единственным человеком, который мне дороже всех на свете!

– Что? – Тошка даже рассмеялся, коротко и зло. – Дороже всех на свете? Один из этих подонков? Ну ты даешь, сестренка! И кто же это, если не секрет? Уж не Клоп ли?

– А вот это уже совершенно не твое дело, братец!

– Ты стыдишься своего дружка? Тогда, может быть, это Сивуха?

– Заткнись!

– Нет? Не иначе это сам Плохиш! Я угадал? Ну, точно! Надо же, никогда бы не подумал.

Он покачал головой и вдруг шлепнул Ирину по щеке, не сильно, пальцами, но очень обидно. Ирина тут же залепила ему ответную оплеуху. Тошка уже вознамерился снова ударить сестру по щеке, как вдруг его остановил сонный голос младшего брата:

– Вы что там, совсем сдурели? Идите на улицу, там и деритесь… Дайте поспать, а?

Брат с сестрой замерли. Посмотрели друг на друга ненавидящими взглядами, отвернулись, стиснув зубы, и разошлись в разные стороны. Тошка завалился на свою кровать, а Ирина снова легла на софу. Они молчали долго, почти полчаса. Потом, когда стало отчетливо слышно громкое сопение Славика, Тошка сказал шепотом:

– Передай своим, что, если Костя умрет, я завалю Плохиша собственными руками.

– То же самое Вадик сказал и о тебе, – немедленно отозвалась Ирина. – В том случае, если умрет Клоп.

– Вадик? – с усмешкой переспросил Тошка. – Вот, значит, как зовут Плохиша… Ну-ну. Скажи своему Вадику, что его Клоп жив и здоров, драпал от меня через виадук, как заяц, и про мотоцикл свой забыл.

«Клоп жив!» – облегченно вздохнула Ирина и порадовалась, что в комнате так темно. Она не хотела, чтобы брат видел, как прояснилось ее лицо в этот момент.

«Завтра прямо с утра найду Вадика, – решила она. – Надо будет первой сообщить ему хорошую весть и уговорить не мстить. Теперь они квиты. Только бы Костик остался живым, тогда, может быть, и Тошка не стал бы начинать войну. Он хоть и псих, но с головой на плечах, он понимает, что эта война ни к чему хорошему не приведет. Дело может кончится колонией для несовершеннолетних». «А если Вадик не захочет меня слушать, – подумала она, уже засыпая, – я применю все свое очарование, чтобы его уговорить. Я знаю, ради меня он пойдет на все, и если я скажу, что он собирается воевать с моим родным братом, то он трижды подумает, прежде чем что-то предпринимать…»